Остерегайся своих желаний

Подойдя ближе, Иван Петрович поздоровался и обратил внимание на то, что рука незнакомца держащая красивую чёрную трость с никелированной ручкой в виде орлиной головы была очень уж загорелой, почти коричневой. Другая рука была спрятана в карман плаща. «Вроде рано ещё загореть-то? – пронеслось в голове». Лицо с профессорской бородкой и усами не отличалось по цвету от руки. «Похоже, что это преподаватель из местного университета, может, в сад идёт? – подумал Дикий. – Многие же наши городские преподаватели имеют в садах участки. А загореть успел, видно на юге побывал, там лето уж в полном разгаре».

–– Поработать идёте? – спросил «академик», ответив на приветствие. – А я вот решил прогуляться пока погода добрая.

Незнакомец поднял лицо на стоящего перед ним Ивана Петровича и доброжелательно улыбнулся. Инженеру показалось странным, что загорелое лицо у человека больше чем на тридцать лет не тянет, уж очень молодо выглядит. Но больше всего поразили глаза: они были редкого и очень интенсивно-синего цвета; мало того, они смотрели на Ивана Петровича до пронзительности пытливо, изучающе. Взор незнакомца проникал внутрь, выворачивал душу, прощупывал её. У инженера промелькнула дикая мысль, что незнакомец присматривается к нему, прикидывает в уме: подойдёт ли он для какого-то дела.

–– Мне много лет, молодой человек! – угадал мысли Дикого незнакомец. – И на юге я не был. Да Вы присаживайтесь!

Иван Петрович против своей воли присел на соседний, местами обросший мохом валун, а что сказать не знал. Сидел, собираясь с мыслями. Из леса напротив дороги, вдруг, раздалась звонкое цвирканье зинзивера, ему из глубины леса протренькал в ответ соперник. Незнакомец, глядя на опушку леса, медленно произнёс:

–– У тебя, молодой человек, душа болит, страдает! Ты потерял половину своего Я! Это Я состоит из плюса и минуса – вот плюс у тебя и исчез. Но это дело поправимое.

Иван Петрович от этих слов растерялся, но всё же уловил и смысл сказанного, и, что незнакомец обратился к нему на ты, как к очень хорошему знакомому. «Академик» же, при этом, повернул к нему голову и опять пронзил инженера своими притягательным, могучим взором. Его удивительные глаза были наполнены какой-то странной космической энергией. Дикому показалось, что незнакомец своим необычным взглядом проник к нему в грудь и как-то мягко, ласково погладил ему сердце. Инженеру стало тепло и легко на душе. Отвернув голову, «академик» уставился на опушку леса и тихо, ни к кому не обращаясь, произнёс:

–– Июнь начинается и с сегодняшнего дня синусоида вселенской волны начала свой неумолимый рост. Её динамика закончится через полгода, но, может, и раньше, надо делать сложные расчёты. Но, если сюда включить человеческие переживания, столкновение характеров, то и вообще ничего толком не рассчитаешь. Вы уж извините меня, Иван Петрович, что задержал. Идите, Вы же на Чёрную речку спешите. Счастливого пути…

Инженер послушно встал с валуна и автоматически зашагал по дороге в направлении поля к развилке. «Академик» же пробормотал ему вслед:

–– Душа у тебя мечется, ты сам себя запрограммировал…

В голове у Ивана Петровича засела мысль: «Откуда он знает моё имя, я его в первый раз вижу? А ещё знает, куда иду. Чудны дела твои, Господи!»

Прошагав метров десять, Иван Петрович обернулся: незнакомца на камне не было. Вместо него на валуне сидела серенькая трясогузка и, покачивая чёрным хвостиком, весело поглядывала на инженера бусинками глаз. Дикому даже показалось, что птичка заговорщицки ему подмигнула. Вспорхнув, она низко полетела над дорогой и скрылась за поворотом. Иван Петрович почему-то машинально посмотрел на свои часы, стрелка застыла на отметке ровно десять.

