Ноктюрн

Юля Березина

Ноктюрн

Вместо предисловия.

Liminal Obscura. Трактат. Всё о существах с порога.

Это – каталог пограничных явлений. Попытка дать имя тем, у кого его нет. Описать тех, кто не имеет формы. Потому что именно безымянный, неописуемый страх разъедает разум крепче всего.

Прим. Liminal – лиминальное пространство (от лат. limen – порог) – это переходное, «пороговое» пространство, которое не несёт в себе чёткой функции или идентичности. Оно находится «между».

Obscura (от лат., прил.) – тёмная, неосвещённая, неясная.

Первая запись

Прислушайся не ухом – тишиной внутри.Смотри, но не глазами – краем сознания.

Мир, что мы зовем реальностью, – лишь ярко освещённая комната. За самой невзрачной её дверью лежат неотёсанные, сырые земли – Пороговые Пространства. Это трещины в бытии, куда мы забредаем в дреме: пыльные углы, забытые частоты, фракталы, зацикленные до бессмыслицы. Места, где время течёт иначе, а законы формы и вещества истончаются до предела.

Обитателей этих пространств не увидеть в упор. Их ловят боковым зрением, когда разум дремлет. Они – шёпот в радиошуме, движение в узоре ковра, неверная тень на стене от отсутствующего источника света. Они – Liminal Obscura. Тьма порогов. Малые духи Забвения, Безвременья и Невнятицы. Они не несут зла в человеческом понимании. Их природа – равнодушие. Они – налёт на зеркале души. Они питаются апатией, растут на одиночестве и выстилают свои гнёзда из нашей потерянной памяти.

Не ищи их нарочно. Но если краем глаза ты заметишь, как задышала пыль в луче света, или услышишь в тиканье часов неритмичный стук – знай: ты не один. Порог приоткрыт. И Они уже смотрят на тебя из своего промежутка.

Закрой эту тетрадь. Прислушайся к тишине в своей комнате.

Всё ли там на своих местах?

ГЛАВА 1. САВА.

«Сон лечит» – говорили они. Но никто не предполагал, что он приведет меня в самый центр заблуждений, где нет ни режима, ни карт, ни путей назад.

Даже после пробуждения.

Все складывалось на удивление гладко. Почти подозрительно. События выстраивались одно за другим в логичную, устойчивую конструкцию. Очевидно, богине Судьбы – Пряхе – надоело путаться в своих нитках, и она принялась за полотно с понятным классическим орнаментом.

Саве очень легко представилась эта картина: умиротворенная полуобнаженная Мойра, погруженная в состояние потока, считающая петли под шум Белого источника. Сава мысленно попросила Мойру ни в коем случае не отвлекаться от процесса. Пусть и дальше все будет петелька к петельке.

Тропинка вела мимо старых сиреневых кустов, ныряла под арку и, распугав голубей, раскидывалась солнечным двориком, законсервированным с 80-х. В границах двора замерли звуки, голоса, запахи, знакомые с детства. И даже холодный дневной свет был на пару тонов теплее.

Сова думала о том, что тут всегда пахнет дождём и старым телевизором, который показывал те самые мультики.

«И где-то тут, в параллельном кармане вселенной, я до сих пор сижу на том полу в ожидании чуда на мерцающем экране…» Каждый раз кажется: ещё мгновение – и из-за угла выйдет тот, кто всегда должен был быть здесь, кого ты ждал, даже не зная об этом. Еще здесь пахнет старым кирпичом, штукатуркой и полынью. Или не полынью… Но почему-то сердце ноет от нежности к воспоминаниям, которых как и не было.

«Как будто я прожила другую жизнь в параллельном мире, а этот двор – её единственная уцелевшая точка доступа.»

Сам дом был старый. Ломаясь посередине под прямым углом, он фиксировал и сохранял пространство внутри, создавая уникальный микромир. Сквозь открытые окна проливались обрывки чужих жизней: чей-то спор о чём-то неважном, запах жареного лука, мяуканье кошки, требующей второй ужин. Соседка на первом этаже поливает герань, и капли воды, сверкая, падают вниз. Сава махнула ей рукой и присела на скамейку. Мячик ударяется о стену с глухим стуком. Совсем как сердце этого двора. Странное чувство – будто ты одновременно и участник этой короткометражки, и её единственный зритель у того самого старого телевизора.

