ЛИБЕРИЯ – СЕВЕР

Александр Наумов

ЛИБЕРИЯ – СЕВЕР

Либерия – Север.

Глава1

Дождь в Москве в этот октябрьский вечер был особенным – не серым и унылым, а густым, стиравшим город в размытое акварельное пятно. Он не падал, он висел в воздухе тяжелой вуалью, превращая огни фонарей в расплывчатые ореолы, а звуки машин – в далекое, безразличное урчание. Максим Гордеев стоял у высокого арочного окна архива имени не то Голицына, не то Строганова – он всегда их путал, – и смотрел, как по стеклу ползут жирные, грязные капли, оставляя за собой причудливые, похожие на древние руны, следы. Ему казалось, что этот дождь смывает не только пыль с города, но и все следы прошедшего дня, все мысли, которые он безуспешно пытался извлечь из пожелтевших бумаг.

– Бумажная пыль, – с горькой иронией подумал он, проводя пальцем по запыленному подоконнику. – Я задыхаюсь в бумажной пыли. Мне двадцать восемь, я знаю семь языков, включая мёртвые.

Он отвернулся от окна. Огромный читальный зал, утопающий в сумраке, был погружен в торжественную, почти склепную тишину. Тишину, нарушаемую лишь редким кашлем пожилого архивариуса и шорохом перелистываемых страниц. Свет настольной лампы выхватывал из тьмы лишь его руки да разложенные на столе документы – кипу дел из личного фонда капитана 3-го ранга Артемия Фёдоровича Гордеева, его родного деда. Формально – оцифровка и каталогизация для передачи в военно-морской музей. Неформально – последняя отчаянная попытка Макса найти в себе хоть какую-то связь с миром, который был для него чужим.

Максим снова подумал о том дне на конференции в Питере, когда известный профессор с издевательской вежливостью назвал его диссертацию о палеографических особенностях новгородских берестяных грамот «частным кабинетным интересом, лишённым академической перспективы». Он видел, как коллеги отводили взгляд, и чувствовал, как горит лицо. Тогда он в последний раз попытался объяснить отцу, чем занимается. Тот выслушал его, не перебивая, а потом спросил с плохо скрываемым раздражением: «Макс, ну когда ты уже закончишь с этой своей ерундой? Пора бы и нормальную работу найти, а не ковыряться в древностях».

Дед, герой-полярник, капитан ледокола «Мурманск», прошедший всю войну в составе арктических конвоев. Отец, успешный пиарщик, считавший увлечение сына «старыми книжками» бесперспективным бзиком. И он, Макс, лингвист-теоретик, не нашедший себя ни в академической науке с её бесконечными склоками за гранты, ни в коммерческом переводе, где ценилась не красота языка, а скорость и дешевизна. Сейчас, стоя перед окном архива, чувствовал себя как музейный экспонат, случайно попавший не в ту эпоху. Архив стал его кельей, убежищем от мира, который требовал от него решительных поступков и громких свершений.

Максим глубоко вздохнул, запах пыли и старой бумаги наполнил легкие. Пальцы нервно постучали по столу, как будто играя на невидимом пианино, и только потом он потянулся к следующей папке в стопке. Она была тоньше других, из потрёпанного кожзама, без описи на корешке. Внутри лежал не официальный журнал, а личный дневник. Толстая тетрадь в коленкоровом переплёте, на первой странице размашистым почерком выведено: «Записки для памяти. А.Г. 1943-1947 гг.»

Макс осторожно открыл её. Пахло не пылью, а каким-то старым табаком и морем. Его пальцы, привыкшие к аккуратному перелистыванию фолиантов, замерли над страницей. Каждая строчка, каждое пятно от времени, казалось, дышало собственной историей. Дед описывал будни конвоя: «5 октября. Штиль. Немецкие подлодки где-то рядом, как волки у стойбища. Выпустили с «Эмпайра Трайдента» на торпедовку – не попали, слава Богу». «12 октября. Шторм. Волны выше рубки. Молодой матрос Соколов сломал руку, упав с трапа. Врач вкатил ему морфию, теперь парень бредит домом, калиной красной…»

«15 октября. Курим в кубрике. Молокосос Шуров пытался спрятать от качки свою дневную порцию сахара в противогазную сумку. Старшина, увидев это, долго смеялся своим сиплым смехом, а потом прочитал нам стихи Есенина, которые знал наизусть. "Я покинул родимый дом…", – начал он, и голос его дрогнул, будто эти стихи были написаны специально для них, моряков, оторванных от родной земли. Откуда в этом медведе – Есенин? Война все перемешала».