Инженер, со словами странного «академика» в голове, приблизился к развилке и пошёл дальше, прямо по дороге на Чёрную речку. Отметил про себя, что ничего не произошло, никакого плутания по лесным дорогам, а чего спрашивается, идёт – зачем ему этот садовый кооператив, хотя у Вальтера на участке он был и не раз? Подумал, что уж ладно, дойдёт до сада, а потом повернёт обратно к себе на участок. Вальтеру надо будет сказать, чтобы не дурил голову себе и людям, а то и в самом деле пошлют к психиатру или…, в Катманду.

Задумавшись, Иван Петрович всё шагал и шагал по утоптанной садоводами дороге, пока не поймал себя на мысли что по времени так уж что-то долго идёт. Да и поле давно должно закончиться, а оно почему-то только расширялось, увеличивалось, и дорога продолжала оставаться пустынной. Мало того, так она изменилась: была просто вытоптанная садоводами полоса земли шириной в метр, может чуть больше, а теперь она стала шире и на ней появились следы от тележных колёс. Хотя летом в садах многие живут, уединившись от городского шума и суеты, а потому кое-кто из фермеров возит для садоводов молоко на лошадке. Но вот ведь и само поле незнакомо, на нём кое-где, почему-то, росли огромные сосны и редкие развесистые берёзы, а раньше их не было. Иван Петрович привычно глянул на часы – они стояли. Судя по жаркому солнцу в чистом синем небе сейчас где-то около двенадцати, значит, он находится здесь, на дороге, в пустынном поле, около двух часов, но ведь по ощущению времени, он прошёл меньше пятнадцати минут. Хорошо хоть дорога не выглядит заброшенной.

Инженер остановился, в растерянности медленно осмотрелся, в голову осторожно закрались мысли: «Вот ведь Вальтер оказался прав, а я сомневался. Ага, воздух, изменился состав воздуха, он стал каким-то первозданно чистым, никогда таким не дышал. Похоже, в нём отсутствуют углеводородные отработки, присущие воздуху моего времени». Иван Петрович озадаченно вскинул руку по привычке почесать голову, но вместо редкой щетины на лысине нащупал густые волосы. Ладонь его сползла с головы и нащупала мягкую бородку с небольшими усиками. Он в молодости отпускал как-то точно такую. Инженер оцепенел от страшной догадки, прошептал: «Вот попал! Аномальная зона что ли? Вальтер-то, видать, ещё легко отделался, бродя по каким-то там дорогам. Получается, что я, как-то совершенно незаметно, вошёл в легендарный пространственно-временной портал. Об этих порталах сейчас так много пишут, но на каком же участке дороги это произошло?».

Иван Петрович, словно жук на палочке, завертелся на месте, не зная, что делать, куда двигаться. В голове возникли мысли о параллельных мирах, вселенских волнах, порождающих сдвиг в пространстве и времени, возможно, в сознании. Хотя, если это параллельный мир и организм по прихоти Вселенского Разума значительно помолодел, то почему полностью сохранилась память, жизненный опыт и полученные знания, соответствующие прожитым шестидесяти годам? Вот ведь теоретически известно, что в параллельном мире физические законы могут не совпадать с физикой родного мира, а то и вовсе быть другими. Чушь какая-то.

Где-то в желудке зародилось щемящее чувство страха, и оно росло, заполняя инженера целиком. Он понимал, что поддаваться панике нельзя, иначе конец. Что же делать? Иван Петрович с сумбуром в голове пошёл в обратную сторону, прошагал метров двести, но ничего не изменилось. Он остановился, захотелось взвыть по-волчьи, его начала бить крупная дрожь. Ноги сами собой подогнулись и Дикий безвольно опустился на землю, прямо на, измочаленную лошадиными копытами, короткую дорожную траву.

Отчаянье охватило его, как тогда, давно ещё, в лесу, когда он был мальчишкой и, отстав от матери, заблудился. Его тогда довольно быстро нашли, а вот сейчас он, с высоты своего возраста и образования, точно знал и понимал, что искать его никто не будет, потому что он в совершенно другом мире, в другом пространстве, в ином времени. Инженер безнадёжно опустил голову и увидел, как рыжий муравей деловито тащит куда-то травинку, а за ним – другой. Такая, казалось бы, крохотная жизнь, что-то делает, работает. Это взбодрило инженера, в мозгу возник настойчивый приказ о какой-либо деятельности. Даже дрожь унялась, он, резко поднялся и, развернувшись, опять двинулся в прежнем, первоначальном направлении, решив, что всё равно куда-нибудь да придёт, а тогда и видно будет, как поступить, и что делать. Коли дорога наезженная, значит, есть люди, а это, какая бы не была, а всё жизнь…

Ивану Петровичу недолго пришлось бесцельно тащиться по жаркой и незнакомой дороге. Где-то вдалеке за спиной послышался глухой конский топот, и он усиливался, становился отчётливее. Инженер обернулся на этот звук и в изумлении увидел, не поверив своим глазам, что к нему приближается… всадник… в кольчуге, в кожаной юбке, в жёлтых сапогах, на голове поблескивал стальной шелом, с пояса свисал меч. Одна за другой проносились мысли: «Что за наваждение? Сказка из детства, былина? Что это – миф или реальность? Но ведь это же не сон. Что же теперь будет-то со мной? В плен, что ли возьмёт этот былинный витязь, или прикончит сразу? – лихорадочно думал Иван Петрович». Всадник, подъехав, остановил коня, и, как-то добродушно, спросил на вполне понятном русском языке:

–– Ты чего тута пытаешь, мил человече? По дорогам в одиночку не ходют, понеже ты без зброя. Обидеть могут лихие люди. Видать смелый ты парень.

–– Но ты же тоже один? – машинально ответил Иван Петрович.

В его душу как-то мягко вошёл покой. До него, наконец, дошло, что он в силу сложившихся странных обстоятельств, оказался среди русских людей, только в ином времени, пожалуй, даже в том, в которое имел желание попасть, и, о котором он накануне говорил Вальтеру. Да лучше бы не говорил, слова иногда создают реальность почему-то, и это тоже парадокс какой-то неземной, вселенской физики, неосвоенной человечеством. Между тем строгость с лица всадника сползла, он весело рассмеялся, сказал просто, но веско:

–– Я друго дело, вьюнош! Кому охота испробовать остроту моего меча на своей нечестивой вые? Яко имя-то твое, назовись, кто ты?

–– Иван Дикий я! – ответил инженер.

–– Что-о?! – удивился всадник и быстро спрыгнул с коня. – А я Илья Дикой! Похоже мы с тобой родня, одного кореню. Давай-ка, брат, знаться будем. Откуль топаешь, куды идоша? Аще что я помогу, понеже мы родственники. Давай-ка устроим короткий уртон, воды глотнём, поснидаем, поведаешь о себе, да и коню моему, Орлику, передых нужон. Вон пошли к той сосне.

Глава 3. ПОДОПЕЧНЫЕ ПЕРУНА, СВАРОГА И ВЕЛЕСА

Новый знакомый был ростом на голову выше Дикого, шире в плечах, на вид ему можно было дать лет тридцать пять, может, сорок. Он решительно, по-хозяйски, разнуздал лошадь, снял с седла дорожный мешок и зашагал в сторону ближайшего дерева. Конь сразу принялся щипать сочный осот, а Дикому ничего не оставалось, как двинуться вслед за богатырём.

Возле дерева Илья отстегнул с широкого, в ладонь, кожаного пояса свой меч, приставил его к стволу, уселся, подогнув одну ногу под себя, с головы снял шелом, положил рядом. При этом Иван Петрович обратил внимание на то, что по ободу шелома тянулась цепь рунических знаков из золота, а свисающие на кольцах бармицы были украшены золотым орнаментом. «Не простой, видать, воин, – подумал он». Вопросительно взглянув на Дикого, Илья добродушно прогудел:

–– Чего стоишь? Садись! Я ведь, парень, выехал из Боровска ещё затемно, не жрамши, не пимши. Мать-Заря ещё и ланиты-то свои не думала красить. Пять десятков поприщ отмахал, а може и поболе. Ну, а теперя уж победье, вон щит Даждьбога яко высоко полыхает на небушке.

С этими словами новоиспечённый родственник развязал свой дорожный мешок, и первым делом достал оттуда сероватый кусок ткани. Расстелив на примятую траву эту импровизированную скатерть, Илья положил на неё серебряную фляжку, две берестяных кружки, ковригу чёрного хлеба и приличный шмат сала. Иван Петрович тоже присел к дорожному столу и достал из своего рюкзака пластиковую бутылку с водой и бутерброды, завёрнутые в газету.

Илья подозрительно глянул на бутылку и газету, но молча вынул из-за голенища сапога нож, отрезал ровный кусок хлеба от ковриги, положил на него пластину сала и протянул Ивану Петровичу, слегка поклонившись корпусом и головой. Тот взял, пробормотав привычное спасибо и, в свою очередь, развернув газету с бутербродами, предложил:

–– Вот, Илья, угощайся!

Богатырь, отщипнув кусочек хлеба от ковриги, положил его бережно на траву возле дерева ближе к вспучившимся корням, и, встав на колени, поклонился до земли, со словами:

–– Прости владыко Велес, что угощаю тебя яко нищего! В город приеду, угощу яко положено.

Усевшись по-прежнему и отведав бутерброд Ивана, он заметил:

–– Хлеб-от твой, Иване, якой-то хиленький, да и сыр-от худой! Видать, кто такое угощеньице готовил, шибко скуповат. Откуль, ещё раз спрошаю, прибыл-то, и куды идоша?

–– С Урала я! – поспешил с ответом Иван Петрович. – А иду в никуда, просто путешествую, мир хочу повидать!

Пришлось немного приврать, не будешь же говорить, что попал в этот мир случайно. Кроме того, Иван Петрович с удивлением отметил про себя, что разговаривают с ним на древнеславянском языке, который он почему-то отлично понимал и воспринимал, а в свою очередь и он отвечал на языке этого времени точно, или почти точно, привнося в свою речь кой-какие слова, соответствующие речи своего времени.

Илья пытливо посмотрел на Дикого, отложил надкусанный бутерброд, слегка, недоверчиво, качнул головой.

–– Каменный пояс! – заговорил он. – Знаю, сам побывал там, в молоди, лет эдак два десятка назад. Говоришь ты яко-то чудно, не совсем по-нашенски. Егда я был тамо, на Урале твоём, потомки богов тамо проживали, а теперя возят нам оттудова, люди тамошни, земляки твои, чушки железны, да медны, да каменья драгоценны, да много чего. Волхвы говорили, что Урал наша прародина, а ещё наши волхвы поведали, в древних рунах, якобы, вычитали, что в шибко давние времена солнышко наше, щит Даждьбога, проходило свой путь за день вдоль Каменного пояса с восхода до заката, и жара стояла, что в печке, и деревья были другие, и жизнь другая. Токмо, Иване, от наших мест, Урал энтот, далеко ведь, месяц пути, а по твоему виду так не сказал бы, что ты шибко изнурён долгой дорогой, да и закусь твоя давно бы уже засохла. Сказал бы уж сразу, что боги тебя перенесли сюда в одночасье, тако бывает, аще человек знающий, да шибко пожелал.

–– Ну, пусть так, Илья! – смутился Дикий, уловив в словах богатыря истину.

–– Вот, энто друго дело, Иване! – одобрительно проговорил Илья. – Одет ты, брате, тоже яко-то чудно. Летов-то тебе сколь?

–– Шестьдесят второй пошёл! – автоматически ответил Иван Петрович, не подумав, что попал в комическое положение.

–– Ха-ха-ха! – от души рассмеялся богатырь, рассыпав пряди тёмно-рыжих волос по плечам. – Да ты, я гляжу, весельчак! С тобой, брат, в нуне сидеть не будеша! Ишь, якой старой, а на вид тебе тако не боле двадцати я бы дал. Однако очи у тебя Иване, и в сам деле стареньки, но смышлёные, видать умом тебя Сварог не обидел. По очам тако ты и впрямь на шесть десятков лет тянешь, мудрость зело учёного волхва в них вижу. Поведай-ка, брат, мне, без утайки, яко дело разумеешь, чему обучен?

–– Меня металлы обрабатывать учили, Илья! – заговорил Иван Петрович, опасаясь не сказать бы чего лишнего. – Языки кой-какие знаю.

Богатырь в это время приложился к своей фляжке и при последних словах своего гостя поперхнулся. Прокашлявшись и утерев усы ладонью, заговорил:

–– С железом вожгатьси обучен энто шибко хорошо, а яки языки-то толмачишь?

–– Латынь знаю, тюркский, греческий, немного немецкий! – честно сообщил Дикий.

–– О-о-о! – взвыл богатырь. – Да я гляжу, великий Сварог подарок мне содеял от щедрот своих! Ромейский язык мало кто у нас ведает, а по-тюркски я и сам глаголю, да и греческой речи внемлю. Вниз по Итилю буртасы с гузами проживают. Мы с имя то торгуем, то ратоборствуем, энто егда у них ханы из молодых дураков на племенной стол влезут, власть в свои жадны руки приберут. Энтими молоденькими ханами кровушка управляет, играет, охота им поразбойничать, соседей, нас, стало быть, пограбить. Ну, мы им по сусалам, они и остепеняются, даже воинов своих в нашу дружину дают. Ты вот что, Иване, айда ко мне, брат! Коли ты языкам обучен, тако само дело тебе у нас быти, у вятичей.

–– Да я не против! – мигом согласился Иван Петрович, скрывая радость, понимая, что ему явно повезло; как-то быстро осознал инженер, что вот он и определился, устроился как-то сразу в этом мире, и не придётся ему где-то блуждать, как-то приспосабливаться, да и защита обеспечена.

–– Всё, парень, при мне будешь! – решительно заявил Илья. – Корм тебе дам, коня доброго справлю, упряжь красну получишь, само собой зброй крепкий, бронь надёжну. Великому князю моему, Мирославу, такой толмач, яко ты, зело нужон. А ну, реки чего ни то по-ромейски! Спытать хочу!

–– Хомо сум эт нихиль хумани…, – поспешно затараторил Дикий, первое, что пришло ему на ум по латыни.

–– Всё, всё! – воскликнул Илья. – Верю, верю, вьюнош!

Он бодро вскочил с места и принялся истово кланяться солнцу, которое яростно светило и грело с высоты небес, приговаривая:

–– Слава ти, Даждьбог и Перун, покровитель ратников, и ты великий Сварог, что подсунули мне вы энтого вьюношка на пути моём, да ещё родственника! Ой, яко вовремя-то!

Где-то на дороге глухо застучали колёса телеги. Вот показалась одноконная повозка, которой управлял какой-то мужчина, сплошь заросший бородой и лохматой гривой. Одет он был в длинную льняную рубаху до колен, подпоясан простой верёвкой, на ногах кожаные постолы. Возчик резко затормозил, спрыгивая с телеги. Иван Петрович сразу догадался, что в эти времена, куда он по чьей-то воле попал, проехать мимо – это оказать неуважение к уртону с людьми, тем более, что один из них явно походил на государственного, военного человека. Кроме того, всегда можно было узнать какие-то свежие новости. Мужик быстро подошёл, отвесил глубокий поклон, пробормотав:

–– Мир вам, добры люди! А особливо тебе, батюшко Илья Дикой! Здоровья вам на четыре стороны!

Богатырь степенно наклонил голову и, кивнув на место возле Ивана Петровича, густым басом прогудел:

–– Садись, Тихон, да отведай нашего хлебушка, выпей воды ключевой!

Отказываться ни в коем случае нельзя, богов обидишь, а тогда жди неурожая, да много каких неприятностей в жизни. Потому этот Тихон, хоть и вовсе не выглядел голодным, без всяких там отнекиваний, присел к полевому столу:

–– Благодарствуй, батюшко Илья, за угощеньице! – с поклоном ответил он, получив от богатыря кусок хлеба с салом и берестяную кружку с водой.

Все принялись жевать скудную пищу. Иван Петрович отметил про себя, что сало обычное, в меру солёное, с чесноком, а вот хлеб, хоть и ржаной, но вкусный, мягкий, ноздреватый, с ароматом каких-то трав. Инженер съел свой кусок с аппетитом, взял свою пластиковую бутылку запить, пластик при этом захрустел, защёлкал. Тихон выпучил глаза, глядя на странную бутылку, Илья тоже со вниманием посмотрел на неё:

–– Ишь ты! – обронил он. – Не ломается стекло-то, хоша и тонко. – А мы вон ромейские кубки бережём, боимся уронить, шибко уж хрупки, хоша и толсты, зелёны, да тяжёлы.

–– А что ей сделается! – заметил Дикий и стукнул закрытой пластиковой полторашкой по сосне. Та издала привычный для Ивана Петровича хруст, вода в ней булькнула, а Тихон боязливо отпрянул, посчитав, что уж сейчас-то точно бутылка разобьётся, и вода из неё хлестанёт в разные стороны.

–– Сами делаете, таки надёжны посудинки, аль вам греки их привозют? – с улыбкой поинтересовался Илья.

–– Сами делаем! – удовлетворённо произнёс Дикий.

–– Молодцы! – одобрительно выразился Илья. – Вельми тонка и искусна работа! Дай-ка пощупаю!

Осторожно приняв и слегка помяв хрустящую полторашку с водой, Илья поставил её на место:

–– А яко там, на Урале, поживают ваши соседи башкирцы, Иване? Хлебушек-от сеют? – сменил тему разговора Илья.

–– Хорошо живут, Илья! – не удивился вопросу Дикий, но пришлось подыграть, не будешь же говорить о развитом машиностроении и добыче нефти с переработкой. – И пшеницу сеют, и овечек с конями пасут, на кураях играют, чай с мёдом пьют. Чай им китайские купцы привозят.

–– Дорогой ведь! – поднял брови Илья. – Знаю, приходилось пробовать.

–– Ничего! – ответил Дикий. – Конями рассчитываются, мёдом.

–– Я ведь почему о башкирцах интерес поимел, Иване? – заговорил Илья. – Мы у них энтих коней тоже берём. Вот и теперя ждём большой табун от них в двадцать косяков. Серебром придётся платить, но зато кони любо-дорого глянуть.

–– Две тысячи голов!? – недоверчиво произнёс Иван Петрович. – Куда вам столько?

–– Это малость, Иване! – спокойно произнёс Илья. – У нас и своих жеребят хватает, но и новы кони-степняки, не помешают, да и приплод от них нужон. Вот, Тихон, – обратился он к мужику, – то мой брательник с Каменного поясу! Кличут его Иван и тоже Дикой. Чуешь, род наш, корень родовой далёко протянулси, ажник с Уралу. Ты откуль едешь-то?

–– Тако, – заговорил мужик, – с поля своего еду, батюшко! Вон тамо, за лесочком берёзовым. У меня тамо овсы посеяны, да клин ржи, да клин гречки. Всходы смотрел, огорожу поправлял. Медведей тута нету, овсы обсасывать некому, а лосей мои сыны по осени ещё разогнали, да поселили в энтих местах выводок лисят. Они всех зайцев тута переловили, да поразогнали, тако что, мои поля скотинка лесная не тревожит, слава Велесу.

–– А яко ж твои сыновья, скотину лесную разгоняя, гнева Велесова не убоялись, да и от Деваны разрешенье нужно? – насмешливо спросил Илья.

