Уошито

Церемония прошла в гнетущей, прилизано-приличной тишине. Ева, прячась в тени у колонны, украдкой следила за Энджи и Энтони. Они стояли у гроба с каменными лицами – два идеально прямых позвоночника, обтянутых в черное и выточенных из одного куска несгибаемой воли. Не было истерик, не было слез. Только молчаливое поглощение горя, от которого становилось не по себе. Эта стоическая выдержка вызывала не столько восхищение, сколько щемящую тревогу.

На погребение Ева не поехала. Она задержалась в часовне, давясь комом в горле, и вышла одной из последних. Морозный воздух резанул по легким, когда сзади раздался чей-то голос:

– Мисс Ходж.

Ева обернулась. Из припаркованного у обочины серого “Шевроле” через приспущенное стекло на нее смотрела Джеки Вуд. Помощник шерифа коротким, почти небрежным жестом подозвала ее.

– Помощник..? – нарочито медленно переспросила Ева, подходя.

– Вуд, – подсказала Джеки, наклоняясь и открывая пассажирскую дверь. – Не составите компанию? У меня есть вопросы.

– Как предсказуемо, – хрипло хмыкнула Ева, села в машину и с легким стуком прикрыла дверь. В салон пахло кофе и оружием.

Джеки не ответила, лишь тронула с места, плавно сдавая назад. Машина мягко покатилась по щербатому асфальту.

– Куда мы едем? – с наигранным любопытством поинтересовалась Ева, выглядывая в окно. На самом деле, ей было глубоко плевать.

– Хочу полностью погрузиться в атмосферу, – голос Джеки был ровным, как гладь воды перед бурей. – Поэтому – на Уошито.

Ева непроизвольно вцепилась в подол пальто, но промолчала. За окном поплыли серые фасады спальных районов. Она понимала, о чем пойдет речь. Повторять вчерашние показания было нетрудно, труднее было снова ловить на себе эти взгляды – смесь любопытства и брезгливого презрения. В современном мире, с его упрощенной моралью, “любовница” давно стала синонимом к “продажной твари”.

– Понимаете, – Джеки, спустя пару минут, вывела машину на пустынную набережную, лицо ее при приближении Уошито напряглось, – сегодня я снова говорила с Энтони Мюрреем. Его поведение… показалось мне странным. Хочу узнать ваше мнение.

– Я не детский психолог, – Ева уставилась в лобовое стекло, следя за дорогой с показной внимательностью.

– Но вы были когда-то хорошей подругой Энджи Мюррей.

– Поразительная осведомленность.

– Как вы думаете, миссис Мюррей могла убить своего мужа?

Вопрос повис в воздухе, словно удар грома среди ясного неба. Ева медленно повернула голову, уставившись на профиль Джеки.

– Что, простите?

В этот момент машина съехала с дороги на утоптанную грунтовку и, подпрыгивая на кочках, выкатила на пустынный берег. В четырехста футах высился мост – темный силуэт на фоне блеклого неба.

Джеки заглушила двигатель. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь свистом ветра в щели от не до конца закрытого окна. Ева отвернулась, пытаясь разглядеть в грязно-серой, неподвижной глади Уошито… что? Ответ? Оправдание? Шесть человек. Шесть жизней, поглощенных этой темной водой за три месяца.

– Я просто хочу понять, – голос Джеки вернул ее к реальности, – по-вашему, миссис Мюррей способна на убийство?

– Конечно же, нет! – голос Евы сорвался на фальцет, выдав всю ее нервозность. – Это же Энджи! Она и паука боится раздавить. Да и зачем ей убивать Майкла?

– Мотив довольно прозрачен, – Джеки пожала плечами. – И сидит он рядом со мной.

– Я? – Ева фыркнула, и ее рука беспомощно упала на колени. – Вы считаете, она убила из-за ревности? Это исключено. Она не знала о наших с Майклом встречах. Даже если бы заподозрила… Энджи не способна на такое. И как тогда связать смерть Майкла с остальными? – Ходж кивнула в сторону реки.

Джеки, до этого внимательно изучавшая каждую ее микрореакцию, перевела взгляд на воду. К горлу подступил комок, затрудняя каждый вдох.

– Только это и останавливает меня от официальных подозрений в ее адрес.

– На основании чего? – возмутилась Ева.

