Безмолвие на болотной

– Что тебе нужно? – прошептала Эланор.

Ворона каркнула – грубый, резкий звук, прозвучавший как вызов. Затем она ударила клювом по стеклу. Один раз. Два. Три. Стекло не треснуло, но звук был оглушительным в утренней тишине.

И тут Эланор заметила нечто странное. На подоконнике, где сидела птица, лежал маленький, тёмный предмет. Он был похож на пуговицу. Тёмно-синюю, почти чёрную пуговицу с обломанной ниткой.

Пока она смотрела, ворона снова каркнула, оттолкнулась от подоконника и улетела, её чёрные крылья слились с серым утром.

Эланор распахнула окно. Холодный воздух ворвался в комнату, пахнущий мокрой землёй и обещанием дождя. Она взяла пуговицу. Она была настоящей. Ещё один след.

Она положила её рядом с фуражкой. Две вещи. Два трофея. Два доказательства.

Она вернулась к столу и добавила в свой список пятый пункт.

Ворона. Принесла пуговицу. Чью?

Она не знала, была ли птица ещё одним проявлением Дома, его посланником, или же кем-то другим… может, даже союзником? Но мысль о союзнике в этом безумии казалась слишком смешной.

Через час, когда она пыталась сварить себе чай на газовой плитке (вода, к её удивлению, была горячей), она услышала стук в дверь. Не громкий, как у шерифа, а робкий, неуверенный.

Эланор подошла к двери и выглянула в боковое окошко. На крыльце стояла миссис Поттер. Но сегодня она выглядела иначе. Ни следов вчерашней решимости, ни даже обычной старческой суетливости. Её лицо было бледным, глаза красными, будто она не спала всю ночь или много плакала. В руках она сжимала свёрток, завёрнутый в белую ткань.

Эланор открыла дверь.

– Миссис Поттер? Всё в порядке?

Старуха вздрогнула, увидев её, и её пальцы судорожно сжали свёрток.

– Я… я принесла вам хлеб, – прошептала она, протягивая свёрток. – Домашний.

Эланор взяла его. Хлеб был ещё тёплым.

– Что случилось? – спросила Эланор мягко. – Вы выглядите расстроенной.

Глаза миссис Поттер наполнились слезами.

– Он был здесь… – выдохнула она, оглядываясь через плечо. – Ночью. Шериф. Спрашивал о вас. Говорил, что всё в порядке. Но… – она понизила голос до шёпота, – …но он был не тот. Совсем не тот. Его глаза… В них ничего не было. Как у куклы.

Эланор почувствовала, как по спине пробежал холодок. Дом не смог полностью стереть память. Тень правды осталась.

– А потом… – миссис Поттер нервно облизала губы, – …я не могла найти пуговицу от своего старого синего платья. Такая красивая, тёмно-синяя. Я её всегда на удачу прикалывала. А сегодня утром её нет. И я подумала… – её голос дрогнул, – …я подумала, может, он её забрал? Тот, кто ходит по ночам?

Эланор онемела. Она посмотрела на старуху, потом мысленно представила ту самую пуговицу, лежащую на её столе.

– Зайдите, – тихо сказала Эланор. – Пожалуйста.

Миссис Поттер с испугом посмотрела за её спину, в тёмный холл, и энергично замотала головой.

– Нет-нет. Я не могу. Я… я уже и так сказала слишком много. Он не любит, когда говорят лишнее.

– Кто? – настойчиво спросила Эланор.

– Дом! – выкрикнула старуха и тут же схватилась за рот, словно совершила кощунство. – Он слышит. Он всегда слышит. И он наказывает тех, кто вмешивается. Семья Грейс… я ведь их знала. Шарлотта… она тоже пыталась бороться. А потом… потом они все исчезли.

Слёзы потекли по морщинистым щекам миссис Поттер.

– Я не хочу исчезнуть, – прошептала она. – Просто… будьте осторожны. И не доверяйте никому. Даже мне. Потому что он может заставить сказать что угодно.

Не дожидаясь ответа, она развернулась и почти побежала прочь, пошатываясь, к своей машине.

Эланор закрыла дверь, медленно повернулась и прислонилась к ней спиной. В руке она сжимала тёплый хлеб. В гостиной на столе лежали фуражка и пуговица. У неё теперь было три доказательства. И ещё одно – исповедь миссис Поттер.

Дом не был всемогущ. Его контроль над реальностью был хрупким. Он зависел от веры, от страха, от молчаливого согласия. Шериф поверил, что всё в порядке. Миссис Поттер верила, что нельзя говорить. А что, если перестать верить?

Она подошла к столу, отломила кусок ещё тёплого хлеба и съела его. Это был простой, земной вкус. Жизни.

Затем она взяла пуговицу миссис Поттер и положила её в карман. Она не собиралась оставлять её Дому. Это была не его собственность.

Она подошла к окну и посмотрела на серый, неприветливый день. Где-то там была ворона. И, возможно, другие следы.

Она не знала, кто или что такая эта ворона. Но она была благодарна ей за подсказку.

Дом хотел истории? Он её получит. Но не ту, которую он ждал.

Она села за стол, взяла перо и на чистом листе вывела новое заглавие, крупными, уверенными буквами:

«Хроники Дома на Болотной улице. Записи о вторжении в реальность.»

Она больше не была просто жертвой или персонажем. Она становилась летописцем. А летописи, как она знала, переживают своих создателей. И своих владык.

Она сделала первую запись.

«День первый после инцидента с шерифом. Получены материальные доказательства. Обнаружены пробелы в контроле Дома над сознанием людей. Начато документирование.»

Она отложила перо и посмотрела на свою летопись. Воздух в комнате заколебался. В нём послышалось лёгкое, едва уловимое шипение, словно от гневного вздоха.

Дому не понравилось. И это было прекрасно.

Глава шестая

Воздух шипел. Негромко, словно змея, притаившаяся в углу. Эланор не шелохнулась, сохраняя позу летописца – спина прямая, перо в руке, взгляд прикован к только что написанным строкам. Она не позволяла страху проникнуть в голос, в мысли, в кончик пера. Она наблюдала и фиксировала.

«Реакция на начало документирования: акустическая аномалия. Шипящий звук низкой интенсивности, источник не установлен.»

Она отложила перо и прислушалась. Шипение прекратилось. Его сменила тяжёлая, недовольная тишина. Дом понял, что его попытка запугать провалилась. Точнее, не провалилась – страх никуда не делся, он был её вечным спутником, – но она перестала его кормить. Она превратила его в объект изучения.

Весь день она посвятила методичному исследованию. Она не искала призраков и не пыталась разгадать тайну исчезновения семьи Грейс. Она искала дыры. Прорехи в реальности, которые Дом не мог залатать.

Она обходила комнату за комнатой, ведя протокол.«Гостиная: запах тления усиливается у восточной стены. Температура воздуха стабильна. Предметы на месте. Фуражка шерифа не подверглась изменениям.»«Кухня: водопровод функционирует. Холодильник пуст. На задней стенке шкафа обнаружены царапины, похожие на буквы. Неразборчиво.»«Кабинет на втором этаже: чернильница полна. Перо лежит на том же месте. Лист бумаги, на котором являлись послания, – чист.»

Она спустилась в подвал. Топор всё так же висел на стене, сияя зловещей чистотой. Она не прикоснулась к нему, лишь внесла в записи:«Подвал: объект «Топор» на месте. Предлагает нарратив насилия. Игнорируется.»

Она была подобна учёному, картографирующему токсичное болото, где каждый шаг мог быть последним. Но её хладнокровие было её броней.

К вечеру она вернулась в гостиную и села за стол. Она разложила перед собой свои трофеи: фуражку, пуговицу и теперь – кусок хлеба, который она завернула в бумагу, подписав: «Образец пищи от миссис Поттер. Признаков порчи нет.»

Она смотрела на эту странную коллекцию. Фуражка представляла власть, пуговица – быт, хлеб – жизнь. Всё это Дом пытался подчинить или уничтожить.