Это был дом её детства. После столичной институтской жизни, сумбурной и, казалось, бесконечной, с моментами прозрения в виде сессий; после пары лет работы в офисе с вечными дедлайнами и заказами, которые по срокам исполнения маркировались «очень нужно вчера, пожалуйста, спасибо (глупый смайлик)», – Сава отвалилась на удаленку. Словно упав с вращающейся карусели, она отползала на безопасное расстояние. Иногда оглядывалась, видела мелькающие знакомые лица, которые уже не вызывали приятных эмоций; мучаясь от фантомного вращения, приходила в себя.

Безопасным местом оказалась квартира дедушки, перешедшая ей по наследству, в городе Майск с населением 15К. Мама-папа, выполнив свои родительские обязательства (вырастить, воспитать, дать образование), умчали к своей давней мечте цвета морских рассветов. Они купили домик в маленьком южном городке и больше не отвлекались от своего счастья.

Квартира ждала только её. После первого месяца эйфории в тишине и спокойствии начали появляться неосторожные мысли сделать ремонт. Превратить место обитания в эклектичную студию помешали лень и пандемия. В реальности летящего ко всем чертям мира (да, куда он денется, этот мир) наполненная теплыми знакомыми вещами квартира явилась островом спокойствия и стабильности.

Ковер на стене, вязаные чехлы на табуретах, шторы, чайные чашки из разных наборов… все они шептали Саве: «Ой, и не такое было, переживем. Давай, ставь чайник».

Еще в квартире у дедушки жило радио. Когда-то существо, жившее в желтоватом ящичке на антресолях, было неотъемлемой составляющей атмосферы прихожей. Дедушка иногда разговаривал с ним безымянными репликами, спорил, удивлялся.

Во время уборки Сава нашла запылившееся радио. Ящик пах старым деревом и временем, которое уже истекло. Протерев его, Сава вернула радио на место и повернула ручку громкости. Сначала послышалась знакомая мелодия из детства, такая же затрепанная и шершавая от помех. Но голос певицы вдруг дрогнул и замолк, оставив только ровный гул эфирной пустоты. Забыв вернуть радио обратно в спящее состояние, Сава периодически слушала, как оно ловило не станции, а тишину между ними. Ту самую, в которой проскальзывали обрывки чужих разговоров.

А по ночам из динамика доносилось ровное, механическое дыхание. Оно мгновенно заполняло комнату, вытеснив собой воздух, и запах озона от старого приемника смешивался со вкусом страха на языке. В невозможности встать и разобраться с этим прямо сейчас Сава лежала и давала себе обещание утром непременно выдернуть все питающие провода, куда бы они ни шли. Утром, в вязком, как кисель, воздухе изоляции все забывалось неестественным образом.

Как ни удивительно, работы было достаточно. И делалась она, естественно, в удобное для Савы время. Окружающий мир подстроился под совиный режим. Дневные друзья постепенно растворились в неприятных рассветах, а их место заняли более интересные и искренние ночные виртуальные обитатели.

Открыв очередное письмо с техзаданием, Сава поморщилась на приветствие: «Добрый день, Владлена». Её имя ей не нравилось. Молодые родители в попытке извернуться изящнее окружающих и наградить своего ребенка уникальным именем почти сдались, во время споров сварив обогревателем несчастных аквариумных рыбок. Жертва в виде гуппи богами была не принята, и они подослали пакостника в лице коварного деда.

Дед был навеселе от трехдневных периодических поздравлений с рождением внучки. Проходя мимо, хихикая, он невзначай бросил в дверной проем: «Владлена». Мама-папа своим воспаленным в лингвистическом сражении мозгом не провели параллель между приподнятым настроением советчика и, собственно, советом. Только спустя пару месяцев до них донесли истинное значение имени – Владимир Ленин. А на тот момент они оценили возможность сокращать имя с любого места: хочешь – тебе Влада, хочешь – Лада; не хочешь ни то ни другое – Лена.

В итоге ни одно из имен не прижилось. Друзья пользовались именами по настроению. Новые знакомые терялись и коверкали имя. Сава часто не понимала: обращаются к ней или к кому-то другому, и со временем вообще перестала реагировать на все похожие звуки. Спасла положение её прекрасная фамилия – Савельева, сократившись до Сава и поменявшая ударный слог в момент обращения к ней французского студента по обмену. Он подошел к ней с дежурным: «Comment ça va?» Фраза ушла в народ, решив проблему с именем на веки вечные.

