Кооператив «Пегас»

– Что вам нужно? – шепот был ломким, как сухая ветка. – Здесь никого нет. Кооператив закрыт.

– Откройте. Прокуратура, – сказал Суров ровно, без нажима.

Цепочка на двери звякнула. Он вошел.

В офисе было холодно и неуютно. Пахло пылью и застоявшимся страхом. Девушка-секретарша стояла посреди приемной, сжимая в руках какую-то папку, будто это был щит. Она была не просто напугана. Она была на грани. Ее яркий, вызывающий макияж диссонировал с мертвенной бледностью кожи. Руки мелко дрожали.

– Аркадий Петрович… он пропал, – сказала она, прежде чем Суров успел задать вопрос. – Он не отвечает на звонки. Дома его нет. Уже два дня.

– А вы что здесь делаете?

– Я… я пришла забрать свои вещи. Документы. Я увольняюсь. Я не хочу… я не хочу в этом участвовать.

Она была одета в строгое темное платье, которое только подчеркивало хрупкость ее фигуры. В тот, первый раз, Суров едва взглянул на нее, отметив лишь как деталь убогого интерьера. Сейчас он смотрел внимательнее. Она была молода, лет двадцати пяти-шести. И она была ослепительно красива. Не той кукольной, витринной красотой, которой щеголяли подруги «новых русских», а какой-то иной, породистой, тонкой. Правильные черты лица, высокий лоб, светлые волосы, собранные в тугой, элегантный узел. И глаза. Огромные, серые, сейчас полные ужаса. Она была похожа на дорогую орхидею, по ошибке выросшую на помойке.

– Как вас зовут? – спросил он, и его собственный голос показался ему слишком грубым для этого места.

– Елена. Елена Виноградова. Я… я была помощницей Аркадия Петровича.

– Давно работаете?

– Почти год.

Суров прошел в кабинет Вольского. Здесь царил разгром. Ящики стола были выдвинуты и перевернуты, бумаги разбросаны по полу. Сейф стоял открытый и пустой, его массивная дверца была раскурочена, словно консервная банка. Работали не спецы. Работали грубо, зло, с остервенением.

– Это вы сделали? – он обернулся к ней.

Она отрицательно замотала головой, ее зрачки стали еще больше.

– Нет… Я пришла, а здесь уже было так. Они что-то искали. Я уверена, это они. Те, кто ему угрожал.

Суров подошел к ней ближе. От нее едва уловимо пахло чем-то чистым, цветочным, совершенно чуждым этому прокуренному, лживому миру. Запах дождя и жасмина. Он заставил себя сосредоточиться.

– Кто ему угрожал, Елена?

Она вздрогнула оттого, что он назвал ее по имени. Она посмотрела на дверь, потом снова на него. Ее губы дрожали.

– Я не могу… Они меня убьют. Как тех, на катере.

– Меня тоже могут убить. Это не повод молчать. Сейчас молчание опаснее любого слова. Они убрали всех, кто мог что-то знать. Вы последняя.

Его слова ударили по ней. Она пошатнулась, оперлась рукой о стол, чтобы не упасть. Папка выпала из ее рук, и по полу разлетелись листы с таблицами и цифрами. Она смотрела на них, но не видела.

– Он влез… Аркадий Петрович… он был такой жадный и такой трусливый, – ее голос сорвался на шепот. – Он пытался работать на всех сразу. Были те, старые… ну, вы понимаете. А потом появились эти. Другие.

Ее слова были эхом того, что он уже знал. Но слышать их от нее, здесь, было чем-то иным. Картина обретала плоть.

– Кто эти «другие»?

– Я не знаю! – она почти вскрикнула. – Я их не видела. Ни разу. Все общение – через Вольского. Они никогда не звонили сюда. Он сам ездил на встречи. Куда-то за город. Возвращался всегда белый, потный. Говорил, что они страшные люди. Не бандиты. Что-то хуже. Сказал, что у них такая дисциплина… как в армии. И что они никого не боятся. Вообще никого.

Суров смотрел на нее, на ее испуганное, прекрасное лицо, и впервые за долгое время его профессиональный цинизм дал трещину. Он видел перед собой не потенциального свидетеля, не источник информации. Он видел жертву. Такую же пешку, как Шлыков, как те четверо на катере. Только живую. Пока еще живую. Что-то внутри него, какой-то давно заглохший и проржавевший механизм, отвечающий за сочувствие, со скрипом повернулся.

– Зачем вы здесь остались? Почему не сбежали сразу?

– Я ждала, – сказала она тихо. – Я думала, может, вы придете. Вы единственный… кто не выглядит как они. Ни как бандиты, ни как… те. Вы из милиции, да?

– Прокуратура, – поправил он.

– Это ведь почти одно и то же? Вы ищете правду?

Он усмехнулся про себя. Правда. Какое странное, забытое слово. Он уже давно искал не правду, а виновных. Это были разные вещи.

– Я ищу убийц. Рассказывайте все, что знаете. Любая мелочь. Любой обрывок разговора.

Она кивнула. Словно его слова придали ей сил. Она подошла к окну, посмотрела вниз, во двор.

– Он изменился где-то два месяца назад. Аркадий Петрович. Стал нервным, дерганым. Начал пить. А потом… потом он влез в какую-то аферу. Я слышала обрывок разговора по телефону. Он с кем-то ругался. Кричал, что его «кинули», что ему подсунули «куклу» вместо товара. И еще он упомянул фамилию… Кондратенко. Адмирал Кондратенко. Сказал, что старый хрыч решил, что ему все можно.

Суров напрягся. Новая фамилия. Новое направление.

– Кто такой Кондратенко?

– Отставной адмирал. Большая шишка раньше был, командовал чем-то на флоте. А сейчас вроде как на пенсии, но все говорят, что он держит руку на пульсе всего, что связано с военными поставками через порт. У него везде свои люди. Вольский говорил, что он пытался «отжать» у него канал. Хотел возить что-то свое. Запчасти для кораблей, кажется. А на самом деле… кто знает.

Это была первая реальная зацепка за все это время. Конкретное имя. Мотив. Конфликт двух хищников за прибыльный маршрут. Это выглядело логично. Слишком логично. Но это было лучше, чем воевать с тенями.

– Вы знаете, где его найти? Адмирала?

Елена покачала головой.

– Нет. Но… я знаю, где они встречались. Иногда. Есть такой ресторан, «Морской волк», на набережной. Там собираются все бывшие флотские. Аркадий Петрович ходил туда пару раз. Сказал, на «смотрины» к адмиралу.

Внезапно в коридоре за дверью послышались тяжелые шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Медленно, не таясь. Елена замерла, ее лицо превратилось в белую маску. Она схватила Сурова за рукав, ее пальцы были ледяными.

– Это они, – прошептала она. – Они пришли за мной.

Суров вытащил пистолет. Движение было плавным, отработанным до автоматизма. Он отстранил ее, толкнул за массивный стол Вольского, жестом приказав лечь на пол. Сам встал у двери, прижавшись спиной к стене. Шаги приближались. Они остановились прямо у двери. Суров задержал дыхание. Он слышал, как гулко бьется его собственное сердце и как где-то за столом тонко, прерывисто дышит Елена.

Наступила тишина. Секунда, две, десять. Она давила на уши, становилась плотной, осязаемой. Потом шаги возобновились, удаляясь вверх по лестнице, на следующий этаж. Дверь соседней конторы хлопнула.

Суров не опускал пистолет еще с минуту. Он прислушивался к каждому шороху. Потом медленно выдохнул.

– Все в порядке. Это не за нами.

Он убрал оружие. Подошел к столу. Елена сидела на полу, обхватив колени руками. Ее трясло. Он протянул ей руку, чтобы помочь встать. Ее ладонь в его руке была холодной и безвольной, как у ребенка. Она поднялась, но продолжала держаться за его руку, словно боясь, что если отпустит, то упадет.

– Вам нельзя здесь оставаться, – сказал он. – И в городе тоже. Уезжайте. Прямо сейчас. К родственникам, к друзьям. Куда угодно, где вас не будут искать.

Она подняла на него свои огромные, полные слез глаза.

– У меня никого нет. Я здесь одна.

В этот момент что-то в нем окончательно сломалось. Вся его броня, весь цинизм, вся выжженная войной пустота внутри – все это отступило перед простой, беззащитной человеческой бедой. Он видел перед собой не просто женщину. Он видел живую душу, запутавшуюся в грязной, смертельной паутине, и у него, у Сурова, не было ни права, ни сил просто развернуться и уйти.

– Я вам помогу, – слова вырвались сами собой. Он сам не ожидал их от себя. – У меня есть… место. Безопасное. Пересидите там пару дней, пока я не разберусь с этим адмиралом.