Последний контракт

Группа на сцене заиграла что-то слезливое и толпа перед сценой стала потихоньку распадаться на обнимающиеся парочки.

– Вы танцуете, мадам? – шепнул мне в ухо Эрик таким тоном, что я сразу подала ему руку.

Мои ноги тут же ушли в песок чуть ли не по щиколотку, и крохотные песчинки ласкали мне кожу так же, как пальцы моего мужа, лежащие на моей спине, и его дыхание, обжигающее меня сильнее солнца. Переминаясь с ноги на ногу под фальшивящий от усталости голос певицы, я чувствовала, как эти пальцы обещают мне, что и прогулка, и танцы – только начало настоящего праздника. Впереди был настоящий Мидсоммар – языческий, колдовской, потусторонний.

Эрик снова кокетничал – танцевал он вполне нормально, и наступил мне на ногу только на финальном соло.

– Я думаю, на сегодня хватит танцев, да? – рассмеялся он, не торопясь разжимать объятия. – Стивен уже наверняка соскучился и уже поди заканчивает подкоп, чтобы выбраться на свободу.

Кота мы от греха заперли в доме, и, когда мы спускались к причалу, он провожал нас полным ярости взглядом через окно.

– Поехали домой, устроим свой Мидсоммар. Бирючий, – и увидев, как я пытаюсь не рассмеяться, Эрик добавил: – С куббом и никсами, разумеется.

Дома мы подожгли поленницу, сложенную Эриком утром, и сидя перед ней на пёстром покрывале, смотрели, как в подступающих сумерках белой ночи пляшут языки пламени, взлетают в воздух мелкие искры и слушали треск дерева, пожираемого живым огнём. На траве возле нашего покрывала остывали на блюде куски очередной пиццы и мы искренне надеялись, что Сорен никогда в жизни не узнает, что мы сделали с его подарком. Хрупкие стеклянные бокалы и нарядную посуду мы оставили в столовой и теперь передавали друг другу бутылку ледяного брюта, по очереди отхлёбывая из горлышка, словно внутри находилось не шампанское, а сваренное в ближайшей подворотне дешёвое пиво, а мы были подростками с пляжа Сандхамна.

Под варварское издевательство над шампанским мы обсудили прочитанный мной роман, идеи для новой книги Эрика, фильм, который он посмотрел без меня, пока я снова летала в Данию, пристраивать в местное издательство его очередной детектив, прогноз погоды на ближайшие дни и всё никак не могли наговориться.

Поэтому, когда он вдруг замолчал, и я несколько минут слушала только шелест ветра в ветвях и треск костра, это порядком меня удивило.

– Твой венок совсем завял, – невпопад сказал Эрик.

– Что ж, – сказала я, поднимаясь, – у нас тоже есть свои традиции.

– Что ты собираешься делать?

– Загадаю желание и подарю его морю. Можно ещё через костёр прыгнуть, но под шампанским я, пожалуй, не рискну.

Я подхватила недопитую бутылку и пошла на пирс, прямо босиком, почти не чувствуя мелкого гравия тропинки под своими пятками. Горизонт над морем был ещё светлым, и через три часа обязан будет посветлеть снова, но сейчас широкая голубая полоса таяла с каждой минутой. Сдёрнув с волос увядшие розы, я размахнулась и швырнула венок, словно бумеранг, в мелкую водяную рябь.

Когда-то ровно по той же траектории летели из моей руки брошенные в пруд часы Эрика, одним движением снятые мной же с его спутанного верёвкой запястья. Наше знакомство и вся наша совместная жизнь немного отличались от того, что бывает у нормальных людей.

Я лихо допила остатки шампанского из бутылки и только собиралась эффектно крутануться на пирсе, как почувствовала уходящую из под ног опору.

Море приняло в свои объятья и меня. И на этот раз, на контрасте со стремительно остывающим воздухом, вода казалась на самом деле тёплой и ласковой.

– А вот и никса, – услышала я, когда моя голова снова оказалась на воздухе. – Тебя нужно спасать, или как?

Эрик уже успел стащить рубаху, очевидно, планируя прыгнуть вслед за утопающей. Но утонула только бутылка, ещё в полёте выскользнувшая из моих пальцев.

– Такие, как я, не тонут, – захихикала я. – Но вода просто парное молоко. Прыгай сюда.

Он выбрался из брюк и прыгнул в воду.

– В самом деле, парное молоко, – сказал он, отбрасывая назад мокрые волосы, и, подплыв ко мне, спросил: – Тебе в сарафане удобно плавать?

– На мне больше ничего нет, – я могла этого не уточнять – тонкая мокрая ткань облепила мое тело, слишком явно обрисовав и контуры груди и тёмные круги сосков.

– Ты же никса. Тебе и не нужно, – и с этими словами он сбросил лямки сарафана с моих подгоревших плеч.

Я взглянула в его синие глаза и поняла, что сегодняшняя ночь, самая короткая в году, для нас будет очень длинной. Выплыв из сарафана, я вместе с ним стянула и трусики, и зашвырнула весь комок мокрой ткани на причал. Никсе не нужно ничего.

Нырнув, я проскользила под водой пару метров и погребла сочинским брассом прочь от пирса. Вода так ласково обнимала моё тело, что хотелось заплыть далеко-далеко и подольше не возвращаться.

– Ты решила заманить меня подальше и утопить, да? Не выйдет, я тоже не тону, – послышался рядом голос Эрика и я вспомнила, что есть объятия слаще, чем всё, что может предложить мне море.

Обвившись вокруг его тела, я коснулась его губ поцелуем, тут же получив ответ и отметив где-то на периферии сознания, что на нём тоже уже ничего нет, и его желание я чувствовала не только по жадности его ладоней, уже неприкрыто ласкавших меня.

– Вернёмся к костру, – шепнула я ему. – А то никса в самом деле тебя утопит.

Сравнение с русалкой мне польстило, и я поплыла к пирсу, периодически скрываясь под водой, то ныряя, то делая кувырок и поднимая фонтаны брызг – легкий хмель от шампанского и отблески последнего света белой ночи на лёгких волнах переполняли меня весельем. До чего же волшебная эта ночь!

Целоваться мы начали ещё на пирсе, напрочь забыв про валяющуюся там одежду. Даже если Сорен соврал нам, и вокруг мог бы найтись хоть кто-то, способный видеть нас, ничем не закрытых от света первых звёзд и бледной луны – нам было наплевать. Пусть смотрят. На нас и так уже смотрела вечность.

Почему-то для меня стало очень важным, чтобы мы с Эриком сегодня любили друг друга именно так – под летним небом, вот-вот готовящимся посветлеть, при свете живого костра, под его треск, и даже если бы под нами не оказалось того пёстрого покрывала, а только кусачая трава лужайки и мать-сыра земля, это было бы всё равно правильно. Привычно сплетя абсолютно не ощущающие ночной прохлады тела, мы занимались самым древним и естественным делом на земле, как занимались им миллиарды людей до нас и будут заниматься миллиарды после, поколение за поколением увеличивая людской род. Поэтому мне хотелось, чтобы весь огромный первобытный мир видел и слышал нас, я призывала его в свидетели нашего брака.

Потом мы ещё долго сидели обнявшись, завёрнутые только в пёстрое покрывало, одно на двоих, и смотрели, как догорает костёр, а потемневший горизонт над морем начинает светлеть. И только, когда первый солнечный луч разрезал дымку над водой, мы вспомнили про душ и шёлковую простыню.