–– Тако жертву же они Велесу, первым делом принесли, батюшко! – разъяснил Тихон. – Лося-быка завалили, да тут же на костре и сожгли, сыну великого Сварога Огню предали, но во имя Велесово. А и Девану мёдом угощали, на пне берёзовом лепёшку хлебну оставили, сверху пчёлкину добычу намазали. Знамо дело, ей сладкое зело любо…

–– Ну, ладно, Тихон! – строго заговорил Илья. – Ты ведь в Чудов едешь?

–– А тута все дороги ведут в Чудов! – ответил тот.

–– Все, да видать не все! Брательник вон заблудился с Уралу добираясь.

–– Неужто с Каменного поясу!? – воскликнул, удивившись, Тихон. – Да тута до городу всего-то три поприща осталось!

–– Ну, он-то по первости! Откуль ему ведать?

–– Да-а! А обувка-то на нём уж зело красна, да нова. – Мужик кивнул головой на кроссовки Ивана Петровича. – Аще издалёка идёт, тако уж сносил бы до дыр. В этакой обувке токмо по праздникам великим выходить, да и то токмо на крылечко, покрасоваться малость пред девками.

–– Тако мир не без добрых людей, Тихон! – сказал, улыбнувшись, Илья, и заговорщицки подмигнул Дикому. – Подвозили по дороге. Ты вота что, коли домой едешь, тако свези моего родственника до подворья старосты Силантия Вербы, глядишь обувка-то его и не сшоркаетси по нашим дорогам. Я тамо поперёд тебя буду. На Орлике-то своём быстро доскачу. Князь ваш, Северин Печка, здоров ли?

–– А чего ему подеетси! С конями общинными всё вожгаетси! – проворчал Тихон. – У него их ажник пять десятков, энто строевых, а ещё молодняк, да кобылы жерёбые. Без помощников, без челяди, да сыновей, тако замаялси бы князюшко наш.

–– А старая бабка Веда яко поживает? – допрашивал Илья.

–– Ха! – развеселился Тихон. – Старину всё блюдёт, обычаи древни! Намедни запретила Таньке, дочери Ивана Хмеля, замужество с выбранным женихом, молодым Вольгом Колодой. Якобы энта Танька порченная, детя от неё либо вовсе не дождёшьси, либо урод якой ни то получитси. Сам ведь ведаешь, батюшко Илья, бабка Веда мать всех матерей в нашем городу, её слово – закон. Даже волхв дядя Боко к ней не подходит…, то ли просто тако боитси, то ли сила яка-то божеска от старухи исходит. Она яко глянет на кого неугодного своими огневыми очами, тако хоша провались на энтом месте. Одно слово – ведьма та ишо…

*****

Закончив простенький обед, Илья, быстро собравшись, ускакал, а Иван Петрович с Тихоном, не спеша, поехали на телеге вслед. Большинство людей быстро адаптируются к изменившимся условиям – вот и инженер Дикий полулёжа на мягкой траве в тряской телеге, размышлял о том, как он будет устраиваться в этом мире. Быть военным, несмотря на помолодевшее тело, он, пожалуй, не сможет. Понимал, что воин в этом времени сродни хорошо тренированному спортсмену в чемпионском звании, когда силу и ловкость начинают тренировать с раннего детства. О занятии сельским хозяйством вообще говорить не приходится, хотя нужда заставит. Но всё же новоиспечённый родственник Илья уже определил ему место в этом обществе, о котором он всё же кое-что знал заранее. Все эти люди и народы находились сейчас в переходном времени, на довольно расплывчатой границе между античностью и ранним средневековьем.

–– Слухай, Иване! – послышался голос Тихона. – Сам-то я в ваших краях не удосужился побывать, а люди сказывают якобы тамо, у вас, на Урале, окромя наших славян много других народов проживает?

Бросив вожжи, Тихон с любопытством ребёнка повернулся к Дикому всем корпусом. Лошадь и без понукания спокойно двигалась размеренным шагом по единственной дороге, видимо хорошо знала куда. Тихон же продолжал любопытствовать: