Конец света был вчера

Анастасия Тихова

Конец света был вчера

Пролог

В детстве Оля часто спрашивала папу, почему умер дедушка. Владимир Юрьевич приносил внучке петушки на палочке, сажал себе на колени и гладил по голове. Спрашивал, что нового произошло, и девочка рассказывала, как играла с друзьями во дворе в детектива. Она навсегда запомнила его веселую, чуть лукавую улыбку и громкий смех. Так было до тех пор, пока родители Оли не развелись…

Детская память обычно сглаживает болезненные моменты, но Оля навсегда запомнила, как в один день папа зашел за мамой, и они – оба в черном – ушли, оставив дочку с няней.

В голове не укладывалось, почему жизнерадостный дедушка, высокий, большой и сильный, словно медведь из сказки, мог просто умереть. Как это возможно?..

После развода девочка осталась жить с мамой, и папа приходил к ним в гости каждую неделю. Маленькая Оля часто расспрашивала его о дедушке, но на ее вопросы отец каждый раз отвечал по-разному:

– Понимаешь, он был большим человеком, возглавлял свой бизнес. Трудно руководить таким делом. Однажды из-за переживаний он сильно заболел, и его с нами не стало…

Потом папа обычно рассказывал про достижения дедушки, про яхту «Мацесту», которая строилась под его руководством и участвовала в международной гонке. Говорил, что было бы здорово ее восстановить…

Но когда во время следующей их встречи Оля снова спрашивала папу о дедушке, он отвечал несколько иначе:

– Твой дедушка был вторым человеком после мэра города. Поэтому у него были и сторонники, и завистники.

– То есть дедушку убили завистники? – девочка смотрела на папу широко раскрытыми, испуганными глазами.

– Нет, ты что! – голос папы дрогнул. – Я же говорил – у него случился инфаркт.

– А что такое «инфаркт»?

– Это когда сердце человека перестает биться.

А потом папа менял тему разговора и предлагал почитать сказку. Так происходило каждый раз, когда Оля спрашивала его о Владимире Юрьевиче.

Девочке все время казалось, что папа что-то скрывал от нее: смотрел в пол, а не в глаза, как он это обычно делал, говорил очень тихо. Тогда она начала придумывать свои теории и пришла к выводу, что смерть дедушки как-то связана с разводом родителей – все случилось в один год. Может быть, дедушка не пережил разрыва мамы и папы?..

Когда Оле исполнилось 13, она решила, что уже достаточно взрослая, чтобы узнать правду. Глубоко вдохнув, она выпалила:

– Пап, что же на самом деле случилось с дедушкой?

– Ты точно хочешь знать правду? – Евгений Владимирович внимательно заглянул дочке в глаза.

– Да, – ответила она, не отводя взгляд.

– Он повесился, – папа выжидающе посмотрел на дочку, и она увидела, как в его напряженном лице отразилась и боль от пережитого горя, и страх перед тем, как Оля отреагирует на его слова.

Образ деда снова возник в смутном детском воспоминании – он протягивал Оле ярко-красный леденец и улыбался. Девочка молча посмотрела на папу, не веря в услышанное.

– Но почему… он это сделал? Он же был такой… такой… – Оля не выдержала и разрыдалась.

Одинокая слезинка скатилась и с папиной щеки, но он быстро взял себя в руки и прижал дочку к себе.

– Тише, тише, – Евгений гладил Олю по голове точно так же, как когда-то его отец. – Жизнь – это самое ценное, что у нас есть. Помни об этом, пожалуйста.

Вспоминая эту историю, Оля часто думала, что именно загадочная смерть дедушки подтолкнула ее заняться криминальной журналистикой. Ей с детства хотелось разгадывать загадки и добиваться ответов.

Часть I. Дедушка

Глава I. Мандариновое солнце

Вот уже несколько месяцев Оля не могла предложить главному редактору ни одной толковой темы. Каждый раз, когда она заходила в стеклянный кабинет Димы, в котором всегда царила идеальная чистота, а в воздухе витал аромат кофе, Дмитрий Лифанов демонстративно поправлял прямоугольные очки и смотрел прямо перед собой так, что вводил девушку в ступор. Хотя, казалось бы, человека, который общался с убийцами в тюрьмах и видел бледные, отдающие синевой трупы со следами порезов и увечий, уже мало что может испугать. Но нет, есть на свете сила, способная пошатнуть даже Олину стойкость, – это взгляд ее начальника.

– Ну, что на этот раз? – спросил он, когда понял, что самостоятельно из состояния столбняка Оле уже не выйти.

– Есть еще несколько идей, – девушка наконец взяла себя в руки. По-хозяйски села за стол, закинув ногу на ногу. Открыла блокнот с набросками тем и начала читать:

– В Калининграде повысился уровень преступности среди подростков». Я могу съездить туда, взять интервью у ребят в колонии…

– Дальше.

Безразличие Димы задело журналистку, но она продолжила:

– «В одной из московских школ юго-западного округа случилось уже пятое за год самоубийство»…

– Была уже как-то волна самоубийств у школьников, тема исчерпана. И почему опять про подростков? Про взрослых людей что-нибудь есть?

Дима безэмоционально вытянул из упаковки сигарету, поднес к ней зажигалку и закурил. Хотя он прекрасно знал, что Оля не переносит запах табачного дыма, но удержаться все равно не смог. Похоже, дело плохо. У журналистки даже ладони вспотели от волнения…

– «В своем доме при невыясненных обстоятельствах умер 80-летний пенсионер», – предприняла она еще одну попытку.

– При каких таких обстоятельствах? – удивленно вскинул бровь Дима.

– Он жил один в большой квартире в центре Москвы. По предварительной версии, у него случился инфаркт. Врачи нашли его в собственной постели уже мертвым, но обнаружили на шее странный след, как будто от удушья. У него много родственников, они передерутся из-за этой квартиры, потому что завещания старик не оставил.

Оля проговорила это на одном дыхании, почти без пауз, и с надеждой взглянула на Диму. Но он тушил в пепельнице окурок, по-прежнему не показывая никакой заинтересованности.

– Это все? – равнодушно спросил Дима.

– Да.

– В твоих темах нет интриги. Какое кому дело до пенсионеров с инфарктами, подростков в колонии и самоубийц? С ними и так все понятно. Подумай еще, Оль, – подытожил он.

Журналистка уныло поплелась на свое рабочее место. Как всегда в такие моменты, она задумалась: а не сменить ли профессию? Дима часто заставлял ее чувствовать, будто она никто, пустое место, а ее темы никуда не годятся…

Когда Оля устроилась в отдел уголовной хроники самой популярной газеты Москвы, ей казалось, что найти интересную тему для статьи будет проще простого. Но, видимо, современное человечество живет в слишком спокойное время: уровень преступности падает, и в спокойном 2018-м году колонки с расследованиями мало кому нужны.

Рабочее место Оли Тихвинской находилось в большом open space, где ряды длинных столов разделяли высокие перегородки. Они хоть и создавали иллюзию личного пространства, но никак не спасали от постороннего шума – здесь всегда слышался ритмичный стук пальцев по клавиатуре и кликающий звук мышки. Иногда эту какофонию разбавляли телефонные разговоры. Журналисты задавали дежурные вопросы, но произносили их так громко, словно работали в колл-центре, а не в редакции: «Здравствуйте, это газета “Московский вестник”. Мы хотим включить ваш комментарий в нашу новую статью…»

Среди такого гула Оле бывало сложно сосредоточиться, поэтому она выпросила ноутбук вместо стационарного компьютера и периодически уходила с ним в переговорную комнату, если, конечно, какая-то из них оказывалась свободна.

В этот раз Оле повезло. Девушка закрыла за собой стеклянную дверь, устроилась поудобнее, улыбнулась воцарившейся вокруг тишине, открыла ноутбук и погрузилась в заметки, присланные корреспондентами. Нужно было отобрать самые интересные, отредактировать их и загрузить на сайт. Ни одна новость журналистку не зацепила, и мысли девушки устремились к ее предыдущим расследованиям. Последнее было около полугода назад – тогда она работала вместе с полицией и осваивала навыки профайлинга, чтобы выследить серийного убийцу. Ощущение риска опьяняло ее не хуже шампанского. Что-то похожее испытываешь, катаясь на американских горках: внутри как будто все переворачивается, дыхание перехватывает, из горла вырывается неестественно громкий визг, но тебе нравится лететь вниз. А когда вагонетка приезжает к финишу, ты чувствуешь себя на пике эйфории…

Выбрать заметку Оля так и не смогла: ее отвлекло прилетевшее в рабочий чат сообщение:

14:00, пресс-конференция. Новый вирус из Индии. Для аккредитации ставьте +.

Оля сразу же отправила «плюс». Конференция должна начаться через час, идти недалеко – в соседний корпус. Так что даже хватало времени на чашечку капучино.

В редакционном кафе всегда было много людей, потому что именно здесь готовили самый вкусный кофе. Стены были облицованы кирпичом, под потолком висели на длинных проводах большие лампы. Вместо стульев – небольшие красные диванчики, напоминающие американские ресторанчики по типу Беверли Хиллз. На прилавке всегда красовалась аппетитная свежая выпечка и сэндвичи. Каждую пятницу бариста придумывал напиток дня и называл его в стиле какой-нибудь новости, например, «Наводнение в Токио». Старожилы редакции рассказывали, что когда-то давно здесь можно было курить, и все помещение было пропитано запахом сигаретного дыма. Оля, вопреки стереотипам о журналистах, не курила и поэтому радовалась, что правила с тех пор изменились. Справляться со стрессом на работе она научилась другими способами. По совету психолога вела дневник эмоций и ходила на уроки бокса – они здорово помогали справиться с накопившейся злобой, да и во время расследований приемы вроде хука справа не раз спасали журналистке жизнь.

Держа в руках теплый стаканчик капучино с нежной молочной пенкой, девушка огляделась по сторонам в поисках свободного столика. Из дальнего угла ей помахала рукой Мила. Она была корреспондентом отдела культуры, и их дружба началась с первых дней работы в редакции. Хотя обеим было не до конца понятно, как у тонкой театральной натуры получилось сойтись с хладнокровной и расчетливой девушкой-детективом.

Подруга какое-то время работала пиар-менеджером в разных агентствах: уговаривала себя, что на этом можно хорошо заработать, но потом тяга к искусству взяла верх над разумом, и Мила, в хлам рассорившись со своим предыдущим начальством, занялась театральной критикой.

– Пойдешь на конференцию? – спросила Тихвинская.

– Где будут рассуждать о вирусе, которого нет? – Мила брезгливо поморщилась. – Пожалуй, я лучше на пресс-показ спектакля схожу. Бутусова.

– Ааа, ну, если Бутусова…

Заразившись любовью Милы к театру, Оля часто составляла ей компанию. Иногда она могла несколько дней пребывать под впечатлением от того или иного спектакля, но все равно судила о них на уровне любителя. Поэтому творчество Бутусова она не до конца понимала, хотя ее подруга всегда восторгалась его постановками.

– Ну тогда пока, – девушка поднялась с места и приобняла Милу. Времени до пресс-конференции оставалось немного, и девушки тепло улыбнулись друг другу на прощанье.

Олю всегда удивлял этот контраст: часть здания, где располагалась редакция, была недавно отремонтирована и выглядела как престижный современный офис, в то время как корпус, в котором проходили пресс-конференции, почему-то решили сохранить в первозданном советском стиле. Эти массивные блеклые лестницы, плитка на полу и серые стены всегда наводили на нее тоску. Миновав несколько лестничных пролетов и оказавшись в нужном месте, девушка вошла в небольшой зал. Для журналистов уже были расставлены стулья, операторы настраивали камеры. В зале Тихвинская сразу приметила нескольких человек из редакции и заняла свободный стул рядом с ними. Позади корреспондентов уже пристроился фотограф, и в полной тишине было слышно, как щелкает его фотоаппарат.

Спикеры тоже только пришли и рассаживались по своим местам за полукруглым столом. Окинув взглядом ряд постных лиц, Оля остановилась на человеке с именной табличкой «Петр Степанович Клязьмин, вирусолог, доктор медицинских наук, профессор Imperial College London». Его глаза – холодные, серые, сочетавшиеся с серебристой сединой, – уверенно смотрели прямо в камеру. Лацкан его темно-синего пиджака украшала золотистая брошь в виде какого-то насекомого – то ли мухи, то ли мотылька.

Модератор конференции задала первый вопрос, и спикеры начали отвечать на него по очереди. Все говорили шаблонными фразами, не говоря ничего конкретного. Оля уже заскучала и даже подумывала тихо выйти из зала, когда очередь дошла до Петра Степановича. Он был последним.

– Вирус RID-18 действительно очень опасный, – начал Клязьмин спокойным, монотонным голосом. Что-то заставило журналистку остаться. – Кажется, что Индия, где он зародился, очень далеко, но вирус может быстро преодолевать любые расстояния. Самая большая опасность RID-18 – в скорости распространения. Вирус передается воздушно-капельным путем, а значит, может быстро оказаться в соседних странах. Поэтому для Индии с ее многочисленным населением риски очень высоки, – профессор говорил медленно, расставляя смысловые паузы, словно читал лекцию в университете. – По последней данным Организации объединенных наций, в Индии проживает самая большая мировая диаспора, которая находится за пределами своей страны – 18 миллионов человек. Все являются потенциальными разносчиками вируса…

Олю заинтересовало выступление профессора, и она уже знала, какой вопрос хочет задать. Оставалось только дождаться окончания конференции, когда спикеры становятся более расслабленными.

В этот раз журналистка не изменила своей тактики и подошла к вирусологу, когда почти все разошлись. Начала издалека:

– Спасибо за вашу речь, – Оля тепло улыбнулась и чуть наклонила голову. – Кажется, вы единственный из всех спикеров понимаете полную картину происходящего.

– Рад это слышать.

– Меня зовут Ольга Тихвинская, я корреспондент газеты «Московский вестник». Могу задать вам один вопрос?

– Да, конечно, – ответил Петр Степанович, жестом показывая девушке на освободившийся рядом с ним стул.

– Почему Индия – и другие страны, где живут мигранты из Индии, – до сих пор не закрыла границы? Разве она не должна была сделать это в первую очередь?

– Это скорее вопрос не ко мне, а к политикам… – уклончиво ответил профессор.

– И все же, скажите как вирусолог, – Оля видела, что он пытается увильнуть от ответа, и решила не сдаваться, – чтобы вирус не попал в другие страны, нужно ли нам срочно закрывать границы или вводить ограничения для приезжающих из этой страны?

– А вы так просто не отступитесь, да? – улыбнулся он. – Конечно, надо закрывать. Как я говорил, опасность вируса в том, что он очень быстро распространяется. Если только он выйдет за пределы Индии, то за пару дней заразятся сотни тысяч людей. Тогда проблема будет не в том, что болезнь сложно вылечить, а в том, что на всех не будет хватать медицинских ресурсов. Я ответил на ваш вопрос?

– Да, спасибо.

Профессор пристально вгляделся в лицо девушки, как будто пытался что-то вспомнить.

– Кого-то вы мне очень напоминаете, Оля, – он задумчиво наклонил голову, словно хотел рассмотреть ее с определенного ракурса. – Да, так и есть. Одного моего хорошего друга.

– Правда? И чем же?

– У вас такой же изогнутый, с горбинкой, нос… Как, еще раз, ваша фамилия?

– Тихвинская.

По лицу вирусолога пробежала тень то ли улыбки, то ли удивления.

– Значит, я не ошибся! – воскликнул он. – Я знал вашего дедушку, Владимира Юрьевича, вы на так на него похожи! – Петр Степанович протянул девушке руку в знак знакомства. – Соболезную вашей утрате, но, думаю, он бы вами гордился. Я очень, очень рад нашей встрече!

Оля немного удивилась такой бурной реакции, но тоже попробовала выдавить из себя доброжелательную улыбку.

– Как здорово, что вы его знали. К сожалению, я была совсем маленькой, когда его не стало, поэтому мало что помню.

Петр Степанович глянул на операторов, все еще сматывающих провода и складывающих оборудование в чехлы, мягко тронул девушку за плечо и предложил:

– Пойдемте отсюда в какое-нибудь ближайшее кафе. У вас есть время?

– Да, но…

– Вы должны кое-что узнать о вашем дедушке, – сказал Петр Степанович тихим, будто бы более низким голосом, посмотрев на Олю в упор.

Девушка предложила профессору продолжить разговор в кафе. Они сели за столик в самом дальнем, неприметном углу. Журналистка заказала капучино, а ее спутник – бокал красного вина.

– Так значит, вы были знакомы с моим дедом?

– Да, я был его близким другом. Мы всегда старались… Помогать друг другу, хотя и работали в разных сферах. Я – вирусолог, он – бизнесмен. Но в какой-то момент он ввязался в страшную аферу, от последствий которой я уже не мог его спасти. Простите мне бестактный вопрос, но – вы знаете, как он умер?

– Знаю.

Он кивнул, потом наклонился к журналистке почти вплотную и прошептал:

– Раз уж мы встретились, Оля, я должен сказать вам правду. Он умер не своей смертью.

– Его убили?..

– И да, и нет, – Петр Степанович откинулся обратно на спинку стула и продолжил говорить очень быстро, но намного тише – теперь наклоняться приходилось ей, чтобы расслышать его слова. – Из-за кризиса 90-х…Это было жуткое время, не дай Бог, чтобы оно повторилось. У Володи появились тогда большие проблемы с деньгами. Часть его бизнеса, которая была завязана на торговле спортивными товарами, уже не могла опережать китайские компании. Те же кроссовки у них были менее качественными, но зато – очень дешевыми. Люди на это покупались. Володе казалось, что он в тупике. Приходилось брать займы, чтобы хоть как-то удержать бизнес.

Случайно, через каких-то наших общих знакомых, он узнал о медицинской организации, которая тестирует на людях новые вакцины и штаммы вирусов – как его уверяли, вовсе не опасные для жизни. Платили подопытным большие деньги. Положение Володи было настолько отчаянным, что он согласился. Подписал договор о неразглашении медицинской тайны. Я был единственным, кому он об этом рассказал – ни семья, ни его коллеги ничего не знали.

А потом выяснилось, что вирус, которым его заразили, все-таки опасен. Точнее, он бы легко прошел у человека здорового, без других заболеваний. Но у Володи как раз за год до этого обнаружили сахарный диабет. Через какое-то время он понял, что жить ему осталось недолго. Он не хотел ранить родных, не хотел, чтобы они становились при нем сиделками и смотрели, как он долго и мучительно умирает… Вот и вся история.

На глазах Петра Степановича выступили слезы, и он тут же осушил половину бокала.

– А о том, что он, ну… Хочет покончить с собой, он вам тоже перед этим рассказал?

– Нет. Это была только его тайна. Но, так как я знал всю ситуацию, мне нетрудно было догадаться, почему он так поступил… Даже сейчас, спустя столько лет, мне тяжело об этом вспоминать. Мне все время кажется, что я должен был как-то предотвратить это, помочь ему.

– В смерти дедушки нет вашей вины. Я уверена, вы как настоящий друг сделали все, что могли, – успокаивающим голосом сказала Оля.

– Ну что вы… Знаете, есть еще одно странное обстоятельство. Самоубийство Володи не давало мне покоя. Я понимал, что он был в отчаянном положении, но все равно не верил, что он способен на такое… Поэтому через друзей и знакомых я нашел судмедэкспертов, которые проводили посмертную экспертизу, и попросил их сообщить мне результаты. Оказалось, что в крови Володи нашли следы совершенно нового вируса. Как специалист я заинтересовался, запросил штамм и стал изучать его в лаборатории. И знаете, что я понял много лет спустя? Этот вирус очень похож на тот, который сейчас гуляет по Индии.

Петр Степанович выжидающе посмотрел на журналистку, поигрывая пустым бокалом. По всему телу девушки пробежали мурашки.

– Вы хотите сказать, – спросила она, справившись с волнением, – что Владимира Юрьевича, возможно, отравили?

– Да, вполне могли. У него было много завистников. Я пытался найти разгадку, но так и не нашел. Может, у вас получится? – во взгляде Петра Степановича, до этого холодном и мрачном, засветилась надежда.

– Я всего лишь журналист, а не детектив, – слукавила она.

– Журналистское расследование – очень перспективный жанр, подумайте об этом.

– Предположим, я займусь этим делом. Могу ли я на вас рассчитывать? Задавать еще вопросы?

– В пределах разумного, конечно, – Петр Степанович наконец поставил бокал на стол и скрестил руки на груди.

– Очень хорошо. Если штамм вируса, который нашли у моего деда, похож на наш RID-18, то, получается… новый вирус на самом деле изобретен намного раньше?

Петр Степанович посмотрел на собеседницу настороженно – его серые глаза холодно блеснули…

– У меня нет ответа на этот вопрос. Если бы был – я не стал бы вам всего рассказывать.

Он как-то поспешно попросил счет, рассчитался и ушел. Оля вышла на улицу вслед за профессором, они сухо попрощались. Над февральской Москвой с ее высокими мостами-автострадами и потоками машин садилось солнце. Нежно-оранжевого цвета, как долька свежего мандарина, оно застилало своим вечерним светом подтаявший снег… Оно улыбалось и как будто говорило: кризис закончился. У нее наконец-то появилась тема, которая точно понравится главному редактору. Но самое главное, что это расследование поможет разгадать семейную тайну, мучившую ее с детства.

Глава II. Письмо из прошлого

Слушая рассказ Оли о разговоре с профессором Клязьминым, главный редактор застыл с дымящейся сигаретой в руке и ни разу не затянулся. Это означало высшую степень интереса. Когда девушка закончила, Лифанов еще какое-то время внимательно смотрел на нее, будто ожидая услышать что-то еще.

– Так что… хорошая тема? – спросила журналистка дрогнувшим голосом.

Дима наконец ожил, энергично вскочил со стула и принялся расхаживать по кабинету.

– Ну, Оль, удивила так удивила! Я же знал, что ты можешь!

Девушка вышла из его кабинета с улыбкой до ушей. Но, несмотря на эйфорию от этой маленькой победы, нужно было сосредоточиться. Немного поразмыслив, она направилась в переговорную, уже зная, кому позвонит.

– Оленька, привет, – послышалось после длинных гудков.

– Привет, пап. Удобно говорить?

– Да-да, я как раз обедаю.

– Отлично. Скажи, пожалуйста, знал ли дедушка некоего Петра Степановича Клязьмина?

– Аа, ты про дядю Петяю? Помню его, конечно. Почему ты спрашиваешь?

– Я вчера познакомилась с ним на пресс-конференции, представляешь?

– Вот это тесен мир! Что была за конференция?

– Ну, ты читал, наверное, в новостях про новый вирус?

– Которым всех пугают теперь?

– Да. Вот как раз обсуждали, стоит его бояться или нет.

– Что сказал дядя Петя?

– Что вирус действительно опасный. А еще мы с ним разговорились после конференции, и он узнал меня. То есть понял, что я похожа на дедушку.

– Ого, ничего себе!

– В общем, он натолкнул меня на кое-какие мысли. Помнишь, как я расспрашивала тебя в детстве?..

– Забудешь, конечно. Детектив из тебя уже в том возрасте был хоть куда!

Оля тихонько рассмеялась.

– Пап… А помнишь ли ты что-нибудь странное про этого дядю Петю? Ну, может, он что-то такое говорил или как-то необычно себя вел?

– Не припомню такого.

– Может, было еще что-то, что поможет расследованию?

Женя на мгновение задумался, в трубке повисла тишина.

– Хммм, – задумчиво протянул он. – Вспомнил! Мой папа оставил записку, в которой написал: «Виновные – среди книг». Я долго ломал голову, что же это значит. Потом вспомнил, как папа любил приходить поработать в Ленинку, мог целый день там провести. Я бросился в библиотеку, надеялся обнаружить какую-то зацепку… Так ничего и не нашел.

Попрощавшись с папой, девушка вышла из переговорной и двинулась к выходу.

***

Оля бывала в библиотеке имени Ленина, когда училась на журфаке, и она никогда девушке особо не нравилась. От всего здания – как изнутри, так и снаружи – веяло ветхостью и духом прошлого. Как будто каждый раз, когда в читальном зале прикасаешься к книге, за плечо тебя трогает привидение какого-нибудь профессора или ученого. Жуткое ощущение.

Со студенческих лет у Оли сохранился читательский билет, который все еще был действителен. Одежду и рюкзак девушка сдала в гардероб. Ноутбук, пропуск и телефон пришлось неуклюже таскать в руках – это правило, которое не разрешало носить с собой сумки, Олю раздражало больше всего.

Посетительница поднялась по широкой каменной лестнице на второй этаж, где ее окружили столы с торшерами в советском стиле, невысокие стеллажи с книгами, как новенькими, с блестящими обложками, так и старенькими, с истрепанными корешками, и современные электронные стойки с каталогами. По обе стороны от лестницы находились огромные окна. Их Оля тоже невзлюбила: зимой, стоило только открыть одно из них, всем становилось холодно, и какой-нибудь пожилой академик, одетый в свитер поверх аккуратно выглаженной рубашки, сразу же окно закрывал, а от духоты у Оли начинала болеть голова.