В начале пришли пауки.

Причиной был хронический недосып последнего месяца – та самая черная дыра, что засасывает сознание и бросает его на парковке бытия. Передумав помирать от пандемии, мир очнулся, заработал всеми своими механизмами и закидал заказами скромного дистанционного дизайнера, требуя ясности мыслей и скорости. Как у «Наутилуса»: «Это было и раньше, мой приступ не нов», – пауки приходили и во времена студенческих предэкзаменационных марафонов в ночную тесную общагу. И еще раньше, в смутной липкой тревоге в моменты эмоциональных перегрузок детства.

Стоило без явной причины проснуться среди ночи – здрасте! Не выходя из дремы, можно было застать зависающего над лицом паука размером с ладонь. Он не слишком торопясь начинал подниматься по паутинке к потолку и перемещался в тень. В детстве Сава думала, что это настоящие пауки. Спросив без уточнения деталей у взрослых, вечно поглощенных своими важными делами, она получила от них успокаивающее: «В каждой квартире живут паучки. Но в наших широтах они не опасны и даже приносят пользу». Рациональное, практичное, взрослое объяснение. Период эмоционального дисбаланса закончился, сон стал стабильнее, эпизоды с пауками забылись.

В студенческой общаге история стала повторяться. Почитав утром в метро форумы и заметки на тему ночных глюков, Сава составила следующую картину: именно пауки – самый частый образ, который создается усталым мозгом на границе сна и бодрствования. Одни говорили: причина в специфике строения сетки кровеносных сосудов, похожих на лапки паука. Другие разворачивали теорию про древний хтонический образ. В общем, обычное дело для таких нестабильных натур, как она. Главное – не смертельно.

А смертельным на тот момент был экзамен по старославянскому. И пауки опять незаслуженно забылись.

Майск. Её разбудил скрип качелей. Днем этот назойливый звук терялся в компоте других шумов. Сейчас зловещий скрип опускал температуру воздуха ниже, посыпая мурашками плечи. Сквозь ресницы Сава различила знакомый паучий силуэт, висевший на расстоянии ладони от лица. Она помнила: если продолжать смотреть на паука, он так и будет таращиться в ответ. Вспомнив проверенный способ, она зажмурилась. Вдох. Выдох. Открываем глаза – паук исчез. Пустота звенела в ушах. Пора настраивать сон. Завтра лягу пораньше. А, нет, послезавтра… Скрип… Скрип…

Сава, укутавшись в одеяло, как огромная сонная моль, потащилась к открытому окну.

Днём этот двор был чашей, полной солнца и быта. Ночью он – воронка. И кажется, если слишком долго смотреть в эту мглу, она начнёт затягивать тебя внутрь, к основанию, где скопились все невысказанные страхи и несделанные шаги всех его жителей. Из открытого окна доносится обрывок чужого сна – сдавленный стон, бормотание. Сава поймала себя на мысли: а что, если это не сон? За каким-то окном разворачивается какая-то стремная маленькая трагедия, и этот двор работает как гигантский резонатор. Стой и слушай.

С верхнего этажа доносится монотонная, едва слышная капель. Раз-два. Раз-два. И кажется, что это не вода, а иное, намеренно отмеряющее время до чего-то. Запах стирального порошка из вентиляции смешивается с этой капелью, и от этого сочетания чистоты и чего-то нездорового становится ещё больше не по себе.

Ночные запахи концентрированны и тревожны. Так, из открытого подвала тянет затхлым холодом спящих в темноте грибов и вещей, которые лучше бы никогда не находили.

В свете фонаря на качели сидела девушка. Рядом стоял парень, нежно ловя её ускользающие руки. Движения качелей были едва заметными, но скрип разносился эхом, ударялся в стены и терялся стоном в арке. Парочка переговаривалась, девушка тихо смеялась, откидывая голову назад. Они не слышали скрип. Они слышали только друг друга. Сава поймала волну спокойствия.

Прямо в одеяле она забралась на подоконник, прижалась спиной к откосу, вычленила из воздуха запах цветущих лип и начала выравнивать дыхание. Хлопнула дверь подъезда. Тёмный силуэт, вспыхивая красной точкой сигареты, направился в сторону парочки. Войдя в круг света, силуэт обозначился соседом, дядей Сашей, с какой-то ёмкостью в руке. Он молча кивнул парню. Не вынимая сигареты изо рта, зацепившись одной рукой, он лихо подтянулся, встал на перекладину качели, поколдовал одной рукой над поворотным механизмом, тихо, как кот, спрыгнул на землю и растворился за пределами светового пятна. Скрип прекратился.

