Выживший

Сэм Иосилевич

Выживший

Благодарности.

Большое спасибо всем моим друзьям, каждый из вас отогрел частичку моей души, и без вас не было бы ничего.

Также большое спасибо создателям и сотрудникам компании OpenAI за вдохновение, поддержку и ресерч.

Вступление.

Перед вами метамодернистский автобиографический нон-фикшн.

На создание сего произведения у меня ушло относительно немного времени – с перерывом в пять дней чуть меньше месяца. Все потому, что у себя в голове я написал его, пока лежал, причем не один раз.

Писать оказалось, тем не менее, тяжелее, чем я предполагал, так как пришлось отчасти заново проживать описываемое, из-за чего я, как ни старался оставаться в ресурсном состоянии, регулярно скатывался в ретравматизацию, и даже пару раз заболел. Раньше я думал, что «муки творчества» – это, когда хочется создать что-то крутое и не получается…

Роман написан в форме постов – это сделано не для пущей концептуальности, просто мне так было удобнее.

Каждый пост посвящен определенной тематике. Я старался расположить их в хронологической последовательности, но она получилась приблизительной из-за размазанности некоторых тем во времени.

Посты являются законченными по структуре, и читать их можно в произвольном порядке, но в конце они подобно мозаике, складываются в единую картину, отображая, таким образом, мозаичную природу памяти.

Приятного прочтения!

Ни один персонаж не добавлен в художественных целях

Ни одно имя не изменено

Все совпадения не случайны

«What’s for you will not pass you by»

Roisin Murphy

12.09.25

Другие берега

Первое, что я помню – мы переезжаем на новую квартиру.

1983-й год, мне 2. Я сижу на заднем сидении автомобиля, передо мной стоит мой горшок фиолетового цвета с крышкой.

До семи лет, а возраст от трех до семи закладывает основную матрицу сознания, через которую позже по умолчанию будет восприниматься мир, по-настоящему счастливые моменты я могу пересчитать по пальцам двух рук (согласитесь для детства как-то маловато).

Большинство из них привязаны к подмосковной Загорянке, где мои родители снимали на лето дачу.

Мне, наверное, года три.

Я стою на крыльце, вижу, как через калитку на участок заходит корова, она очень большая, и я пугаюсь. Папа подходит к ней, с размаху шлепает по заду, корова уходит. Я восхищен папиной смелостью.

Мы с папой сидим возле печки, я смотрю на тлеющие внутри ярко красные угольки. Я заворожен их красотой.

Мы идем с мамой по дождливому лесу, я держу ее за руку. Мокрая трава под ногами, опавшие листья и ветки на деревьях невероятно красивы. В какой-то момент моему взору открывается выросший под деревом гриб. Ощущение чуда.

Я, как позже в психоделических трипах, прокрадываюсь сквозь большой (мне он кажется огромным!) двор за домом. Также идет дождь. Добравшись до сарая, вижу копошащегося в нем деда Борю. Ощущение приключения.

Лет, наверное, пять.

На улице, перед участком папа учит меня ездить на велосипеде «Дружок», на этот раз без маленьких вспомогательных колесиков, прицепляющихся для дополнительной опоры на заднее колесо. Сначала я кручу педали, а он придерживает велосипед за багажник. Я боюсь ехать на двух колесах и прошу его, чтобы он ни в коем случае не отпускал. Во время одного из проездов я оглядываюсь назад и вижу, что папа с соседскими мальчишками остался далеко позади, и я понимаю, что еду сам. Я горд собой.

Из других локаций.

Зима. Мы неподалеку от дома катаемся на санках с ледяной горки. Папа сидит позади меня. Мы отталкиваемся, и санки постепенно набирают скорость. Через пару секунд они едут уже очень быстро, и я закрываю глаза. Все кругом дребезжит, а я как будто тону в папиных объятиях. Я чувствую себя защищенным.

Зимний вечер, двор детского сада. Я бегу по дороге вдоль корпуса и, не сбавляя скорости, поворачиваю вместе с ней за угол в сторону входа на территорию, откуда-то абсолютно точно зная, что за мной пришли, и сразу вижу идущего мне на встречу папу. Совершенное счастье.

