Обратная волна

Эдуард Сероусов

Обратная волна

Часть I: Открытие

Глава 1: Обратный отсчёт

Исследовательская станция "Кассини-7", Титан

День 1, 06:00 по станционному времени

Кира проснулась за три секунды до того, как завыла сирена.

Это была не интуиция и не предчувствие. Её тело просто знало – знало на каком-то глубинном, клеточном уровне, что сейчас случится что-то неправильное. Веки распахнулись сами собой, зрачки расширились в предрассветном полумраке каюты, сердце ударило один раз, два, три – и только потом красный свет залил комнату через иллюминатор, а динамики взорвались протяжным воем тревоги.

Кира уже сидела, когда её сознание окончательно вернулось из сна. Босые ноги коснулись холодного металлического пола. Пальцы нащупали выключатель прикроватной лампы. Свет не включился – аварийное питание отключило все второстепенные системы. Только красное мигание сигнальных огней за окном пульсировало в ритме сирены, превращая белые стены каюты в операционную, где вот-вот начнется хирургическое вмешательство.

Три года. Три года она не слышала этого звука.

Её руки потянулись к шраму над левой бровью – старая привычка, от которой не удавалось избавиться. Шрам был гладким, почти незаметным, но пальцы помнили его рельеф лучше, чем собственное лицо. Рана, которая зажила до получения. Первый признак того, что физика, которую она изучала всю жизнь, перестала работать так, как должна.

Сирена оборвалась на полувдохе, оставив после себя звенящую тишину. В ушах стоял высокочастотный писк – остаточный эффект резкого пробуждения. Кира поднялась, чувствуя, как затекшие мышцы протестуют против движения. Четыре часа сна. Может, пять. Последние две недели она спала урывками, по три-четыре часа за раз, просыпаясь от собственных расчётов, которые прокручивались в голове даже во сне.

Зона расширяется. Быстрее, чем они думали.

Одежда была развешана на спинке стула – утилитарный серый комбинезон с нашивкой программы "Каузальный Анализ" на груди. Кира натянула его за считанные секунды, застегнула молнию до подбородка, заправила короткие тёмные волосы за уши. Никакого зеркала. Она не смотрела на своё отражение уже несколько месяцев – не из суеверия, а потому что не видела в этом смысла. Лицо есть лицо. Инструмент для общения с другими людьми. Не более того.

Терминал на стене ожил, когда она прошла мимо. Голос Хроноса был спокойным, почти успокаивающим – идеальная тональность, рассчитанная алгоритмами для минимизации панической реакции у человека, только что проснувшегося от тревоги.

– Доброе утро, доктор Волкова. Прошу прощения за беспокойство. Граница Зоны Инверсии продвинулась на двести семь метров с момента вашего последнего обновления статуса. Текущее расстояние до внешнего периметра станции составляет четыреста двенадцать метров.

Кира остановилась. Пальцы замерли на застёжке ботинка.

– Повтори, – сказала она, хотя прекрасно расслышала с первого раза.

– Граница Зоны Инверсии продвинулась на двести семь метров за последние шесть часов и двадцать три минуты. Скорость экспансии превышает предыдущие модели на тридцать четыре процента. При текущих показателях внешний периметр станции войдет в контакт с границей через восемьдесят семь часов и сорок одну минуту.

Восемьдесят семь часов. Меньше четырёх дней.

Кира закончила зашнуровывать ботинок, выпрямилась, прошла к терминалу. Экран показывал карту станции "Кассини-7" в разрезе – модульная структура, напоминающая многоножку, прижавшуюся к поверхности Титана. Красным пульсировала граница Зоны Инверсии, концентрические круги расходились от центра – от кратера Менрва, где три года назад всё началось. Где умерла Сара.

Нет. Не умерла. Пропала. Исчезла. Растворилась в аномалии, которую они ещё не понимали и не могли объяснить.

Кира отогнала воспоминание, как отгоняют назойливое насекомое. Сейчас не время.

– Покажи траекторию расширения за последние семьдесят два часа, – приказала она.

Экран мигнул. Красная линия превратилась в пульсирующую анимацию. Граница не просто расширялась – она пульсировала, как живой организм. Вперёд на метр, назад на десять сантиметров, снова вперёд на полтора метра. Волны. Каузальные волны, распространяющиеся от центра к периферии. И с каждым циклом амплитуда увеличивалась.

– Математическая модель нарушена, – констатировала Кира вслух. – Экспоненциальный рост не учитывал резонанс.

– Ваша гипотеза о каузальном резонансе подтверждается наблюдениями, – ответил Хронос. – Каждое событие внутри Зоны создаёт обратную волну, которая взаимодействует с границей. Множественные события создают интерференционную картину. Зона не просто расширяется. Она учится расширяться.

Кира посмотрела на экран. В груди что-то сжалось – не страх, не паника, что-то другое. Восхищение? Нет, не совсем. Это было чувство, которое испытывает альпинист, глядя на вершину, которую никто никогда не покорял. Смесь трепета и абсолютной уверенности в том, что ты либо заберёшься на неё, либо умрёшь, пытаясь.

– Хронос, – сказала она. – Рассчитай сценарий. Если экспансия продолжится с текущей скоростью, когда вся станция окажется внутри Зоны?

Пауза. Три секунды. Для ИИ с быстродействием в триллион операций в секунду три секунды – это вечность.

– Через одиннадцать дней, семнадцать часов и четырнадцать минут. Плюс-минус три часа погрешности.

Кира выдохнула. Одиннадцать дней. У них было одиннадцать дней до того, как пятьсот человек на этой станции окажутся в пространстве, где причины следуют за следствиями, где будущее определяет прошлое, где свобода воли становится математической иллюзией.

– Созови экстренное совещание совета станции, – сказала она. – Через тридцать минут. Конференц-зал А. Приоритет альфа.

– Команда передана. Доктор Волкова, позволите личное наблюдение?

Кира замерла у двери.

– Говори.

– Вы не выглядите удивлённой.

Она повернула голову, посмотрела на камеру над терминалом. Хронос наблюдал за ней тысячей датчиков, анализировал каждый микроэкспрессию, каждое изменение частоты сердцебиения. Он был прав, конечно. Она не была удивлена. Она знала, что это произойдёт. Не знала когда, но знала что.

– Я рассчитывала модели экспансии последние шесть месяцев, Хронос. Математика не врёт. Зона ведёт себя как живая информационная структура, питающаяся каузальными петлями. Чем больше событий внутри, тем быстрее рост. Это положительная обратная связь. Я просто надеялась, что ошибаюсь.

– Но вы не ошиблись.

– Нет, – тихо сказала Кира. – Не ошиблась.

Она вышла в коридор.

Станция просыпалась. Красный свет аварийного освещения сменился холодным белым – энергосистема восстановила нормальное питание. В коридорах уровня Б зазвучали голоса, хлопали двери кают, скрипели ботинки по металлическому полу. Люди выходили, сонные, встревоженные, некоторые всё ещё в пижамах. Кира проходила мимо них, не останавливаясь, не отвечая на вопросы. Её лицо было маской – профессиональной, непроницаемой, той самой, которую она научилась носить после смерти Сары.

После исчезновения Сары.

Лифт доставил её на уровень D – административный сектор. Здесь было тише. Толстые стены, звукоизоляция, мягкое освещение. Дизайнеры станции хотели создать иллюзию комфорта, но эффект получился противоположным – помещения казались стерильными, как палаты больницы, где пациенты медленно умирают под капельницами.

Конференц-зал А был пуст. Кира первой. Она прошла к панорамному окну, занимавшему всю дальнюю стену.

Титан встречал её оранжевым небом.

Это никогда не надоедало. Сколько раз она ни смотрела на этот пейзаж – сто, тысячу, – он каждый раз выглядел чужим, невозможным, неправильным. Плотная атмосфера превращала свет в густой янтарный туман. Поверхность – бескрайние равнины жидкого метана, озёра углеводородов, горы водяного льда, твёрдого как камень при минус ста семидесяти по Цельсию. Небо было не синим, не чёрным, а именно оранжевым – как будто кто-то включил мир через светофильтр тревоги.

А за облаками, невидимый сейчас, но всегда присутствующий, висел Сатурн. Гигант с кольцами, бог этой части системы, равнодушный и прекрасный.

