Белый человек

Для меня нет границ.

Я свободный.

Купаясь в наслаждении, находясь между ее горячих бедер, я делал ей хорошо.

Она стонала.

Я стонал.

Мы оба с головой погрузились в океан сладкой похоти. Возбуждение росло, мы вместе спускались все глубже и глубже, в самые потаенные глубины, которые не каждый способен покорить. Взяв свои колготки, она обмотала ими мою шею и, одарив очередной пощечиной, сильнее прижала мою голову к себе. Мы оба стонали от удовольствия. Я – от того, что чувствовал себя слабым, она – от того, что чувствовала себя сильной. Потом вдруг резко отстранившись, она плюнула мне в рот и властным голосом произнесла:

– Негодяй! Старайся лучше, грязный извращенец!

Заурчав, я подчинился. Она великолепна. Знает, что я люблю, и дает мне это. Мы оба даем друг другу то, что хотим. Мы продолжаем игру. Виски и кокаин довольно сильно стучат в голову, позволяя не стесняться происходящего. Атмосфера накаляется с каждой секундой. Зимний отель, скучавший до этого, словно получил второе дыхание…

Огонь, который охватывает нас в такие моменты, неповторим и незабываем. Его невозможно описать. И этот огонь разгорается все сильнее…

Повалив меня на пол, она села мне на лицо и еще некоторое время заставляла ублажать ее. Губы мои пересохли, но ее влаги было в избытке. Потом она соскользнула вниз, расстегнула на мне брюки, немного приспустила их и оседлала сверху, страстно поцеловав в шею. Я люблю ее в такие моменты… Очень скоро, после достижения кульминации, я брезгливо спихну с себя эту страшную, никчемную неудачницу и оборванку, но это будет потом, а сейчас…

Сейчас она нужна мне.

Мне хорошо с ней.

И я так давно не купался в теплом море разврата.

Оголив ее правую грудь, я укусил сосок, а она, зарычав, усилила скачку, зажала мне нос и, дождавшись, пока я открою рот, хватая воздух, еще раз наслаждением плюнула туда. Положив ладони на ее упругие ягодицы, я почувствовал жар ее тела и ускорил темп. Все вокруг поплыло. Зрение размывалось все сильнее. Мозг отказывался слушать тело. Тело отказывалось подчиняться мозгу. Я почти потерял сознание. Клянусь, если бы в тот момент в меня вонзили раскаленный нож, я бы даже не почувствовал боли. Мы оба шли к финишу, но я чувствовал, что немного припаздываю. И она это чувствовала. И она всегда всё делает для того, чтобы мы взорвались одновременно, поэтому, чтобы усилить мое наслаждение, плутовка крепче вцепилась в колготки, которые все еще были обмотаны вокруг моей шеи и, закусив губу, чтобы не кричать во весь голос, еще сильнее сдавила петлю на моей шее. Я почувствовал нехватку кислорода.

Она молодец.

Она знает, что я люблю.

Разум покинул голову, уступая место только лишь животному наслаждению. Да, это уже не человеческое, а животное наслаждение. Это следующая стадия. Предпоследняя. Последняя стадия будет божественной. Неземной. И она стремительно приближается, я чувствую… Приближение этой последней стадии характеризуется закипанием крови. Когда уже совершенно не контролируешь тело. Абсолютно не владеешь мозгом. И не можешь сделать ничего, кроме как лежать и чувствовать сладкие судороги, нежные уколы тысяч игл с обратной стороны кожи, идущие через каждую мышцу, через каждую клеточку организма.

– О, да, да, да… – в исступлении шептал я, чувствуя, что нахожусь почти у финиша. – Еще, еще…

Этот словно предсмертный хрип через сдавленное петлей горло – подсказка для нее. И она всегда понимает, о чем я. Она всегда слышит меня. Знает, чего я хочу, поэтому душит меня колготками, лишая кислорода и заставляя возбужденный мозг голодать, усиливая эмоции, скачет, как всадник на беговой лошади, ведь она мечтает, чтобы мы пришли к финишу вместе. Вдвоем. Только мы. Как единый организм.

И никого больше в этом мире.

Но мне плевать на нее, я не собираюсь подстраиваться. Главное – это мое наслаждение. И оно уже разрывает меня. Собственно, для этого она здесь. Чтобы дарить мне наслаждение. Чтобы дать мне то, что я люблю.