Внезапно её взгляд упал на дневник Шарлотты Грейс. Она так сосредоточилась на своём расследовании, что почти забыла о нём. Она открыла его наугад. Страницы были заполнены тем же изящным почерком, но… что-то было не так. Она пролистала назад, к самым ранним записям, которые читала в первую ночь.

И вот оно.

Запись от 3 мая. «Сегодня Томас посадил у крыльца новые розы. Говорит, они должны прижиться до зимы. Интересно, увидим ли мы их цветение…»

Эланор подняла голову и посмотрела в окно, на голые, неухоженные кусты у крыльца. Никаких роз. Никогда их здесь и не было.

Она вернулась к дневнику. Запись от 12 сентября. «Я уверена, что положила ножницы на комод в спальне. Их там не было. Нашла их в подвале. Ржавыми.»

Она встала, подошла к комоду в своей спальне. На нём лежали её собственные ножницы. Современные, блестящие.

Она пролистала до последней записи Шарлотты, той самой, что была написана перед исчезновением. Текст был прежним. Но теперь, в контексте её изысканий, он читался иначе. Шарлотта не просто сходила с ума. Она пыталась задокументировать изменения. Она тоже вела летопись, но её инструментом были эмоции, а не холодные факты. И Дом сжёг её, как сжёг тетрадь с набросками Эланор.

Эланор вернулась в гостиную, неся дневник Шарлотты. Она положила его рядом со своей хроникой. Два летописца. Два метода. Две судьбы.

Ночь опустилась над домом. Эланор зажгла лампу. Она не боялась темноты. Она боялась упустить деталь.

И деталь не заставила себя ждать.

Она писала, углубившись в работу, когда её перо внезапно остановилось. Чернила в нём… иссякли. Она потрясла его, но ничего не произошло. Она потянулась к чернильнице Дома, но рука замерла в воздухе. Использовать его чернила? Нет. Это было бы капитуляцией.

Она встала, чтобы поискать свои чернила в коробках, как вдруг заметила нечто на стене напротив. Тени. Обычные тени от лампы. Но одна из них… была не такой.

Тень от вазы на камине отбрасывала на стену не плавный овал, а угловатый, рваный силуэт. Он напоминал… схематичное изображение башни. Или маяка.

Эланор медленно повернула голову к самой вазе. Это была обычная керамическая ваза, пустая, покрытая пылью. Её тень должна была быть округлой.

Она посмотрела на стену. Тень-маяк всё ещё была там.

Она не стала паниковать. Она взяла свой блокнот и сделала зарисовку. «Аномалия тени. Объект: ваза. Проекция: структура, напоминающая башню.»

Едва она закончила рисунок, тень изменилась. Она сжалась, превратившись в вертикальную линию, а затем – в нечто, напоминающее стрелу. Стрела указывала на окно.

Эланор подошла к окну и выглянула наружу. Ночь была тёмной, но вдали, на опушке леса, горел огонёк. Не мигающий, как в прошлый раз, а ровный, неподвижный. Как свет в окне одинокого дома.

Но там, она знала, не было никакого дома. Только лес, болото и старая, заброшенная дорога.

Она посмотрела на свою зарисовку тени, затем на огонёк в лесу. Башня. Маяк. Указатель.

Это не было угрозой. Это была… подсказка. Но от кого? От самого Дома, который устал от её сопротивления и решил сменить тактику? Или от кого-то другого? От той самой вороны?

Она вернулась к столу и внесла новую запись в хронику.«Обнаружена визуальная аномалия: тень объекта (ваза) проецирует изображение, не соответствующее форме. Аномалия развилась в указатель, направленный в сторону леса. В указанном направлении наблюдается стабильный источник света, ранее не зафиксированный.»

Она отложила перо. Завтра она пойдёт туда. Она должна была пойти. Потому что летописец обязан проверить свои источники.

Она посмотрела на трофеи, разложенные на столе. Фуражка, пуговица, хлеб. Дневник Шарлотты. Её собственная хроника.

Коллекция росла. И с каждым новым экспонатом её страх всё больше превращался в нечто иное – в настойчивое, неумолимое любопытство.

Дом хотел истории? Он получал отчёт. Но, возможно, в этом отчёте скрывалась история, которую он не ожидал узнать – историю своего собственного поражения.

Глава седьмая

Рассвет застал Эланор за подготовкой. Она не была наивна. Выйти в лес вслепую значило играть по правилам Дома. Поэтому она превратила это в экспедицию.

Она нашла в подвале старый рюкзак и сложила в него всё необходимое: флягу с водой, нож (обычный кухонный, но острый), керосиновую лампу, спички, свою хронику и перо. На дно положила трофеи – фуражку и пуговицу. Хлеб оставила дома. Он был символом, но не инструментом.

Перед выходом она подошла к окну. Свет в лесу исчез, растворившись в утреннем тумане. Но она запомнила направление.

Дверь дома закрылась за ней с тихим щелчком. Воздух был холодным и свежим, пахёл мокрой листвой и сырой землёй. Она сделала несколько шагов по хрустящему гравию и остановилась, чтобы посмотреть на дом со стороны. При дневном свете он казался просто старым, облупившимся зданием. Но она-то знала, что это лишь маска.

Она двинулась к лесу. С каждой минутой дом за её спиной становился меньше, но ощущение его присутствия не ослабевало. Казалось, он наблюдает за ней с высоты, словно паук, ожидающий, когда муха запутается в паутине.

Граница леса была подобна стене. Под ногами хрустели прошлогодние листья, ветви цеплялись за одежду. Она шла, сверяясь с компасом (его она тоже нашла в подвале), держа курс на северо-восток – туда, где видела свет.

Лес был неестественно тихим. Ни пения птиц, ни стрекотания насекомых. Только шелест её шагов. Она шла медленно, внимательно глядя под ноги и по сторонам, отмечая в блокноте странности: сломанную ветку на высоте человеческого роста, неестественно правильный круг из камней, след на земле, похожий на отпечаток босой ноги, но слишком большой для ребёнка и слишком маленький для взрослого.

Она углубилась в чащу. Свет солнца с трудом пробивался сквозь плотный полог листвы, окрашивая всё в зелёные полутона. Воздух становился гуще, влажнее.

И тут она увидела его. Не свет, а то, что его испускало.

Посреди небольшой поляны стоял маяк. Не настоящий, морской, а его уменьшенная, сказочная копия. Башня высотой не более трёх метров, сложенная из грубого, почерневшего от времени камня. На её вершине не было огня – лишь пустая железная жаровня. Но именно отсюда, она была в этом уверена, исходил тот самый ровный свет.

Она остановилась на опушке, изучая постройку. Кто и зачем возвёл это здесь, в глубине леса? И как это связано с Домом?

Сделав последнюю запись в блокноте, она шагнула на поляну. Трава под ногами была мягкой и примятой, будто по ней часто ходили.

– Здравствуй, – раздался за её спиной молодой голос.

Эланор резко обернулась, сжимая в руке нож.

На краю поляны стояла девушка. Лет шестнадцати. Простенькое платье, босые ноги, тёмные волосы, заплетённые в две косы. Но больше всего Эланор поразили её глаза – ярко-зелёные, как весенняя листва, и абсолютно живые. В них не было пустоты Элис или остекеневшего ужаса шерифа.

– Ты… кто ты? – спросила Эланор, не опуская ножа.

– Я – Хранительница, – просто ответила девушка. – А ты – Летописец. Мы этого ждали.

– Ждали? Меня?

Девушка кивнула и подошла ближе. Её движения были лёгкими, почти бесшумными.

– Он пытается сбежать. Дом. Ему тесно в своих стенах. Он хочет большего. Больше историй. Больше жизней. Он посылал сигналы. Тени. Свет. Ворону. Но большинство не замечало. А ты… ты заметила.

Эланор медленно опустила нож, но не убирала его.

– Ты… ты не его часть?

Девушка усмехнулась, и её смех прозвучал как звон колокольчика.– Я была. Как и все здесь. Но я нашла способ… отгородиться. – Она указала на маяк. – Он помогает. Он показывает дорогу. Не всем, только тем, кто может её увидеть.

– Какую дорогу?

– Дорогу к сердцу Дома. К его истинной истории. К той, что он тщательно скрывает.