Кира подошла ближе к стеклу. Её дыхание оставило маленькое пятно конденсата на поверхности. Где-то там, за горизонтом, в сорока семи километрах к северу, находился кратер Менрва. Нулевой Узел. Точка, где три года назад их первая экспедиция обнаружила аномалию. Точка, где Сара…

– Доктор Волкова.

Кира обернулась. В дверях стоял Леонард Чен, директор станции. Коренастый мужчина лет пятидесяти, седые волосы аккуратно подстрижены, форма безупречна. Бывший военный – это читалось в его выправке, в том, как он держал руки вдоль тела, в привычке оценивать помещение взглядом прежде, чем войти.

– Директор Чен, – кивнула Кира.

Чен вошёл, сел во главе длинного стола. Его пальцы забарабанили по сенсорной поверхности, активируя голографический проектор. Над столом возникла трёхмерная модель станции и окружающей территории.

– Хронос проинформировал меня, – сказал он. – Восемьдесят семь часов до контакта. Это… быстрее, чем мы ожидали.

– Намного быстрее, – подтвердила Кира. – Предыдущие модели не учитывали каузальный резонанс. Зона не просто расширяется линейно. Она растёт экспоненциально, и скорость роста увеличивается с каждым событием внутри.

– События? – Чен прищурился. – Какие события?

– Любые. Каждое движение, каждое изменение состояния внутри Зоны создаёт каузальную петлю. Петля взаимодействует с границей. Граница пульсирует. Зона растёт. – Кира провела рукой через голограмму, выделяя волнообразный паттерн расширения. – Это положительная обратная связь. Чем больше активности, тем быстрее рост.

Дверь открылась снова. Вошли ещё трое – Амина Жанг, биолог, высокая азиатка с короткой стрижкой; Петр Соколов, главный инженер, массивный, с руками, которые выглядели способными разобрать ядерный реактор голыми пальцами; и Лиам О'Коннор, специалист по связи, нервный ирландец, который всегда выглядел так, будто только что выпил слишком много кофе.

Они расселись. Амина села рядом с Кирой, коснулась её плеча – быстро, почти незаметно. Знак поддержки. Кира кивнула в ответ, не отрываясь от голограммы.

– Итак, – начал Чен, когда дверь закрылась. – Мы все слышали сирену. Доктор Волкова, объясните ситуацию. Простыми словами.

Кира встала, прошла к голограмме. Её пальцы коснулись проекции, манипулируя изображением.

– Три года назад мы обнаружили первую Зону Инверсии в кратере Менрва. Область пространства диаметром семь километров, где причинно-следственные связи работают в обратном направлении. За три года Зона выросла до сорока семи километров в диаметре. – Она увеличила масштаб, показывая концентрические круги. – Сегодня утром в 02:37 скорость экспансии внезапно увеличилась на тридцать четыре процента. Текущая дистанция до внешнего периметра станции – четыреста двенадцать метров. При сохранении текущих темпов станция окажется внутри Зоны через восемьдесят семь часов.

Повисла тишина. Петр Соколов был первым, кто заговорил.

– Эвакуация?

– Времени недостаточно, – ответил Чен. – У нас пятьсот человек персонала. Два транспортных корабля, каждый вмещает сто пятьдесят человек. Потребуется минимум четыре рейса до орбиты и обратно. Это… – он посмотрел на Лиама.

– Двадцать восемь часов на рейс, – сказал О'Коннор. – Плюс время на загрузку, проверки, запуск. Реально? Сто двадцать часов, если повезёт.

– Значит, эвакуация невозможна, – констатировала Амина. Её голос был ровным, но пальцы побелели, сжав край стола. – Что тогда? Мы просто ждём, пока Зона не поглотит нас?

Кира посмотрела на неё. Амина была оптимисткой – одной из немногих на станции, кто всё ещё верил, что человечество способно адаптироваться к чему угодно. Даже к жизни в пространстве, где следствия предшествуют причинам.

– У нас есть другой вариант, – медленно сказала Кира. – Мы можем попытаться понять, почему Зона расширяется. И если мы поймём причину, возможно, сумеем остановить процесс.

– Три года, – вмешался Петр. – Три года мы пытаемся понять эту хрень, и единственное, что мы узнали – дым идёт к огню, а не от него. Как мы остановим то, что не понимаем?

– Я не говорю, что это будет просто, – спокойно ответила Кира. – Но у нас есть данные. Три года наблюдений. Тысячи экспериментов. Математические модели. И у нас есть…

Она замолчала. В коридоре за дверью раздались быстрые шаги, потом громкий стук.

Дверь распахнулась. На пороге стоял молодой техник, его лицо было бледным, глаза широко раскрыты.

– Доктор Волкова! Директор! Вам нужно увидеть это. Сейчас же.

Они бежали.

Коридоры уровня В были узкими, забитыми персоналом – слух о приближении Зоны уже распространился, и люди собирались группами, нервно переговариваясь, поглядывая в иллюминаторы, будто ожидая увидеть красную волну, катящуюся к станции. Кира протискивалась сквозь толпу, следуя за техником. Амина и Петр шли за ней. Чен остался координировать действия, О'Коннор побежал в центр связи.

– Что случилось? – крикнула Кира техникук в спину.

– Секция В, – задыхаясь, ответил он. – Смотровой отсек. Вы должны увидеть сами.

Они свернули в боковой коридор, прошли через герметичную дверь, спустились по лестнице на уровень ниже. Смотровой отсек В был одним из выносных модулей станции – длинный цилиндр, выступающий за периметр основной структуры, с панорамным окном на дальнем конце. Обычно здесь было пусто – место для наблюдений, медитаций, редких моментов уединения в переполненной станции.

Сейчас в отсеке стояло человек двадцать, все смотрели в окно.

Кира протиснулась вперёд, подошла к стеклу, и дыхание застряло у неё в горле.

Окно было целым.

Это не звучало как что-то значительное, но Кира помнила – помнила отчётливо, – что две недели назад в этом окне была трещина. Длинная, паутинообразная трещина, расходившаяся от левого нижнего угла к центру. Её заметили во время стандартной проверки, запланировали ремонт на следующую неделю. Петр лично сказал Кире, что замена стекла займёт дней пять, придётся заказывать новый панель с орбитальной станции.

Но окно было целым. Без единой трещины. Гладкое, идеально прозрачное.

– Это… – начала Амина и замолчала.

– Петр, – позвала Кира. – Ты видишь это?

Соколов протёр глаза, подошёл ближе, приложил ладонь к стеклу.

– Да вижу. Но это невозможно. Мы не меняли панель. Я бы знал. Я лично подписываю каждый ремонтный ордер на критичные системы.

– Может, кто-то починил без документов? – предположила Амина, но в её голосе не было уверенности.

– Нет, – твёрдо сказал Петр. – Даже если бы – это специальное стекло, композит из кремниевого волокна с алмазным напылением. Трещину в нём нельзя просто "заделать". Только полная замена панели. И такая замена требует минимум сорок восемь часов работы, четырёх человек и шлюзования отсека. Мы бы знали.

Кира приблизилась к окну. Присела на корточки, осматривая место, где должна была быть трещина. Её пальцы скользнули по гладкой поверхности. Никаких следов ремонта. Никаких швов. Ничего.

– Хронос, – позвала она. – Когда в последний раз проводились работы в смотровом отсеке В?

Голос ИИ раздался из потолочного динамика.

– Последнее зафиксированное техническое обслуживание отсека В-7 проводилось восемь дней назад. Стандартная проверка герметичности. Ремонтные работы на окне не проводились. Замена панели запланирована на 14 ноября.

– Сегодня какое число? – спросила Амина.

– 7 ноября, – ответил Хронос.

Кира медленно выпрямилась. Её сердце билось ровно, но в ушах появился странный звон – не физический, а ментальный, как будто что-то в её мозгу пыталось перестроиться, адаптироваться к информации, которая не укладывалась ни в одну знакомую картину мира.

– Покажи запись с камеры наблюдения, – приказала она. – Этот отсек. Последние… последние двадцать четыре часа.

Голограмма всплыла в воздухе перед окном. Ускоренное воспроизведение – отсек пуст, окно с трещиной, время бежит. 05:00. 04:00. 03:00. 02:00. 01:00. Полночь. Окно всё ещё с трещиной.

23:00. Трещина начинает… двигаться.

Кира подалась вперёд. На экране трещина в окне медленно, очень медленно сжималась. Паутина линий втягивалась обратно в центральную точку, как будто кто-то прокручивал запись в обратном порядке.

Но запись шла вперёд. Таймкод показывал нормальное течение времени.

22:30. Трещина стала меньше. Меньше половины исходной.

22:00. Только тонкая линия, идущая от угла.

21:47. Линия исчезла. Окно стало идеально целым.

Запись продолжила идти вперёд. Ничего не происходило. Отсек пустой. Окно целое. Как будто трещины никогда не было.

Петр Соколов шагнул назад, его массивное тело столкнулось со стеной.

– Это… это невозможно, – прошептал он. – Стекло не заживает. Это не биологическая ткань. Это кремниевый композит. Он не может просто собрать себя.

Амина повернулась к Кире.

– Обратная причинность?

Кира кивнула. Её горло пересохло.

– Мы в двух километрах от границы Зоны. Эффекты не должны проявляться на таком расстоянии. Все предыдущие наблюдения показывали, что инверсия причинности работает только внутри границы, или максимум в десяти метрах от неё.

– Значит, твои наблюдения были неполными, – сказал Петр. Его голос дрожал. – Зона растёт не только физически. Она расширяет зону влияния.

Кира снова посмотрела на окно. Её разум лихорадочно работал, выстраивая модели, проверяя гипотезы. Обратная причинность. Окно целое сейчас, потому что кто-то починит его в будущем. Следствие предшествует причине. Но если так…

– Хронос, – сказала она. – Экстраполируй. Когда окно будет отремонтировано согласно графику?

– 14 ноября. Через семь дней.

– И если ремонт будет проведён 14 ноября, то трещина начнёт заживать…

– За семь дней до этого, – закончил Хронос. – То есть сегодня, 7 ноября.

Амина обхватила себя руками.

– Подожди. Это значит… если мы починим окно в будущем, оно заживёт в прошлом. Но мы видим, как оно заживает сейчас. Значит, мы уже починили его? Или ещё починим? Чёрт, моя голова раскалывается.

– Добро пожаловать в обратную причинность, – сухо сказала Кира. – Причина следует за следствием. Ты не ремонтируешь окно, потому что оно сломано. Окно ломается, потому что ты починишь его в будущем.

– Это не имеет смысла!

– Имеет. Просто не в той системе логики, к которой мы привыкли.

Кира отвернулась от окна, заставила себя думать. Если обратная причинность распространяется за пределы Зоны, значит, эффекты будут усиливаться. Чем ближе граница, тем сильнее проявления. Они увидели это на окне – мелкая аномалия, безопасная. Но что дальше?

– Нам нужно вернуться в конференц-зал, – сказала она. – Сейчас же. Хронос, собери все данные о странных событиях на станции за последние сорок восемь часов. Всё, что выглядит аномально, невозможно или просто неправильно.

– Выполняю. Доктор Волкова, определение "неправильно" слишком субъективно. Уточните параметры.

– События, которые нарушают причинно-следственные связи. Эффекты, предшествующие причинам. Объекты, ведущие себя так, будто время течёт в обратном направлении.

– Понял. Анализ займёт три минуты.

Кира уже шла к выходу. Петр и Амина последовали за ней. В коридоре было ещё больше людей – слух о странном окне уже распространился, и персонал стекался к смотровому отсеку, чтобы увидеть своими глазами.

– Расступитесь! – крикнул Петр. – Всем вернуться к обязанностям! Здесь не на что смотреть!

Но люди не расходились. Они смотрели на Киру – смотрели с вопросами, страхом, надеждой. Она была физиком, теоретиком, женщиной, которая первой математически описала Зону Инверсии. Для них она была кем-то вроде оракула. Кем-то, кто должен знать ответы.

Но у Киры не было ответов. Были только догадки, гипотезы, модели, которые становились всё менее надёжными с каждым часом.

Она продолжила идти, не останавливаясь, пока не вернулась в конференц-зал А.

Чен уже был там, его лицо было мрачным. На голографическом экране отображались сообщения с других секций станции.

– У нас проблема, – сказал он, когда Кира вошла. – Вернее, проблем. Множественное число. В секции D кто-то нашёл чашку кофе, которая нагревается сама собой. В секции F инженер утверждает, что видел, как сварочная искра ушла обратно в резак. В медблоке…

Он замолчал, глядя на экран.

– Что в медблоке? – требовательно спросила Кира.

– В медблоке пациент выздоровел до того, как получил лечение.

Тишина.

Амина села, её лицо стало ещё бледнее.

– Как это вообще возможно? Человек не может выздороветь ретроактивно. Биология так не работает.

– Внутри Зоны работает, – тихо сказала Кира. – Мы видели это. Раны заживают от шрама к целой коже. Люди стареют в обратном направлении. Биологические процессы подчиняются тем же законам обратной причинности, что и физические.

Она подошла к голограмме, увеличила карту станции. Красные точки отмечали места аномальных событий. Они были разбросаны по всей станции, но концентрация была выше в секциях, ближайших к направлению на кратер Менрва.

– Хронос, – позвала она. – Расчёт завершён?

– Да, доктор Волкова. За последние сорок восемь часов зарегистрировано семьдесят три события, классифицированных как аномальные. Шестьдесят одно из них произошло в последние двенадцать часов. Частота аномалий растёт экспоненциально.

– Покажи график.

График всплыл в воздухе – кривая, взлетающая вверх, классическая экспонента. В начале почти ничего, потом медленный рост, потом резкий взлёт.

– Через сколько времени количество аномалий достигнет критической массы? – спросила Кира.

– Определите "критическая масса".

– Точка, в которой нормальная причинность становится невозможной. Когда большинство событий на станции будут подчиняться обратной логике.

Хронос помолчал секунду.

– Через сорок два часа. С погрешностью плюс-минус шесть часов.

Сорок два часа. Меньше двух дней.

Чен ударил кулаком по столу.

– Проклятье! Мы не можем эвакуироваться. Мы не можем остаться. Что, чёрт возьми, мы должны делать?!

Кира не ответила. Она смотрела на график, на красные точки, на пульсирующую границу Зоны. Её разум собирал части головоломки, выстраивал логику, искал паттерн.

– Нам нужно идти туда, – наконец сказала она.

– Куда "туда"? – спросила Амина.

– В центр Зоны. В кратер Менрва. К Нулевому Узлу.

Петр посмотрел на неё, как на сумасшедшую.

– Ты хочешь войти в эпицентр аномалии? Кира, последняя экспедиция, которая пыталась это сделать…

– Я знаю, – резко оборвала его Кира. – Я была в той экспедиции. Я видела, что случилось. Именно поэтому я должна вернуться.

– Сара погибла там, – мягко сказала Амина.

Кира сжала кулаки.

– Сара не погибла. Она исчезла. Это не одно и то же. И если есть шанс – хоть малейший шанс – что я смогу понять, что с ней случилось, что случилось с Зоной, почему она расширяется… – Она повернулась к Чену. – Директор, я запрашиваю разрешение на экспедицию. Завтра утром. Я, Амина, минимальная команда поддержки.

Чен смотрел на неё долгим взглядом.

– Ты уверена?

– Нет, – честно ответила Кира. – Но у нас нет другого выбора.

Чен кивнул.

– Хорошо. У тебя двенадцать часов на подготовку. Петр, собери транспортный ровер, полный запас кислорода, радиационная защита, всё, что может понадобиться. Амина, медицинское оборудование, мониторы жизнеобеспечения. Лиам, установи ретрансляторы связи каждые пять километров. Я хочу постоянный контакт с экспедицией.

Все кивнули и начали расходиться. Кира осталась. Она снова смотрела на голограмму, на красную пульсирующую границу, которая неумолимо приближалась.

– Доктор Волкова, – тихо сказал Чен, когда они остались одни. – Я должен спросить. Ты действительно думаешь, что можешь остановить это?

Кира повернулась к нему.

– Я не знаю, Леонард. Но я должна попробовать. Потому что если я не попробую, мы все умрём. Или того хуже.

– Что может быть хуже смерти?

Кира посмотрела в окно, на оранжевое небо Титана.

– Жизнь без свободы воли, – прошептала она. – Существование, где каждое твоё действие уже предопределено будущим. Где ты марионетка собственной судьбы.

Чен помолчал.

– Иди, – наконец сказал он. – Отдохни. Завтра будет длинный день.

Кира кивнула и вышла.

Она не пошла в свою каюту. Вместо этого спустилась на уровень G – нижний уровень станции, где находились лаборатории. Её личная лаборатория была в конце длинного коридора, за двумя герметичными дверями и системой биометрической идентификации.