Точка (не)возврата

Клик.

Зеленая кнопка погасла, сменившись короткой надписью: «Заказ принят. Ожидайте адрес в течение часа».

Все. Транзакция прошла. Путь назад, который и так был лишь иллюзией, теперь зарос окончательно. Он закрыл вкладку, потом еще одну, и еще, словно пытался замести цифровые следы не от полиции, а от самого себя, от той своей версии, которая еще полчаса назад не совершила этого. Но это было бесполезно. Действие было совершено. В системе его жизни появился новый, исполняемый файл с неизвестным кодом.

Он отодвинулся от стола. Комната погрузилась в свою обычную полутьму, освещаемую лишь полоской света из-под двери и далекими огнями МКАДа. И наступила самая страшная часть. Ожидание.

Внутренний шум, который он надеялся заглушить, взвыл с новой силой. Теперь к нему примешались новые голоса. Что, если это обман? «Кидалово», как писали в том чате. Он просто отправил последние деньги в никуда, какому-то анониму с аватаркой в виде черепа. Что, если его уже отслеживают? Что, если адрес, который ему пришлют, – это ловушка? Патрульная машина за углом. Люди в форме. Протокол. Позор. Звонок матери.

Он вскочил и начал мерить шагами свою клетку. Два шага до кухонной зоны, три – до входной двери, пять – до окна. Маршрут выучен до сантиметра. Он ходил, как заведенный, ссутулив плечи, обхватив себя руками. Каждый скрип паркета, каждый звук из-за стены – сосед включил телевизор, кто-то проехал на лифте – казался ему предзнаменованием. Он был оголенным проводом, и любой внешний раздражитель вызывал в нем разряд чистого, иррационального ужаса.

Он подошел к окну. В доме напротив горели десятки окон. Желтые, белые, синие от экранов. В каждом из них шла своя, непонятная ему жизнь. Там люди ужинали, смотрели сериалы, ругались, любили. Они были частью нормального мира, подчинялись его законам и ритуалам. А он выпал из него. Он стоял у окна, как призрак, заглядывающий в мир живых, но уже не принадлежащий ему. Он был по ту сторону. Он ждал посылку из другого измерения.

Телефон, лежавший на столе, был единственной связью. Он проверял его каждые тридцать секунд. Открывал мессенджер, обновлял чат с ботом магазина. Ничего. Только время последнего визита – «был в сети только что». Этот бот, бездушная программа, держал в своих цифровых руках его судьбу на ближайшие несколько часов. А может, и на всю оставшуюся жизнь.

Время растянулось. Минута казалась часом. Час – вечностью. Шум в голове превратился в белый шум, в помехи, на фоне которых всплывали и тонули обрывки образов. Лицо бабушки в гробу. Улыбка Лены с фотографии. Гневное «Ну?» от Марка в чате. Его собственное отражение в темном экране. Осколки разбитой жизни, которые он больше не мог собрать. Он не хотел их собирать. Он хотел, чтобы они просто исчезли.

Пятьдесят две минуты. Телефон коротко вибрировал. Илья бросился к нему, как утопающий к щепке. Новое сообщение от бота. Фотография. Снятый в темноте кусок какого-то двора. Облупившаяся стена трансформаторной будки, ржавая труба, уходящая в землю. И красная стрелка, нарисованная поверх фото, указывающая на основание трубы. Под фотографией – координаты и короткая подпись: «Под камнем. Магнит».

Сердце пропустило удар и забилось с удвоенной силой. Это было реально. Это не обман. Теперь нужно было идти.

Он натянул первое, что попалось под руку – черное худи, джинсы. Накинул капюшон, хотя дождя не было. Ему хотелось стать невидимым, слиться с ночным городом. Прежде чем выйти, он посмотрел на себя в зеркало в прихожей. Из полумрака на него смотрел незнакомец с огромными, запавшими глазами, полными животного страха. Он отвел взгляд. Он не хотел знать этого человека.

Подъезд был пуст. Запах сырости и мусоропровода. Он нажал кнопку лифта, но тут же передумал. Пошел по лестнице. Каждый шаг гулко отдавался в бетонной коробке лестничной клетки. Ему казалось, что этот звук слышит весь дом. Что сейчас откроется какая-нибудь дверь и бдительная старушка спросит, куда это он на ночь глядя. Но двери молчали.

Улица встретила его влажной прохладой. Октябрьский вечер. Редкие прохожие спешили по домам, пряча лица в воротники. Фонари лили на асфальт мертвенно-желтый свет, в котором все казалось ненастоящим, декорацией к плохому фильму. Илья шел быстро, почти бежал, не глядя по сторонам, но ощущая каждый взгляд, каждый звук. Проезжающая мимо машина казалась ему слежкой. Смех компании подростков на остановке – насмешкой над ним. Он был в центре враждебной вселенной, и все ее элементы были направлены против него.

Координаты привели его в соседний микрорайон, в лабиринт одинаковых панельных башен-близнецов. Он никогда здесь не был, но все вокруг было до боли знакомым. Те же унылые детские площадки, те же заставленные машинами тротуары, те же темные окна. Это была фрактальная бесконечность спального района, где каждая часть повторяла целое.

Он нашел будку. Она стояла в темном углу между двумя домами, в стороне от фонарей. Запахло мокрой землей и кошачьей мочой. Илья огляделся. Никого. Он присел на корточки, сердце стучало так громко, что, казалось, его слышно на улице. Рука в кармане сжимала телефон с фотографией. Он сверился. Да, та самая труба. У ее основания лежал серый, обкатанный камень.

Он отбросил его. Под ним была рыхлая, влажная земля. Он начал копать. Пальцами. Грязь набивалась под ногти. Это было унизительно. Он, цифровой художник, человек, работающий с нематериальными сущностями, сейчас рылся в грязи, как животное, ищущее коренья. Но стыда не было. Была только одна всепоглощающая цель.

Пальцы наткнулись на что-то твердое, обмотанное черной изолентой. Оно. Небольшой, плотный сверток. Он вытащил его, быстро сунул в карман и, не оглядываясь, пошел прочь. Обратная дорога показалась короче. Страх сменился странным, лихорадочным возбуждением. Он нес в кармане ключ. Артефакт. Решение.

Вернувшись в квартиру, он запер дверь на все замки. Скинул грязную обувь. Прошел в комнату и сел за стол. Дрожащими руками размотал изоленту. Внутри был крохотный зиплок-пакет с белым кристаллическим порошком. Он выглядел до смешного обыденно. Как соль. Или сахар. Трудно было поверить, что в этих нескольких миллиграммах вещества заключена такая сила. Сила останавливать миры.

Он не торопился. Он подошел к этому с той же методичностью, с какой подходил к работе. Открыл ноутбук и нашел инструкцию на том же форуме. Дозировка. Способ употребления. Меры предосторожности. Он читал, а сам чувствовал себя инженером, который изучает документацию к новому, опасному прибору.

Он высыпал крошечную горку порошка на экран телефона. Кредиткой, единственной, на которой еще оставались какие-то копейки, он раздавил кристаллы и сформировал две тонкие «дорожки». Они выглядели как две белые линии разметки на черном асфальте экрана. Дороги в никуда. Или в тишину.

Он взял свернутую в трубочку купюру. Замер. Это был последний момент, когда можно было остановиться. Высыпать порошок в унитаз. Удалить историю браузера. И попытаться уснуть. А завтра… А что завтра? Завтра будет новый круг ада. Новый пустой артборд. Новые звонки, на которые он не сможет ответить. Новый свинцовый шар в груди. Нет. Он не хотел завтра. Он хотел сейчас.

Он зажал одну ноздрю, поднес трубочку к белой полоске и резко вдохнул.

Жжение. Резкое, химическое, оно пронзило носоглотку до самого мозга. Глаза наполнились слезами. Он закашлялся, откинулся на спинку стула. В горле появился горький, неприятный привкус. Первая мысль была: «И это все?». Он почувствовал себя обманутым. Он прошел через все это – страх, унижение, риск – ради банального физического дискомфорта.

Он сидел, разочарованный, и ждал. Минуту. Две. Сердце забилось чаще, но это было скорее от адреналина и ожидания. Он уже решил, что ничего не будет, что он купил какую-то подделку, когда заметил первое изменение.

Звук.

Гул МКАДа за окном. Он был всегда. Он был частью его слухового ландшафта, как шум собственного кровотока. Илья настолько привык к нему, что перестал его замечать. Но сейчас он его услышал. Услышал по-новому. Звук не стал тише. Он изменил свою текстуру. Он перестал быть давящим, угрожающим. Он стал просто звуком. Набором звуковых волн, которые достигали его ушей, но больше не проникали внутрь, не вибрировали в костях черепа. Он отделился от него. Стал внешним.

Потом пришло тепло. Оно не было похоже на алкогольное или лихорадочное. Это было ровное, спокойное тепло, которое разливалось по телу из центра груди. И шар… тот самый ледяной, свинцовый шар тревоги, который годами жил в его солнечном сплетении, начал таять. Не лопнул, не исчез, а именно плавно и медленно растворялся, как кубик льда в теплой воде. Илья положил руку на грудь. Он дышал. Глубоко. Легко. Впервые за многие месяцы он чувствовал, как его легкие полностью наполняются воздухом.

Он поднял глаза. Комната была все той же. Захламленный стол, стопка книг в углу, одинокий стул. Но он видел ее иначе. Цвета стали чуть глубже, контуры предметов – резче, определеннее. Словно кто-то аккуратно подкрутил в его внутреннем мониторе настройки контрастности и четкости. Мир не стал ярче или красивее. Он стал… настоящим. Он перестал быть размытой, угрожающей декорацией. Он просто был. И Илья был в нем. Не зрителем. А частью.

И тогда пришла она. Тишина.

Это была не просто тишина. Это было нечто большее. Это было полное, абсолютное прекращение внутреннего диалога. Хор голосов, который без умолку комментировал каждое его действие, осуждал, пугал, напоминал о провалах – замолчал. Все разом. Словно невидимый режиссер в его голове скомандовал: «Тишина на площадке!». И они подчинились.

Остался только он. Его сознание. Чистое, спокойное, ясное. Он смотрел на свои руки, лежащие на столе. Он видел каждую линию на коже, каждый волосок. Это были его руки. Он чувствовал их. Он был в своем теле.

Гул, который был его вечным спутником, тот самый низкочастотный фон его существования, сотканный из гула МКАДа, гудения системного блока и панического роя мыслей, не просто стих – он исчез, словно кто-то аккуратно вырезал его из аудиодорожки его жизни, оставив на его месте плотную, бархатную, абсолютную тишину. И в этой тишине он впервые за много лет услышал самого себя. Не свои страхи, не свои комплексы, а просто спокойное, ровное течение своего бытия.

Он встал. Движения были плавными, легкими. Он прошел на кухню, налил стакан воды. Он почувствовал прохладу стакана в руке, почувствовал, как вода течет по горлу. Это были простые, базовые ощущения, но сейчас они казались ему откровением.

Он подошел к окну. Вид не изменился. Все те же бетонные коробки. Та же огненная река МКАДа. Но теперь в этом не было экзистенциального ужаса. Это был просто город. Ночной город. Миллионы огней. Миллионы жизней. И он был одной из них. Не лучше, не хуже. Просто еще одна светящаяся точка в этой огромной сети. И это не пугало. Это успокаивало.

Тревога не ушла. Она просто перестала быть его хозяйкой. Она сидела где-то в дальнем углу сознания, тихая, присмиревшая, как собака, которой скомандовали «место». Он знал, что она там. Но она больше не управляла им.

Он вернулся к столу. Взгляд упал на вторую дорожку на экране телефона. Он не стал ее трогать. Ему было достаточно. Более чем. Он посмотрел на монитор компьютера. На нем все еще был открыт пустой файл в Photoshop. Белый квадрат. Мигающий курсор.

И впервые за долгое время этот белый лист не вызывал у него паники. Он не был символом его бездарности и провала. Он был просто белым листом. Полем возможностей.

Илья сел в кресло. Он не думал о работе, о долгах, о Лене, о будущем. Он просто сидел и наслаждался. Наслаждался тишиной. Это было не оглушительное веселье, не эйфория, которую описывали в статьях. Это было нечто гораздо более ценное. Это был покой. Тот самый покой, который мудрецы ищут в медитациях, а верующие – в молитвах. Он нашел его в маленьком пакетике с белым порошком.

Он нашел свое лекарство.

Он был уверен в этом. Это не наркотик. Это инструмент. Ключ, который открывает запертую дверь в его собственном сознании. Инструмент, который нужно просто научиться правильно использовать. И он научится. Он будет использовать его, чтобы работать, чтобы жить. Чтобы просто быть.

Он откинулся в кресле, закрыл глаза. Внутри была пустота. Но не та страшная, высасывающая пустота одиночества. А ясная, чистая, спокойная пустота. Как идеально белый артборд перед началом большой работы. И на этом листе, он верил, можно будет нарисовать что-то новое. Что-то настоящее. Наконец-то.

Неоновые тени

Мир перестал на него кричать. Это было первое, что он осознал, шагнув за порог своей квартиры, – переключение с режима «атака» на режим «ожидание». Гудение лифтового механизма, хлопанье дверей на этажах, приглушенный лай собаки – все эти звуки, раньше впивавшиеся в мозг микродрелью, теперь доносились словно через толстый слой звукоизоляции. Они существовали, но больше не касались его. Химическая тишина обволакивала его, как невидимое силовое поле, делая внешний мир безопасным, превращая его в аквариум, за стеклом которого он теперь мог спокойно наблюдать за суетливой жизнью причудливых рыб.

Он вышел из подъезда не с конкретной целью, а по велению нового, неведомого ему инстинкта. Инстинкта движения. Ноги сами несли его по вечерним улицам, мимо светящихся окон круглосуточных магазинов и аптек, мимо остановок, где мерзли подслеповатые фигуры. Он не вглядывался в лица. Он смотрел на свет. На то, как неоновые вывески отражаются в мокром асфальте, превращая трещины в нем в загадочные письмена. На то, как фары проезжающих машин выхватывают из темноты обрывки чужих жизней: вот женщина с тяжелыми сумками, вот пара, идущая в обнимку, вот одинокий курьер на велосипеде, светлячок в бетонных джунглях. Раньше эта картина вызывала бы в нем приступ острой, завистливой тоски. Теперь – лишь спокойное любопытство исследователя. Он был антропологом, изучающим повадки незнакомого племени.

Сам не заметив как, он оказался в промзоне, зажатой между жилыми массивами и железнодорожными путями. Здесь было тише. Ржавые заборы, глухие стены складов, редкие фонари, выливавшие на землю лужи оранжевого, болезненного света. Из-за одной из таких стен доносился глухой, ритмичный бит. Не музыка, а именно пульсация, низкочастотная вибрация, которая ощущалась скорее телом, чем ушами. Он пошел на этот звук, как мотылек на огонь, ведомый не разумом, а чем-то более древним.

Источник звука скрывался за неприметной металлической дверью без вывески, лишь с маленьким, нацарапанным над звонком словом: «Точка». Он потянул дверь на себя. Она поддалась с тяжелым скрипом, и его окутал плотный, горячий воздух, сотканный из запахов пота, табака, сладкого кальянного дыма и чего-то еще – неуловимо химического, острого, как озон после грозы. Внутри было темно, почти черно, лишь в дальнем конце помещения мерцал фиолетовый и зеленый свет, выхватывая из мрака силуэты.

Это был не клуб и не бар в привычном понимании. Скорее, огромное подвальное помещение с голыми кирпичными стенами, расписанными флуоресцентными граффити, которые оживали под ультрафиолетовыми лампами. Вместо столиков – старые палеты и катушки от кабеля. Люди сидели на них, на полу, стояли небольшими группами, покачиваясь в такт музыке, которая здесь, внутри, оказалась не просто битом, а сложным, ломаным ритмом, пронизанным странными, синтетическими звуками. Никто не танцевал в полную силу. Это было похоже на коллективную медитацию.

Илья нашел свободное место в углу, на какой-то бетонной ступеньке, и стал наблюдать. Его спокойствие не покинуло его. Наоборот, здесь оно казалось уместным. Он был в своей тарелке. Никто не обращал на него внимания. Здесь каждый был погружен в свой собственный трип, в свой внутренний космос. Он был таким же, как они. Невидимка среди невидимок. Он наконец-то нашел свой протокол, свою сеть, где для подключения не требовалось ни слов, ни социальных масок. Требовалось лишь быть в нужном состоянии.

Прошло, может, полчаса, может, больше. Время здесь текло иначе. Он смотрел на диджейский пульт, установленный на возвышении из бетонных блоков. За ним стояла девушка. Тонкая, резкая в движениях, с коротко стриженными волосами, выкрашенными в платиновый блонд, который в свете ламп казался сиреневым. Она не просто ставила треки. Она была шаманом, управляющим этим ритуалом. Ее пальцы порхали над микшером, тело изгибалось в такт музыке, которую она сама же и создавала. На ее лице была маска полной концентрации, но иногда она поднимала глаза, и ее взгляд скользил по толпе – холодный, оценивающий, как у хищной птицы.

