Ключ квантового перехода

Ключ квантового перехода

Глава 1. Диссертация о дольменах

Пыль архива пахла временем, которое закончилось. Не благородной пылью фолиантов, а кисловатым запахом бумажного распада, смешанным с ароматом старого паркета и тоски. Арсений Сидоров, аспирант-историк, переводил взгляд с монитора на окно, за которым медленно угасал московский вечер. На экране – трехмерная модель дольмена, разложенная на слои, как труп на столе у патологоанатома. Портал, камера, пробка. Всё учтено, всё описано.

Его диссертация лежала рядом стопкой черновиков. Рабочее название «Погребальные практики мегалитических культур Северного Кавказа: структурно-функциональный анализ». Каждое слово в этом заголовке вызывало у него приступ онемения. «Погребальные» – но где кости? Их находили считанные единицы. «Практики» – какие практики? Молитвы? Жертвоприношения? А может, они просто хранили там картошку? «Структурно-функциональный» – это значит «мы не знаем, зачем, но опишем форму».

В его голове всплыло воспоминание, отозвавшееся легким щекотанием внутри. Черное море, Геленджик. Ему лет семь. Он с родителями, заядлыми туристами, на экскурсии гулял возле одного из таких вот «каменных домиков». Пока взрослые с интересом слушали экскурсовода, ему вдруг захотелось залезть внутрь. И он, одержимый любопытством, пролез сквозь круглое отверстие в середине стены. Отверстие было небольшим – взрослому человеку не пролезть. Внутри было тесно, пахло мокрой глиной и прелью. Он, прижавшись спиной к шершавому холодному камню, затаил дыхание. И тогда сквозь детское волнение он почувствовал что-то необычное. Не то звук, не то вибрацию. Низкий, едва уловимый гул, который исходил не из ушей, а из самой середины груди. И на секунду ему показалось, что камень стал прозрачным, и он видит сквозь него бесконечное поле звезд, а сам он – не мальчик в душной норке, а точка света в этой великой сети. Эффект длился мгновение. Он выскочил на свет, дрожащий и растерянный. «Что случилось?» – спросила мать. «Ничего», – пробормотал он. И правда, ничего. Разум быстро списал все на страх и детскую фантазию.

Он откинулся на спинку стула, и его взгляд упал на закладку в книге Виталия Горашко «Мегалиты: молчание камней». Это была не научная работа, а что-то вроде эзотерического расследования. Закладка была не простой бумажной полоской, а старым, пожелтевшим клочком кальки, на котором чьей-то неуверенной рукой был выведен контур, напоминающий и дольмен, и схематичное дерево с корнями и кроной. Над рисунком – цитата: «Дольмен – это не гробница. Это библиотека. Но книги в ней написаны не чернилами, а вибрациями, и читаются не глазами, и не ушами, а тем, что молчит внутри нас».

– Бред сивой кобылы, – вслух произнес Арсений, но пальцы сами потянулись к шершавой поверхности кальки, и в груди, в том самом месте, откуда когда-то исходил гул, дрогнула струна забытого ощущения.

Дверь в кабинет скрипнула. Вошел его научный руководитель, профессор Игорь Валентинович Ильин, человек, чья борода и живот казались такими же древними и полными тайн, как и изучаемые им артефакты.

– Что, Арс, опять в окно смотришь? Вселенскую тоску прогоняешь? – Ильин развалился в кресле напротив, и оно жалобно застонало.

– Игорь Валентинович, я просто… не вижу смысла. Я описываю форму, а суть ускользает. Как будто я изучаю сотовый телефон по ископаемому пластиковому корпусу, не имея понятия о сигнале, сети, информации.

Ильин усмехнулся, и его глаза, маленькие и очень живые, блеснули под густыми бровями.

– А ты думаешь, наши предки были глупее? Сто тонн песчаника втащить на гору, отшлифовать, подогнать плиты с точностью до миллиметра – и всё ради того, чтобы засунуть туда один-единственный череп? Не кажется ли тебе это архитектурным самоубийством?

– Именно! – оживился Арсений. – Но любая моя попытка выйти за рамки утилитарного объяснения – это, с точки зрения науки, ересь.

– Наука, мой мальчик, – профессор мотнул головой, – это не свод догм. Это метод. Но метод – это сеть, которую мы закидываем в океан, чтобы поймать известную нам рыбу. А что, если в этом океане плавают не только рыбы? Что, если там есть… ну, я не знаю… светящиеся медузы смысла? Их наша сеть не удержит.

Он помолчал, глядя на Арсения изучающе.

– Экспедиция на Кавказ через неделю. Едешь?

«Еду», – чуть не вырвалось у Арсения сразу, с какой-то животной готовностью, удивившей его самого. Тот самый забытый гул в груди отозвался тихим, но настойчивым эхом.

– Обязательная практика, я знаю, – вздохнул он, стараясь скрыть внезапный всплеск странного, почти детского возбуждения.

– Я не об этом. Я о том, что ты здесь, в этой каменной коробке, – он обвел рукой кабинет, – ты свою диссертацию не напишешь. Ты ее похоронишь. А там… – Ильин таинственно понизил голос, хотя вокруг никого не было, – там, между камней, еще витают отголоски. Не фактов, Арсений. Состояний. Мой тебе совет: когда будешь там, найди дольмен, до которого не добрались туристы. Приди к нему. Сядь. И… замолчи. Просто замолчи. Не думай, не анализируй. Позволь камню говорить.

– И что он мне скажет? – съязвил Арсений, но в его голосе уже не было прежней едкости, а лишь смутное любопытство.

– Возможно, ничего. Возможно, всё. – Ильин поднялся с кресла. – Но если ты настоящий историк, ты должен быть готов услышать не только то, что хочешь. Но и то, что должен.

После ухода профессора Арсений еще долго сидел в тишине. Сумерки сгустились, превратив его кабинет в пещеру, освещенную лишь холодным сиянием монитора. Он взял в руки закладку с дурацкой цитатой. «Библиотека… вибрации…»

Что-то щелкнуло. Не в голове, а где-то глубже, в районе солнечного сплетения. Тот самый «интеллектуальный зуд» сменился другим чувством – тихим, настойчивым позывом. Не потребностью узнать, а потребностью познать. И впервые за многие годы он с предельной ясностью вспомнил то самое поле звезд. Не как детский бред, а как неразгаданную подсказку, данную ему почти двадцать лет назад.

Он закрыл файл с диссертацией. Открыл браузер и вбил в поиск: «Биоэнергетика дольменов. Мистический опыт. Отзывы».

На него хлынул поток безумия: рассказы о видениях, исцелениях, общении с духами предков, каналы с Венерой и Плеядами. Он с отвращением закрывал вкладку за вкладкой. Это была не наука. Это был карнавал шарлатанов.

Но посреди этого карнавала, как стойкий оловянный солдатик, стояла простая мысль, брошенная его скептичным, трезвым профессором: «Позволь камню говорить».

Арсений посмотрел на свою диссертацию. Она лежала на столе мертвым грузом, костлявой теорией, лишенной плоти тайны.

«Ладно, – мысленно сказал он дольменам, до которых еще не доехал, и в его обращении появилась новая, личная нота. – Давайте поговорим. На этот раз по-настоящему. Но только, чур, без этого эзотерического бреда. Научно. Структурно-функционально».

Он почти почувствовал, как камни в ответ усмехнулись.

Глава 2. Воздух, который пахнет временем

Самолет из Москвы в Геленджик был похож на сардину, где люди вместо рыб были упакованы в алюминиевую банку, приправленную страхом и надеждой. Арсений, прижавшись лбом к холодному иллюминатору, наблюдал, как серый ковер Подмосковья сменяется ослепительно-белыми шапками облаков. Он чувствовал себя не исследователем, а частицей, вытолкнутой из привычного атома московской жизни в непредсказуемый вакуум. И все это время, как саундтрек к его мыслям, звучал тот самый забытый гул из детства, теперь уже не пугающий, а манящий.

Первое, что ударило его по выходу из трапа – не жара, а запах. Это была густая смесь ароматов хвои, нагретой смолы, морской соли и пыли столетий. После ставшей привычной московской газово-бензиновой смеси этот аромат накрыл его волной ностальгических воспоминаний.

Автобус, везущий их из аэропорта в горы, скрипел и стонал, как старый воин, неохотно возвращающийся на поля былых сражений. За окном плыли декорации, словно нарисованные рукой гениального художника. Яркая зелень, высокие горы, бирюзовое небо.

– Красиво, конечно, – флегматично заметил сосед Арсения, аспирант-археолог Дмитрий, не отрываясь от экрана своего смартфона. – Но интернет тут – говно. 3G еле дышит. Цивилизация кончается.

Арсений промолчал. Ему эта «потеря цивилизации» казалась наоборот, благословением.

Лагерь разбили в предгорье, недалеко от поселка с пафосным названием Возрождение. Несколько палаток, походная кухня, дым костра, въедающийся в одежду, и вездесущий запах жаренной на сале картошки. Вечером, когда солнце спряталось за гребнем хребта, окрасив небо в кроваво-багровые тона, все собрались у костра.

Помимо профессора Ильина, Дмитрия и Арсения, в экспедиции была Вика – студентка-антрополог с ясными, насмешливыми глазами, и двое местных – Сергей, суровый мужчина лет сорока, официально числившийся водителем и охранником, и пожилой человек по имени Мурат, которого все называли «дядей Мурой», гидом и хранителем местных преданий.

Профессор Ильин, попивая чай из железной кружки, начал с инструктажа:

– Завтра начинаем обход известных объектов в радиусе десяти километров. Цель – фотофиксация, проверка сохранности, замеры. Никаких самовольных отлучек. Горы – не московское метро, тут можно запросто…

– Сгинуть без вести, попав в пространственно-временную аномалию, – с невозмутимым видом закончила фразу Вика.

Все повернулись к ней.

– Что? – хмуро спросил Дмитрий.

– Ну, вы же не думаете, что дольмены – это просто каменные ящики? – Вика улыбнулась, ее глаза блестели в огне костра. – Это порталы. Антенны для связи с другими измерениями. Места силы. Местные жители это знают.

Дмитрий фыркнул, наконец оторвавшись от телефона.

– Места силы? Отлично. Давай, приведи мне хоть одно доказательство, которое выдержало бы проверку научным методом. Контролируемый эксперимент, воспроизводимость результатов. Энергетические поля дольменов? Прекрасно. Где данные их измерений калиброванными приборами, а не «ощущениями» каких-нибудь экстрасенсов? Где статистика?

– Не все можно измерить спектрометром, – парировала Вика. – Есть тонкие материи. Энергия, которую регистрирует не прибор, а сам человек, если он достаточно чуток.

– «Тонкие материи» – это не объяснение, а костыль для тех, кому лень искать реальные причины, – Дмитрий отхлебнул чаю. – Вот твои «видения» и «исцеления». Плацебо, Вика, классический эффект плацебо. Человек верит, что камень его исцелит, мозг запускает нужные процессы – вот тебе и результат. А там, где плацебо не срабатывает, на сцену выходит посторонний подбор фактов: запоминаются только «чудесные» случаи, а сотни неудач благополучно забываются. Это когнитивное искажение, а не доказательство работы «антенн».

Дядя Мура, сидевший чуть поодаль и чистивший картошку складным ножом, фыркнул. Все взгляды переметнулись на него.

– Ну? – подзадорил его Ильин. – Мурат, просвети молодежь. Что твои предки говорили про эти камни?

Мурат отложил нож и картошку, вытер руки о штаны. Его лицо, испещренное морщинами, напоминало карту местных троп.

– Предки говорили разное, – его голос был глуховатым и шершавым, как горная дорога. – Одни говорили – дома для карликов-цыгов, которые могли мед варить из солнечного света. Другие – что это могилы великанов-нартов. А моя прабабка, да упокоится ее душа, рассказывала историю про пастуха, который заблудился в тумане у дольмена. Три дня его искали, а когда нашли – он сидел у камня, спокойный, и говорил, что гостил у «каменных дедов». И те ему показали, где волки отару загородили в ущелье. Так он и спас своих овец. Говорил, «деды» с ним не ртами разговаривали, а мысли в голову клали. Картинки. А самые старые… – он помолчал, глядя на огонь, – говорили, что это «места, где земля слушает небо».

– Вот! – торжествующе воскликнула Вика.

– …и где небо иногда отвечает, – неспешно закончил Мурат. – Но не всякому. И не всегда тем, что он хочет услышать. Чаще – тем, что ему нужно. А это, – он многозначительно посмотрел на Арсения, – не одно и то же.

– А на практике, что это значит? – вклинился Дмитрий с явным скепсисом. – Приложился к дольмену ухом и услышал прогноз погоды на завтра?

Мурат снова фыркнул, но на этот раз с оттенком презрения.

– Молодой человек, вы городской. Вы думаете, что слушать – это ушами. Вы как радио, которое само говорит и само же себя слушает. Настоящее слушание – это когда молчишь. Всем. И ртом, и головой, и… – он ткнул себя пальцем в грудь, – вот этим, что вечно суетится. Попробуйте как-нибудь. Только берегитесь.

– Чего беречься? – оживился Дмитрий.

– Правды о себе, – коротко бросил Мурат и снова принялся за картошку, давая понять, что разговор окончен.

Воздух вокруг костра сгустился. Даже циничный Дмитрий на какое-то время притих. Арсений ловил каждое слово. История про пастуха отозвалась в нем чем-то глубинно знакомым. «Места, где земля слушает небо». Эта фраза отозвалась в нем глухим, но мощным ударом, как эхо далекого грома. Это было куда ближе к истине, чем все его «структурно-функциональные анализы».

Профессор Ильин, наблюдавший за этой сценой с легкой улыбкой, подлил масла в огонь:

– А с научной точки зрения, гипотез – десятки. От обсерваторий до акустических резонаторов. Есть, например, любопытная теория, что дольмены установлены в узлах так называемой «кристаллической решетки Земли» и являются стабилизаторами тектонической активности. Что-то вроде иголок акупунктуры для планеты.

– То есть Земля – это живой организм? – съехидничал Дмитрий. – И где доказательства этой «кристаллической решетки»? Есть ее математическая модель? Физические параметры? Или это просто красивая метафора, притянутая за уши к группе случайно расположенных мегалитов? Карта линий Хартмана, хоть и спорная, но хотя бы пыталась быть научной. Ваша «решетка» – это мифология нового времени.

– А почему нет? – парировал Ильин. – Мы же не называем безумцем нейробиолога, изучающего мозг. Но мозг – лишь часть целого. Почему мы не можем изучать планету как целостную, сложноорганизованную систему? Дольмены, пирамиды, менгиры… возможно, это не просто постройки. Возможно, это… интерфейс.

В голове у Арсения что-то щелкнуло. Слово «интерфейс» прозвучало как ключ, подобранный к замку. Оно связывало безумие Вики, мудрость Мурата и холодный расчет науки в одну, пусть и причудливую, но цельную картину. Дмитрий был прав в своей требовательности к доказательствам. Но он, как слепой, отрицал существование цвета только потому, что не мог его пощупать.

Ночью, лежа в палатке и глядя на тень от полотна, колышущуюся от ветра, Арсений не мог уснуть. Он слышал, как Дмитрий посапывает в соседнем спальнике, и шум горного потока где-то внизу. Он думал об интерфейсе. Чтобы был интерфейс, нужен кто-то, кто им пользуется. И нужен кто-то по ту сторону.

«Ладно, – подумал он, обращаясь к темным силуэтам гор за пологом палатки. – Покажите мне ваш интерфейс. Я готов… послушать».

И впервые за долгое время он чувствовал не скуку, а жгучее, почти детское любопытство. Завтра начиналась работа. Но его интересовала не она. Он хотел понять покрытую тайнами суть дольменов.

Глава 3. Камни, которые слышат

Неделя пролетела в ритме полевого метронома: подъем на рассвете, марш-бросок по заранее намеченному маршруту, бесконечные замеры, фотофиксация, зарисовки. Арсений добросовестно исполнял роль аспиранта-робота. Он облазил с группой все «раскрученные» дольмены в окрестностях.

Их имена звучали как список ширпотреба из эзотерического магазина: «Дольмен Благосостояния», «Дольмен Гармонии», «Дольмен Силы». К каждому из них вели протоптанные тропы. В окрестностях дольменов валялись жестяные банки, бумажки, оставленные после туристического пребывания, а каменные поверхности были испещрены циничными или наивными граффити – «Здесь был Вася», «Катя, я тебя люблю», «Gelendjik forever»…

Эти дольмены напоминали Арсению постаревших кинозвезд, вынужденных без конца позировать на потеху толпе. Они давно растеряли свою магию, если она у них вообще была. От них веяло усталостью и скукой.

– Ну что, нашли свои порталы? – подкалывал Дмитрий Вику, с наслаждением разминая затекшую спину у очередного «Дольмена Силы», который выглядел как оплывшая каменная печь.

Вика, не смущаясь, парировала:

– Энергия здесь, конечно, нарушена. Но если знать, как настроиться… Нужно найти нетронутое место. Не заезженное, как эта пластинка.

Профессор Ильин наблюдал за этим с хитрой ухмылкой. Как-то вечером, когда Дмитрий и Вика спорили о методах познания, а Сергей чистил карабин, он подошел к Арсению, разбирающему свои дневники.

– Разочаровался? – тихо спросил профессор.

– Скорее… утвердился в мысли, что мы занимаемся таксидермией, – откровенно ответил Арсений. – Препарируем труп, не понимая, как существо жило.

– Таксидермия – это тоже наука, – усмехнулся Ильин. – Но ты прав. Эти – выгорели. Как батарейки, от которых слишком много требовали. Но сеть, о которой я говорил… возможно еще работает. Нужно просто найти активный узел. Не хочешь попробовать?

– Что вы имеете в виду?

– Завтра у нас плановый выходной. Ребята хотят в поселок, к цивилизации. А мы с тобой, если хочешь, сходим к одному… не очень популярному месту. Дядя Мура намекнул. Говорит, туристы туда не ходят – далеко и тропа сложная.

Искра азарта, которую Арсений похоронил за неделю рутины, снова тлела в груди.

– Я – за.

На следующее утро они вдвоем с профессором двинулись в путь. Ильин, несмотря на свой возраст и живот, оказался на удивление выносливым горцем. Тропа, и правда, быстро закончилась, упираясь в каменистое русло ручья. Пришлось прыгать с валуна на валун, цепляясь за мокрые стволы деревьев.

– Вот что значит «не очень популярное», – отдувался Арсений, чувствуя, как ноют все мышцы.

– Еще Витгенштейн говорил: «Границы моего языка означают границы моего мира», – философски заметил Ильин. – Границы удобства – тоже. Большинство не готово промочить ноги ради непонятной цели.

Шли они долго. Воздух становился гуще, наполняясь ароматами влажного мха, гниющих листьев и чего-то еще, неуловимого – сладковатого и холодного, как запах озона после грозы. Звуки тоже изменились. Они не стали громче, но обрели странную стереофоничность, как если бы кто-то настраивал гигантский эквалайзер природы. Арсений слышал, как с сосновой иглы на землю падает роса, как под корой дерева точит древесину жук-короед.

И вот, в чаще, заросшей лианами и папоротниками, они его увидели.

Это был не такой дольмен. Он не был сложен из плит. Его будто выдолбили из цельного монолита песчаника. Форма его была не ящиком, а чем-то средним между ульем и закругленным бункером. Он казался приземистым, вросшим в землю, словно не был построен, а вырос здесь. Отверстие в нем было крупным. От дольмена веяло не древностью, а иным временем. Не старым, а просто другим.

– Вот черт… – прошептал Ильин, и в его голосе было не научное любопытство, а почти благоговение. – Корытообразный… но такой чистоты линий я еще не видел. Смотри, Арсений, никаких сколов, никаких следов инструмента. Как будто его вырезали лазером.

Они подошли ближе. Камень был шершавым, но на удивление ровным. Арсений медленно протянул руку и коснулся поверхности у входа.

Ожидаемого холода он не почувствовал. Камень был… нейтральным. Не теплым и не холодным. Он был похож на экран отключенного, но мощного устройства.

– Профессор… а что, если… – Арсений не знал, как сформулировать безумную мысль.

– Если попробовать то, о чем мы говорили в Москве? – Ильин закончил за него. Его глаза блестели. – Попробуй. Я постою здесь, понаблюдаю. Только без фанатизма. Если станет плохо – сразу вылезай.

Арсений кивнул. Сердце колотилось где-то в горле. Он снял рюкзак, отложил фотоаппарат и, повинуясь внезапному импульсу, снял часы. «Чтобы время не давило», – мелькнула у него мысль.

Он опустился на корточки и заглянул внутрь. Там была тьма. Не просто отсутствие света, а густая, бархатистая, почти жидкая темнота. Он достал фонарик, направил луч внутрь. Каменная камера была пуста. Совершенно пуста. Ни пыли, ни паутин, ни следов животных.

И тут его накрыло. Волна первобытного, животного страха. Тесное, низкое отверстие вдруг показалось пастью. Глоткой каменного чудовища, которое вот-вот сомкнется. Воспоминания о детском страхе в дольмене вспыхнули с новой силой, но теперь это был не просто испуг, а ужас перед неизвестностью. Что, если он застрянет? Что, если это ловушка? Что, если он, как тот пастух из рассказа Мурата, исчезнет на три дня, а вернется не собой? Сухая глотка сжалась спазмом, ладони стали ледяными и влажными. «Это безумие. Вползать в каменный гроб в глухом лесу. Дмитрий прав – я окончательно спятил». Он чуть не поддался импульсу – отпрянуть, встать, уйти, вернуться к нормальности, к черновикам, к безопасной, мертвой теории.

– Боишься? – тихо спросил Ильин, не как насмешка, а как констатация факта.

Арсений лишь кивнул, не в силах вымолвить слово.

– И я бы боялся, – сказал профессор. – Разумный человек всегда боится шагнуть за границу карты. Но именно это и отличает исследователя от архивариуса. Решай.

Фраза «шагнуть за границу карты» прозвучала как вызов. Он сделал глубокий, судорожный вдох, зажмурился и, оттолкнувшись от края рассудка, вполз внутрь.

В дольмене было тесно. Колени упирались в грудь, спина – в свод. Пахло… ничем. Полным отсутствием запаха. Ни сырости, ни земли, ни пыли. Только слабый, едва уловимый металлический привкус на языке, как после грозы.

«Замолчи. Совсем».

Он закрыл глаза, пытаясь отогнать рой мыслей: «Что я делаю? Это не научно! Дмитрий бы посмеялся…». Он сосредоточился на дыхании. Вдох. Выдох. Постепенно внутренний диалог начал стихать, как затихает радиоприемник, когда убавляешь громкость.

Сначала ничего не происходило. Он слышал только стук собственного сердца и отдаленный, приглушенный сводом шум леса. Потом шум начал меняться. Он не стал громче, он стал… многослойным. Арсений начал различать в нем не просто звуки, а целые пласты информации. Шелест листа был не просто шорохом, а рассказом о свете солнца, о прошедшем дожде, о возрасте дерева. Пение птицы было не мелодией, а сложной диаграммой ее маршрута, голода и радости.

Это не было слухом. Это было прямым знанием, загружаемым в мозг, минуя уши. Затем звуки слились в один нарастающий белый шум, который заполнил все сознание. В его голове, без его участия, начали всплывать образы. Не картинки, а скорее, геометрические паттерны и ощущения.

И тогда пришли ощущения. Сначала – дуновение. Не воздуха, а чего-то более плотного и ласкового, что обтекало его лицо и руки. В нем была прохлада утра и влажность океанского бриза, но пахло оно не солью, а цветами, которых он никогда не видел. Потом – тепло. Не жар костра, а глубинное, ровное тепло, исходящее отовсюду, как от невидимого солнца, и он почувствовал, как его кожа поглощает его, напитываясь сиянием другого времени.

Он почувствовал себя точкой в гигантской, мерцающей серебристой сети, опутывающей весь земной шар. Он видел эту сеть изнутри. В узлах горели яркие точки-звезды. Одна из них была здесь, под ним. Другие – в Египте, в Тибете, в Австралии… Он чувствовал их пульсацию, как чувствуют биение собственного сердца.Затем пришло ощущение катастрофы. Не взрыва, а медленного, неумолимого смещения. Как будто гигантский корабль-планета сбился с курса. И он понял – сеть была создана, чтобы удерживать, стабилизировать, быть системой навигации и баланса.

И последним, что пришло, было не слово, а код. Трехмерная, вращающаяся голограмма кристалла, состоящего из света и звука. И знание, что это – ключ. Инструкция.

Время будто перестало течь. Когда он открыл глаза, он был уже снаружи, лежа на спине на мягком ковре мха и глядя в кроны деревьев, сквозь которые пробивались косые лучи заходящего солнца. Над ним склонилось встревоженное лицо профессора Ильина.

– Арсений! Ты в порядке? Ты… ты пробыл там почти три часа.

Три часа? Ему казалось, что прошло не больше пяти минут.

В голове не было ни мыслей, ни паники. Был только абсолютный, кристальный покой, как после долгого и тяжелого, но успешно выполненного труда. И одно слово, всплывшее из ниоткуда, словно название только что прочитанной, но еще не осмысленной книги.

"Лемурия".

Он не знал, что оно значит. Он лишь знал, что это – не история. Это было руководство к действию.

Глава 4. Серверные узлы Планеты

Обратная дорога в лагерь была похожа на перемещение в параллельную реальность. Арсений шел молча, чувствуя себя стеклянным сосудом, наполненным до краев густым, тягучим медом невероятного спокойствия. Мир вокруг звенел невыносимо ярко: каждый лист, каждая травинка обладала таким интенсивным бытием, что казалось, вот-вот лопнет от собственной значимости. Но это не было болезненно. Это было… правильно.