Три кита

–Ее мужицкие собаки ранить могут или вообще убить.

–Лиза! Кто там, рядом с вами? – высокая дама сделала два шага с аллеи в сторону изгороди, – прикажите ему найти Дана!

–Ты кто? – сделав серьезное лицо, произнесла юная панночка

–Я – Кароль, – гордо произнес юноша, сделав ударение на второй слог.

Ответ для Лизы был настолько неожиданным, что она опустила руки и, открыв рот, удивленно уставилась на незнакомого юношу.

–Кароль, сын вашего конюха,– с ударением на первый слог в своем имени, уточнил юноша.

–А…А?– тряхнув головой как бы приводя себя в сознание, Лиза сделала шаг назад, посмотрела в сторону сопровождающей ее высокой дамы. А когда она снова повернулась к Каролю, в глазах играла веселая искорка, а сжатые губы еле сдерживали рвущуюся наружу улыбку. – Сын нашего конюха, догони и принеси сюда моего Даньку! Он убежал вот туда, в заросли. Слышишь, он залаял, значит, ему угрожает опасность.

Пропажу долго искать не пришлось. За зарослями ивняка, на нижней ветке старого дуба сидел рыжий кот, а внизу, подняв лохматую голову, пискливым голосом лениво тявкала пропажа. На подошедшего к ней Кароля она не обращала внимания, продолжала тявкать в сторону оставшегося на ветке кота и после того, как он взял ее на руки и понес хозяйке. Рядом с Лизой у изгороди уже была и высокая дама, которая, принимая из рук Кароля собаку, сухо проворчала:

–Мы передадим, чтобы тебя поблагодарили!

Лиза, уходя, кивнула головой и подарила Каролю благодарный взгляд и улыбку, которая как бы говорила, – «Приятно было познакомиться, надеюсь, что это не последняя наша встреча».

К пану часто приезжали гости, по внешнему виду не все придворного сословия. На время присутствия гостей, по распоряжению пана, большинство прислуги покидало имение. По этому поводу ходили разные слухи и домыслы. А потом пан Прикота перестал появляться в имении. Поговаривали, что за нехорошие высказывания о царе его забрали жандармы. Имение почти опустело, остались только конюх, дворецкий и кучер. Лишь изредка приезжал какой-то родственник пана, чтобы убедиться в сохранности имущества и выплатить жалование оставшимся работникам.

Через какое-то время после пропажи пана, объявилась его жена. Приехала не одна, а вместе с дочкой Лизой. В компании с дворецким они долго ходили вокруг дома, что-то горячо обсуждая. Потом дворецкий пришел к Митрофану и велел всей семьей идти в панский дом.

Кароль и его сестры никогда не были внутри главного дома. Пораженные невиданной ранее роскошью и красотой, они, сгрудившись в кучку, застыли как остолбенелые, боясь сделать лишний шаг. В центре большой залы, с высокими узкими окнами и раскрашенными потолками стояла хозяйка, ее негромкий голос, звучал с перекатами эха:

–Все, что мы с дочерью покажем, вы принесете и сложите в этой зале на полу.

Через какое-то время в центре залы образовалась огромная куча из одежды, картин, ваз и прочей красоты. Митрофан и кучер ушли закладывать лошадей.

–Да, доченька, весь этот скарб нам с тобой не увезти,– с нескрываемой грустью в голосе, взяв в руки какую-то вещицу, произнесла хозяйка и стала откладывать в сторону, самое необходимое и ценное, по ее мнению.

–Мама, а вот это нужно взять обязательно,– время от времени умоляюще обращалась к матери Лиза.

–Дочь, не перечь, и так полвагона займем.

Вторично отобранные вещи складывали в приготовленные сундуки и чемоданы. Когда все было сложено и упаковано, хозяйка предложила присутствующим оставшиеся вещи забрать себе.

