Фальшивая вдова или Наследство на двоих

Но в этом запустении была своя, гордая красота. Дом не выглядел развалиной. Он скорее напоминал спящего льва – могучий, но безмятежный в своем сне. Солнечный луч, пробившийся сквозь облака, золотил каменную кладку, и на мгновение плющ заиграл изумрудными оттенками. Воздух звенел от тишины, нарушаемой лишь щебетом птиц и шелестом листьев.

Моё сердце сжалось от странной смеси трепета и страха. Это было не похоже на уютный дом родителей. Это было место из легенд, полное тайн. Шаг за шагом, почти неслышно, я приблизилась к тяжелой двери. Под ногами хрустела гравийная дорожка, почти полностью скрытая сорняками. Рука сама потянулась к массивной железной ручке в виде кольца. Было ли это началом чего-то нового или входом в ловушку? Я не знала. Но это был мой дом. По крайней мере, так говорили бумаги в моей сумочке.

С глубоким вдохом, как перед прыжком в холодную воду, я робко постучала.

Тишина.

Может не слышат?

Подождав некоторое время, я постучала более настойчиво. Вновь тишина.

Постояв еще несколько минут, я нажала на ручку. Дверь с глухим скрипом поддалась, и внутрь хлынул поток света, освещая частицы пыли, танцующие в воздухе.

Я застыла на пороге, не решаясь войти.

И вдруг из-за куста разросшейся гортензии на дорожку выскочило… нечто.

Я вздрогнула и замерла на месте, пальцы судорожно впились в ручку саквояжа. Прямо передо мной, неестественно выгнув шею и склонив голову набок, застыло нечто, лишь отдаленно напоминавшее петуха. Вернее, это было то, что от него осталось. Грязно-белые перья местами клочьями обвисли, обнажая сероватую, иссохшую кожу. Движения его были резкими, дерганными, словно куклой-марионеткой управлял невидимый и неумелый кукловод. Но больше всего поразили несколько ярко-розовых перьев, нарочито воткнутых ему в основание хвоста, – чья-то трогательная и в то же время жуткая попытка украсить неживое.

Существо уставилось на меня пустыми глазницами. Из его приоткрытого клюва доносилось тихое, хриплое клокотание, похожее на предсмертный хрип. Оно сделало шаг вперед, неуклюже волоча лапы.

–Кх-кх-кудах-тах-тах… – просипело оно, и от этого звука по моей спине побежал ледяной холод.

Петух внезапно взмахнул крыльями – не с громким хлопком, а с сухим, шелестящим звуком, будто трясли старую пергаментную бумагу, – и бросился ко мне. Не для атаки, а скорее из немого любопытства, что делало его приближение еще более жутким.

Я инстинктивно отшатнулась, сердце заколотилось где-то в основании горла. Отступая назад, я споткнулась о корень, выпирающий из-под земли, и едва удержала равновесие.

– Фу! Кыш! Бяка какая… – вырвалось у меня сдавленным, дрожащим шепотом.

Зомби-петух, словно удовлетворив свое любопытство, остановился, еще раз хрипло клокотнул и, повернувшись, заковылял прочь, скрывшись в зарослях. Несколько розовых перышка выпали из его хвоста и медленно, словно нехотя, опустились на гравий.

Я стояла, тяжело дыша, и смотрела на пустующую дорожку. Первый обитатель Блэкхилл-холла дал мне ясно понять, что привычные правила здесь не действуют. Сердце все еще бешено колотилось, а по телу бегали противные мурашки.

И тут из-за того же куста гортензии появилась новая фигура.

– Это не бяка! Это Берти! Вот ты где! Не убегай больше!

Голосок был звонким, детским, полным легкого упрека. На дорожку выпорхнула маленькая девочка лет шести. Солнечные лучи поймали ее золотые кудряшки, уложенные в аккуратные завитки, и она вся словно светилась изнутри. На ней было нарядное розовое платьице, щедро украшенное кружевами и бантиками, и безупречно белые носочки – живая картинка невинности и очарования. Она выглядела так, будто собралась на праздник в самом фешенебельном салоне, а не бродила по заросшим тропинкам заброшенного поместья.

Девочка совсем не испугалась вида полуразложившейся птицы. Наоборот, она подбежала к тому месту, где скрылся петух, и нежно наклонилась.

– Ах ты непослушный мальчик, – с укором сказала она, подбирая с земли выпавшие розовые перья. – Опять твои перышки теряешь. Придется тебя снова украшать.

Затем она подняла голову и устремила на меня широко распахнутые, бездонные глаза. На ее лице расцвела самая дружелюбная и открытая улыбка.

– Берти вас не напугал? Он очень добрый, просто немного… несмышленый.

Она сделала шаг мне навстречу, и ее розовые туфельки звонко скрипнули по гравию. Воздух вокруг словно замер, и контраст между этой картинкой невинной прелести и только что увиденным кошмаром был настолько оглушительным, что у меня перехватило дыхание.

– Я Джоди, – весело представилась девочка. – А вы кто?

– Кхм… я…

Прежде чем я успела найти хоть какой-то вразумительный ответ, из-за угла дома появилась пожилая женщина в простом темном платье и белом, безукоризненно чистом фартуке. В ее натруженных руках была плетеная корзина, полная румяных, налитых соком яблок.

– Мисс Джоди, заходите вечерком, я как раз сварю джем из этих яблочек, заберете баночку к чаю, – сказала она ровным, хозяйским голосом, но, подняв взгляд и увидев меня, резко запнулась на полуслове.

Ее взгляд, только что мягкий и усталый, стал жестким и оценивающим. Она медленно, с неохотой поставила тяжелую корзину на землю, выпрямилась во весь свой невысокий рост, и на ее лице появилась недовольная гримаса, в которой смешались холодная вежливость и легкая, но отчетливая толика отвращения.

– Ах, – произнесла она, и это короткое слово прозвучало как приговор. – Это вы. Леди Аннабель. Вот уж не ожидала вас здесь увидеть.

– З-здравствуйте, – пролепетала я, чувствуя, как горячая краска стыда заливает щеки. Я была обескуражена не только ее тоном, но и тем, что эта незнакомка говорила со мной так, будто мы давно знакомы, будто она знает обо мне что-то, чего не знаю я сама.

– А вы на похороны опоздали, – продолжила она, и ее голос зазвенел ледяной сталью. – Хозяина на той неделе схоронили. Так что, полагаю, вы пришли не на кладбище, чтобы цветок положить. Значит, за наследством. Я так и думала.

В ее тоне не было ни капли тепла, лишь горькая, выстраданная обида.

Вот те раз. Да что вообще здесь происходит?

Глава 3

Женщина, тяжело вздохнув, решительно протянула руку к моему саквояжу.

– Давайте уж, – буркнула она без всяких любезностей.

– Не стоит беспокоиться, он совсем не тяжелый, – попыталась я возразить, инстинктивно прижимая свои пожитки к себе.

Она лишь фыркнула – короткий, выразительный звук, полный скепсиса, – и почти выхватила саквояж из моих рук. Развернувшись, она двинулась к тяжелой дубовой двери, давая мне понять, что разговоры окончены. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней, чувствуя себя непрошеным гостем.

Как только я переступила порог, то застыла на месте, осознав, как было обманчиво первое впечатление. Дом не был заброшенным. Нет. Здесь царила почти стерильная, суровая чистота. На темном резном дереве столов и консолей не было и намека на пыль, каменные плиты пола были выскоблены до блеска. Но от этого становилось только тревожнее. Потому что сквозь эту чистоту проступало безжалостное дыхание запустения – не от грязи, а от бедности. На стенах, обитых когда-то дорогими тканями, а ныне поблекшими и потертыми, зияли призрачные прямоугольники и овалы – следы от снятых картин и гобеленов. Взгляд невольно скользнул вверх, к потолку, от которого расходились замысловатые трещины, словно паутина. Там, несомненно, когда-то висела массивная хрустальная люстра, осыпавшая холл алмазной россыпью света. Теперь же ее заменял одинокий, дешевый канделябр с оплывшими свечами, чей тусклый свет лишь подчеркивал мрак, копившийся в углах.

Это было не жилище, а тень былого величия. Призрак богатства и знатности, давно покинувший эти стены и оставивший после себя лишь стойкое, горькое послевкусие упадка.

Пока я пыталась осмыслить открывшуюся мне картину, в холл впорхнула Джоди. Она бесцеремонно ухватилась за складки моего платья и, закинув голову, уставилась на меня своими бездонными глазами.

– Так вы правда вдова? – без всякого предисловия выпалила она. – Мой папуля тоже одинок. Было бы неплохо вас познакомить! – на ее лице расцвела довольная улыбка, будто она нашла решение самой сложной головоломки. – У вас много общего, оба похоронили супругов. Только представьте – романтические прогулки по кладбищу! – продолжила она с воодушевлением. – Можно устраивать там совместные семейные пикники.

Ее слова, произнесенные таким звонким, невинным голоском, повисли в напряженном воздухе холла. Пожилая женщина, ставившая мой саквояж, застыла на полпути и, сжав переносицу, тихо, с болью прошептала:

– Мисс Джоди, ради всего святого…

Цок-цок-цок! – в холл, отряхивая лапы, забежал петух. Он деловито ткнул клювом протертый ковер, оставив на нем комочек земли, и направился к корзине с яблоками.

– Ах ты, нечисть ходячая! – взвизгнула дама и отчаянно замахнулась на него передником. – Мисс Джоди, умоляю, уведите это чудище! Немедленно!

Берти, нимало не смущенный, вдруг взлетел с сухим шелестом крыльев на плетеную ручку корзины и с этой высоты попытался схватить клювом самое румяное яблоко.

– Берти хороший! – закапризничала Джоди, подбегая и сгребая птицу в охапку. – Он просто проголодался!

– Он же неживой! – взмолилась женщина, сжимая в руках свой передник. – Я слыхала, зомби на людей нападают и мозги пожирают!

– Вовсе Бертольд не такой! – возразила девочка, прижимая к себе петуха, который беспомощно свесил голову. – Он, конечно, негодник, и почтальона один раз клюнул в задницу, но тот его шлепнул газетой. Ладно уж, пойду, пока няня не хватилась, а то вечером опять нажалуется на меня папуле, а я не люблю, когда он сердится. Мы потом вместе на чай придем, к леди Аннабель!

С этими словами девочка, неловко неся впереди себя дергающегося петуха, выпорхнула из холла. Женщина тут же подскочила к двери, захлопнула ее на засов и, прислонившись лбом к прохладному дереву, тяжело выдохнула.

– Ух, чтоб этого петуха! Суп варить – поздно, прикопать вечерком от греха подальше, с осиновым колом в груди, и ладно.

– Осиновый кол… это вроде от вампиров, – робко подала я голос, чувствуя себя абсолютно растерянной.

– Да какая разница! – крякнула дама, отходя от двери. – Нежить она и есть нежить. Я вам в господской спальне постелю.

– Спасибо, – кивнула я, пытаясь вернуть разговору хоть какую-то форму вежливости. – Простите, вы не представились. Как к вам обращаться?

Она остановилась и медленно повернулась ко мне. На ее усталом лице появилось выражение глубочайшего, почти театрального изумления.

– Так… миссис Хиггинс, я. Элис Хиггинс. Горничная, экономка, повариха… по обстоятельствам. Неужто запамятовали? – произнесла она с такой ледяной вежливостью, что стало ясно: никакая я здесь не «леди», а досадная помеха, с которой приходится мириться. Пока что.

– Да, наверно, забыла, простите, – осторожно, подбирая слова, проговорила я. – Не напомните, когда мы с вами виделись в последний раз?

Миссис Хиггинс фыркнула и принялась вытирать уже идеально чистую поверхность консоли краем фартука.

– Еще бы не забыть, – проворчала она себе под нос, но так, чтобы я непременно расслышала. – Когда голова ерундой разной забита, то не то, что прислугу, мужа родного позабудешь. В последний-то раз виделись в ваш медовый месяц, как же. Когда покойный лорд Виктор привел вас в этот дом. Ненадолго, правда, заскочили. Да ладно, что уж попусту болтать, – она резко развернулась. – Пойду ужин ставить готовиться, а уж потом за яблоки примусь. Дел-то невпроворот, не то, что у некоторых.

Она коротко кивнула в сторону лестницы.

– Пойдемте, я вас отведу.

Спальня, куда меня проводила миссис Хиггинс, дышала тем же угасающим величием, что и холл. Она была подобна старинному дубу, чья мощь уступила место времени: кора-обои местами отслаивались, обнажая штукатурку с плесенью. Паркет под ногами, когда-то, должно быть, сиявший, теперь лежал тусклый, облупившийся и скрипел устало при каждом шаге, моля о покое и обновлении. А выгоревшие бархатные портьеры, тяжелые и неподвижные, висели как запылившиеся знамена забытой эпохи, безуспешно пытаясь удержать последние лучи угасающего света.

– Сыровато здесь, ничего не поделать, – пожилая дама бросила в камин охапку хвороста, и тот с треском вспыхнул, отбрасывая на стены беспокойные тени. – Дымком, бывает, поддает – добротных дров не видела уж лет десять, так, сушняком помаленьку топлю.

– Спасибо вам.

Миссис Хиггинс что-то невнятно пробормотала в ответ – нечто среднее между «не за что» и «сама разберёшься» – и выплыла из комнаты, оставив меня наедине с потрескивающим пламенем и давящей тишиной.

Когда дверь за ней со скрипом закрылась, я медленно обвела взглядом своё новое пристанище. Взгляд скользнул по поблёкшим шелковым обоям, тёмным пятнам на потолке, выцветшему бархату портьер… и зацепился за трюмо. Среди этого запустения, на полированной поверхности, стояла одинокая серебряная рамка – крошечный островок чьей-то личной истории в море безвременья.

Я взяла в руки холодный металл и с любопытством стала разглядывать миниатюрный портрет. На меня смотрел мужчина с пронзительным, усталым взглядом, резко очерченным ртом и начинающейся лысиной. Тени под его глазами были прописаны с такой тщательностью, что казались не художественным приёмом, а документальной подробностью.

Любопытно. Обычно художники щадят тщеславие заказчиков. Этот же, видимо, был ярым приверженцем суровой правды жизни, или оригинал выглядел гораздо хуже, чем его изобразили.

Так, ладно, мужчина был мне незнаком. Возможно это и есть тот самый Виктор. Продолжим расследовании. Руки сами потянулись к ящикам трюмо. Я лихорадочно перебирала их содержимое: засохшие перья, обрывки лент, пустые флаконы.  И вот, в самом дальнем углу, мои пальцы наткнулись на плотную бумагу. Я вытащила сложенный вдвое лист. Это было свидетельство о браке. Дрожащими руками я развернула его. Имена: Лорд Виктор Стилнайт… и Леди Аннабель Уинтер. Дата. Печать. Все было на месте. И выглядело до безобразия подлинным.

Согласно этой бумаге, я вышла замуж около года назад. И забыла это?

Взгляд упал на небольшую шкатулку из темного дерева, скромно стоявшую в углу туалетного столика. Я открыла ее.

Внутри лежало тонкое обручальное кольцо и изящный золотой медальон. Я нажала на крошечную застежку. Он открылся. Внутри, с эмалевой поверхности на меня смотрела…

– Божечки-кошечки.

Да, на миниатюре была изображена я, собственной персоны. Наши фамильные золотистые волосы, большие голубые глаза с густыми ресницами и едва видимая ямочка на подбородке. Даже родинка на щеке под глазом.

В ушах зазвенело. Комната поплыла. Я судорожно ухватилась за спинку кресла, чтобы не упасть.

-Я сплю, – лихорадочно пронеслось в голове. – Это кошмар. Этого не может быть.

Но холодный металл медальона в моей ладони и официальный штемпель на свидетельстве были жутко, неумолимо реальны.

Несколько минут я просто сидела на кровати, сжимая в руках медальон, пытаясь заставить свой разум принять невероятное. Но факты были упрямы, как миссис Хиггинс. В конце концов, я сдалась. Чтобы прийти в себя, нужно было сделать что-то простое и привычное. Смыть с себя дорожную пыль и переодеться.

Я встала, сбросила платье и осталась в одном корсете и коротеньких панталонах, маменька хоть и говорит, что приличные девушки носят добротное плотное нижнее белье и желательно до колена, но я предпочитаю более удобные тонки и коротки с парой слоев кружева на попе, так сказать для придания объёма.

Подойдя к умывальнику, я налила в фаянсовый таз прохладной воды из кувшина, умыла лицо и вытерла руки, наслаждаясь свежестью. И вот, промокая лицо полотенцем, я услышала за дверью тяжелые шаги.

–Вернулась миссис Хиггинс, – мелькнула мысль.

 Решив попросить ее принести еще воды, я, недолго думая вышла из-за ширмы и застыла на месте. Но на пороге стоял высокий незнакомый мужчина с длинными волосами цвета первого снега, собранными у затылка в небрежный хвост. Его лицо с резкими тонкими чертами было бы прекрасно, не будь оно искажено холодным и даже суровым выражением. Он был одет в простой, но хорошо сшитый черный сюртук и узкие брюки для верховой езды.

Увидев меня в столь откровенном виде, он замер, и его брови медленно поползли вверх. А я… во мне сработал слепой инстинкт. Пронзительный, нелепый визг сорвался с губ, и я, метнувшись к кровати, схватила первую попавшуюся подушку и изо всех сил треснула ею незнакомца.

– Вон! Немедленно вон! – кричала я.

– Что за дьявол?! Прекратите! – его низкий, с хрипотцой голос прозвучал властно. Он легко парировал мою атаку, ловя на лету руку, занесенную для нового удара.

В этой суматохе подушка выскользнула у меня из пальцев, описала дугу и угодила прямиком в открытый саквояж, где стояла шкатулка с алхимическими реактивами. Деревянный ящичек опрокинулся на пол. Раздался резкий, хрустальный звон – одна из склянок разбилась. Мгновенно по комнате повалил густой, алый дым, пахнущий серой и медью.

– Что за… – рыкнул мужчина, и его пальцы описали в воздухе магические плетения, вспыхнувшие золотистым светом.

Дым словно волна отхлынул назад, к стене, где располагался камин, и коснувшись горящих углей, с громким хлопком вспыхнул ослепительным багровым заревом. Огонь мгновенно перекинулся на портьеру. С треском, пожирая ткань, пламя взметнулось вверх, и пылающая гардина рухнула как раз на то место, где я стояла, парализованная ужасом.

Я зажмурилась, ожидая неизбежного, но вместо этого ощутила железную хватку на талии. Меня резко прижали к твердой, мускулистой груди. Воздух вокруг зазвенел, сжался, и меня вырвало из реальности на долю секунды – мучительно долгую, полную давления и головокружения. Я снова почувствовала под ногами пол, открыла глаза и поняла, что мы стоим у противоположной стены, в трех шагах от дымящегося на полу пятна и горящей портьеры.

Незнакомец продолжал крепко сжимать меня в объятиях.  Не было ни дюйма пустого пространства, между нами. Сквозь тонкую ткань его рубашки я чувствовала каждый мускул его торса, каждую напряженную мышцу. Он пах дождем, холодным ветром и чем-то еще – опасным и диким, как сама магия. Его белые волосы серебрились как иней.

Я выдохнула – резко, сдавленно, выталкивая из легких последний глоток воздуха. Инстинктивно, в порыве испуганного протеста, я уперлась кулачками в его грудь.

– Отпустите! Немедленно! – мой голос прозвучал хрипло и неуверенно, больше похожий на испуганный шепот, чем на гневный окрик. Но я вложила в него всю свою ярость, все унижение и весь страх. Я толкала его изо всех сил, но он не шелохнулся, будто был высечен из гранита. Его объятия не ослабли ни на миг, лишь его глаза, светло-голубые и бездонные, пристально изучали мое лицо, залитое краской стыда и гнева.

– Нужно потушить пожар, иначе весь дом сгорит! – выдохнула я, и лишь тогда его железная хватка ослабла.

Высвободившись, он не сделал ни единого лишнего движения. Лишь резко взметнул руку, и в воздухе завихрились золотистые искры, похожие на рои разгневанных светляков. Они обрушились на пламя, и огонь, словно захлебнувшись, погас с тихим шипением, оставив после себя лишь едкий дым и почерневшие пятна на полу.

В этот момент в дверях, запыхавшись, возникла миссис Хиггинс. Ее взгляд скользнул по моему полуобнаженному виду, растрепанным волосам, перешел на мужчину, и она в ужасе всплеснула руками.

– Святые небеса! Что это тут происходит? Беда-то какая! – воскликнула она, сокрушенно качая головой и тут же найдя самое простое и приземленное объяснение. – Видимо, камин засорился, эх… Чуть пожар не устроили. Надо будет трубочиста вызывать… – И тут же, резко сменив тему, уставилась на незнакомца с неподдельным изумлением. – А откуда это ваша светлость тут взялись? Я же только вот несколько минут назад весточку отправила, как вы и велели, а вы уж здесь. Ни кареты, ни лошади я не приметила у подъездной аллеи. Когда это вы успели прибыть, что я и не заметила?

Мужчина оставался невозмутим.

– Я прибыл через портал.

Слова повисли в воздухе. Миссис Хиггинс застыла с разинутым ртом, бессмысленно захлопав ресницами. Казалось, он сообщил ей, что прискакал верхом на драконе или приплыл на облаке, – настолько это было за гранью ее привычной реальности.

Вот как… ваша светлость значит, – пронеслось у меня в голове.

Да еще и маг. Явился сюда через портал, злой, как демон, изгнанный из преисподней. Еще секунда – и из ушей его действительно пойдет пар, до того он кипит от ярости, словно забытый на плите чайник.