И в один из таких моментов их взгляды встретились. Илья не отвел глаз, как сделал бы раньше. Он просто смотрел. Без страха, без интереса. Как на элемент интерфейса. Девушка нахмурилась, словно пытаясь решить какую-то задачу, а потом едва заметно кивнула в сторону импровизированной барной стойки, где парень с дредами разливал что-то по пластиковым стаканчикам. Затем она снова погрузилась в музыку.

Это было приглашение. Илья понял это с той же ясной уверенностью, с какой он понимал логику кода. Он встал и медленно пошел к бару. Люди расступались перед ним, не замечая, словно он был призраком.

Когда он подошел, она уже была там. Музыка не прекращалась – ее сменил кто-то другой. Вблизи девушка оказалась моложе, чем казалась издалека. Лет двадцати четырех. Огромные, почти черные глаза без макияжа, на фоне которых ее бледная кожа выглядела почти прозрачной. На ней была черная майка с каким-то непонятным символом и широкие штаны. От нее пахло озоном и ментоловыми сигаретами.

– Воды? – спросила она. Голос был низкий, с легкой хрипотцой.

– Да, – кивнул Илья.

Она взяла у бармена бутылку, протянула ему.

– Ты не местный, – это был не вопрос, а утверждение. – Я всех здесь знаю. Почти.

– Я живу недалеко, – ответил Илья. Слова давались ему легко. Не нужно было ничего выдумывать, подбирать. Они просто появлялись.

– Я не про географию, – она усмехнулась, обнажив острые клыки. – Я про состояние. Ты здесь, но ты не здесь. Как будто смотришь кино. Что у тебя?

Вопрос был прямым, бесцеремонным. В другом мире он поставил бы Илью в тупик. Здесь он был единственно возможным началом разговора. Это был пароль.

– Меф, – так же просто ответил он.

Она понимающе кивнула.

– Первый раз?

– Да.

– Аккуратно, – сказала она без тени нравоучения. Просто как технический совет. – Он умеет врать. Говорит, что он твой друг. А потом съедает твою душу и даже не оставляет чаевых. Меня Катя зовут.

– Илья.

– Илья, – она медленно повторила его имя, словно пробуя на вкус. – Красиво. Как святой. Только взгляд у тебя не святой. Пустой. Будто у тебя внутри все файлы стерли, а корзину почистили.

Ее метафора была настолько точной, что Илья невольно улыбнулся. Впервые за несколько недель. Настоящей, не вымученной улыбкой.

– Что-то вроде того, – признался он.

– Значит, тебе к нам, – Катя взяла его за локоть. Ее пальцы были холодными и сильными. – Пойдем, познакомлю с нашими потертыми файлами.

Она повела его в самый темный угол зала, где на старом, облезлом диване расположилась небольшая компания. Они говорили вполголоса, передавая по кругу самокрутку, от которой тянулся сладковатый, пряный дым.

– Народ, это Илья, – бросила Катя. – Он новенький. Угостите человека.

Никто не стал задавать лишних вопросов. Кто он, откуда, чем занимается. Это было неважно. Парень с выбритыми висками и татуировкой на шее молча протянул ему самокрутку. Илья затянулся. Дым был густым, тяжелым, с привкусом трав и чего-то еще. Голова слегка закружилась, но тишина внутри не нарушилась. Наоборот, она стала еще глубже, бархатнее.

– А это, – Катя кивнула на человека, сидевшего чуть в стороне от всех, с ноутбуком на коленях, – наш главный инженер по расширению сознания. Стас.

Стас оторвал взгляд от экрана. Ему было около тридцати. Очки в тонкой оправе, аккуратная бородка, дорогая толстовка известного бренда. Он выглядел здесь чужеродно, как профессор, случайно зашедший на панк-концерт. Но его глаза были такими же, как у всех остальных – отстраненными, смотрящими куда-то вглубь.

– Еще один адепт химического просветления? – спросил он ровным, лишенным эмоций голосом. Он не смотрел на Илью, он его сканировал. – Мефедрон, я полагаю? Классика для начинающих. Дешевый дофаминовый кредит с высокими процентами.

– Не будь занудой, Стас, – одернула его Катя. – Человек отдыхает.

– Я не зануда. Я реалист, – Стас закрыл ноутбук. – Отдых – это иллюзия. Есть только работа и оптимизация. Мефедрон – это как старый процессор Celeron. Вроде работает, но греется и быстро устаревает. Если уж вскрывать системный блок, то ставить нужно топовое железо.

Он полез во внутренний карман и достал маленький блистер с разноцветными капсулами.

– Ноотропы? – предположил Илья, узнав некоторые упаковки.

– Это для детского сада, – фыркнул Стас. – Это коктейль. Моя собственная сборка. Фенибут для спокойствия, модафинил для концентрации, немного микродозинга псилоцибина для креативности и щепотка 2C-B, чтобы цвета были ярче. Это не для кайфа. Это для продуктивности. Биохакинг в чистом виде. Апгрейд для криво написанного биологического кода. Хочешь разогнать свой процессор?

Он протянул Илье синюю капсулу. Илья колебался всего секунду. Страха не было. Было только любопытство. Он принял капсулу, запил водой из бутылки, которую все еще держал в руке. Стас одобрительно хмыкнул.

– Добро пожаловать в клуб 2.0.

Он снова открыл ноутбук, и на его лице отразились бегущие строки кода.

Илья остался с ними. Он сидел на диване, слушал обрывки их разговоров. Они говорили о музыке, о коде, о философии трансгуманизма, о новых веществах, которые можно заказать в сети. Их мир был странным гибридом андеграундной тусовки и силиконовой долины. Они были потерянным поколением, которое пыталось найти смысл не в идеях, а в нейрохимии. И Илья впервые за долгие годы почувствовал себя не просто принятым. Он почувствовал себя понятым.

Ему не нужно было объяснять, что такое внутренний шум. Стас назвал бы это «засоренным кэшем». Катя – «плохим миксом». Они все искали одного и того же – способа перезагрузить систему. И каждый находил свой.

Ночь перетекала в другую фазу. Синяя капсула Стаса начала действовать. Мир не поплыл, как от алкоголя. Наоборот, он стал сверхчетким, гиперреальным. Илья видел пылинки, танцующие в лучах проектора. Он слышал каждый отдельный звук в сложном музыкальном полотне Кати. Цвета на стенах стали глубже, они пульсировали, дышали. Он чувствовал, как синапсы в его мозгу выстраивают новые, неожиданные связи. В голове вспыхивали идеи для логотипов, интерфейсов, целых визуальных концепций. Они были яркими, гениальными. Он был уверен, что сможет их запомнить. Завтра. Завтра он сядет за работу и создаст шедевр.

Они покинули «Точку», когда на улице уже начало светать. Ночь не закончилась. Она просто сменила локацию. Компания загрузилась в такси и поехала на чью-то квартиру – такую же безликую коробку в таком же спальном районе, как у Ильи. Там музыка стала тише, разговоры – интимнее. Кто-то рассыпал на зеркале новые дорожки. Илья, не задумываясь, принял предложение. Он был частью этого потока, частью этого коллективного организма. Отказываться было бы противоестественно.

Он говорил. Он сам удивлялся тому, как легко ему это дается. Он рассказывал Кате о дизайне, о теории цвета, о золотом сечении. Она слушала, затаив дыхание, и в ее черных глазах он видел не пустоту, а живой интерес. Он спорил со Стасом о будущем искусственного интеллекта. Он смеялся шуткам парня с татуировкой. Он был остроумным. Он был интересным. Он был живым.

Эта иллюзия была настолько реальной, что он поверил в нее всем своим существом. Он нашел своих. Он нашел место, где его «баги» не были недостатком, а особенностью. Где его отчужденность принимали за глубину. Где тишина, которую он так долго искал, оказалась общей валютой, универсальным языком.

Он не помнил, как оказался дома. Кажется, его привезло такси, которое вызвала Катя. Он вошел в свою квартиру, и она показалась ему чужой. Слишком тихой. Слишком пустой. Эхо ночных разговоров и музыки все еще звучало в его ушах. За окном занимался бледный, акварельный рассвет. Серый, как обычно. Но Илье он казался полным надежд.

Он подошел к рабочему столу. Монитор был выключен, но он знал, что там, в его памяти, все еще открыт пустой файл «Aeterna». Он посмотрел на него без страха и отвращения. С легким снисхождением. Это была проблема из другой, прошлой жизни. Жизни, в которой он был один. Теперь он не один.