Макс читал, и его охватывало странное чувство. Он почти не помнил деда – тот умер, когда Максу было лет десять. Остались лишь обрывочные воспоминания: седые усы, колющие щёку, запах дешёвого одеколона и крепкие руки, поднимавшие его, малыша, под потолок. И ещё – истории. Невероятные истории о ледяных торосах, о северном сиянии, что было «тихо, как божья благодать», о белых медведях, заглядывавших в иллюминаторы.

«Максимка, – говорил дед, усаживая его на колени, – там, на краю света, люди не такие, как здесь. И тайны там иные. Я нашёл кое-что… Такую тайну, что всей России хватит». А ещё дед говорил о сокровищах. Не о золоте или алмазах, а о чём-то большем. «Ледяной дворец, а в нём… библиотека. Не простая. Царская. Иван Грозный её туда спрятал, от лихолетья. От чумы, от войн. Чтобы сберечь знание».

Макс всегда считал это красивой сказкой для внука. Стариковским бредом. Сейчас, перелистывая страницы с суровыми будничными записями, он чувствовал лёгкий укол стыда. Может, это была не сказка? Может, дед пытался ему что-то передать?

Его сердце забилось быстрее, когда он нашёл то, что искал. – Вот они! – прошептал он, чувствуя, как по спине пробежали мурашки.

Страницы в самом конце тетради, аккуратно вклеенные между описанием ремонта двигателя и списком провизии. Они были другими – более плотными, пожелтевшими иначе. И почерк был не дедовским размашистым, а мелким, острым, словно выцарапанным пером. А ещё там были рисунки.

Макс приподнялся на стуле, нервно огляделся по сторонам, словно опасаясь, что кто-то наблюдает за ним. Архив уже опустел, большинство сотрудников разошлись по домам, оставив его одного в этом полумраке. Он придвинул лампу ближе. Его сердце, привыкшее к ровному, академическому ритму, вдруг забилось чаще.

На первой странице был схематичный рисунок береговой линии, выполненный уверенной рукой. При взгляде на него Макс почувствовал странное чувство, будто уже видел эти скалы в детских снах. Ленские столбы. Но с дополнительными деталями – стрелками, вписанными в скалы, и странными символами, похожими на руны, но не на скандинавские. Скорее, на тюркские или древнесибирские петроглифы. Рядом – шифровка, столбик букв и цифр, явно военный шифр времен войны.

Его пальцы замерли над страницей, когда он перевернул её. На второй странице – карта. Не печатная, а нарисованная от руки. Она изображала участок арктического побережья где-то между поселком городского типа Тикси, что в республики Саха и архипелагом Новосибирских островов. Были помечены мели, течения, и снова – странные символы. А в центре, в глубине суши, была нарисована стилизованная пещера, из которой исходили лучи. И подпись: «Либерия. Ледяное зеркало. Солнце в полночь».

Макс с трудом сглотнул, чувствуя, как его ладони покрылись холодным потом. Он почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Это было не воображение. Это была карта. Карта, ведущая к легендарной библиотеке Ивана Грозного. Той самой, о которой дед рассказывал сказки.

– Невероятно… – выдохнул он, пальцы его дрожали над страницами. Он вспомнил запах дешевого одеколона своего деда, его грубоватый, но добрый смех, и как тот всегда смотрел на него с такой надеждой, словно ждал, что внук поймет его безмолвное послание.

Он лихорадочно достал свой ноутбук, собираясь сделать снимки на телефон, но потом передумал. Что, если это действительно что-то важное? Что, если за этим кто-то следит? Паранойя, рождённая в тиши архивных залов, шептала ему: «Будь осторожен».

Вместо этого он аккуратно перерисовал основные символы и шифр в свой блокнот, стараясь не упустить ни одной чёрточки. Макс перебирал известные ему шифры – «Славянка», «Кристалл», вариацию «Плейфер» – но столбик букв и цифр не поддавался. Это было что-то иное. Модифицированное, личное. Он чувствовал себя алхимиком, пытающимся подобрать ключ к чужой тайне. Он работал с сосредоточенной одержимостью, забыв о времени, о дожде за окном, о всей своей бессмысленной жизни. Впервые за долгие годы он чувствовал не просто интерес, а жгучее, всепоглощающее любопытство. Это был вызов. Загадка, которую нужно было разгадать.

Его спина затекла от долгого сидения, а глаза болели от напряжения, но он не мог оторваться от записей. Где-то в далеке зашелестели крыльями голуби, возвращаясь в свои гнезда. Время шло, но для Макса оно остановилось.

Закончив, он осторожно вернул дневник в папку и спрятал её в самый низ своей сумки, под учебники и конспекты. Чувство, что он прикоснулся к чему-то запретному, большему, чем он сам, не отпускало.

Он встал, потянулся, чувствуя, как хрустят кости после долгого сидения. Его взгляд ещё раз скользнул по окну: дождь не утихал, но теперь он казался не преградой, а завесой, за которой скрывались тайны, ждавшие раскрытия. Дверь архива захлопнулась за его спиной, отсекая мир пыльных фолиантов и погружая в московскую ночь. Холодный липкий дождь обрушился на него стеной, моментально усеяв очки водяными бусинами. Москва вокруг была пустынна и безразлична к его маленькой, но такой важной для него победе. Не теряя ни секунды, Макс натянул капюшон и уверенно зашагал вперед, пальцы судорожно сжимая ручку сумки. Он чувствовал себя победителем, не подозревая, что его триумф уже стал чьим-то достоянием.

Вернувшись в свою однокомнатную квартиру на окраине, заваленную книгами и заставленную чахлыми фикусами, Макс первым делом, как всегда, сел за компьютер. И тут же заметил неладное.

– Что за чертовщина? – пробормотал Макс, нажимая на клавиши с возрастающим раздражением. Мессенджер, который он всегда оставлял активным, был разлогинен. Странно. Попытался зайти – пароль не подошел. Макс попробовал восстановить доступ – на привязанную почту не пришло письмо.

Лёд тронулся в его груди. Он открыл браузер и попытался зайти в свой основной почтовый ящик.

«Неверный логин или пароль».

Макс резко откинулся на спинку стула, его сердце заколотилось так, будто пыталось выскочить из груди. Кто бы это ни был, он не просто взломал аккаунты – он стер его цифровой след, будто пытаясь уничтожить его существование в виртуальном мире. Паника, острая и безотчётная, ударила в виски. Он проверил спам – ничего. Попробовал зайти с другого устройства – та же история. Кто-то методично, в течение нескольких часов, пока он сидел в архиве, отрезал его от цифрового мира.

Макс подошел к окну, прижавшись лбом к холодному стеклу. Улица внизу казалась безмятежной: одинокий прохожий выгуливал свою собаку, из окна соседнего дома доносилась музыка. Но за этой картиной покоем Макс ощущал незримую угрозу. Он схватил телефон, чтобы позвонить кому-нибудь, но остановился. Кому? Отцу? Они не разговаривали полгода. Коллегам? Он с ними почти не общался. Был только один человек, который мог бы разобраться в этом кошмаре.

Он набрал номер, который значился как «Кэт. Не звонить после 23:00. Серьёзно.»

В трубке раздался гудок, затем другой. Макс считал их, сжимая телефон так крепко, что костяшки пальцев побелели. Шесть. Семь. Восемь. В горле пересохло. Может, она уже спит? Или…

– Черт Макс? Ты в курсе, который час? Ты не звонишь после одиннадцати. Это правило. Как закон всемирного тяготения.

– Катя, – его голос дрожал, он сам слышал эту дрожь. – У меня проблемы. Большие.

На том конце наступила тишина. Когда Катя заговорила снова, сонливости в её голосе не осталось и следа.

– Какие проблемы? Говори. Только не по открытой линии.

Макс обвел взглядом свою квартиру, будто пытаясь обнаружить спрятанные микрофоны или камеры.

– Кто-то… кто-то взломал мою почту. Мессенджеры. Всё.

– Всё? – переспросила Катя. – Банковские приложения? Соцсети?

– Я не проверял! Но почту и телегу – точно.

– Сиди на месте. Ничего не трогай. Отключи Wi-Fi и мобильный интернет на телефоне. Сейчас. Я тебе перезвоню через пять минут с левого номера.

– Но… – Не спорь со мной, Максим Гордеев, – жестко оборвала она. – Делай как сказано. Или хочешь, чтобы с тобой случилось то же, что с профессором Петровым из Питера?

Щелчок. Тишина.

Макс мгновенно отключил на телефоне все соединения. Пальцы его дрожали, а в голове крутилась фраза о профессоре Петрове. Кто это? И что с ним случилось? Ответы на эти вопросы он знал, но не хотел вспоминать. Он сидел в темноте своей квартиры, прислушиваясь к стуку собственного сердца и завыванию ветра за окном. Пять минут показались вечностью. Наконец, телефон завибрировал с незнакомого номера.

– Я тут кое-что быстро проверила, – без предисловий начала Катя. Её голос был ровным и сосредоточенным, он знал эту интонацию – Катя вошла в режим работы. – Твой аккаунт не просто взломали, Макс. Его вычистили. Все сессии сброшены, пароли изменены, привязанные номера – отвязаны. Сделано это было примерно три часа назад. И это не какая-то криворукая атака. Это работа профессионала. Чистая, быстрая, без следов.

– Но… зачем? – растерянно пробормотал Макс. Он встал и начал ходить по комнате, нервно поправляя очки. – У меня там ничего нет! Никаких денег, никаких секретов!

– Очевидно, есть, – холодно парировала Катя. – Подумай. Что ты делал сегодня? С кем связывался? Что искал?

Мысль о дневнике ударила его, как ток. Он не говорил о нём Кате. Никому не говорил. Это была его маленькая, личная тайна.

– Я… я работал в архиве. С документами деда.

– Какими документами? – мгновенно отреагировала Катя.

– Его личный дневник. Военные записи.

В трубке воцарилась такая глубокая тишина, что Макс слышал лишь свое дыхание. Наконец, Катя заговорила, и в ее голосе не было привычной иронии.

– Макс, – голос Кати стал совсем тихим, почти шёпотом. – Слушай внимательно. Ты сейчас дома один?

– Да.

– Хорошо. Подойди к окну. Осторожно. Отодвинь штору и посмотри на улицу. Не включай свет. Скажи, что видишь.

Сердце Макса бешено колотилось. Он подкрался к окну и выглянул в щель между шторами. Его квартира выходила во двор-колодец. Прямо напротив, у подъезда, стояла серая «Лада Приора». Неприметная, обычная. Если бы не одно «но»: из выхлопной трубы слабо, но верно шёл дым. Машина была с заведённым двигателем. И появилась она там не тогда, когда он пришёл домой. Она была там всегда. Он просто не обращал внимания.

– Машина, – прошептал он в трубку. – Серая «Приора». Заведена.

– Черт, – сдавленно выругалась Катя. Это прозвучало так серьёзно, что у Макса похолодело внутри. Катя ругалась редко и только по делу. – Макс, они уже у тебя. Или почти у тебя.

– Кто?! – почти крикнул он.

– Не знаю! Но тот, кто взломал твои аккаунты, явно искал что-то конкретное. И, судя по тому, что они уже дежурят у твоего дома, либо не нашли, либо поняли, что ты уже что-то успел узнать. Где этот дневник?

– У меня. В сумке.

– Слушай, Макс! – в её голосе впервые прорвалась паника. – Почему ты сразу не сказал? Ты сейчас в большой жопе! Нам нужно тебя вытащить. Сейчас же.

– Что делать? – спросил он, чувствуя, как парализующий страх сковывает конечности.

– Есть план. Простой и идиотский. Но другого нет. Ты помнишь Игоря?

Игорь. Его друг детства. Тот, кто пошёл в военное училище, пока Макс штудировал древние языки. Тот, кто вернулся из зоны каких-то «командировок» молчаливым, закалённым и опасным. Игорь, который очередной раз спас его от пьяных хулиганов во дворе, получив шрам на щеке, о котором потом никогда не рассказывал. Они редко виделись, но какая-то связь, пусть и тонкая, оставалась.

– Помню.

– Он в Москве. Отдыхает между… контрактами. Я ему сейчас позвоню. Он живёт недалеко от тебя. Ты должен сделать вот что…

Катя начала выдавать инструкции чёткими, отрывистыми фразами. План и вправду был простым до идиотизма. И опасным.

Макс бросил телефон на диван, схватил свою сумку с дневником и наспех натянул куртку. По плану Кати, он должен был выйти в подъезд, спуститься на лифте в подвал – благо, в его старом доме был технический этаж, – а оттуда, через чёрный ход, выйти в соседний двор. Игорь должен был подъехать к нему через десять минут.

Макс подошел к двери, но внезапно остановился. В кармане куртки завибрировал телефон. С незнакомого номера. Макс посмотрел на экран, его пальцы дрожали. "Не отвечай", – просигналил внутренний голос. Макс сжал зубы и отключил телефон полностью. Замер у двери, прислушиваясь. В подъезде было тихо. Медленно, стараясь не скрипеть, повернул ключ и открыл дверь.

И тут же отпрянул.

На площадке, спиной к нему, стоял человек. Высокий, в тёмной куртке-бомбере. Он не стучал, не пытался взломать дверь. Он просто стоял и смотрел в свой телефон. Ждал.

Макс затаил дыхание. Адреналин ударил в голову, затуманивая зрение. Он понял, что не сможет пройти. Любой звук – и человек обернётся.

План рухнул, не успев начаться.

Он осторожно прикрыл дверь, не запирая её на замок, и бросился вглубь квартиры. Оставался единственный вариант – балкон. Его квартира была на третьем этаже. Под балконом – козырек подъезда, а с него – можно спрыгнуть на газон.

Макс подбежал к балконной двери, его пальцы дрожали, пытаясь открыть замок. Оглянулся – фигура на площадке все так же стояла спиной, но теперь он замер, словно почуяв движение за дверью. Макс распахнул балконную дверь. Ледяной влажный воздух ударил ему в лицо. Он перекинул ногу через перила, цепляясь мокрыми пальцами за скользкий металл. Сумка с дневником болталась на плече, мешая движению.

В этот момент дверь в его квартиру с грохотом отворилась.

Человек в бомбере стоял на пороге. Его лицо было скрыто в тени, но Макс почувствовал на себе его тяжёлый, безразличный взгляд.

– Слезай, пацан, – произнёс мужчина глухим, без интонаций голосом. – Не надо прыжков. Поговорим.

Макс посмотрел вниз. Козырек подъезда был в двух метрах, дальше – газон, покрытый слоем мокрых листьев. Не думая, повинуясь животному порыву, он разжал пальцы и прыгнул.

Полёт длился меньше секунды. Он ударился о мокрый брезент козырька, отскочил от него и с глухим стуком приземлился на упругий газон. Боль пронзила ногу, но он был на ногах. Макс услышал крик сверху: «Стоять!»

Он не стал оглядываться. Подхватив сумку, побежал. Бежал, не разбирая дороги, через дворы, через мокрые детские площадки, через тёмные арки. Слышал за собой тяжёлые шаги. Не одного человека. Их было двое.

Макс выскочил на освещённую улицу. Машины, редкие прохожие. Он увидел знакомый перекрёсток. Ещё несколько метров.

И тут из-за угла, плавно и бесшумно, вырулил внедорожник. Тёмный, без опознавательных знаков. Он остановился прямо перед ним, блокируя путь. Стекло пассажирской двери опустилось.

Макс замер, готовый броситься обратно в темноту дворов. Но потом он разглядел лицо водителя.

Коротко стриженные волосы, квадратная челюсть, холодные серые глаза, смотрящие на него оценивающе. Игорь.

– Садись, книжный червь, – бросил он, не удостаивая Макса улыбкой. – Быстро.

Макс рванулся вперёд, схватился за ручку двери и ввалился на пассажирское сиденье. Дверь ещё не успела захлопнуться, как Игорь уже давил на газ. Внедорожник рванул с места, сливаясь с потоком машин.

Макс, задыхаясь, обернулся. Он увидел, как из дворов выбежали двое мужчин. Они стояли посреди тротуара и смотрели в след удаляющейся машине. Один из них что-то говорил в рацию.

– Пристегнись, – сухо бросил Игорь, не глядя на него. – И скажи спасибо Кэт. Она умеет убеждать.

Макс молча пристегнулся. Его руки тряслись. Он сжал сумку с дневником так, что костяшки пальцев побелели. Дождь забивал в лобовое стекло, дворники монотонно выписывали дуги.

Он смотрел в зеркало заднего вида, на удаляющиеся огни его обычной, безопасной жизни, и понимал – она кончилась.

Макс посмотрел на Игоря, на его уверенные руки на руле, на шрам на щеке, который всегда становился заметнее, когда тот напрягался. Потом его взгляд вернулся к сумке с дневником. Он не знал, куда они едут и что их ждет, но одно он понимал точно: его жизнь никогда не будет прежней.

Глава 2.

Машина Игоря вырулила на главную дорогу, вливаясь в вечерний московский поток. Он ехал, не нарушая правил, но его движения были быстрыми, точными, словно он заранее знал, куда повернет очередной автомобиль на перекрестке. Машина Игоря была не просто средством передвижения. Это был бронированный кокон, пахнущий кожей и оружейной смазкой. Ни единой соринки на ковриках, ни случайной бумажки в бардачке. Макс, прижав к груди свою потрёпанную сумку с дневником, чувствовал себя здесь чужаком – грязным и неуместным. Его дыхание постепенно выравнивалось, но пальцы все ещё дрожали. Запотевшие стёкла отсекали его от мокрого, чёрного мира ночной Москвы, превращая город в размытое пятно тусклых огней.

Игорь не говорил ни слова. Его внимание было полностью сосредоточено на дороге. Он не спешил, не нарушал, но его вождение было похоже на поток воды – он бесшумно перетекал из ряда в ряд, выбирал самые тёмные и пустынные переулки, постоянно отслеживая обстановку через зеркала. Казалось, он видел город не как улицы и дома, а как трёхмерную карту угроз и укрытий. И эта молчаливая концентрация говорила сама за себя.

– Спасибо, – наконец выдохнул Макс, прерывая гнетущую тишину.

Игорь кивнул, не отрывая взгляда от дороги. Его лицо оставалось невозмутимым, но Макс заметил, как его пальцы чуть сжались на руле.

– Кэт сказала, ты влез во что-то серьёзное. Обычно её не так просто вывести из равновесия.

– Я… я не думал, что всё зайдёт так далеко.

– Мало кто думает, – парировал Игорь. – Пока не станет слишком поздно. Он перевел взгляд на Макса на долю секунды. Глаза, обычно холодные и отстраненные, на миг смягчились.

– Я… я не знаю, во что влез. Честно.

– «Не знаю» – самая дорогая эпитафия, какую я слышал, – сухо парировал Игорь. – Слепой в темноте – мёртвый в темноте. Думай.

Вскоре они свернули в какой-то промышленный квартал, где чёрные корпуса заброшенных заводов упирались в низкое, дождливое небо. Граффити на облупленных стенах казались древними рунами, начертанными на теле умирающего великана. Проехав через разбитые ворота с висящими на одной петле знаками «Проход запрещён», Игорь заглушил двигатель перед одним из таких зданий. В полной темноте и тишине, нарушаемой лишь шумом дождя по крыше, он вытащил из-под сиденья тактический фонарь.

– Идём.

Они вошли через разбитую дверь в цех, заваленный ржавым железом. Воздух был густым и спёртым, пахнущим десятилетиями забвения – сыростью, плесенью и горькой пылью, распавшейся на молекулы металла. Игорь провёл его через лабиринт полуразрушенных коридоров, где с потолка свисали клочья старой изоляции, словно внутренности механического трупа, к неприметной металлической двери, похожей на вход в бомбоубежище. Набрал код на цифровой панели – Макс заметил, что он прикрыл ладонью набор. Дверь открылась с тихим шипением.

Внутри было другое пространство. Небольшая комната, напоминающая каюту корабля или командный пункт. Стеллажи с аппаратурой, генератор, запасы еды и воды на стеллажах. На столе стояло несколько мониторов, сейчас тёмных. Воздух был чистым, с едва уловимым запахом озона. Слабый гул генератора был единственным звуком, ровным и успокаивающим.

– Это твоя… квартира? – неловко поинтересовался Макс.

Игорь усмехнулся, сняв куртку и повесив ее на крючок у двери. Под ней была черная футболка и тактический жилет с кобурой для пистолета.

– Убежище, – поправил Игорь, запирая дверь на несколько массивных засовов. – Одно из. Снимай мокрое. Душ там. – Он кивнул на другую дверь.

Пока Макс пытался прийти в себя под струями ледяной воды – горячей не было, – Игорь установил на стол ноутбук и подключил к нему какую-то антенну. Через несколько минут на экране замигали индикаторы.

Из колонок ноутбука раздался голос Кати, напряжённый и быстрый:

– Игорь, ты его взял? Он в порядке?

– Жив, здоров, моется, – ответил Игорь, его голос впервые приобрёл какие-то, пусть и скупые, оттенки иронии. – Твои хакеры-призраки у него уже были. Двоих видел. Профессионалы. Не бандиты с района.

– Это не хакеры, Игорь, – голос Кати стал серьёзным. – Хакеры не дежурят под окнами и не штурмуют квартиры. Это системная операция. Сначала цифровая очистка, потом физическое вмешательство. Стиль… очень знакомый.

В этот момент из душевой вышел Макс, закутанный в чужой, слишком большой для него халат цвета хаки. Он почувствовал себя немного человеком.

– Катя, я тут, – сказал он, подходя поближе.

– О, наш Индиана Джонс из архива ожил! – в голосе Кати снова появились её привычные нотки язвительности, но тут же исчезли. – Макс, слушай сюда. Ты принёс эту… штуку? Дневник?