А экономка тоже хорошо! Тут же побежала «стучать» – то есть, простите, «отправлять весточку», едва я переступила порог.

Ладно, разберемся. Пришлось сделать вид, что не заметила этого предательского маневра, и всем своим видом изобразила оскорбленную добродетель, готовую разбиться о скалу праведного гнева.

– Этот… этот мужлан ввалился ко мне в спальню! – воскликнула я, с драматическим трепетом указывая на незнакомца. Голос мой звенел от возмущения, подлинного и наигранного одновременно. – Миссис Хиггинс, немедленно вызовите полицию! Здесь налицо целый букет преступлений! Разбойное проникновение в частные владения и… – я сделала паузу, давая им оценить весь ужас моего положения, – и, весьма вероятно, покушение на мою девичью честь!

Я выжидающе посмотрела на экономку, но та лишь испуганно заморгала, переведя растерянный взгляд с меня на «вашу светлость». Казалось, мысль о вызове полиции в его присутствии была для нее столь же абсурдной, как арест королевской короны за превышение власти.

Блондин же не выразил ни малейшей тревоги. Напротив, его губы тронула едва заметная, холодная усмешка. Он медленно скрестил руки на груди, и его насмешливый взгляд скользнул по мне с ног до головы, будто давая понять, что «девичья честь» в коротких панталонах и корсете – понятие весьма относительное.

– Полиция? – наконец произнес он, и его низкий голос был напитан ледяной иронией. – Уверяю вас, леди, это последняя инстанция, с которой вам захочется иметь дело.

Экономка же фыркнула – звук, полный такого неподдельного презрения, что он мог бы испепелить менее стойкого человека.

– О какой уж тут чести речь, – язвительно прошипела она, – а уж о девичьей – и вовсе смешно. Как-никак, особа замужняя. Вдова-с.

Маг не сводил с меня мрачного взгляда, и его слова обрушились на меня словно удар кинжалом – точные, отточенные и смертельно опасные.

– Из нас двоих, леди, именно вы не имеете никакого права находиться в этих стенах, – произнес он. – Вы вышли замуж за моего кузена самым гнусным обманом и с помощью каких-то темных махинаций вынудили его переписать на вас завещание. Но будьте уверены – я выведу вас на чистую воду, и вы увидите, с каким удовольствием я буду срывать вашу маску благопристойности.

Он сделал небольшую паузу, и в его глазах мелькнуло что-то отдаленно напоминающее джентльменскую неловкость.

– Что касается моего вторжения в спальню… за это приношу свои извинения. Я не мог предположить, что вы решитесь разгуливать среди бела дня в неглиже, видимо там, где Виктор вас нашел, это в порядке вещей.

С этими словами, резко развернувшись, он вышел из комнаты. Я же, под встревоженное аханье миссис Хиггинс, поспешно набросила платье. Пальцы дрожали, застегивая пуговицы, а в голове, впервые за весь этот безумный день, зародилась трезвая, леденящая мысль: а не была ли моя авантюра с переездом сюда самой большой ошибкой в жизни?

Но колесо судьбы было запущено, и отступать оказалось попросту некуда. Даже если бы я собрала свой скромный саквояж и бежала отсюда под покровом ночи – что дальше? Домой? Туда, где я опозорена, а родители смотрят на меня с немым укором? Нет, это путь в никуда.

Жар решимости вспыхнул в груди, сжигая мимолетные сомнения. Нет, раз уж я взялась за гуж, придется нести его до конца. Я не сдвинусь с этого места, пока не раскрою тайну, не выясню, кто и зачем впутал меня в эту нелепую, опасную игру. И пусть этот высокомерный маг с глазами цвета зимнего неба пылает от ярости, как затопленная печь, ему придется смириться с моим присутствием.

Глава 4

В связи с тем, что моя прежняя комната частично лишилась жилого вида, мне отвели новое пристанище. Оно располагалось в дальнем крыле особняка и было еще менее уютным, чем прежнее. Словно сама тьма и сырость нашли здесь себе постоянный приют.

Воздух был спертым и казалось, что лет пятьдесят здесь не только никто не жил, но и не смел нарушить гнетущую тишину. Держу пари, экономка нарочно выбрала самую мрачную и темную комнату. Старомодная мебель, покрытая призрачным слоем забвения, стояла в неподвижной скорби. Но главным властелином этого загробного царства была огромная кровать с пышным балдахином, увенчанным резными деревянными горгульями. Их искаженные гримасой лики, словно следили за мной из полумрака, навевая неприятные мурашки.