Эта сцена словно запустила маленький внутренний обогреватель. Летняя любовь, не замечающая никаких помех. Сосед, который не стал истерить из окна, а решил проблему по-мужски и более экологичным способом. Сладкое дыхание лип. Сава согрелась и задремала. Воздух становился прозрачнее. На крышу дома с наружной улицы медленно проливался свет. Тени уползали в арку, как большие холодные ящерицы, лениво шевеля серо-зелёными хвостами. Радио в прихожей бодрым мужским голосом внезапно сказало: «Шесть утра в столице!»

Спустя неделю, сдав самые срочные и просто срочные макеты, оставив пару неоткрытых писем грустить в личке, Сава умудрилась забраться в постель, не дожидаясь нуля часов. Разогнавшийся мозг продолжал кубатурить идеи, образы рассыпались яркими невнятными пятнами. Фразы буксовали и циклично вращались в голове. Почему в организме нет рубильника на «вкл.» и «выкл.»? Сава, уносимая неконтролируемым потоком, искала, за что зацепиться, и зафиксировалась в подушках.

В прихожей ночной диджей успокаивающим голосом рассказывал историю создания какой-то песни:

–У этой песни два автора. Один написал музыку, а другой – эти волшебные строки. Между собой эти люди никак не связаны и не были творческим тандемом.

Голос был густой, тёплый и приятный, как горячий шоколад, пролитый на золочёные ноты мелодии «Под небом голубым».

«Он точно брюнет,– подумала Сава. – Только у брюнетов голоса способны успокоить и… одновременно… взволновать…»

Накатывала дрёма.

Неуместный дикторский тон упрямо пролез в голову:

– За три дня на Солнце произошло 37 вспышек. На Земле прогнозируется 5 магнитных бурь. Специалисты рекомендуют воздержаться от рассматривания собственного отражения в оконных стеклах.

– Железнодорожники доложили о людях в белых халатах. По словам одних очевидцев, от них сильно пахло мятой. По словам других – формалином. Неизвестные подходили к пассажирам пригородной электрички, просили предъявить билеты и маркировали их датами из будущего. Были вызваны соответствующие службы. По приезде на станцию люди в белых халатах обнаружены не были. Свидетель сказал, что они все сошли на станции «Полевая». Такой станции на маршруте не оказалось. Есть мнение, что на билетах проставлены даты предполагаемой смерти пассажиров.

– Мэр города отчитался о работе, которую не делал. Депутаты его похвалили. Мнение эксперта: у мэра нашли 5 неочевидных признаков психического расстройства, на которые никто не обращает внимание. «Он сошел с ума», – заключил эксперт.

– Жители окраин города обеспокоены: в подвалах участились случаи пропажи дверей и увеличилась интенсивность звуковых вибраций низкой частоты. По наблюдению местных, резко сократилось число кошек и голубей. Специалист по контролю сущностей рекомендует избегать подвальных помещений ближайшую пару недель.

«Что за фигня?» – Сава силилась стряхнуть сон. Это какой-то ночной радиоспектакль? «Модель для сборки»?

Диктор продолжал бодро, но монотонно:

– В ботаническом саду зацвело растение, считавшееся вымершим 200 лет. Его пыльца вызывает яркие воспоминания о событиях, которых никогда не происходило в жизни человека. Работникам выданы респираторы. Посетителей просят не подходить к оранжерее №7 во избежание случаев ностальгии по внеземным цивилизациям.

– Во время очистки водохранилища был найден чемодан с книгами по истории мира с датами и событиями, которые никогда не происходили. Предмет из альтернативной вселенной тщательно изучается в Институте Вариативности Пространств.

Сава резко села, откинула челку, прислушиваясь. Пылинки танцевали в белой полосе между штор. На улице верещали птицы. Из радио струился невнятный чилаут.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Страница 9 из трактата «Liminal Obscura»

Имя сущности: Voiderum Sonus(Воидерум Сонус) Voiderum: от англ. «void» (пустота, пространство между частотами); Sonus: лат. «звук». «Пустотный Звук»

Его имя не произносится вслух, а узнаётся как набор помех на краю слышимого диапазона.

Место обитания: старые радиоприёмники.

Облик сущности.

Оно не имеет постоянной формы. Это сгусток тёмной, зернистой статики, как на экране старого телевизора. Его контуры дрожат и мерцают, никогда не бывая чёткими. В паузах тишины оно может принимать силуэты: вытянутая тень человека с головой из шума – участком наиболее плотного и хаотичного шипения, где на мгновения проступают и тут же исчезают черты: пустой глаз, искажённый рот, которые тонут в зернистой ряби.

Оно движется не шагами, а скачками помех, появляясь то в одном углу комнаты, то в другом, всегда оставаясь на периферии зрения. От него пахнет озоном, пылью и тёплым деревом радиоламп – тем самым запахом, что исходит от перегретого приёмника.

Способности.

Его сила не в физическом воздействии, а в манипуляции восприятием и памятью.

1. Питание тишиной. Оно не причиняет боль – оно поглощает звук. Сначала оно выедает звуки из пространства вокруг себя: стирает скрип половиц, затихает тиканье часов, голоса за стеной становятся приглушёнными и бесцветными. Оно создаёт вокруг себя зону идеальной, давящей тишины.

2. Впрыскивание прошлого. Оно не говорит – оно транслирует. Оно выуживает из эфира обрывки давно забытых передач, голоса умерших дикторов, песни, которые никто не помнит, перечисляет несуществующие события. И оно вплетает их в вашу реальность.

3. Искажение сигналов. Оно портит любую передающую и принимающую аппаратуру. Телевизоры показывают лишь пелену снега, в телефонах пропадает связь… Оно возвращает мир в эпоху информационной изоляции, оставляя вас наедине с ним и с теми голосами, что оно вам подсовывает.

4. Охота на сны. Его конечная цель – проникнуть в сны. Через свой гипнотизирующий шум оно встраивается в ваше подсознание. И тогда вы перестаёте видеть свои сны. Вы начинаете видеть его сны: чёрно-белые, зернистые, бесформенные кошмары, полные ощущения тотального одиночества и потери, где единственный звук – это ровное, монотонное шипение.

Его цель – не убить, а изолировать. Отключить от мира, от настоящего, от других людей. Заменить реальный мир на его личный, статичный архив эфирного шума. Оно – воплощение той щемящей тоски, что накатывает ночью от одиночества, когда кажется, что весь мир куда-то ушёл, оставив вас одного в полной, оглушающей тишине.

ГЛАВА 2. НА ПОРОГЕ.

Я сплю, не чтобы видеть сны. Я сплю, чтобы найти того, кто помнит меня в мире, которого нет.

День прошёл в заботах, созвонах, изнуряющих переписках. Когда дневные жители начали выпадать из чатов, а ночные френды загорались дружелюбным зелёным «в сети», ночь подбиралась к часу. Невозможно просто взять и лечь спать. Общение, мемы, музыка, сериалы. Кофе, кофе, кофе. Мир прекрасен.

Во двор заехала машина. Звонкий стук каблуков, мягкий стук автомобильной дверцы, едкий скрип подъездной двери. Облизав потолок фарами, машина уехала в наружность.

– Когда я выбиралась к живым людям? – спросила себя Сава. —Зачем тебе эти сложные живые? – ответило альтер-эго. – Их же нельзя гасить вместе с экраном.

Сава знала, к чему ведут живые отношения. Она растворялась без остатка – как в любви, так и в дружбе. Просто знакомые и просто симпатия – это просто неинтересно. И нечестно. Она спасала и поддерживала важных для себя людей, не беря в расчёт личные удобства. Ошеломлённые такой бескорыстной открытостью, друзья поначалу искали подвох и тайную выгоду. С ней хотели и любили общаться. Но проблема была в том, что отвечать нужно было равноценно. А далеко не каждому такое по силам.

В любви – ещё сложнее. Все посторонние мужчины превращались в обычных бесполых людей. Сава сводила на нет любые невнятные связи, отдавая всю себя конкретному человеку, создавая в своей голове идеальный мир с принцессами, драконами и рыцарями. Где, конечно, любовь – у дракона и принцессы, а с рыцарями никто не считался. Сама придумала, сама разочаровывалась, сама уходила. В итоге всех сказок сидели грустные драконы, ещё более грустные рыцари и безутешная принцесса.

Начинать новый проект хотелось меньше, чем спать. Ловушка постели заманила её в районе двух.

Есть явления, которые происходят часто, исчезают без последствий, но всё равно продолжают пугать. Так было со звуками и голосами. На границе сна тело ещё пыталось цепляться за знакомые ощущения и тяжесть одеяла, понимая себя в реальности, но Сава уже слышала голоса и шаги. Сначала – тихие и одиночные. Но чем глубже утаскивал сон, тем шум становился интенсивнее. Что-то передвигалось, стучало и скребло стены. Шаги превращались в нахальный топот. Кто-то перебегал из кухни в комнату и обратно, хаотично и с нечеловеческой ритмикой.

Не имея возможности двигаться и вырвать себя из этого состояния, Сава наблюдала, как другая реальность концентрируется вокруг нее, затягивая в себя кислород комнаты. Голоса были невнятные, лишённые тембра и пола, как психоакустические проекции. Между собой словно общались несколько человек, понимая друг друга без конкретики. Они междометиями и отдельными словами выражали удивление и презрение. Иногда хихикали мерзкими глухими голосами, явно обсуждая Саву в своём тотальном пренебрежении.

Конечно, прочитанные факты о сонном параличе немного успокаивали. Страх наступал, когда Сава понимала, что следующий шаг – это не просто переход за границу порога, а стирание самой границы, где всё, что она пока только слышит, материализуется. Она увидит то, что не готова увидеть, и столкнётся с тем, что не сможет переварить и усвоить, и это заставит её усомниться в самой структуре реальности.

Обычно она собирала всю волю и выдёргивала себя из вязкой субстанции дремы. Всегда так было. Но сейчас что-то пошло не так. Ловушка захлопнулась. Она залипла на явлении, которое выходило за рамки привычного.

В комнату вошла тень. Вполне себе читаемая, как человек. Серая, размытая по краям, вырезанная из белого шума и статики. На границе периферийного зрения тень немного прошлась по комнате, постояла у окна и вернулась к кровати. Голоса и шорохи затихли – им стало интересно наблюдать за происходящим. Для них это было тоже что-то новое, нарушающее их скучные ритуалы.

У Савы начало сбиваться дыхание. Мозг, проанализировав ситуацию, дал команду стать невидимкой. Непродуманный организм Савы не умел делать то, что требовал мозг. Она лежала и чувствовала, как немеют пальцы рук. Тень наклонилась вперёд и осторожными движениями начала забираться на кровать. Сава ощущала, как проминается матрас, как натягивается одеяло. Тень не обладала массой, а искажала пространство под себя. Продолжая движение, тень неспешно перелезла через неё к стене и легла вдоль, как обычный человек. По телу рассыпались холодные иглы паники, когда гладкая рука тени плавно легла на её талию, обняла с почти собственнической интимностью. Сава услышала тихий выдох. Сава закричала. Но только у себя в голове.

За окном шёл ровный дождь. Во дворе было непривычно тихо. Мокрые липы, растрёпанные и растерявшие шарм, уныло жались друг к другу плечами. Сава весь день ныкалась в постели, иногда проваливаясь в дрему. Выныривая из-под подушек, она бездумно варила кофе, стратегические запасы которого стремительно заканчивались. Магазинчик со всем необходимым торчал через дорогу от арки, но заставить себя выбраться в наружность сегодня было немыслимо. Разбирать события ночи тоже не хотелось. Допустим, это был сон.

Ночью тень пришла снова. Не дожидаясь необходимой концентрации сна, она вошла в комнату, словно так уже случалось сто раз. Сава лежала лицом к двери. Более плотная, с чёткими границами тень уже не шифровалась на периферии. Саву опять захлестнула паника. Ей хотелось зажмуриться и закрыться одеялом с головой. Но всё, что она могла, – это смотреть, как тёмный подходит и ложится ровно перед её лицом.

Воздух превратился в холодное липкое желе. Оно стекало по плечам и спине, заползало в уши, заглушая окружающее стуком сердца. Тень лежала неподвижно, и сквозь неё перестал различаться хрусталь в зеркальном лабиринте серванта. Тень, как фотокарточка в проявителе, начала обретать плотность и текстуру. В глаза Савы смотрел подросток. В сумерках его черты были неявны, но тонки и изящны, какие бывают только у подростков. Ничего инфернального и агрессивного. Разлепив сухие губы, Сова спросила без интонации: