Полная версия
Она закончила абзац и отложила ручку. За окном окончательно стемнело.
Тишина в доме снова изменилась. Теперь в ней читалось не терпеливое ожидание, а настороженность.
Дом понял. Игра усложнилась.
Тишина длилась недолго. Примерно через час Эланор почувствовала лёгкий, едва уловимый запах гари. Он исходил не из камина – тот был холоден и пуст. Он струился откуда-то из глубины дома, сладковатый и неприятный, как запах палёной шерсти или старых фотографий, брошенных в огонь.
Она встала, вооружившись керосиновой лампой, и пошла на поиски источника. Запах вёл её по коридору первого этажа, мимо запертых дверей, к самой дальней комнате – той, что, судя по плану, могла быть кладовой.
Дверь была приоткрыта. Из-под неё стелилась тонкая струйка дыма.
Эланор отодвинула дверь плечом. Комната была пуста, если не считать одного предмета, лежащего в центре деревянного пола. Это была её собственная записная книжка с набросками для новой книги – та самая, что она привезла с собой в надежде, что атмосфера дома вдохновит её. Тетрадь тлела. По её страницам ползали синеватые огоньки, но бумага не сгорала. Она лишь чернела и скручивалась по краям, испуская этот тошнотворный запах.
Она бросилась вперёд, чтобы потушить её, но остановилась в двух шагах. Это была очередная ловушка. Приманка. Она заставила себя внимательно посмотреть.
Тление было выборочным. Выгорели, почернели и стали хрупкими только те страницы, где она в прошлом, ещё до приезда сюда, пыталась набросать идеи для романа – банальные, штампованные сюжеты о призраках в старых домах, о безумных отшельниках, о семьях с тёмными секретами. Всё то, что Дом, без сомнения, считал непростительной банальностью, оскорблением своему величию.
А вот последние, свежие листы – те, на которых она всего час назад писала свою «правду», свою холодную констатацию фактов – были нетронуты. Они лежали поверх обугленных страниц, чистые и невредимые.
Послание было ясным: «Твои старые, дешёвые страхи мне неинтересны. Покажи мне настоящие. Или я сам их найду и сожгу твой прошлый, ничтожный мир.»
Эланор отступила, оставив тетрадь тлеть в центре комнаты. Она плотно прикрыла дверь, отсекая запах. Сердце бешено колотилось, но теперь это был не только страх, но и ярость. Холодная, сосредоточенная ярость учёного, у которого сожгли лабораторию.
Она вернулась в гостиную. Её взгляд упал на разбитую статуэтку пастушки. Осколки всё так же лежали на полу. Она подошла и подняла один, самый крупный, с частью фарфорового лица. Край был острым, как лезвие бритвы.
Она положила осколок на письменный стол, рядом с чистым листом бумаги. Это был не акт агрессии. Это был акт принятия. Принятия того, что её мир теперь здесь, и он состоит из острых краёв, тлеющей бумаги и призраков.
Она снова взяла перо. На этот раз она писала не о силе и не о правде. Она писала вопрос. Единственный, который сейчас имел значение.
«Чего ты хочешь от меня? Какую историю ты считаешь достойной? Покажи мне. Дай мне знак.»
Она отодвинула лист на середину стола, вложила в него перо и отступила назад, как оставляют подношение в храме. Она не была уверена, что это сработает. Это был прыжок в неизвестность.
Ответ пришёл почти мгновенно, но не на бумаге.
Керосиновая лампа на столе померкла, её свет съёжился до маленького, трепещущего оранжевого шарика, погрузив комнату в глубокие сумерки. В этом внезапном мраке стена напротив неё… пошевелилась.
Не тени на ней. Сама стена. Обои с викторианским узором заколыхались, как поверхность воды, и узор начал меняться. Цветы и завитки расползались, переплетались, образуя новые, чёткие изображения. Это была не одна картина, а несколько, сменяющих друг друга, как кадры на плёнке.
Сначала она увидела саму себя, сидящую за этим столом и пишущую. Но на стене её изображение было искажено, глаза полыхали паникой, рот был открыт в беззвучном крике.Затем – вид из окна на запертый гараж, где стояла её машина. Дверь гаража была завалена упавшим деревом.Потом – миссис Поттер, лежащая ничком на пороге своего дома, а её седан стоял с открытыми дверями, как будто она не успела из него выйти.И последнее – она сама, поднимающая тот самый топор в подвале. Её лицо на этом изображении было спокойным, решительным, почти прекрасным в своей ужасающей отрешённости.
Картины исчезли. Обои снова замерли в своём обычном, выцветшем виде. Свет лампы вспыхнул с прежней силой.
Эланор стояла, не в силах пошевелиться, её тело сковал ледяной ужас. Это не были просто угрозы. Это был синопсис. План. Сценарий, который Дом считал идеальным.
Он хотел отчаяния. Хотел изоляции. Хотел, чтобы она переступила черту и совершила необратимое. Он хотел не просто трагедии. Он хотел превратить её в монстра, в главную злодейку своей новой саги.
Она медленно выдохнула, и её взгляд упал на лист бумаги, на котором она только что писала свой вопрос. Чернила на нём всё ещё были влажными, но её почерк… её почерк изменился. Он стал угловатым, резким, почти незнакомым. И под её вопросом тем же чужим почерком был выведен ответ – единственное слово, которое заморозило кровь в её жилах.
«Всё.»
Слово «Всё» пылало на бумаге, казалось, прожигая её взгляд. Но что-то внутри Эланор уже сломалось и перестроилось. Чистый ужас кристаллизовался в нечто твёрдое и острое. Она не дрогнула, не отпрянула. Она подняла голову и окинула взглядом гостиную, этот нервный центр кошмара.
– Нет, – тихо, но чётко сказала она. – Не всё. Не отдам.
В ответ тишина сгустилась, стала вязкой, как смола. Воздух задрожал, и сладковатый запах тления сменился другим – влажной землёй, хвоей и чем-то ещё, настолько знакомым, что сердце сжалось от ноющей боли. Это был запас леса за домом её детства.
Стена напротив снова ожила. На этот раз обои не складывались в угрожающие образы будущего. Они превратились в окно – не настоящее, а нарисованное, но до жути реалистичное. За ним шелестели листвой берёзы, подёрнутые вечерней дымкой. И на фоне этого пейзажа стояла девочка. Девочка лет десяти, с тёмными, как у Эланор, волосами и её же глазами.
Лорен. Её младшая сестра.
Эланор ахнула, рука сама потянулась к стене. Это было невозможно. Лорен умерла двадцать лет назад. Сбита машиной, когда бежала за мячом на ту самую дорогу, что вилась за лесом.
– Лорен… – прошептала она, и голос её дрогнул.
Девочка на «окне» улыбнулась её улыбкой, помахала рукой, а потом развернулась и побежала вглубь леса, туда, где в реальности её ждала смерть.
– Нет! – крикнула Эланор. – Стой!
Она бросилась к стене, но картина исчезла, снова став безжизненными обоями. Однако запах хвои и влажной земли остался. И до слуха донёсся отдалённый, но чистый детский смех. Он доносился из-за двери, ведущей в кухню, а оттуда – в чёрный, как смоль, задний двор.
Дом нашёл её самую страшную историю. Не вымышленную, не придуманную для книг. Ту, что она десятилетиями хоронила в самом дальнем уголке памяти. Историю, которая заставила её замкнуться, уйти в писательство, бежать от реальности, пока она окончательно не сбежала сюда, в эту воплощённую нереальность.
И теперь он предлагал ей невозможное. Шанс. Шанс всё исправить. Догнать. Предупредить.
Она знала, что это ложь. Циничная, утончённая жестокость. Но её ноги сами понесли её к двери. Рука сама легла на холодную ручку.
«Он найдёт самую страшную и сделает её правдой.»
Слова Элис звучали в ушах. Он не просто показывал кошмар. Он предлагал его прожить. Сделать его сюжетом их новой общей саги – саги о сестре, которая пыталась спасти, но лишь погубила себя.
Эланор замерла на пороге, глядя в тёмный провал двери. За ним ждал не просто сад. Ждала ловушка, выстроенная из обломков её души.
Она сделала шаг назад.
– Нет, – повторила она, и в этот раз голос прозвучал твёрже. Она обращалась не к Дому, а к самой себе. К той части, что всё ещё готова была бежать за призраком. – Я не пойду.
Она повернулась спиной к двери и к призрачному смеху, и медленно, преодолевая каждым шагом невидимое сопротивление, пошла обратно к своему столу. Она подняла с пола свой дневник с опалёнными страницами и положила его перед собой. Затем взяла перо.
Она не писала. Она рисовала. Грубые, резкие линии. Дверь. И себя, стоящую к ней спиной. А под рисунком вывела всего три слова:
«Это не моя история.»
Она не предлагала Дому другую. Она просто отказывалась от его сценария. Это была не атака. Это была баррикада.
В ту же секунду детский смех за дверью превратился в яростный, пронзительный визг, полный такой ненависти, что стёкла в окнах задребезжали. Запах хвои сменился удушающей вонью гниения. Свет лампы погас, погрузив её в абсолютную, густую тьму, в которой было слышно только её собственное прерывистое дыхание и этот вселяющий ужас звук.
Но Эланор не пошевелилась. Она сидела в темноте, сжимая в руке осколок фарфоровой пастушки, чувствуя, как его острый край впивается в ладонь. Боль была якорем. Напоминанием о реальности, которую она должна была отстоять любой ценой.
Визг стих так же внезапно, как и начался. Тишина вернулась, но теперь она была другой – раненой, обозлённой. И бесконечно опасной.
Вторая глава подошла к концу. Битра была объявлена. Теперь Дом знал, что имеет дело не с испуганной женщиной, а с противником, который понял правила и был готов играть до конца. Начиналась третья глава – глава войны.
Глава третья
Тишина, пришедшая на смену визгу, была густой и тяжёлой, как свинец. Она давила на барабанные перепонки, на кожу, на веки. Эланор сидела в темноте, не двигаясь, пока острота ощущений не притупилась, не растворилась в леденящем онемении, которое было хуже любого страха. Это была пустота, в которой не осталось ничего, кроме осознания собственного безумия. А что, если я и правда схожу с ума? – пронеслось в голове. Что, если этот дом – просто катализатор, а все монстры рождаются внутри меня?
Она не знала, сколько прошло времени – минут или часов. Но когда свет керосиновой лампы дрогнул и снова разгорелся, слабый и колеблющийся, она поняла – первая атака отбита. Не победа. Передышка. Дом давал ей время осознать всю глубину падения.
Она разжала ладонь. Осколок фарфоровой пастушки оставил на коже глубокий красный след и каплю крови, тёмной и густой. Боль была реальной. Эта мысль стала её якорем. Боль реальна. Я реальна. Даже если всё остальное – иллюзия.
Она поднялась с пола, её тело ныло от напряжения и неудобной позы. Подошла к столу и посмотрела на свой рисунок – на ту самую дверь, за которой ждал призрак её сестры. Бумага была чиста. Никакого рисунка. Никаких слов «Это не моя история». Только ровная, пожелтевшая поверхность.
Дом не принял её отказа. Он просто стёр его, как редактор вычёркивает неудачную строку. Это было не просто отвержение. Это было презрение.
Эланор не удивилась. Она ожидала этого. Она медленно обошла гостиную, проверяя каждую щель, каждый угол, словно заключённая, изучающая камеру. Запах гниения исчез, сменившись привычным затхлым духом. Но что-то изменилось в самой атмосфере. Раньше Дом чувствовался как нечто внешнее, наблюдающее, пусть и всепроникающее. Теперь он был внутри. В воздухе, который она вдыхала. В древесине, к которой прикасалась. В самой крови, что стучала в её висках. Он проник сквозь её барьеры, проигнорировал её отказ и теперь обустраивался в её крепости, как полноправный хозяин.
Она подошла к окну, стараясь дышать ровно и глубоко. Ночь была безлунной, лес – сплошной чёрной массой, поглотившей всё, даже силуэты деревьев. И вдруг она увидела это. В глубине, между стволами, мелькнул огонёк. Маленький, колеблющийся, как свет фонарика. Он двигался. Нет, не просто двигался – он выписывал дугу, затем зигзаг, будто кто-то пытался подать сигнал.
Сердце ёкнуло. Кто-то там был! Реальный человек! Миссис Поттер? Шериф? Кто-то, кто заметил что-то неладное? Мысль о другом живом человеке, о возможности контакта, была как глоток воздуха для тонущего.
Она прильнула к стеклу, стараясь разглядеть. Огонёк снова мигнул, теперь чётче. Он выводил в темноте нечто, отдалённо напоминающее буквы. Букву «Л». Затем «О».
Лорен?
Нет. Это не могло быть. Это была очередная уловка. Но что, если нет? Что, если Дом не просто манипулировал её разумом, но и мог влиять на реальный мир, заманивая в ловушку кого-то другого? Мысль о том, что из-за её истории может пострадать невинный, была невыносимой.
Моральная дилемма вонзилась в неё острее фарфорового осколка. Остаться в относительной безопасности, зная, что там, снаружи, возможно, гибнет человек? Или выйти навстречу опасности, понимая, что это почти наверняка ловушка, и тем самым подыграть Дому?
Огонёк снова мигнул, настойчивее, отчаяннее. Он вывел ещё одну букву. «П».
ЛОП? Бессмыслица. Или… ПОМОГИ.
Эланор отшатнулась от окна. Руки дрожали. Дом играл грязно. Он атаковал не только её страхи, но и её мораль, её человечность. Он заставлял её выбирать между самосохранением и состраданием.
Она закрыла глаза, пытаясь отсечь визуальный образ, и сосредоточилась на звуках. Только на реальных звуках. Скрип дома. Шёпот ветра за окном. Собственное дыхание.
И тогда она услышала это. Сначала едва уловимо, потом всё отчётливее. Тихий, монотонный стук. Не тяжёлые шаги призрачного Томаса. Не скрежет. Это был лёгкий, деревянный стук. Как будто по полу катится мячик.
Её мячик. Тот самый, ярко-красный мячик, за которым двадцать лет назад выбежала на дорогу Лорен. Стук раздавался из коридора, ведущего к входной двери. Он приближался. Тук. Тук. Тук. Неровно, с перекатами, точно как тогда. Звук был таким знакомым, таким родным и таким проклятым, что слёзы сами потекли по её щекам.
Эланор стояла, вжавшись в стену, не в силах пошевелиться. Глаза снова были прикованы к окну. Огонёк в лесу плясал, настойчиво повторяя те же буквы. Л… О… П…
Внутри – стук мяча, призрак её вины, её вечного раскаяния.Снаружи – сигнал мнимой или реальной помощи, проверка её человечности.
Дом поставил её перед выбором. Игнорировать возможное страдание другого или поддаться на свою самую глубокую, незаживающую боль.
Она сделала глубокий вдох. Воздух снова пах хвоей. И детством. И смертью.
Она знала, что это ловушка. Но некоторые ловушки нужно проверить лично. Потому что если там и правда кто-то есть, она никогда себе этого не простит.
Она потушила лампу. Полная темнота поглотила её, став почти осязаемой. Стук мяча в коридоре стал громче, настойчивее, словно приглашая поиграть.
– Хорошо, – тихо сказала она в темноту, и в её голосе не было ни страха, ни покорности, только холодная решимость. – Играем по-твоему. Но помни – я уже знаю правила.
Она потянулась к столу и на ощупь нашла тот самый осколок. Его острый край был её единственным оружием. Затем она двинулась не к двери в коридор, откуда доносился стук, а к кухне, к чёрному ходу, ведущему в сад. К тому самому месту, где минуту назад маячил спасительный огонёк.
Если Дом хотел, чтобы она вышла, она выйдет. Но не как жертва, идущая на зов призрака. А как охотник, идущий навстречу своей добыче. Пусть даже эта добыча была частью её самой.
Она толкнула дверь. Ночной воздух ударил в лицо, холодный и влажный. Стук мяча за её спиной стих, будто его и не было. Воцарилась абсолютная, гробовая тишина. Огонёк в лесу погас, словно его выключили.
Она сделала шаг вперёд, сжимая в руке осколок. Тьма снаружи была ещё гуще, чем в доме. Она ждала чего угодно – ледяного прикосновения, детского шёпота, вида бегущей девочки.
Но ничего не произошло. Только ветер шелестел сухими листьями, да где-то вдали кричала сова.
И тогда, где-то очень далеко, на границе слуха, послышался новый звук. На этот раз совершенно земной и оттого ещё более зловещий в своей неотвратимости.
Одинокий, протяжный вой полицейской сирены. Он приближался.
Глава четвёртая
Сирена выла, разрезая ночную тишину словно нож. Эланор замерла на пороге, сжимая в руке осколок так, что тот впивался в ладонь. Часть её, измученная и истерзанная, хотела верить, что это спасение. Что кто-то заметил странный свет, услышал крики, вызвал помощь. Что сейчас всё закончится.
Но другая, более холодная и опытная часть, уже научившаяся читать замыслы Дома, знала: ничего просто так здесь не происходит. Сирена была слишком вовремя. Слишком идеально вписалась в момент её наивысшего напряжения, её выхода в ночь. Это был не конец кошмара. Это был его новый акт.
Она отступила назад, в тень кухонного проёма, сливаясь с темнотой. Сирена приближалась, её вой нарастал, переходя в пронзительный визг, и вот уже мигающий красный свет пополам с синим заливал стволы деревьев, отражался в стёклах её машины, бросал безумные, пляшущие тени на фасад дома.
Полицейский внедорожник резко затормозил на гравийной площадке перед домом. Дверь открылась, и из неё вышел мужчина в униформе шерифа. Он был высоким, широкоплечим, с лицом, огрубевшим от лет и непогоды. Он не выглядел призраком. Он выглядел… настоящим. Слишком настоящим. Его движения были чёткими и профессиональными. Он осмотрел фасад дома, его рука лежала на кобуре, но оружие не было обнажено.
Эланор не двигалась, наблюдая из своей засады. Она видела, как его взгляд скользнул по тёмным окнам, по её машине, и остановился на входной двери. Он что-то сказал в рацию, голос его был низким и неразборчивым на расстоянии. Затем он направился к крыльцу.
Её сердце колотилось. Кричать? Бежать к нему? Предупредить? Но предупредить о чём? О том, что дом ест истории? Он решит, что она сумасшедшая. А может, так оно и есть.
Шериф поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Твёрдо, настойчиво, но без агрессии.– Полиция! Кто-нибудь дома?
Его голос прозвучал громко и неестественно в ночной тишине. Эланор видела его силуэт в дверном проёме. Он подождал, потом постучал снова.
– Мисс Кроули? Это шериф Мэттьюз. Мы получили звонок. Всё в порядке?
Звонок? От кого? От миссис Поттер? От Хендерсона? Или… от самого Дома?
Шериф попробовал ручку двери. Она была незаперта. Он медленно толкнул её и шагнул внутрь, исчезнув в чёрной пасти холла.
Эланор затаила дыхание. Теперь он там. В её кошмаре. Один. Неподготовленный.
Прошла минута. Две. В доме царила тишина. Слишком тихая. Ни звуков шагов, ни голоса. Ничего.
Потом свет в полицейской машине погас. Сирена умолкла. Ночь снова поглотила всё, оставив лишь тусклый свет луны, пробивавшийся сквозь облака.
И тут из дома донёсся звук. Не крик. Не выстрел. Это был… смех. Тихий, детский, знакомый до слёз смех Лорен. Он прозвучал один раз и оборвался.
Эланор почувствовала, как по спине побежали мурашки. Дом не просто заманил её. Он заманил нового персонажа. И теперь разыгрывал сцену специально для неё, для зрителя.
Она должна была войти. Она не могла оставить его там.
Осторожно, крадучись, она вышла из укрытия и двинулась к входной двери. Гравий хрустел под её босыми ногами. Дверь была по-прежнему приоткрыта. Она заглянула внутрь.
Холл был пуст. Ни шерифа, ни его фонарика. Только лунный свет, падающий из гостиной, рисовал на полу бледные прямоугольники.
– Шериф? – тихо позвала она.
В ответ – тишина.
Она шагнула внутрь. Воздух в доме изменился. Он снова был спёртым и сладковатым, но теперь в нём витала нота чего-то нового. Чужого страха. Чужой растерянности.
Она прошла в гостиную. Всё было как прежде. Её записи на столе, дневник Шарлотты, осколки статуэтки. Ничего не изменилось. Словно шерифа и не было.
И тут её взгляд упал на камин. На его каменной полке лежал новый предмет. Полицейская фуражка. Аккуратно, ровно, как экспонат в музее.
Эланор подошла ближе. Она протянула руку, но не посмела прикоснуться. Фуражка была настоящей. На козырьке блестел значок. Она пахла потом, лаком для кожи и чем-то ещё… чем-то металлическим и резким. Страхом.
Из темноты за её спиной раздался голос. Низкий, спокойный, но с дрожью, которую она уловила сразу.
– Не бойтесь, мисс. Всё под контролем.
Она резко обернулась.
В дверном проёме стоял шериф Мэттьюз. Он выглядел бледным, его лицо было покрыто испариной, но он улыбался. Слишком широко. Слишком натянуто. Его глаза были стеклянными и пустыми.
– Я всё проверил, – сказал он тем же ровным, неестественным тоном. – Всё в порядке. Никаких нарушений. Просто старый дом. Скрипит. Вам показалось.
Он сделал шаг вперёд. Его движения были плавными, но скованными, словно он был марионеткой на невидимых нитях.
– Вам нужно отдохнуть, – продолжил он. – Вы переутомились. Писательское воображение. Я сам иногда…
Он не закончил фразу. Его взгляд задержался на осколке в её руке, и на мгновение в его глазах мелькнула искра осознания, чистого, животного ужаса. Но тут же погасла.
– …иногда что-то кажется, – монотонно закончил он.
Эланор отступила к столу. Она понимала. Дом не просто поглотил шерифа. Он его… переписал. Сделал персонажем. Вестником, который должен был убедить её в её безумии, усыпить её бдительность.
– Что вы здесь увидели? – спросила она, стараясь говорить так же спокойно.
Шериф наклонил голову, словно прислушиваясь к чему-то.– Ничего. Пустые комнаты. Пыль. Всё как должно быть. Вам пора спать, мисс Кроули.
– А ваша фуражка? – она кивнула на камин.
Он посмотрел на неё, и его лицо на мгновение исказилось, будто он пытался вспомнить что-то очень важное. Пальцы его правой руки непроизвольно дёрнулись.
– Неважно, – выдавил он. – Я… я зайду завтра. Проверить, как вы.
Он развернулся и, всё так же скованно, направился к выходу. Он не выглянул в окно, не проверил задние комнаты. Он просто шёл, как запрограммированный робот, к своей машине.
Эланор наблюдала, как он садится в внедорожник, заводит двигатель и, не включая мигалки, медленно разворачивается и уезжает по дороге, скрываясь в темноте.
Она осталась стоять посреди гостиной, слушая, как звук мотора затихал вдали. На камине лежала фуражка. Доказательство. Трофей.
Дом показал ей свою новую силу. Он мог не только пугать и соблазнять. Он мог подчинять. Вписывать реальных людей в свой сценарий и вычёркивать их из её реальности.
Она подошла к столу и посмотрела на свои записи. На свою «правду». Теперь она казалась такой наивной.
Она взяла перо. Чернила в её ручке почти закончились. Она обмакнула его в чернильницу Дома – ту самую, что стояла в комнате на втором этаже. Чернила были холодными и густыми.
Она написала на чистом листе всего одну фразу. Не правду. Не отказ. А констатацию нового правила игры.
«Он может влиять на них. Он может менять их. Но он не может стереть их полностью. Они оставляют следы.»
Она посмотрела на полицейскую фуражку. След.
Война продолжалась. Но теперь она знала – поле битвы было гораздо шире, чем стены этого дома.
Глава пятая
След.
Фуражка лежала на камине, безмолвное свидетельство того, что реальность – та, что за стенами дома, – всё ещё существовала. Но она же была и доказательством мощи Дома. Он не просто пугал. Он перекраивал.
Эланор не спала до самого утра. Она сидела, уставившись на трофей, и думала. Мысли её, наконец, обрели чёткость, отточенную холодным, почти бесчувственным сосредоточением. Страх никуда не делся, он просто отступил, уступив место расчёту.
Если Дом мог влиять на людей, значит, у него был предел. Он не мог стереть их полностью – оставались вещи, как эта фуражка. Значит, его сила над реальностью была не абсолютной. Она была… нарративной. Он не стирал факты, он переписывал их интерпретацию. Шериф не забыл, что у него была фуражка. Дом заставил его поверить, что её отсутствие не важно. Что всё в порядке.
Именно эту иллюзию «всё в порядке» Эланор и должна была разрушить.
С первыми лучами солнца она подошла к фуражке. Она взяла её – кожаный трофей оказался на удивление тяжёлым – и поставила на письменный стол, прямо перед собой. Затем она взяла свой блокнот и начала составлять список. Не истории. Не эмоции. Факты.
Шериф Мэттьюз приехал на вызов.
Он вошёл в дом.
Он вышел без фуражки и вёл себя неестественно.
Фуражка осталась здесь.
Она смотрела на список. Это была хроника. Летопись вторжения. Дом питался историями, сюжетами. Что, если она предложит ему не историю, а сухой отчёт? Будет ли он так же питателен?
Она положила перо рядом с фуражкой, как бы предлагая ему ответ. Никаких реакций. Воздух в комнате оставался неподвижным и спёртым.
Внезапно её взгляд упал на окно. На подоконнике, с внешней стороны, сидела ворона. Огромная, чёрная, с блестящим, как уголь, клювом. Она смотрела прямо на Эланор. И в её глазах не было птичьей пустоты. В них читался странный, почти человеческий интерес.
Эланор замерла. Птица не улетала. Она повернула голову набок, словно изучая её.