Эланор смотрела на девушку, пытаясь понять, можно ли ей доверять. Она выглядела настоящей. Но в этом мире иллюзий ничто не было тем, чем казалось.

– Почему ты мне это рассказываешь?

– Потому что ты не сбежала. Ты не сошла с ума. Ты начала записывать. Ты делаешь то, что не смогла Шарлотта. Ты видишь не призраков, а узор. И этот узор может его уничтожить.

Эланор почувствовала, как по спине пробежал холодок. Уничтожить? Она не думала о разрушении. Только о понимании.

– Что мне делать?

– Вернись в Дом, – сказала Хранительница. – Но теперь ты знаешь, что у него есть слабость. Он не всесилен. Его сила привязана к месту. К этим камням, к этой земле. И у него есть история происхождения. Найди её. Найди то, что было до него. И используй это.

Девушка сделала шаг назад, к лесу. Её силуэт начал терять чёткость, словно растворяясь в утреннем воздухе.

– Жди знака, – её голос прозвучал уже как эхо. – И не доверяй теням. Даже моей.

И она исчезла. На том месте, где она стояла, лежал маленький, отполированный до блеска камень зелёного цвета.

Эланор подошла и подняла его. Камень был тёплым на ощупь. Она положила его в карман рядом с пуговицей. Ещё один трофей. Ещё один ключ.

Она ещё раз посмотрела на маяк. Он был молчалив и пуст. Но теперь она знала – это не конец пути, а лишь его начало.

Она повернулась и пошла обратно к Дому. Теперь она шла быстрее. Не потому, что боялась, а потому, что у неё появилась цель.

Дом ждал её. Он, должно быть, видел её встречу. Чувствовал, что что-то изменилось.

Когда она вышла из леса, дом на Болотной улице встретил её не просто молчанием. Он встретил её яростью.

Все окна на первом этаже были распахнуты настежь, хотя она точно помнила, что закрыла их. Из них вырывались клубы пыли, словно дом тяжело дышал. А на входной двери, выведенные чем-то тёмным и липким, красовались два слова:

НЕ ВХОДИ.

Эланор остановилась, глядя на эту примитивную угрозу. Она не боялась. Она чувствовала нечто иное – удовлетворение. Она задела его за живое.

Она подошла к двери, достала блокнот и зарисовала послание. Затем стёрла его рукавом. Грязь оказалась влажной и легко сошла.

– Слишком поздно, – тихо сказала она, обращаясь к Дому. – Я уже внутри. Во всех смыслах.

Она толкнула дверь и переступила порог. Воздух внутри завыл, закрутился вихрем, поднимая с пола клочья пыли и бумаги.

Эланор стояла посреди этого хаоса, сжимая в руке зелёный камень, и чувствовала, как страх окончательно уступает место чему-то новому – холодной, безжалостной решимости.

Она больше не просто летописец. Она стала охотником. И её добыча знала об этом.

Глава восьмая

Воздух в холле всё ещё вихрился, поднимая с пола хлопья пыли, когда Эланор захлопнула дверь. Наступила мгновенная тишина – тяжёлая, звенящая, полная невысказанной угрозы. Дом затаился, наблюдая. Ожидая.

Эланор стояла, прислонившись спиной к дереву, и сжимала в кармане зелёный камень. Он был тёплым, почти живым. «Жди знака», – сказала Хранительница. Но пассивное ожидание никогда не было её стилем.

Она вынула камень. В полумраке холла он отливал мягким изумрудным светом, будто кусочек далёкой, здоровой жизни, занесённый в это проклятое место.

– Что ты покажешь мне? – прошептала она, не обращаясь к Дому, а скорее к самому камню.

Она медленно провела им перед собой, как сканером. Сначала ничего. Стены, лестница, портреты – всё оставалось прежним. Но когда луч света от камня упал на дубовую панель у подножия лестницы, дерево будто ожило.

Там, где раньше была лишь тёмная, полированная временем поверхность, проступили линии. Сначала слабые, как карандашный набросок, потом всё ярче. Это были не случайные царапины. Это были слова. Вырезанные с отчаянием, с силой.