–Я продала имение. А купившему его шляхтичу не хочу оставлять личные вещи, пан Прикота не одобрил бы. Да и вам они нужнее. Вон какие красавицы, – она взмахнула рукой на сестер Кароля,– Подошьют, подкроят, принарядятся и замуж за принцев выйдут. Затем подошла к жене Митрофана, что-то достала из маленькой сумочки, положила ей в ладонь и сжала своими руками ладонь оторопевшей женщины в кулак.

В хату конюха принесли богатство, о котором и мечтать днем ранее не посмели бы, девки пищали от восторга, перебирая и примеряя платья, шляпки, обувь разную и просто отрезы ткани. Кароль тоже для себя и отца принес панские рубашки, штаны, две пары сапог и серую фетровую шляпу с пером. Вырядившись в синие штаны с лампасами и красную шелковую рубаху, он, поскрипывая хромовыми сапогами, выхаживал перед сестрами, манерно снимая шляпу и кланяясь по сторонам.

Только жена Митрофана была безучастна к происходящему. Кулак она так и не разжимала. Только она видела, что ей в ладонь положила панночка. Неграмотная, простая по жизни баба, она понимала, что в ее кулаке дальнейшая судьба всей ее семьи.

Дети настойчиво уговаривали показать, что положила ей в ладонь панночка, но она ни в какую не соглашалась.

–Вот вернется отец из города, тогда и посмотрим, – она продолжала крепко сжимать уже посиневшие от напряжения пальцы, время от времени крестясь на образа,– Хватит принаряжаться, идите по хозяйству справляться, а я пока в хате буду.

Митрофан вернулся с сумерками

–Отвезли, еле успели погрузить,– глубоко вздохнул, прикурил от керосиновой лампы самокрутку, – уехала наша

панночка на литерном поезде, а куда, в какой город, нам не сказывала. Жалко, хорошие были у нас хозяева. Примет ли нас новый хозяин. Говорят, уж больно вредный, да и не из нашенских, пшек.– Митрофан затушил самокрутку. – Устал я, мать, поесть давай, – и присел на лавку рядом с женой.

–Ты чего такая бледная?

Жена придвинулась к мужу, поднесла кулак к его лицу и раскрыла ладонь.

–Вот,– почти шепотом, но торжественно, произнесла она, Дети вмиг были рядом.

Митрофан ничего не видел в приставленной к его носу ладони жены: – Что, вот?

–Паннична вознаградила нас,– снова прошептала жена.Он

отвел ее руку к свету керосиновой лампы. На мозолистой ладони жены лежало семь больших желтых монет. – Из грязи да в князи,– только и смог прохрипеть Митрофан. Нежданным, негаданным богатством распорядились разумно.

Выдав старшую дочь замуж и, оставив молодой семье хатку, снялись с насиженного места. На окраине уездного городка купили старенький домик. Завели коров и другую живность. Четыре года подряд свадьбы играли, всех дочерей замуж выдали. К старому домику пристроили трехстенок и стали жить втроем в хоромах из пяти комнат. Митрофан устроился на городскую мельницу, а потом и Кароль стал там работать. Жили не бедно, в достатке, пока военное лихолетье не нагрянуло.

Война с немцами, с поляками, революция, гражданская война. Когда все улеглось, успокоилось, в город прислали нового начальника, героя революции и гражданской войны с фамилией Прикота. Митрофан и его сын Кароль не особенно интересовались переменами в городской власти, да и мало ли людей с одинаковыми фамилиями. Но когда к ним на мельницу для проведения какого-то собрания приехал сам пан Прикота, были ошарашены. После собрания Прикота подошел к Митрофану и Каролю. Расспросил, как они оказались в городе, как живут, записался ли в комсомольцы Кароль. Митрофан, не зная как обращаться – панове или товарищ, только кивал головой, разговор держал сын. На прощание Прикота пригласил в гости, настойчиво требуя от них обещаний, что в воскресенье они всей семьей придут к нему домой. В воскресенье, после долгих споров и сомнений, Митрофан с женой и сыном прибыли в гости к пану – товарищу Прикоте. Приняли их очень радушно, жена, которую они раньше видели нафуфыренной и неподступной, была в простой одежде, суетливо накрывала на стол. Выпили по стопке, разговорились. Подошла Лиза, села у края стола и внимательно слушала разговоры.