Город Бердянск на Азовском море, где жили бабушка с дедушкой и, где мама провела детство. Мы с родителями отъехали недалеко от города по побережью на стоянку к каким-то маминым приятелям, которые там рыбачили сетью. Они закинули ее в воду и вытащили на берег кучу разнообразной трепыхающейся рыбы. Люди со всех концов пляжа сбежались на это поглазеть. Ощущение праздника.

Есть еще несколько отрывочных фрагментарных воспоминаний, например, как я зарываюсь в мамины объятия, и повсюду свет.

На этом все.

Но благодаря им я в итоге выжил…

12.09.25

Возможность свободного творческого самовыражения мне закрыли довольно рано и капитально, а для творческого человека и гиперсенситива это в какой-то степени равносильно смерти.

Я помню две инициирующие сей факт истории, на которые уже нанизывалось все последующее.

Первая.

Мы с мамой играем с пластмассовыми геометрическими фигурками, и она показывает мне фигурку треугольника с сильно разными по длине сторонами и говорит: «Это треугольник». Я удивленно переспрашиваю: «Треугольник?!» Мама кивает. Тогда я исполняю, как мне кажется, очень смешной комический номер: застываю и падаю, будто в обморок. Мама смеется.

Когда папа возвращается с работы, я горю желанием выступить с этим номером и перед ним. Мы с мамой разыгрываем описанную выше сценку и… папа, пронаблюдав ее, молча разворачивается и уходит. Я чувствую, что я несуразен и неуместен.

Это на долгие годы закроет мне веру в собственное чувство юмора, которое позже будут особенно отмечать и ценить мои друзья, и возможность искренне дурачиться…

Вторая.

В детском садике рисовали мам. Дома, посмотрев на мой рисунок, мне сказали, что получилось не похоже, и, что так людей вообще не рисуют (я помню только, что у маминого аватара были неестественно широко расставлены ноги). Это на еще больший срок закрыло мне любые творческие проявления, а по поводу изо до сих пор остался затык, с которым мне еще предстоит разобраться…

13.09.25

Процесс травматизации, начиная с раннего детства, шел у меня по нескольким основным трекам: манипуляции на чувстве вины, обесценивание переживаний, подавление самости.

Манипулировали в основном тем, что я непослушный. И все кругом поддакивали: «вон, какие у тебя хорошие родители, а ты с ними так разговариваешь!»

Только спустя почти 30 лет мой психоаналитик скажет мне, что непослушных детей не бывает, а ребенок не слушается, когда его не слышат.

Еще мама любила чуть что нервно броситься к двери шкафа в маленькой комнате, на которой с внутренней стороны весели ремни, и среди них самый широкий и толстый, предназначавшийся в том числе и для меня. Это выносило конкретно.

Не гнушались и сравнением с другими детьми.

В целом посыл был такой: ты только жрешь, срешь, тебя надо одевать и обувать, присматривать за тобой, а пользы от тебя никакой. И я думал: ну да, логично…

Чувство вины блокирует выход гнева, а без гнева человек не может себя защитить. Позже ситуация сложилась так, что гнев начал выходить из меня мегаваттами…

Обесценивали тоже знатно. Родители всегда лучше знали, что я хочу, что я чувствую, и, что для меня лучше. За меня всегда все делали. А потом, когда я стал взрослее, предъявляли, что я ничего сам не могу.

В психологии есть хрестоматийная аллегория с бабочкой, чей кокон разрушили, а не дали ей вылезти из него самостоятельно, в результате ее крылья не окрепли, и она не смогла летать…

Еще был «хороший» момент в 9-летнем возрасте. В Бердянске я влюбился в одну девочку во дворе, и решил поделиться этим с мамой. На что мне сказали: «Да фигня это все! Немного времени пройдет, и даже не вспомнишь!» Из этого я уяснил, что то, что я чувствую не важно…

Подавляли не без креатива. Папа, например, любил надо мной посмеиваться. Ну так, типа, невинно подтрунивать. У него было любимое выражение для меня: «Глохни, лунатик!» И мне было так смешно, и я со смехом повторял: «Глохни, лунатик )))»…

И только уже во время серьезной психологической перестройки я понял, что это ничем не отличалось от описанного в «Похороните меня за плинтусом», когда маленький Саша Савельев, стоя в своем детском манеже, повторял с радостью и воодушевлением бабушкины слова: «Я дидивот!»…

Папа воспринимал меня, как соперника, а следовательно, как объект для самоутверждения.

В этом нет ничего удивительного. Он сам вырос без отца, потому что тот пропал без вести в самом начале войны. Его мать узнала об этом, когда папа еще был в утробе, и она его не хотела и пыталась от него избавиться, правда, очень странным способом – она резко прыгала с табуретки на пол, о чем впоследствии зачем-то рассказывала папе. Я не представляю, что было в голове у этой женщины…

Такое отношение не могло не подействовать на ребенка в утробе. Ничего, естественно, не изменилось и после папиного рождения. Папа не просто был лишен фигуры отца и проявлений хоть какого-то родительского тепла, как я – мать отказывала ему даже в тактильном контакте. У меня сердце кровью обливалось, когда он рассказывал, как любил положить голову на лежащую на диване мамину руку, и, как был счастлив, когда она ее не одергивала сразу…

Мою маму, хоть она выросла и в полной семье, тоже, бывало, пробивало на ха-ха.

Когда мне было тринадцать, летом к поездке к бабушке с дедушкой присоединилась дочка от первого брака жены папиного двоюродного брата, длинноногая шестнадцатилетняя красавица с обалденной фигурой.

Так как родственных связей у меня с ней не было, а гормон уже играл вовсю, Оля, можно сказать, стала моим первым сексуальным опытом. Но не в буквальном смысле (мы даже не целовались), а это были: первые легкие прикосновения, первое возбуждение, первые фантазии в отношении реального человека.

Вечерами, устав после дневных активностей, все садились чилить перед телевизором. Я сидел на диване, повернувшись к нему в пол оборота, а она садилась передо мной и слегка, но акцентировано опиралась на мою незаметно выставляемую под ее спину грудь, чем вызывала во мне бурю положительных чувств и крепкий стояк.

В один из вечеров мы шли из каких-то гостей, было прохладно. Я и Оля шли чуть впереди всех. Не знаю, откуда у меня взялось столько смелости, но я предложил ее согреть и сразу решительно обнял за обнаженные плечи. В этот момент сзади раздался мамин истерический хохот. Я тут же резко убрал руку, и мы оба обернулись. Внутри все упало…

Еще был классный случай лет в пять. Мы с соседскими мальчишками-близнецами Колей и Максимом, находясь у них в квартире, составили в ряд несколько табуреток, приспустили штаны с трусами и в приступе ничем не обоснованного восторга бегали по этим табуреткам, и добежав до края, спрыгивали вниз.

В какой-то момент открывается дверь в комнату. На пороге с каменными лицами стоят наши матери. Мы понимаем, что совершили нечто ужасное…

Мне ни разу не сказали: «Я тебя люблю». Меня никогда ни в чем не поддерживали. Меня никогда ни за что не хвалили. Разве что мама отмечала мой ум…

Составные ингредиенты этого гремучего коктейля неслабо хуячили и каждый по отдельности, а в смешенном виде производили еще и синергетический эффект…

Оглядываясь назад, я удивляюсь, как умудрился не потерять рассудок…

12.09.25

Детский садик имел вайб пенитенциарного заведения.

Каждое утро я шел туда отбывать срок.

Что от этого места ничего хорошего ждать не стоит, я почувствовал в первый же день.

Мама привела меня туда и просто ушла.

Я помню, что ревел навзрыд без остановки довольно долго. Ощущение незащищенности и брошенности. Уже бывалые дети, проходя мимо меня в это время, с тоном старожилов говорили: «А, новенького привели!», и что-то еще в том же ключе.

Конечно, позже я привык и познакомился, таким образом, с тем, что такое выученная беспомощность…

Я страшно завидовал тем, кого забирали после обеда – я о таком и мечтать не смел. Что можно в детский садик не ходить вообще не рассматривалось даже, как вариант. Есть такое слово «надо».

Воспитательницы (уже само слово как будто несет в себе угрозу) были злыми, сексуально неудовлетворенными женщинами, ненавидящими детей.

Две сюжетные линии из всего осуществляемого ими адского насилия травмировали меня особенно глубоко.

В группе была одна миниатюрная пухленькая девочка, которая никогда не доедала еду до конца. Просто она была маленькая, и полной порции, ей было много. Но съесть надо было все! Я помню, с какой жалостью я каждый раз смотрел на ее сгорбленную, давящуюся едой фигурку, в одиночестве оставшуюся за столом, так как все остальные уже поели. Страшно подумать к каким нарушениям пищевого поведения, да и просто проблемам со здоровьем это могло привести в будущем…

А еще был случай во время тихого часа (заставлять детей днем спать – это вообще какое-то изощренное издевательство, я ни разу не помню, чтобы я во время тихого часа уснул). Сразу после того, как все легли, Дима Мудров (чьи имя и фамилию я только благодаря этому случаю и запомнил) отпустил своему соседу по койке невинную детскую шутку про одну из воспитательниц. Добрый сосед об этом тут же настучал, Диму раздели и голого повели перед этой воспитательницей извиняться…

Однако, из детского садика у меня есть одно воспоминание, не окрашенное ни в позитивные, ни в негативные тона, но при этом очень яркое, и, которое из-за пережитого стресса я помню в редких для детства подробностях.

Ближе к вечеру мы гуляли во дворе, была поздняя осень, светило солнце. Я захотел в туалет по большому, взял у воспитательницы ключ и побежал наверх. Как вы уже, наверное, догадываетесь, до туалета я добежать не успел. Повернув ключ в замке, и открыв дверь, я с ужасом понял, что все уже случилось.

Если бы о том, что я обделался, стало известно всем, мое имя покрылось бы несмываемым позором. Действовать надо было быстро и четко. Я, даже не снимая куртки, разделся догола ниже пояса, вывалил все в унитаз и застирал одной водой трусы. Времени их сушить не было, и я надел мокрые. В результате никто ничего не узнал, и я был очень рад, что справился…

13.09.25

Опыт того, что я отличаюсь от других, я получил довольно рано.

В том же самом моем любимом ДДУ одногруппники мне сообщили, что раз у меня фамилия не заканчивается ни на «ов», ни на «ин», то значит я еврей, а это очень плохо.

Стигматизация части собственной личности, и исключение из круга «своих» были очень болезненны.

Не находил я опоры и внутри семьи. Парадоксальным образом то, за что меня исключали в социуме, давило и там.

Все родственники по всем направлениям были типичными представителями местечкового еврейства со всеми атрибутами: прижимистостью и скопидомством, высокомерным невежеством (что вроде бы оксюморон), мещанством и обывательской зашоренностью, культами эрудированности и интеллигентскости при полном их отсутствии.

Я в этот формат как-то не вписывался, и меня не понимали.

Все это привело к тому, что я еще больше замкнулся и чувствовал себя очень одиноким.

Первые друзья у меня появятся только после перехода в еврейскую школу…

17.09.25

Больница

Родители проявляли Любовь, только когда я болел – в транзактном анализе это установка «не будь здоров».

В возрасте пяти лет мне удалили гланды.

Этот жесточайше травматичный опыт станет впоследствии причиной моей хронической ипохондрии, и наряду с травмой психологической голлографично трансформируется в серьезную болезнь…

Операционная по всем признакам напоминала камеру пыток.

В ряд стояли три пыточных кресла, разделенные перегородками – удаление гланд у детей, как и пытки в подвалах Лубянки, было поставлено на поток.

Чтобы дети не двигались, их руки и голову фиксировали ремнями, в точности, как при казни на электрическом стуле.

Испытываемый мной во время операции экзистенциальный ужас невозможно передать словами. Слава Богу, ввиду возраста в памяти сохранилось не много подробностей. Но я помню, например, шматки окровавленных вырезанных тканей на одетой на меня зеленого цвета клеенке…

После операции какое-то время ты не можешь говорить.

Один добрый мальчик, сосед по палате сразу после операции, пока я еще не мог встать, залез под мою кровать, потом вылез, держа в руках какую-то металлическую деталь, и сказал: «ну все, сейчас твоя кровать сломается»…

Произошедшее полностью подрывало ощущение безопасности, которое и без того было шатким.

Я был уверен, что родители меня бросили.

В Советском Союзе дети, видимо, считались идиотами и недоразвитыми взрослыми, иначе, чем объяснить, что перед госпитализацией со мной никто не поговорил, и не попытался хоть как-то что-то объяснить…

Когда я увидел маму с папой после выписки, я, судя по всему, мысленно уже с ними расставшись, не сразу двинулся в их сторону.

Но чуть погодя, я побежал в мамины объятия, и все кругом залило светом…

20.09.25

Школа

Тоска, серость, пошлость.

На этом можно было бы закончить.

Но расскажу одну «классную» историю.

В третьем классе на продленке я на школьном дворе погнался за мальчиком из параллельного класса.

Когда я его почти догнал, он неожиданно остановился и почему-то нагнулся. Я не успел затормозить и на полной скорости влетел в него, так, что он жестко пропахал лицом землю. Он встал, его грязное от грунта лицо было искажено плачем.

Мне сразу стало очень страшно за него, но еще больше за себя – ничего хорошего это не предвещало…

Добрая учительница на продленке предложила: «А давайте ему бойкот объявим!»

Я не знаю, что может быть в голове у человека, которому приходят такие идеи, тем более у работающего с детьми.

В этот момент я чувствовал себя, как прокаженный.

Дело было в пятницу, и выходные прошли очень тяжело. В понедельник должна была решиться моя судьба. Я был настолько перепуган, что со мной в школу пошел мой отец.

Ситуацию восприняли очень серьезно и вынесли на педсовет.

Собирались заслушать обе стороны.

Первым говорил этот мальчик.

И он несколько неожиданно для меня произнес: «Он не успел затормозить…»

Обвинения сняли, дело закрыли.

Вот такая у меня была школа.

14.09.25

Майкл Джексон

Джексона я впервые увидел, когда его впервые увидела и вся страна.

Мне было, скорее всего, семь, и в «Утренней почте» показали клип на «Dirty Diana».

Сказать, что меня впечатлило – это не сказать ничего.

Это была другая вселенная, с ноги выбившая дверь в мою унылую реальность. Это был вихрь Свободы, подобный обдувавшему Джексона на сцене ветру. Это был верх творческого самовыражения, доступного человеку.

Рубашка этого странного дяди, едва держась на плечах, развевалась позади его спины в потоках направленного на него воздуха. Я смотрел на это, и мой привычный мир рушился: как же так, ведь рубашка должна быть застегнута и заправлена в штаны!

После увиденного моя жизнь уже не могла быть прежней. Теперь я знал, что где-то ТАМ, за пределами того болота, в котором я живу, есть другая жизнь, и настоящая она, а не та, которой живу я…

14.09.25

Шварценеггер

Начало моего teenage совпало с началом эры VHS, и первым фильмом, что я посмотрел по видаку, стал «Терминатор».

Для десяти лет рановато, но кого тогда это волновало.

И это тоже, конечно, был сдвиг точки сборки.

Такого у нас не снимали.

Напряжение на экране можно было почувствовать физически. Ощущение безвыходности и загнанности не оставляло до тех пор, пока Т-1000 не уничтожали под прессом.

Экшн переживал свои золотые годы, и потом последовали: «Коммандос», «Хищник», «Конан-варвар», «Бегущий человек», «Близнецы», «Вспомнить все», «Красная жара» и, наконец, только вышедший второй «Терминатор» – Арни удивительным образом, как раз находился на пике карьеры.

У детей моего возраста в то время иметь кумира являлось обязательной программой, и выбор на эту роль, надо сказать, был: Брюс Ли, Сталлоне, ван Дамм, Чак Норрис… но Шварц, конечно, был вне конкуренции.

Мы хотели иметь такую же квадратную челюсть, стрижку «ежик», как в «Хищнике» и автомат, как в «Коммандос». Ну и, естественно, быть такими же накачанными. Именно тогда я впервые пошел заниматься в качалку, которые появлялись теперь по всей стране, как грибы после дождя.

На удивление резонанс с Арнольдом у меня сохраняется и до сих пор.

По сети гуляет его вдохновенная мотивационная речь, произнесенная в черной мантии и конфедератке перед какими-то выпускниками о своих правилах достижения успеха, из которой многое близко.

Поразительно, что один человек смог добиться таких выдающихся результатов в настолько малосвязанных друг с другом областях: спорте, кино, политике.

Тоже резонирует.

21.09.25

Спорт и не только

Большой спорт вошел в мою жизнь, когда мне было семь.

Летом 1988-го состоялся первый на моей памяти крупный футбольный турнир – чемпионат Европы в ФРГ.

Впоследствии проходящие раз в два года футбольные форумы станут маленьким праздником, каждый со своей особой атмосферой и ассоциациями со временем.

Незадолго до события наша соседка тетя Марина, работавшая в издательстве «Правда», подарила мне красочный гид по предстоящему турниру с фотками футбольных звезд, краткой информацией о каждом участнике и соревновательной сеткой, куда надо было вписывать результаты матчей. Я был в предвкушении.

Сборная СССР тогда котировалась на уровне одной из лучших в мире, и вышла в финал, в группе обыграв голландцев и англичан, а в полуфинале – в великолепном стиле Италию.

В финале играли против тех же голландцев.

Это была великая команда с яркими и колоритными персонажами: защитником-блондином Куманом, носившимся по бровке, и, как из пушки бившим штрафные, этническими суринамцами Гуллитом с длиннющими дрэдами и Райкардом с короткими кучеряшками, и гениальным ван Бастеном – одним из лучших нападающих в истории.

В конце первого тайма Гуллит головой из пределов вратарской забил первый гол, а во втором ван Бастен закинул за спину Дасаеву потрясающий второй, ставший культовым.

Затем Беланов не забил пенальти… Моему горю не было предела, но футбол я полюбил.

Позже в мою жизнь вошли баскетбол и хоккей.

В конце 80-х по центральному телевидению начали каждое воскресенье транслировать часовые программы НБА, состоявшие из концовки самого интересного матча недели и коротким дайджестом нескольких других.

Это был портал в другой мир. Красивые и пластичные высоченные черные атлеты вытворяли с мячом что-то невероятное. Я влюбился в шоу-тайм и Мэджика Джонсона и с тех пор стал болеть за Лос-Анджелес Лэйкерс.

Я не мог пропустить ни одной передачи. Помню, как находясь на даче, смотрел очередную у соседей по черно-белому телику.

А в хоккее тех времен полностью доминировали ЦСКА и наша сборная с Фетисовым, Касатоновым, тройкой Макаров-Ларионов-Крутов, и на трансляции можно было не нарадоваться.

Вообще профессиональный спорт конца 80-х начала 90-х был золотым временем во всех видах. Тогда свою лучшую игру демонстрировали самые знаковые спортсмены в истории: Марадона в футболе, Джордан в баскетболе, Гретцки в хоккее.

Что-то похожее происходило и, например, в музыкальной индустрии. Свою лучшую музыку делали Майкл Джексон, Мадонна, Джордж Майкл, Бьорк, Depeche Mode, R.E.M., Red Hot Chili Peppers, Nirvana, и многие другие.

Видимо, сказывались: дух времени, смена эпох, начало расцвета телевидения, глобализация, падение берлинской стены, развал СССР…

И мне повезло застать это время.

14.09.25

Мигдал-ор

В переводе с иврита «Мигдал-ор» означает «Маяк».

В возрасте 12-и лет я принял первое в своей жизни самостоятельное решение: перешел из опостылевшей мне районной школы в еврейскую, что, как потом стало понятно, развернуло все течение моей жизни в совершенно другом направлении.

Ездить надо было на другой конец города, но это не обламывало вообще.

Впервые в жизни оказаться среди «своих» было большущим счастьем.

Школа состояла всего лишь из четырех классов с 8-го по 11-й, каждый год был разделен на максимум два класса, и каждый состоял из весьма небольшого количества учеников, например, в 8-м, в который я и попал было всего восемь человек.

День начинался с утренней молитвы (школа была религиозная). Две первые после молитвы пары уроков всегда были посвящены традиции и ивриту, которые преподавали раввины-экспаты из Израиля, практически не говорившие на русском, что провоцировало довольно быстрое освоение языка всеми учащимися.

Стоит ли говорить, что завуч и все учителя, преподававшие светские предметы, тоже были евреями.