В ответ Джеки молча достала из внутреннего кармана куртки свернутый вчетверо листок и протянула его. Бумага была шершавой на ощупь. Ева развернула ее.

Рисунок. Уродливый, детский, но оттого не менее жуткий. Черные, яростные штрихи.

– Это нарисовал Энтони?

– Да.

– У мальчика талант, – Ева коротко, нервно хмыкнула и поспешно свернула листок, будто пытаясь спрятать доказательства. – Безусловно, есть сходство с Эндж. Особенно эта… завораживающая улыбка. Но строить обвинения на детских каракулях? Может, она просто не дала ему посмотреть мультики перед сном. Он же ребенок, в конце концов.

Джеки ничего не ответила. Ей не нужно было одобрение какой-то алкоголички с ее сомнительными моральными принципами. Ей не нужно было одобрение вообще ни от кого.

– В общем, помощник…?

– Вуд.

– Помощник Вуд, – Ева закусила губу, подбирая слова. – Думайте, что хотите. Но если мое мнение для вас хоть что-то значит – а судя по тому, что я торчу с вами на берегу этой проклятой реки, так оно и есть, – то знайте: Энджи Мюррей не способна на убийство. Ни мужа, ни даже его убийцы. Она не из таких. Она слишком… светла для этого места, что ли. Копайте в другом направлении. Иначе эта задержка может стоить кому-то жизни. Кто знает, чье имя следующее в списке Уошито.

Фрэнк вернулся домой только ближе к полуночи. Поднимаясь по узким ступенькам на такое же узкое крыльцо, он невольно вспомнил, как возвращался радостный домой со школы, несясь на кухню, где за плитой его всегда встречала мама. Отец тоже возвращался домой поздно, но даже в этом был какой-то семейный уют.

Теперь его нет.

Дома, как всегда, было убрано. Вся обувь стояла в сторонке, куртки висели на своих местах. Пройдя дальше, Фрэнк включил на кухне свет. Здесь тоже был порядок. Чистота. Тишина. Вдруг сердце Фрэнка сжалось от осознания того, насколько рано и насколько сильно пришлось повзрослеть Алексу.

В холодильнике оказалось три куска пиццы и стакан пепси. Улыбнувшись самому себе, Фрэнк подумал о том, что обязательно перекусит этим с утра, но сегодня у него нет сил даже на то, чтобы принять душ. Ему бы просто доползти до кровати. И уснуть. С последним, он думал, проблем не возникнет.

Поднимаясь на второй этаж, Фрэнк Ларсен вспоминал похороны, на которых ему пришлось сегодня побывать. В принципе, после похорон родителей Фрэнк автоматически стал плохо переносить любого рода подобные церемонии. Но должность обязывала. А в последние месяцы в городе стало так много этих похорон. И в этом была, по большей части, его вина. Какой же он шериф, если не может уберечь горожан даже от какой-то старой реки?

Ужасно больно смотреть на опускающийся в яму гроб. Но еще больнее смотреть в глаза людей, хоронивших своих супругов. Видеть слезы детей. И понимать, что это он не смог, это он не уберег. Он не спас.

Из комнаты Алекса мерцал бледно-синий свет ночника. Каким бы взрослым и серьезным младший Ларсен не казался, ночью он все же был ребенком и, как любой другой нормальный ребенок, боялся темноты и того, что эта темнота скрывает.

Фрэнк осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Алекс спал, повернувшись спиной к двери. По комнате разносилось его мерное дыхание. В углу стоял гигантский бурый медведь, на спине которого, если приглядется, можно было увидеть позолоченную молнию – туда Алекс складывал все свои карманные деньги. В этой комнате, так же, как и в остальных, было убрано. Их дому, подумал Фрэнк, можно было бы присвоить звание дома образцового порядка, если бы не понимание того, что в душах и первого, и второго брата все раздроблено и раскрошено с такой же тщательностью, с какой и вымыто в ванной комнате.

– Спокойной ночи, – тихо, чтобы не разбудить, проговорил Фрэнк и шагнул обратно в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь.

Как только за дверью стихли шаги Фрэнка, в комнате воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем часов. Алекс замер, притворяясь спящим, пока эхо шагов не растворилось в глубине дома. Тогда он одним плавным движением сбросил с себя одеяло, обнажив темную, уже полностью одетую для вылазки фигуру. Без единого звука он скользнул к окну, привычным движением ладони разблокировал защелку и, уперевшись плечом в раму, бесшумно приподнял тяжелую створку. Ночной холод, пахнущий мокрым асфальтом, ворвался в комнату. Ловко, как акробат, Алекс перекинул ногу через подоконник и оказался на узком козырьке над крыльцом, где ветер тут же принялся трепать его волосы, прядями выбившиеся из-под шапки. Не задерживаясь ни на секунду, он развернулся, ухватился руками за края облезлой колонны и, прижавшись к ней телом, с отточенной за много ночей ловкостью соскользнул вниз, в объятия темного и засохшего куста.

Глава IV.

Пока смерть не разлучит нас

Собрание юных охотников за речными призраками было организовано Алексом Ларсеном. В какой бы компании не оказывался этот малый, он автоматически становился лидером вне зависимости от статуса остальных, пола или возраста. Именно им было принято решение хоть как-то помочь Энтони избавиться от мук, терзающих его. Именно он решил пригласить в их команду Джулиана Янга.

– Это будет более безопасно, – резонно заметил тогда Алекс. – Если с кем-то из нас что-то случится, второй может впасть в панику. Должен быть третий. Обрати внимание, во многих книгах или фильмах из любой задницы вылезают только компании, состоящие, как минимум, из трех людей.

Несмотря на свой семилетний возраст, Алекс Ларсен считал, что он имеет право говорить слова наподобие “херня”, “задница”, “чертовщина” и “усрачка”.

Джулиан Янг же был старше Алекса и Энтони на четыре года, но больше всех остальных боялся плана Ларсена как раз-таки до усрачки. Но отказать Алексу значило навсегда потерять авторитет среди своих сверстников и, возможно, даже ребят постарше. А о внимании девчонок нельзя было и говорить в таком случае.

Их штаб-квартирой, тайным убежищем и единственным безопасным местом в этом стремительно сходящем с ума мире стал старый домик на дереве на заднем дворе Мюрреев. Внутри пахло сырым деревом, прошлым летом и пылью. В тесном пространстве Энтони пытался объясниться с Алексом на своем новом, примитивном языке – языке резких жестов и выразительных глаз. Он показал на дом, изобразил, как пьет, сложив ладони лодочкой, затем приложил руки к щеке, закрыв глаза – мама уснула. Его пальцы дрожали, когда он описал, как на цыпочках подошел к ее кровати и, затаив дыхание, коснулся губами ее лба. В ту секунду он до ужаса боялся, что ее веки внезапно взлетят, а губы растянутся в том самом, леденящем душу оскале, каким ухмыляются монстры в фильмах, после чего ее пальцы вцепятся в его футболку и потащат, потащат прочь от этого домика, прямиком к темной, бездонной пасти Уошито.

Именно в этот момент снизу донесся предательский, громоподобный скрип перекладин на лестнице. Оба мальчика вздрогнули и замерли, впившись взглядом в люк. Это был Джулиан.

Джулиан ввалился в домик с гигантским фонарем в трясущихся руках. На бледном лице россыпь веснушек стала еще ярче. Копна рыжих волос встала дыбом.

– Матерь божья, Джулиан, у тебя такой вид, будто ты сейчас обделаешься, – вскользь заметил Алекс и подполз к крошечному окну, выходящему как раз на реку. В руках Алекса был бинокль, который принес Энтони.

Втроем ребятам здесь стало уже тесновато. Потолки были низкие даже для них, и передвигаться приходилось чуть ли не на четвереньках.

– Я принес еды, – пролепетал Джулиан, пытаясь восстановить дыхание. Дорога до дома Энтони оказалась гораздо длиннее, чем он предполагал. И гораздо страшнее. Каждый куст казался заблудившимся зверем. А один раз мальчишка и вовсе подпрыгнул, выронив фонарь и взвизгнув, как девчонка, когда из-за мусорного бака выбежала крыса.

– Лепешки?

– Лепешки. Мама днем пекла.

– Там в углу лежит мешок с сухарями, кинь к ним.

Джулиан послушно положил бережно завернутые в носовые платки три большие лепешки в указанное место.

– Какой у нас план? – Джулиан сперва взглянул на Энтони, затем перевел взгляд на спину Алекса.

– Ждать, – пожал плечами Ларсен. – Рано или поздно эта тварь… или, кто бы там не был, появится.

– И что тогда?

Здесь уже включился Энтони. Он достал из кармана своей куртки старый смартфон, который когда-то принадлежал его старшему кузену, но несколько месяцев назад уже традиционно по наследству перешел ему.

– Сфотографируем, – пояснил Алекс.

– И все?

Такой пик тупости Алекс вынести не смог и круто развернулся в сторону рыжего друга.

– А ты что хотел? Пойти на эту штуку самим? Джулиан, если ты так горишь этим желанием, то вперед. Мне будет интересно на это посмотреть. Но все же я советую не путать храбрость с глупостью. Хоть нам вместе и двадцать пять лет, мы – дети. Не стоит забывать про этот факт.

Джулиану показалось, что его отчитал отец за очередную двойку в тесте по математике. И он уже напрягся, приготовившись к удару, который должен последовать сразу за этим. Но удара не произошло. И только тогда Джулиан вспомнил, что перед ним на серьезный морщинистый мистер Янг, а просто Алекс. Алекс, его друг. Слишком умный, зазнавшийся, но все же друг.

Ларсен вернулся к наблюдению, прижавшись лицом к биноклю. Из его рта в окошко выплывали облачка пара.

Джулиан вопросительно уставился на Энтони, сидевшего, прижавшись спиной к холодной деревянной стене.

– А нам-то что делать?

– Для начала, болван, выключи свой фонарь, – буркнул Алекс.

В домике на заднем дворе Мюрреев погас свет.

В нескольких кварталах от охотников на призраков громоздился большой особняк семьи Барнсов. Сьюзан Барнс, семнадцатилетняя девушка с ветром в голове, в ту ночь осталась без надзора родителей и не упустила шанс воспользоваться этим. Конечно, она могла устроить грандиозную вечеринку с пивом, музыкой и джакузи, но дела сердечные тогда перевесили чашу весов.

Один звонок и умопомрачительное удивление от того, что Виктор Джонсон так быстро откликнулся и так неожиданно согласился на встречу. Он был младше Сьюзан на год, но с такой же уверенностью девушка могла констатировать и то, что он был умопомрачительным красавчиком. А она была – и зеркало в комнате подтверждало это каждый день, – умопомрачительной красавицей. Ей казалось, что они буквально созданы друг для друга. Убирая в холодильник приготовленные для вечера банки с пивом и заказывая пиццу, Сьюзан Барнс думала о том, насколько широко откроются завтра рты у всех в старшей школе, когда она появится в фойе под руку с самим Виктором Джонсоном.

Но этого не случится. У него же есть Донна. От одной этой мысли лицо Сьюзан перекосило в гримасе отвращения. Ей даже показалось, что у нее к горлу подкатила тошнота. Ложный позыв. Это была всего лишь задетая самооценка.

Начало их вечера прошло ровно так, как Сьюзан и планировала. Они поели пиццы, выпили пива и даже выкурили один косяк на двоих за просмотром “50 оттенков серого”. Но затем Виктор Джонсон внезапно собрался домой, и Сьюзан не придумала ничего другого, кроме того, чтобы вцепиться в его рубашку, притянуть к себе и поцеловать. Нельзя было сказать, что Виктор этого не ожидал. Ответил он с пылом, а руки его тут же по-собственнически начали изучать тело девушки, практически сразу залезая под платье.

В тот момент Виктор Джонсон думал о том, какие слухи распускают ребята из старших классов о Сьюзан Барнс. И, вспомнив о тех умопомрачительных вещах, которые, как он слышал, Сьюзан вытворяет в постели, руки его лишь крепче притянули напряженную девушку к его разгоряченному и заведенному телу.

Первый раз у них случился прямо там, в гостиной, на диване, на котором минут пятнадцать назад они курили траву. Виктор повернул Сьюзан к себе спиной, чтобы не видеть этого кукольного раскрасневшегося лица, нагнул, прижимая к подлокотникам дивана, и взял.

Второй раз был на лестнице. Она сказала, что ей нужно отлучиться в ванную, и начала подниматься наверх, так умопомрачительно-сексуально и зазывающе виляя задницей, что Виктор не удержался и в этот раз – повалил ее лицом вперед, крепко вцепившись в бедра. На лестнице ему хватило двух минут.

Третий раз произошел в родительской спальне на гигантской кровати с безупречно белыми балдахинами. Тогда Виктору пришлось увидеть ее лицо – расслабленное, взмокшее с приоткрытым ртом. Пухлые губы вырисовывали идеальную букву “о”, ее же и издавая. Когда Сьюзан оказалась сверху, Виктор завороженно смотрел на то, как от каждого движения ее бедер аккуратная девичья и безумно умопомрачительная грудь подпрыгивает в такт его толчкам.

В момент, когда они оба нагие и обмякшие упали на постель, Сьюзан шепотом спросила самое глупое, по мнению Виктора, что может спросить поверхностная девчонка:

– А с Донной тебе также хорошо?

“Конечно, черт возьми, – подумал Виктор Джонсон, вглядываясь в пустые глаза девушки, – конечно, мне хорошо с Донной. Мне с ней лучше. Ты даже в подстилки не годишься моей милой и нежной Донне”.

Но вслух он лишь произнес:

– Это было умопомрачительно, Сьюзи.

Виктор надел трусы, отрыл в кармане джинсов пачку Мальборо и зажигалку и, не спрашивая, прошагал к окну, открыл его. Сел на подоконник, согнув и поставив на него одну ногу. Закурил.

Сьюзан повернулась на бок и положила голову на руку, даже не думая натянуть на себя хотя бы простынь, прекрасно осознавая всю прелесть своего тела. В голове девушки пронеслась дурная мысль: “коллекция пополнена”. Виктор же подумал о том, что завтра с утра у него тест по английскому, к которому он ни черта не приготовился.

– Ты еще придешь?

Виктор степенно выдохнул дым в окно, обвел взглядом спящую улицу и только потом повернулся к Сьюзан.

– Ты этого хочешь?

– Хочу.

– Зачем тебе это?

– Ты мне нравишься.

– Что именно тебе нравится во мне?

– Твои руки. Твое тело. Твой запах. И твоя прическа.

Виктор тихо рассмеялся, бессознательно проводя ладонью по растрепавшимся волосам. Донна любит его за этот смех. И за то, как он жмурится на солнце.

– Ты не ответил мне.

– Я не имею привычки задерживаться в одной кровати дольше, чем на ночь.

– Мы уже выяснили, что в этом доме много мест для удовлетворения твоего желания в разнообразии.

– Ты права, Сьюзи, – Виктор усмехнулся, потушил сигарету об отлив и выбросил в ветки кустов под окном. – Я обязательно обдумаю твое предложение.

Он уже надел брюки и накинул рубашку, когда Сьюзан Барнс вспорхнула с кровати, медленно подошла к нему вплотную и кончиками пальцев провела от шеи по груди к животу и ниже. Их четвертый раз случился на полу. Крики и стоны Сьюзан Барнс, доносившиеся из открытого окна на втором этаже, слышали несколько соседских домов.

Донна Ньютон тоже их слышала. Она сидела за рулем своего хендая, припаркованном в тени вяза почти напротив дома Сьюзан Барнс. Она видела силуэт Виктора на подоконнике. Видела, что он практически раздет. Да и сам факт его нахождения в доме этой шлюхи говорил за себя.

К тому времени, когда Виктор Джонсон вышел на улицу, слезы у Донны закончились, и глаза полностью высохли. На недавние поскуливающие рыдания указывала только красная припухлость на веках. Чувство боли и глубочайшей обиды сменилось кипящей злостью. Донна взглянула на себя в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что тушь не потекла, а собранные густые русые волосы не растрепались.

Она собиралась устроить казнь. И намеревалась пребывать во всеоружии.

Глухой, оглушительный хлопок дверцы, резко всколыхнувший звенящую тишину спального района, заставил Виктора обернуться. Он узнал ее сразу – даже в сгущающихся сумерках, даже на расстоянии. Этот силуэт, этот стремительный, отточенный шаг, в котором читалась не просто уверенность, а холодная, неумолимая решимость.

Донна шла к нему. И Виктору не понадобилось видеть ее лицо – один лишь ритм ее шагов, жесткий и отрывистый, врезался в тишину как похоронный марш. Он понял – все. Все. Ловушка захлопнулась. Спектакль окончен. Скрываться было бессмысленно, оправдываться – бесполезно. Пришло время платить по счетам.

– Ты – чертов урод! – настигая парня, Донна выкинула в его сторону указательный палец.

– Дон, не шуми, люди спят.

– Да плевала я на этих людей! – на этих словах девушка оказалась уже рядом и с силой толкнула Джонсона в плечи. Тот чуть отшатнулся.

И вдруг до сознания Виктора добралась мысль о том, что даже сейчас он восхищается Донной, черт ее побери, Ньютон. Безусловно, и до этого дня Донна вызывала в нем лишь чувства очарования и безропотного преклонения, мастерски управляя своим обаянием, смешанным с, по его мнению, умопомрачительным уровнем интеллекта. Но сейчас, когда она походила на дикую фурию, способную заживо выцарапать ему глаза и этими же ногтями вскрыть брюхо, Виктор Джонсон осознал, что испытывает к этой девушке горячую и беззаветную любовь.

И от понимания, насколько поздно он в этом убедился, Виктору стало тошно.

– Дон, я…

– Ты думаешь, что сейчас можешь что-то говорить? – прошипела Донна, снова толкая парня в плечи. – Заткнись и слушай, Джонсон. Ты оказался настолько гнилым человеком, что мне даже противно думать о том, что я могла тебя целовать, не говоря о всем другом, что я когда-либо позволяла. Ты – грязное пятно. Пустое место. Я ненавижу тебя! И ненавижу себя за то, что позволила так глубоко втереться в мое доверие, залезть в мою душу! Я ненавижу тебя, Виктор Джонсон!

Из куста, у которого стоял Виктор, выскочила кошка и, истошно вопя, перебежала на другую сторону улицы. На ее крики залаяли собаки. В одном из домов загорелся свет.

– Дон, успокойся, – по привычке Виктор протянул руку и даже успел коснуться плеча девушки, но та с удивительной для ее комплектации силой отшвырнула одной рукой ладонь Виктора, а второй впечатала в его лицо смачную звенящую пощечину.

– Не называй, – процедила сквозь зубы Донна, делая многозначительную паузу после каждого слова, – не называй меня Дон. Не произноси моего имени. Не смотри в мою сторону. Не дыши в одной комнате со мной. Избавь меня от необходимости лицезреть твою бесстыжую физиономию. Ты больше никто.

Ушла Донна Ньютон красиво. Подозревал ли Виктор, что видит ее в последний раз? Нет. Он считал, что нужно время, чтобы злость и обида в душе девушки поутихли. И тогда он сможет все наладить и все вернуть. Тогда он больше так с ней не поступит. А пока… Виктор достал мобильник и проверил, сохранил ли номер Сьюзан Барнс в телефонную книгу. Довольно подкинув смартфон в воздухе, он спрятал руки в карманы и зашагал в сторону старого госпиталя, за которым находился его дом. Дорога, по всем подсчетам, не должна была занять дольше десяти минут. На автомате Виктор стал насвистывать мелодию из песни с последнего альбома Рианны.

Такие ночные прогулки приносили душе Виктора Джонсона умиротворение. Он наслаждался одиночеством во всем его прекрасном величии. Виктору нравилось представлять, как в домах за темными окнами спят люди. Ему нравилось думать, что однажды точно такая же спокойная и умиротворенная жизнь ждет его. Жена (Донна), трое детей и собака. С породой Виктор Джонсон еще не определился.

Виктор вырос на улицах Линдсей. Он знал каждый поворот, каждый закоулок и каждую мусорку. Старый заброшенный госпиталь в, казалось, далекие юные годы Виктор вместе с компанией друзей и вовсе облазил от и до. Он не боялся пустых темных выбитых окон, вспарывающих периодически тишину летучих мышей, скрипа старой заржавевшей калитки.

Он и не догадывался, что опасность может таиться где-то здесь.

Сперва Виктор решил, что ему показалось – не могла Донна вернуться. Не сейчас. Но, чем ближе он подходил к девушке у торца трехэтажного здания, тем отчетливее узнавал в силуэте черты Донны Ньютон. Сердце в груди трепыхнулось – пыталось подпрыгнуть, но не смогло. Виктор попытался понять, какая причина сподвигла Донну вернуться, но в голову ничего не шло. Возможно, она простила. Это, конечно, вряд ли. А, может, решила досказать то, что на эмоциях не смогла вылить на него пару минут назад.

– Дон.

Донна повернулась к нему спиной и зашагала вдоль тропинки. Виктор не понимал, куда направляется девушка, но безропотно шагал следом.

Если бы в ту ночь Виктору Джонсону удалось выжить, он бы смог дать шерифу Ларсену следующие показания.