Кароль смотрел на Лизу и терзался сомнениями, помнит ли она его и вообще его семью или нет? Лиза ни разу не остановила на нем взгляда.

–Тысячам мозги перекроил, а эту никак, самая неподдающаяся перевоспитанию особа,– кивнув в сторону Лизы, сменил тему разговора пан Прикота,– пока я был на каторге, мама ее заграницами избаловала. Стыдно сказать,– он понизил голос, положил руку Лизы себе в ладонь – это единственный член нашей семьи, который категорически и почти публично не признает новую власть.

Лиза, ничего не возражая отцу, встала и вышла из комнаты.

–Не знаю, что и делать, – продолжал Прикота,– может ты, Кароль, возьмешься за ее воспитание, глядишь, потом вас и поженим. Тебе уже пора, да и барышне моей уже давно пора в замужестве быть. В былые времена я бы уже с внуками нянчился.

–Не под стать нашему Каролю ваша Лизовета, и красавица, и роста высокого, и рода барского. Куда щуплому мужичишке, – осторожно возразил Митрофан.

–Не под стать? Это как сказать… Суворов тоже был не богатырского телосложения, а герой! Какие сражения выигрывал, какие женщины его любили! Главное в человеке не рост и вес, не писаная мордашка,– Прикота

провел ладонью по своему изуродованному оспой лицу, – главное, чтобы стержень был и сердце не каменным.

–Так – то оно так,– многозначительно то ли согласился, то ли возразил Митрофан.

По пути домой Кароль думал только о Лизе. Он и раньше часто вспоминал о ней, он никогда не забудет их первое «знакомство», ее истеричный плач и глаза полные отчаяния, в момент их отъезда из имения. Лиза ему очень нравилась, но трезво оценивая разницу общественного положения, не давал чувствам разрастаться до неконтролируемого состояния. Но все-таки решил познакомиться с ней поближе, а может быть даже и подружиться.

Через пару дней мать попросила Кароля отнести Прикотам молоко.

–Хвалилась, будучи в гостях, какие хорошие у нас коровы и вкусное молоко, вот панична и попросила принести на пробу. Отнеси, сынок.

Кароль вначале отнекивался, но потом приоделся понарядней и с пятилитровым бидоном молока отправился к Прикоте.

Дверь открыла Лиза.

–О-о! Какой гость! Ваше королевское не знаю что, то ли величество, то ли

мужичество! – она с ехидной улыбкой, склонив голову, взмахнула рукой, – Проходите , ваша милость!

–Да вот мать попросила, потому что ваша мама просила,– ошарашенный такой встречей, начал мямлить Кароль, протягивая Лизе бидон с молоком.

–Подержи при себе пока свой гостинец. Маман скоро подойдет. Заходи, подождешь в доме, заодно и поговорим, жених. Вот уж не мечтала, что за мужика, за сына конюха меня сосватают.

Зашли в прихожую, Лиза показала на стул и продолжала.

–С отцом о тебе вчера разговор был. На мой вопрос, как его угораздило с тобой встретиться, ответил философски, – случайных встреч не бывает! Каждый человек в нашей жизни – это либо испытание, либо наказание, либо подарок судьбы.

Вчера я этим словам не придала особого значения, а вот сейчас смотрю на тебя, на подарок для испытания или в наказание?

–Хлопец ты из себя вроде подходящий для женитьбы, но пойми, Кароль, ты – мужик, грязный, вонючий мужик,– Лиза сорвалась почти на крик.– Извини, все мужики вонючие и противные. И вообще, как ты себе представляешь нашу совместную жизнь? Я не могу и не хочу копаться в огороде, дергать за сиськи коров, я не переношу запах навоза.

Кароль встал со стула и направился к выходу, она преградила ему дорогу, минуту молча стояла перед ним с распростертыми руками, потом, опустив руки и склонив голову, подошла к нему почти вплотную и тихо сказала:

–Прости меня, пожалуйста, мне очень тяжело, прости, мне стыдно за свое поведение, такое было со мной впервые.

Я таких неприличных слов никогда вслух не произносила. Кароль слышал ее дыхание, слышал стук ее разволновавшегося сердца, стоял растерянный своей беспомощностью, стоял, не зная, что сказать, что делать нужно ему в данный момент. Принять извинения, обнять и успокоить, сказать

чтото ласковое и нежное или послать ее к черту. Но, он молча отступил от Лизы, и, поставив на пол бидон с молоком, на цыпочках, вышел из дома.

После этого свидания, Король с Лизой не встречался до тех пор, пока однажды зимним вечером в дом Митрофана нежданно и незвано пришел Прикота. Он был, что не присуще ему, сильно взволнован. В доме были только Кароль с матерью. Прикота снял шляпу, поклонился и, не ожидая приглашения, сел у стола.

–Выручайте, Ксения,– обратился он к жене Митрофана,– по какому-то недоразумению и или чьему-то наговору, над моей семьей сгущаются черные тучи. Я не знаю, когда это произойдет, завтра, через месяц или позже. Дай Бог все обойдется, но предчувствие у меня дурное. Вы уж тоже понаслышаны, что стали исчезать «бывшие» несмотря на их верную службу новой власти. Я-то больше вашего знаю, сколько и куда уже увезли, забирая по ночам целыми семьями. От судьбы не убежишь, но я хочу попытаться хоть что-то предпринять,– он глубоко вздохнул, расстегнул пальто,– по большому счету все равно где жить, только б жить. Зачем я пришел? Сыновья уже живут самостоятельной жизнью. Они далеко, вестей давно от них не получал, но я уверен, что у них все хорошо. А вот с дочерью сложнее. Ой, боюсь, сорвется, и себя погубит.

Я пришел просить, да, просить тебя, Кароль, взять в жены мою дочь Лизу. Только так мы ее спасем, и, может быть, даже вашей женитьбой спасем всю мою семью,– он встал, подошел к оторопевшему от такого развития событий Каролю, взял его за плечи.

–Я пришел к вам потому, что знаю и доверяю вашей семье. Мы часто с Лизой говорим о вашей семье, и могу искренне сказать тебе, что ты ей тоже не безразличен. Подумай, а я завтра заскочу,– пан поклонился Ксении, и, застегивая на ходу пальто, вышел из дома.

Разговора после неожиданного визита Прикоты у Кароля с матерью не получалось. Дождавшись со смены Митрофана, поделившись новостью, жена стала убеждать мужа и особенно сына дать согласие на предложение пана.

–Девка – красавица, грамотная, ну, по хозяйству не умеет, научим, покажем, освоится, привыкнет, а главное вы вспомните, благодаря кому мы из нищеты выбрались. Не дури, Кароль, такую невесту нам Бог послал, грех отказывать….

Митрофан кроме своего «так-то оно так» ничего не говорил. Кароль сидел, подперев голову кулаками, изредка пытался возразить матери.

Через неделю, пригласив только самых близких родственников, сыграли нешумную свадьбу.

Строптивая Лиза оказалась спокойной и покладистой женой. Она без особых возражений приняла условия крестьянского быта и со временем освоила нехитрые премудрости ведения домашнего хозяйства. Свекор со свекровью и муж поначалу самую грязную работу старались выполнять сами. Весной Лиза родила первого ребенка, девочку назвали Машей.

Отцу Лизы, вскоре дали новое назначение, куда-то в Сибирь. Она тяжело переживала, тем-более, что это произошло в период ее первой беременности. Единственное письмо пришло от них года через два, в котором отец сообщил скорбную весть о смерти Лизиной мамы. Впоследствии, на протяжении многих лет Лиза неоднократно предпринимала попытки получить хоть какую-то информацию о своих близких, но, к сожалению, она так ничего и не узнала об их судьбе. Митрофана и его жену почти одновременно похоронили перед самой войной. С сестрами Кароль виделся редко, у каждого свои заботы, да и жили они все, кроме одной, за сотни километров. Так что остались они с Лизой без родни и близких. После Маши у них родились еще две дочери и сын Сережа.

Тяжелейшим испытанием стала война с фашистами. Кароля на фронт не успели забрать, немцы были в городе уже на третий день войны. Он остался без работы, мельница была разрушена. Старшую Машу угнали в Германию. Тяжело заболел сын, в котором Кароль и Лиза души не чаяли, да и сестры его любили не меньше родителей. Больница не работала, врачей не найти, Лиза отчаявшись пошла к немецкому военному доктору. Она просила, умоляла, ползала на коленях, ей грубо отказали и вытолкали вон.

Сережу хоронили в лютый мороз. Лиза была в легкой кофте с накинутым поверх черным платком. Кароль и дочери пытались надеть ей пальто, но она его сбрасывала, продолжая неистово причитать над гробом:

–Сыночек, миленький, я не хочу жить без тебя, я не буду жить без тебя, я скоро приду к тебе и снова будем вместе…..

На следующий день Лиза не смогла встать с постели, жуткая лихорадка, надрывный кашель, отрешенный взгляд, а к вечеру потеря сознания.

Через три недели, придя в себя, исхудавшая до неузнаваемости Лиза стала умолять мужа.

–Не трать на меня, Кароль, время, я уже не жилец на этом свете, спаси хотя бы дочек.

Кароль почти год выхаживал жену. Это был самый кошмарный, казалось, беспросветный период в его жизни. От бессонницы, усталости и голода назойливо сверлило мозги желание наложить на себя руки. Но видя, с какой любовью и надеждой маленькие дочери, особенно младшенькая, ухаживают за больной мамой, он выбрасывал из головы эти дурные мысли и уходил добывать пропитание для детей и снадобья для больной жены.

Ну, уж точно, беда не приходит одна. Не успела Лиза толком оклематься от болезни, немцы за связь с партизанами сожгли десятки домов на окраине города. Сгорел и дом Кароля, из вещей спасли только часть одежды, посуду и маленький Лизин сундучок, с неизвестным даже для Кароля содержимым.

Прямо на пепелище из обгоревших бревен соорудил Кароль землянку, в которой семья и дождалась прихода Советской Армии.

Вскоре после победы вернулась из Германии дочь, тощая, с клеймом на руке, но безмерно счастливая, что пешком, но дошла до родного дома. Возращение дочери облегчило и родительские сердца от страшной неизвестности.

Каролю власти предложили возглавить строительство новой мельницы. Он согласился с условием, что после завершения стройки он будет работать простым мельником. Потихоньку соорудили небольшую хатку на три комнаты, сарай, хозяйственные постройки, купили корову, завели свиней и птицу. Голодная и холодная жизнь осталась в прошлом, о котором помнили постоянно, и поэтому жили бережно, на грани скупости, но не жадности.

В городе восстановили церковь, и по воскресеньям Лиза стала регулярно посещать службу. В церковь она наряжалась в самую лучшую свою одежду, даже черную шляпку с вуалью из своего секретного сундучка доставала. Соседи подсмеивались, Кароль попытался сделать ей замечание, но услышав: – не твоего ума, смерд,– больше эту тему не поднимал. Слава Богу, что соседи не знают о других странностях жены, иначе и проходу бы не дали без насмешек. Лиза, придя из церкви, не снимая верхней одежды и обуви, ложилась на кровать, доставала из-под подушки книжку на иностранном языке. Этот ритуал продолжался немногим более часа. Никто, ни муж, ни дети не имели права заходить в комнату, или не дай Бог чтото спросить или попросить. Закончив чтение, Лиза прятала книжку и шляпку в свой сундучок, переодевалась в свою заношенную крестьянскую одежду и шла копаться в огороде или ухаживать за скотиной. И так каждое божье воскресение.