Окончательно потеряв рассудок, я почувствовал, как каждый нейрон тела сжался, как можно сильнее, а потом разорвался на тысячи разных миров, рождая новые вселенные, заставляя все тело сладко чесаться изнутри… Описать это состояние не представляется возможным, но точно знаю, что каждая клетка организма салютует неземному наслаждению…. Жизнь этого божественного состояния очень коротка, и счастлив тот, кто успевает перехватить его и раствориться в нем хоть на несколько долей секунд. Теперь уже опаздывает она. Пытается догнать, поэтому ускоряет темп, хрипит, закинув голову назад, и еще сильнее сдавливает колготками шею…

Но мне уже плевать на нее.

Я получил то, что хотел.

И я счастлив…

2

Я ненавижу его и все, что с ним связано. Он бабник, альфонс, приспособленец, эгоист, мерзавец! – и влепила ему очередную пощечину. Негодяй. Предатель. По правде говоря, мне не следовало больше никогда с ним видеться, и я тысячу раз клялась себе вычеркнуть его из головы. Он уничтожил мою жизнь и мою любовь. Он не принес мне ничего, кроме слез, обид и душевных срывов. Даже сегодня… Он и не вспомнил, что в полночь наступил мой день рождения… Ему и мысли не пришло в голову накрыть мне скромный стол по случаю встречи, позволив лишь доесть пару кусков несвежих, засохших объедков… Неудивительно.

Он такой, каким был всегда…

Он совсем не изменился… Придушить его мало…

Он позвонил несколько дней назад, умоляя выполнить его просьбу. Он трогательно просил прощения и говорил, что скучает по мне, что ему очень совестно за свое поведение и что тепепь все будет по-другому. Он говорил, что разобрался в себе и знает, что любит меня. Он говорил, что кроме меня у него никого не осталось. Он говорил, что может доверять только мне. Я, затаив дыхание, слушала в трубке его дрожащий от волнения голос с надеждой. Разум подсказывал, что я нужна ему лишь только для того, чтобы доставить саквояж с деньгами и помочь с паспортами. Разум подсказывал, что ничего не изменится. Разум уверял, что он снова обманет меня при первой же возможности, но сердце упрямо защищало его. Сердце яростно возражало разуму, и тому ничего не оставалось делать, кроме, как обиженно замолчать, хотя я знаю, что разум прав.

Этот ловелас снова обманет меня.

Оставит ни с чем, но…

Плевать.

Главное, что сейчас он целиком принадлежит мне, и я даю ему то, что он любит. Откровенно говоря, мне глубоко противна эта игра. Мне было бы достаточно самой обычной миссионерской позы и наших общих детей. Я согласилась бы на обычное женское счастье с ним. Но только с ним. Ни с кем другим. И сейчас он мой. Ему хорошо, значит и мне хорошо. Его счастье – это и мое счастье. Самые потаенные уголки сердца всегда верили в то, что он изменится. Что он наконец разберется в том, что есть добро, а что есть зло. Кто свой. Кто чужой. Кто забыл. А кто помнит. Кто презрительно отмахнется рукой. А кто примчится за тридевять земель на выручку. Но он все никак не мог разобраться. Он всегда только лишь использовал меня. Я должна была вычеркнуть его, но…

Он позвонил и попросил о помощи, а я что?

Я всего лишь человек, который любит его и умеет прощать.

Мне хорошо с ним, и я хочу быть рядом, не смотря ни на что. Ведь действительно, по-настоящему у него никого нет и не было, кроме меня.

И он всегда возвращается только ко мне.

Он мой.

Мой!

Мой!!

Только мой!!!

Он принадлежит мне прямо сейчас, когда я держу его рядом, придушивая своими колготками. То, что он так любит. То, что я могу ему дать.

Мой!

Мой!!

Мой!!!

Взрыв.

Не просто взрыв, а канонада взрывов.

Бесконечные залпы.

Я пришла к финишу позже него, это очевидно. Я опоздала, но это не беда. Главное, это его финиш. Его наслаждение. Ведь я очень его люблю. И он мой. Только мы вдвоем, и никого больше в этом мире. Он принадлежит только мне.

Чувствуя, что больше не владею своим телом, я без сил упала на него сверху, запустив трясущиеся руки в его мягкие золотые волосы и чувствуя такой знакомый запах его тела…

Уткнувшись в его грудь, замерев и прислушиваясь к ударам своего сердца, я выравнивала дыхание и наслаждалась. Просто наслаждалась тем, что он рядом.

Что он мой.

Хоть ненадолго.

Наслаждалась тем, что подарила ему наслаждение. Все то, что он так любит. А я способна дать ему то, что он любит. Только я, знаю наверняка, как доставить ему блаженство. Если ему хорошо, то и мне хорошо. Я люблю его. Ради моей любви стоит жить. Ради моей любви можно забыть о гордости и прощать его. Поэтому я здесь, с ним. И сейчас я счастлива…

Не знаю, сколько мы лежали, не шевелясь. Может, минуту, а может час. Нехотя я открыла глаза и посмотрела на настенные часы.

Без четверти три.

Скоро утро нового дня, который изменит нашу жизнь навсегда. Сегодня мы убежим. Вместе. В далекую, загадочную Аргентину, о которой он с неописуемым восторгом рассказывал мне совсем недавно.

Я засмеялась и приподняла голову, чтобы посмотреть ему прямо в глаза, как вдруг…

О, боже…

Чувствуя, как паника резким ударом выбила из головы наслаждение, я откатилась от него в сторону, но, взяв себя в руки, тут же подползла обратно. Руки затряслись, но я нашла в себе силы мигом протрезветь, сорвать с его шеи колготки, начать трясти его, хлопать ладонями по щекам и почти кричать:

– Очнись! Немедленно очнись, слышишь?! Очнись!!!

Но он не откликался. И на его лице не было ни капли блаженства. Наоборот. Оно было перекошено ужасом, а его глаза… О, боже… Его все еще синие, но уже мутнеющие, неподвижные глаза, в которых застыл страх смерти и безысходность, из-под полуприкрытых век уставились в потолок.

Взвизгнув, я снова забралась на него сверху и несколько раз с силой ударила по груди, а потом, прильнув губами к его еще теплым губам, начала делать искусственное дыхание.

Прислушалась.

Снова удары в грудь.

И снова сплетение губ.

И снова прислушалась.

Потом еще раз сначала.

И еще.

И еще.

Тщетно.

Ничего.

С безумием посмотрев на дверь, я вспомнила о дежурном консьерже, у которого наверняка есть телефон для связи со всеми экстренными службами города. Вскочив, я на подкашивающихся ногах бросилась к выходу, но… Схватившись за ручку двери, я обернулась и лихорадочно оглядела номер. Ужасающее зрелище. Возле дивана, среди разорванных листов, окурков и пепла, лежит безжизненное тело со спущенными штанам, рядом валяются скомканные женские колготки. На столе стоит почти пустая бутыль виски, грязные тарелки с объедками, и среди всего этого великолепия возвышается огромный неровный холм кокаина. Что я скажу консьержу? И как потом буду объясняться с правоохранителями? О чем я поведаю им всем? О том, что смешав алкоголь и наркотики, мы занялись извращенной любовью, и я задушила его в порыве страсти? Этого нельзя допустить ни в коем случае! Он не извращенец! Не алкоголик! Не дебошир! Не наркоман! Он человек, живущий среди шакалов! Загнанный в звериную клетку человек, задыхающийся в этом подлом и равнодушном мире! Он!.. Он!..

Я бросилась обратно к телу и, замерев, припала ухом к груди, стараясь расслышать стуки сердца, но нет. В его груди была мертвая тишина. Если выразиться точно, эта мертвая тишина была не только в нем. Она словно окутала номер своей беспощадной и жестокой заботой. Только слышны щелчки маятника настенных часов. Впервые за сегодняшний вечер я услышала звук маятника. Поразительно, насколько он громкий. Каждый щелчок словно удар молотом по наковальне среди страшной пустоты. Щелчки маятника чем-то напомнили пульс…

Но пульс отсутствовал.

Его не было.

Не в силах больше сдерживаться, я разрыдалась у него на груди. Ни консьерж, ни полиция, ни все врачи мира уже не смогут помочь ему… Остатки алкоголя и кокаина окончательно покинули мою голову, словно их там никогда и не было. Только сейчас я по-настоящему осознала весь ужас произошедшего.