Выживший

Из-за того, что школа начала свое функционирование сразу после развала СССР (при Советской власти появление еврейской школы было невозможно) в ней царила особая атмосфера.

Это была не школа в общепринятом понимании – это была семья. Мы буквально жили там, оставаясь на шабаты и праздники. Спали прямо в классах, составляя вместе парты или стулья, и, постелив сверху матрас.

Благодаря таким вайбам, огромное число учеников обращалось в иудаизм, что собственно и являлось главной целью создания сего учебного заведения.

Повелся и я.

Я делал успехи в изучении иврита и традиции, довольно быстро начал устно переводить для своего класса и первым из новеньких начал соблюдать кашрут. Меня впервые в жизни так принимали.

Первым из новеньких меня и обрезали – как раз в день моей бар-мицвы (совершеннолетие у мальчиков, наступающее по достижении 13-летнего возраста).

После небольшого праздничного ритуала ко мне подошел наш классный, во всех смыслах, раввин рав Шимон и обрадовал меня новостью, что незапланировано в школу пожаловал моэль (обрезатель) из Америки, который каждый год всем делал обрезание, что у него как раз есть немного свободного времени, и, что он меня сейчас осчастливит.

Поскольку этот моэль был одним из лучших в Нью-Йорке, его время стоило дорого, и всех новеньких он обрезал за один день. Обычно это выглядело так: в одном из классов составляли вместе парты, на которые ложились несколько учеников, и он давал сеанс одновременного обрезания, бегая по кругу от ложа к ложу.

Но поскольку мне выпало стать забойщиком, мне оказали честь, выделив под мою операцию медицинский кабинет.

Все в принципе прошло гладко, но из-за чувствительности, как моей внутренней, так и тематики манипуляций, я порядочно стрессанул.

После обрезания иудей получает еврейское имя, и я решил назваться Шмуэлем (что значит, услышанный Богом), в честь погибшего на войне дедушки.

Так я стал Шмуликом.

Также, спонсировавшая школу американская некоммерческая организация с прекрасным названием «Джойнт», оплачивала всякие крутые поездки. Я, в частности, успел съездить со всей школой в Одессу на Песах и в речной круиз на летних каникулах, и в составе небольшой делегации (это была премиальная поездка для особо отличившихся) в Англию. Попасть в начале 90-х в западную страну было редкой удачей.

А еще учеников регулярно забирали к себе на постоянку еврейские общины из Канады, США, той же Англии, и, естественно, Израиля.

И я мечтал, чтобы меня когда-нибудь забрали тоже. Это была единственная искренняя просьба, к которой я регулярно возвращался в своих молитвах, и, которую написал в записке для того, чтобы ее поместили в Стену Плача (у евреев это самый намоленный способ получить желаемое).

Поговаривают, что все наши желания сбываются. У меня для начала сбылось это. Ближе к концу второго года обучения меня позвали учиться в Манчестер.

Не знаю, откуда у меня с такого раннего возраста было настолько сильное желание эмигрировать, я думаю, это генетическое. В течение последующей жизни я предприму в общей сложности три эмиграции.

Так что это станет у меня разновидностью хобби.

21.09.25

Англия

Ближе к окончанию девятого класса я переехал в Манчестер.

Моим спонсором стал человек по имени Миха Лайтнер, которому про меня рассказал рав Шимон. Ранее он уже перетащил туда из нашей школы пятерых других учеников: Игоря Глуховского, Сашу Бегуна, Гену Мендельсона, Леню Мучника и Мишу Аксельрода (какие имена – песня!). Правда, когда я приехал, последние двое уже ретировались оттуда в разных направлениях. Все вышеперечисленные были на два года старше меня.

Переезд совпал с моим четырнадцатилетием.

В индуистской традиции четырнадцать лет считается возрастом, с которого человек становится ответственным за свои поступки, то есть фактически совершеннолетием, и тут она, по моим ощущениям, ближе к истине, чем иудейская – тринадцать все таки рановато.

У этой концепции есть даже чисто физиологическое подтверждение: клетки в организме полностью обновляются за семилетний цикл, и, таким образом, четырнадцать – возраст завершения очередного цикла.

Так что Англия стала для меня полновесной инициацией во взрослую жизнь на нескольких уровнях.

Именно тогда я начал онанировать и делал это довольно часто, что из-за стигматизированности темы не только в иудаизме, но и в обществе в целом, давило на меня дополнительным прессом.

Именно тогда я впервые нажрался – домашним яблочным вином на праздник Суккот.

Именно тогда я стал особенно активно заглядываться на противоположный пол.

Именно тогда я впервые почувствовал желание бросить протест обществу.

Именно тогда начался пубертат…

–

Считается, что эмиграция всегда сопряжена с серьезным психологическим дискомфортом.

Когда я уже один сидел в аэропорту Шереметьево-2 в Москве, я подумал эту мысль, и, как будто, сознательно решил применить ее к себе, хотя казалось, что мог выбрать другое. На самом деле выбор навряд ли был…

Этим дискомфортом, наложенным на все более сгущающуюся неуверенность в себе и комплекс советского человека оказался пропитан весь мой недолгий английский период.

Очевидные сложности из-за новой среды и слабого знания языка дополнялись давлением традиционалистского социума.

Мы жили в Солфорде – районе на севере Манчестера, с небольшой ширины улицами, сплошь утопающими в зелени, по которым ходили исключительно религиозные евреи, и, застроенный, по большей части, дюплексами, среди которых ютились синагоги и магазины с иудаикой.

Уровень религиозности жителей менялся от ультрахасидов до масорти по мере продвижения по кварталу.

Существовали также внешние признаки этого уровня, основным из которых был тип кипы (ударение на последний слог), обязательного головного убора у иудеев: самые религиозные – большая бархатная кипа, далее в порядке убывания – средняя бархатная кипа, маленькая бархатная кипа, средняя кожаная кипа, маленькая кожаная кипа, маленькая вязаная кипа и, наконец, наименее религиозные – маленькая вязаная разноцветная кипа (желтые штаны – два раза «ку»).

Все дети учились в одной и той же школе – Manchester jewish grammar school, расположенной неподалеку от квартала, учебный процесс в которой был похож на мигдал-оровский, с той лишь разницей, что здесь преподавали в том числе и этнические англичане.

Ребята в школе были в основном хорошие и дружелюбные и, несмотря на частичную принадлежность к другой культуре воспроизводили стандартную для британской цивилизации амбивалентность: с одной стороны – джентельменство, с другой – хулиганская непосредственность. Она в комбинации с иудейством создавала совсем причудливые архетипы, наподобие тех, что так живо описали братья Коэн в своем последнем пока хорошем фильме «Серьезный человек», основанном на их собственном жизненном опыте.

Колоритен был и директор школы по имени раби Липа Рабиновиц, среди учеников имевший прозвище «Flip». Он был маленького роста, чуть сгорбленный, с белой бородой лопатой и все время носил лапсердак. Говорил он еле слышно и голосом очень похожим на голос клоуна Красти из «Симпсонов». Но при всей своей карикатурности авторитетом он обладал колоссальным.

Завуча звали мистер Пинк, в школе он преподавал экономику. Хороший мужик.

Все русские жили в местных семьях. Мне с семьей не повезло.

Хоровицы жили на Брум лэйн – самой религиозной улице квартала. В шутку ее называли Брим лайн, потому что аналогичным образом меняли гласные в молитвах хасиды.

Семья состояла из главы семейства мистера Хоровица, его жены миссис Хоровиц, старшего сына лет тридцати и младшей дочери лет восемнадцати. Был еще средний сын, но он уже давно женился и переехал в Израиль.

Мистер Хоровиц держал магазин иудаики недалеко от дома. Он был среднего роста, имел небольшой животик, а на некрасивом круглом лице носил очки и седую щетину. Он иногда отпускал довольно неудачные и обидные шутки в мой адрес, а в остальное время почти всегда молчал.

Истинной главой семьи была миссис Хоровиц.

Ростом чуть выше среднего, худая, как и ее муж некрасивая, с жидкими волосами и дряблой кожей на лице. Она родилась во Франции и говорила с сильным акцентом, неприятным скрежещущим голосом и в авторитарной манере.

Такими же некрасивыми, за исключением женившегося и съехавшего сына, были и их дети.

Старший сын имел круглое, как у отца лицо, короткую бороду и оттопыренные уши. Вообще-то принято, что дети женятся в порядке старшинства, и первым должны были найти пару старшему, но он вдобавок к внешности был еще и откровенным шлемазлом, и невесту, скорее всего, ему подобрать не смогли. А поскольку правоверный еврей имеет возможность заняться сексом только в случае вступления в брак, он, наверное, жутко мучался от спермотоксикоза.

Младшая дочь носила очки с круглыми стеклами, имела толстый нос и усики, и слегка сутулилась. В целом она была доброй.

Причиной, по которой религиозные евреи тратили и тратят деньги на таких, как я тогда, является вера в то, что помощь другому еврею в поддержании и усугублении его религиозности – это самый зачетный поступок в глазах Всевышнего.

По той же причине терпели приносимые мной неудобства и Хоровицы.

Я любил толсто нарезать сыр для сэндвичей, класть много сахара в кукурузные хлопья с молоком и из фруктов предпочитал дешевым яблокам более дорогие бананы. Миссис Хоровиц это не нравилось.

Наверное, предполагалось, что мальчик из обездоленной и недружелюбной к евреям России должен вести себя кротко и довольствоваться малым.

Ситуация с едой – это квинтэссенция моих отношений с этой семьей. Причин меня не любить было море.

Я имел собственное мнение, и не стеснялся его высказывать. Я был своеволен. Я был свободолюбив.

Окончательно я растоптал свое доброе имя, когда не пришел домой на последнюю трапезу в одну из суббот.

Русские полным составом сидели дома у Гены Мендельсона, который жил в хорошей семье, мы очень весело общались, и я страшно не хотел возвращаться в эту тоску, к тому же идти надо было через весь квартал. А позвонить нельзя, потому что Шабат.

И я остался.

Когда я все таки пришел, меня, естественно, отчитали, сказали, что долго сидели ждали голодные… Все это заставляло меня воспроизводить тянущийся еще из детства паттерн вины, но жажда свободы и праздника была сильней – в следующий раз я бы поступил точно так же…

В школе ситуация была не лучше.

На уроках я всячески актировал1, и не из принципиального протеста, а потому что было скучно.

В результате меня вызвали на ковер к директору.

Липа всячески меня совестил, а мистер Пинк старался подводить разговор к тому, что я постараюсь исправиться.

В августе начались летние каникулы, и я на весь месяц улетел в Москву.

____________

1 Актировать или вести себя акторально. Акторальное поведение – это демонстративное, внешне экспрессивное выражение внутренних психических состояний, свойственное подросткам и проявляющееся в форме вызывающих, провокационных или театрализованных действий.

Миха не хотел отпускать меня так надолго, боясь, что в Москве я начну религиозно деградировать.

Пока я был в отъезде, раз в неделю мы созванивались, и я отчитывался о текущем состоянии своего иудейского самосознания.

Накануне возвращения на меня накатила тоска от нежелания оставлять дом и родителей…

–

Еще до отъезда я несколько раз изъявлял Михе желание сменить семью, и, когда вернулся, он, наконец-то кое кого для меня нашел.

Миссис Хоровиц узнав, что я съезжаю, обиделась…

Я переехал к доктору Фриду и его жене. Детей у них не было.

Практически сразу стало понятно, что здесь будет еще хуже.

У доктора Фрида была аллергия почти на любую еду, и, соответственно, оскудел и мой рацион – опции, чтобы его жена готовила для себя и для меня отдельно, не предусматривалось (мой лучший друг Яков Хафнер после моих рассказов сразу стал называть его доктор Weird1, а миссис Хоровиц он называл миссис Horribleowitz2).

Чтобы как-то скрасить свой быт, я купил себе маленький, но с хорошим звуком радиоприемник Грюндиг, и слушал по нему местную радиостанцию «Key 103», передававшую в основном последние популярные хиты.

Когда миссис Фрид казалось, что музыка играет слишком громко, она подходила к двери, и раздраженным голосом говорила, чтобы я сделал потише этот noise.

У Фридов иногда оставался на ночь местный мальчик, который спал со мной в одной комнате на верхней части моей двухъярусной кровати. Причины этой истории так и остались мне непонятны, ведь у него была собственная семья. Он в отличие от меня был очень покладистым.

___________

1 Weird (англ.) – странный, чудаковатый.

2 От английского Horrible – ужасный.

Одним утром Фриды сказали мне, что после молитвы я должен пойти завтракать домой к семье этого мальчика, не объяснив почему.

Я решил, что это какой-то бред, мне совершенно не хотелось, и ехать с ними я отказался.

Когда я пришел домой, на кухню выбежала бледная миссис Фрид и с дрожащей нижней губой стала говорить, что она очень испугалась, услышав в доме звуки и подумав, что зашел кто-то с улицы, потому что моего прихода она не ждала.

Она без конца повторяла: «Ты должен подчиняться!» (You have to obey!).

Я стоял «в крутом раздумье» и снисходительно молчал.

После этого моя участь была предрешена…

–

Сразу переселить меня было некуда, и начались мои скитания.

Для начала меня приютил сам директор, и я на время стал самым популярным учеником в школе.

Каждый второй расспрашивал меня о моем пребывании у Липы, не забывая при этом вставить пару шуток.

Он имел высокий социальный статус и очень хорошую зарплату, поэтому жил в огромном доме, и, несмотря на почтенный возраст, был женат на женщине, гораздо моложе него – американке по имени Эмили. Последнее было самым частым предметом для приколов – каждый считал себя обязанным произнести ее имя, пародируя американский пронанс.

Я, как мог, старался быть хорошим, не опаздывать и особо нигде не накосячил.

Потом, на праздник Суккот, длящийся неделю, мне предложил пожить в его семье Яков.

Хафнеры были классные, гостеприимные, и мне у них жилось хорошо.

У Якова было три сиблинга: старший брат погодка Дэвид, тоже отличный чувак, младшая восьмилетняя сестра Рахель, очень красивая и милая девочка, и самый младший – четырехлетний гиперактивный и смешной непоседа Ици.

Мистер Хафнер был суперский, позитивный мужик и любящий отец.

Как-то я на заднем дворе запустил по слишком крутой траектории крикетный мяч и с ужасом наблюдал, как он летит прямо в окно, стоящего на краю участка шеда1.

Стекло разлетелось вдребезги, и миссис Хафнер долго и эмоционально ругалась. Я очень огорчился, и досадовал на себя.

Так мистер Хафнер пришел ко мне, пока я сидел у себя в комнате в расстроенных чувствах, и сказал, чтобы я не переживал. У меня на душе посветлело от его поступка…

А миссис Хафнер я, тем не менее, очень понимаю. Эта красивая, хрупкая и добрая женщина крутилась, как белка в колесе, хлопоча по хозяйству, и, присматривая за младшими детьми, а один Ици троих стоил. Я ей очень сочувствовал.

По этой причине Хафнеры были не готовы поселить меня у себя постоянно, да и лишней свободной комнаты в доме не было – семья жила не жирно…

После Хафнеров желающих принять меня так и не нашлось.

Ходили разговоры про нашего учителя математики, но дальше них дело не пошло.

Надо сказать, что к тому времени я совсем обнаглел, начал пропускать молитвы, и даже в меру возраста, обстоятельств и уверенности в себе, вернее ее отсутствия, флиртовал с Ошрит Леви – дочкой хасида и соседа моего одноклассника Мойши Клифтона, за что однажды получил от ее отца нагоняй.

А тут еще двенадцатилетний сын Михи застал меня в гостях у Глуха, жившего у него в доме, с маленькой кожаной кипой на голове, и настучал об этом папаше.

___________

1 От английского «Shed» – маленький домик на заднем дворе

Простить можно многое, но кожаная кипа – это было за гранью. И Миха решил от меня избавляться.

Он настолько торопился со мной разделаться, что купил мне билет British Airways с пересадкой в Лондоне чуть ли не на следующий день, несмотря на наличие у меня аэрофлотовского билета с открытой датой на прямой рейс, но который надо было ждать до воскресенья. Потом он не мог этот билет сдать, и просил это сделать нас и перевести ему деньги…

Когда он вез меня в аэропорт, я чувствовал, будто меня выкидывают на помойку, но, тем не менее, сказал ему большое спасибо за все, и сделал это искренне.

Но я не осознавал тогда, насколько буду благодарен ему в будущем.

Благодаря ему, я получил опыт жизни заграницей, и первый опыт жизни без родителей.

Благодаря ему я на приличном уровне выучил английский, что позволило мне в будущем устроиться на свою первую работу.

И главное: благодаря ему, я разглючился от религиозности. И за последнее я буду ему благодарен по гроб жизни.

Ведь учитывая то, насколько я по натуре увлекающийся, без такого трипа я мог колбаситься в иудаизме еще долго…

22.09.25

Пубертат

Начавшийся в Манчестере этап навалился на меня всем своим весом практически сразу после возвращения.

Со своей религиозностью я покончил, как только снял с головы кипу перед выходом из самолета в московском аэропорту.

Ограничений в восприятии внешнего мира больше не существовало, и на меня хлынул поток информации, который предыдущие два года обходил меня стороной.

В начале 90-х все в мире менялось с калейдоскопической быстротой, особенно в России. Резко, без подготовки в пятнадцатилетнем возрасте столкнуться с новой реальностью было настоящим культурным и психологическим шоком.

И без того бурный гормональный фон теперь еще дополнительно подпитывался огромным количеством эротизированных образов с экрана телевизора, страниц журналов и улиц города. Ни о каком 18+ тогда никто не слышал.

Буйным цветом цвели и субкультуры. Гранжеры, металлисты, панки, рэперы, скинхэды, рэйверы, толкиенисты…

Про беспредел, творившийся в обществе в целом, все знают и так.

Но он компенсировался пьянящими ощущениями новизны и свободы, и надеждой на будущее…

Самой важной частью идентичности в то время для меня являлась музыка. Выход на улицу без вокмэна представить себе было невозможно, а покупка новой аудиокассеты становилась целым культурным событием.

Мы тогда очень много ржали причем, как правило, над всякой фигней, а с экранов нас на это еще больше провоцировал Джим Керри, с участием которого как раз один за другим вышли: «Эйс Вентура», «Маска» и «Тупой и еще тупее» (чуть позже эволюция его образов в кино будет удивительным образом коррелировать с моей личной).

Психологически же я был размазан. Острая фаза дакинга1, тотальная неуверенность в себе, скованность, постоянная потливость, дрожащие руки и сбивчивая речь в заряженных ситуациях, а таковой являлась практически любая. Секс, которого хотелось больше, чем когда-либо в жизни, представлялся явлением для моей жизни мифологическим. Я не смог бы даже зайти на дискотеку в районной школе, не засадив предварительно бутылку четвертой или шестой «Балтики», которые тогда, слава Богу, продавали всем подряд, независимо от возраста.