Чужая свадьба – 2

– Садись не маячь перед глазами. Ты сам пришел ко мне и пришел с просьбой. Значит, я могу лезть в глаза к людям, чтобы ты даром взял магазин, а ты…?

– Но это же, сын!

– Твой сын спасибо скажет за такую жену! Давай выпьем, – Владимир Петрович налил еще по рюмкам коньяк, – понимаешь, меня перед фактом поставили. Привезли домой, так скажем. А это мне не надо. Общим мне надо чтобы ее сейчас же у меня не было. Выручай друг. Может племянник есть у тебя…. Ты знаешь, я просить не привык, но, если прошу, значит, припекло и круто. Я сам потерял дочь, знаю, что это! Но я тебе говорю она красивая, умная, но строптивая как необъезженная лошадка.

– Я не спрашиваю, почему ее привезли к тебе. Я тебя понял. Сейчас звоню сыну, он тут за два квартала у друга. Заберем ее у тебя, а там решим. Она знает, что у тебя находится?

– Нет. И я не хочу, чтобы твой сын знал. Знают двое – знает свинья! Так дела не делаются.

–

Рахима очнувшись, не могла понять, где она. Дома? Нет, дома так темно не бывает. Она попыталась встать, но не смогла. Казалось, голова разваливалась по частям и была сильно тяжелой, такой, что не могла ею даже пошевелить. Руки тоже онемели. Она хотела освободить их, но не смогла, они были в наручниках. Она решила попробовать пошевелить ногами, но и ноги тоже были запутаны какой—то веревкой до колен. Рахима начала извиваться, чтобы освободиться от веревок, думая: «Кто мог так со мной поступить? Кому я перешла дорогу? Где я нахожусь? Я всегда помнила, что делаю. В данной же ситуации я помню только то, что шла от подруги домой, которая живет в частном секторе. Помню собаку, огромную, лохматую. Я ею залюбовалась. Может, она сорвалась с цепи и укусила меня, и я потеряла сознание? Поэтому не помню, что со мной произошло дальше. Может, я буйствовала после укуса собаки? А может, бандиты меня связали?! Но зачем я бандитам? У меня никаких драгоценностей нет. Может, когда я подошла к дому и смотрела на собаку, подумали, что я наводчик и заперли меня в каком—то чулане? Да что можно сказать так, влипнуть в двадцать два года, могу только я».

Рахиме удалось расслабить веревку, и она кое—как освободила ноги. Затем она встала, взяла что—то тяжелое в руки, нащупала дверь, и начала бить в нее этим предметом пока от усталости не сползла на пол.

Сколько прошло времени, Рахима не знала, но когда дверь открылась, она была обессиленной и уставшей.

Ее подняли, надели на глаза повязку и почти волоком вывели на улицу. Сопротивляться она не могла и только думала: «Выйду отсюда, а там по обстановке решу, что делать!»

Ее посадили в машину. Проехав короткое расстояние, машина остановилась. Из машины, по всей вероятности, вышел водитель, так как со стороны водителя хлопнула дверца. Прошло непродолжительное время, когда водитель опять сел в машину. Затем на переднее сидение сел еще кто—то. Рахима ждала, что ее выведут, но машина опять поехала.

Переговоры между собой они вели короткими фразами. Из этих коротких фраз Рахима поняла, что это отец с сыном. Также Рахима поняла, что сын был недоволен отцом и нервно бурчал, на что отец отвечал тихо и спокойно.

Рахима терялась в догадках, кто они и что им надо от нее? Зачем надели на ее глаза повязку? Но одно она поняла, что это не милиция. Если это преступники, куда ее везут и какая от нее польза? Она с криминалом не связана, оружием не торгует, миллионов у нее нет. Рахима никак не могла собрать воедино мысли, голова раскалывалась. Особого страха она не ощущала.

Рахима осторожно опрокинула голову назад на спинку сидения – никто замечание ей не сделал. Она поводила головой – никто не реагировал на ее движения. Рахима опершись головой об спинку сидения ощутив узел повязки, немного сползла вниз, так чтобы узел повязки уперся в спинку сидения и начала головой делать движения «вниз – вверх» для того, чтобы расслабить повязку. Вдруг машина резко вильнула и Рахима свалилась на сидение.

– Сидеть тихо! Иначе пристрелю! – услышала Рахима грозный бас.

Рахима тут же приподнялась и села, она поняла, что не следует их злить. Они не особо глядят за ней, а если она будет им создавать беспокойство, то может сама пострадать! «Хорошо, подожду, что будет дальше» – решила она.

Машина шла на небольшой скорости. Рахима услышала:

– Надень ремень.

Она поняла, что сейчас подъедут к полицейскому посту. Машина пошла где—то 20 километров в час, затем приостановилась. Рахима решила, что именно сейчас нужно действовать. Дорога каждая минута, если промедлить дальше может быть труднее, она мысленно просила: «Дяденька милиционер, милый мой подойди к машине! Я умаляю тебя! Мне уже нечем дышать. Меня тошнит, в конце концов, я хочу в туалет, у меня скоро лопнет мочевой пузырь. О, аллах! Помоги мне, я больше не могу! Дяденька, милый мой подойди!» Но машина пошла вперед и Рахиме никто не помог! Ей захотелось плакать. Вдруг машина набрала скорость.

– Отец, что делаешь?! – услышала Рахима тревожный мужской голос.

– Ну, Петрович! Посмотрим, чья возьмет?! Это твои шутки. Я чувствую, – злорадно кричал один из них.

– Отец! Ты обезумел на дороге ничего не видно, а ты, злясь на кого—то, летишь. Мы же сейчас разобьемся, сейчас врежемся в другую машину! Отец, остановись!

– Перелезь быстро к девушке и помоги ей, – скомандовал его отец, – быстро сними с нее повязку и наручники. Этот плут сказал, чтобы я украл ее для тебя, а сам, по всей видимости…, быстро перелезай и не перечь отцу, времени нет.

– Отец!

– Быстро иначе мы и, правда, разобьемся!

Рахима в экстремальных ситуациях обладая холодным разумом, не стала ждать помощи, быстро повернулась к ним спиной и скомандовала:

– Не надо перелазить! Снимай с меня повязку!

Кто—то стал дрожащими руками снимать с нее повязку, Рахима подсказала ему:

– Расслабь ее, а то вместе с глазами снимешь.

Ей развязали повязку и сняли наручники. Рахима увидела, что она находится в салоне шикарной машины. На заднем сидении около нее никого не было, только лежала дубленка. Впереди было двое мужчин. Машину вел мужчина с хорошей залысиной сзади, он был в красном пиджаке. Второй сидел в дубленке, не двигаясь и, смотрел на Рахиму. В его карих глазах застыл страх недоумение. У него был темный прямой волос, небольшой прямой нос. Его бледное лицо и припухшие губы, и взгляд говорил о том, что он был изнежен жизнью и в данной ситуации был растерян и не владел собой.

Рахима, чтобы их не нервировать тихо почти шепотом спросила:

– Вы мне дадите воды? Я очень хочу пить.

Молодой человек, не отводя от нее взгляда, одной рукой нащупал бутылку воды, которая стояла у его ног, и протянул Рахиме.

Рахима с жадностью выпила воду и поставила бутылку около себя, затем спокойно обратилась к молодому человеку:

– Что смотришь на меня? Смотри вперед, подсказывай отцу дорогу. Снег валет ничего не видно впереди, а скорость у нас такова, будто за нами преступники гонятся или кое—кому жить надоело.

– Видимо ты соображаешь что—то? Что ж так влетела? – спросил отец молодого человека.

– По—моему, не только я?! – высказалась Рахима и прижала губы «Что ляпаю, сама не знаю?! Сама на себя накликаю беду!» – щипнув себя за колено, подумала Рахима, а вслух все же добавила, – остановите машину, я хочу в туалет.

– Сама говоришь, что влипла не только ты. Сейчас я остановлю машину, но ты должна мне обещать, что не оставишь моего сына в беде.

– Вот тебе бабушка и Юрьев день?! Слова поистине….

– Девушка демагогией заниматься, просто времени нет, обещай!

– Отец! – воскликнул молодой человек.

– Молчи! Я людей знаю! Она должна спасти тебя! – взяв за руку сына сжав ее своей рукой, а другой рукой держа руль, сказал отец. Затем, обращаясь к Рахиме, повторил, – обещай!

– Обещаю! – твердо сказала Рахима.

Она поняла, что не зря ей сняли повязку, а теперь еще и сыночка в придачу отдают взамен свободы. «Видно точно влипли все! Что ж нужно бороться за жизнь» – успокоила себя Рахима.

– Давай Айдын, давай сынок, выживи всем назло! Дверцы машины придерживайте, а то ветер сумасшедший, снег валит, тьма на улице. Мы сейчас в степи и идти вам придется километров двадцать. Идите по дороге, никуда не сворачивая, иначе собьетесь с пути, – грустно сказал его отец, сунув в карман сыну сверток и, остановив машину, буквально вытолкнул Айдына из машины.

Рахима тут же открыла дверцу машины и сбежала вниз, проваливаясь почти по пояс в снег, на ходу снимая джинсы. Она еще ни разу не испытывала такую жажду освобождения от ненужной жидкости внутри себя. Айдын не реагировал на ее действие. Он стоял на обочине дороги, схватившись двумя руками за голову и, смотрел вслед уходящей машины…

Рахима отошла от Айдына совсем недалеко, но уже не видела его. В мыслях пробежала: «Да, ну, его, зачем он мне? Они хотели меня украсть, как сказал его отец для него, а я теперь должна заниматься благотворительностью. Может это тоже одна из их уловок?! Но не похоже. Уж сильно сынок его перепуган. Да ну, их обоих».

Поднимаясь с кювета на дорогу, Рахима натолкнулась на кого—то, она подняла глаза. Прямо перед ней стоял Айдын.

– Значит не судьба, – произнесла Рахима вслух, думая: «…бросить тебя. Да, пожалуй, вдвоем в такую непогоду будет веселей», после паузы продолжила, – так значит надо идти вперед двадцать километров?

– Ага, – это было первое, что смог произнести Айдын.

– Так ты уже пришел в себя?

– Я?

– Но не я же, дорогой мой. Идем. Иначе если будем стоять, станем снегурочками. Ну, уж потом я надеюсь, я сильно надеюсь, что ты придешь в себя. Пошли!

Пурга и ветер усиливались, идти против ветра было почти невозможно. Айдын отставал от нее, и когда его становилось не видать, Рахиме приходилось ждать его.

– Чем тебя привязать к себе? За ручку тебя взять что ли? Ты, в конце концов, мужчина или как?

– Я не могу понять логику отца? То он сказал, что мой друг украл тебя. А так как ты строптивая они тебя завязали, или точнее сказать надели наручники. А глаза закрыли, чтобы не знала, куда везут, и не сбежала, вот я и согласился сопровождать тебя. А тут он говорит, что для меня. А самое главное…

– Главное пошли, главное даже не одной машины нет, не сзади, не впереди. Видно, в такую погоду, вернее непогоду ГАИ не выпускает машины за город. Ты мне скажи, почему вас пропустили?

– Да не было еще такого снега, вот только и начался.

– Не говори глупости. Если ты понял я ни такая глупая.

– Да, конечно, да. Тебе кажется, что я глуп, но я никак не пойму…

– Ну вот, идти нам далеко надеюсь, поразмышляв, мы поймем, что произошло.

– Интересно сколько мы уже прошли? Отец говорил, что нам надо пройти где—то километров 20.

– Как бы я хотела, чтобы он ошибся. Если мы прошли с километр это хорошо. У меня шуба вся в снегу. А вдруг мы идем не по дороге, да еще в другую сторону.

– Идем мы по дороге. Вот смотри, идет белая сплошная линия – это означает, что мы идем по краю дороги.

– Хорошо я тебе поверю. Но, что угрожало твоему отцу? Почему он почти выбросил тебя на дорогу, а может и на погибель, а?

– Это мне неведомо!

– Да – а, – протянула Рахима, – он своровал меня для тебя. По логике ваши проблемы довезти меня к месту. А вышло, что он же просит, чтобы я тебя спасла. Не находишь странным?! Не отвечай, я сама с собой говорю. Я знаю, что ты ничего не знаешь. Чушь какую—то мелю. Но ты жених попался неслабый, я за тобой как за каменной стеной. Ха! Вот, наверное, так мне и надо. Сулили мне, что я должна выйти замуж «за троицу», а поворот! А я—я—я—я—я – й! Так тебе и надо Рахима!

– Тебя звать Рахима?

– Да, суженный! – Рахима посмотрела на Айдына, который был будто слепленный из снега, а лицо прилеплено живое. Она вздохнула и, прыснув смехом, прикрыв ладонью свой рот, добавила, – да, ряженный!

– Ты можешь говорить без иронии?

– Ирония вся моя жизнь! – улыбчиво продекламировала Рахима, разведя руками

– Слушай! Слушай! Кто—то подает салют!

– Салют?! Посреди дороги? Может. А может, это у кого—то лопнул баллон?

– Не знаю. Но, похоже…

– Тихо! Послушай! Смотри, да какой—то треск идет. Как – будто горит смола, битум. Да на это больше похоже, чем на салют. Видишь, огонь внизу проглядывается, а если б салют, то вверху был бы, а?

– Может ты и права, – задумчиво проговорил Айдын.

– Давай поторопимся, скорее всего, там должны быть люди.

– Давай. Смотри, это где—то совсем близко.

– Если бы еще поземка не поднималась. Мало того, что сверху сыпет, да еще и снизу закручивает так, что вот—вот поднимет вверх и понесет. Хороший хозяин собаку из дома не выпустит. А тут родного сына с дорогой снохой выкинули как на помойку. Ерунда какая—то.

– Рахима, что всю дорогу ворчишь?

– Ну а ты песню спой. Знаешь какую—нибудь желательно старинную песню. Например «Шел отряд по берегу…» – это мне мать пела, когда улаживала спать. Поэтому я, наверное, патриотка? Не находишь?

– Люди едут, люди едут за деньгами, а я еду, а я еду за туманом, за мечтами и за запахом тайги, – запел Айдын.

– Молодец! Вообще не фальшивишь.

– А можно еще …? – спросил Айдын, поддерживая, дух Рахимы, а в основном свой и почти профессионально запел, – «А я по шпалам, а я по шпалам иду домой по привычки…»

– Слушай, перепиши слова, – смеясь, шутила Рахима, – ты случаем не артист? – и, подхватив мелодию, тоже запела.

– А ты тоже хорошо поешь, – сказал Айдын уже более уверено, – спасибо тебе я как—то даже забылся. Не стал думать о происшедшем. Ничего Рахима, я вижу с тобой можно в огонь и в воду… и в ветер, и в пургу и медные трубы.

– Я вижу у тебя с юмором нормально, значит пробьемся!

– Смотри впереди, по—моему, горит машина! – показывая рукой на вылетающие пламя внутри машины, произнес Айдын.

– Смотри какие—то люди, маленький ребенок с ними. Разбились что ли?! – испугано, спросила Рахима, и сама себе ответила, – конечно, в такую непогоду. Давай подойдем к ним.

– Нет, разбились не они, видишь, они подходят к джипу. Может, это авария была? – размышлял Айдын.

– Удивительно они схватили ребенка как звереныша какого—то за шиворот и кинули его в салон машины. Давай переждем, мне интуиция подсказывает – это нехорошие люди.

– Но у них ребенок.

– Чем ты ему поможешь?

– Когда не надо милиция, а когда на улице белого света невидно, они как будто вымерли. Надо хотя бы записать номер их.

– Запиши, запиши. Если увидишь, конечно, – насмешливо произнесла Рахима.

Айдын рванул туда, но поскользнулся и упал.

– Знаешь Айдын, не нравится мне это все, слишком быстро они уезжают, и совершенно не хотят помочь людям, попавшим в беду. Чувствую я, что это нехорошие люди. По поведению видно. Нет, даже я чувствую.

Поднимаясь, Айдын нащупал что—то на снегу и поднял. Это был шарф, до боли со знакомым запахом. Он взял его и прижал к груди. Страшная мысль пронеслась в голове. Вмиг он понял все действия своего отца. Сердце забилось такими толчками, что они заглушили все вокруг. Он развернулся всем телом, и грозно перекрикивая шум ветра, дико закричал:

– Сволочи, где вы?! Не уйти вам от возмездия! Я найду вас, я убью всех, кто причинил мне страшную потерю!

Рахима подбежала к машине и начала дергать дверцу машины со стороны водителя, пытаясь открыть заклиненную дверцу и вытащить оттуда отца Айдына.

Айдын зашел с другой стороны и свободно открыл дверцу, включил в салоне свет и тут же увидел отца, лежавшего прошитой пулями грудью, откуда сочилась кровь, Айдын припал к его груди и зарыдал.

Рахима все билась, с другой стороны, потом, поняв, что у нее ничего не выйдет начала носить снег, и бросать в салон, чтобы потушить загоревшиеся чехлы сидений.

–

Когда Марат зашел на кухню Сара Ибраевна, что—то готовила на газовой плите к завтраку. Марат внимательно посмотрел на мать и отметил, что она стала ниже ростом. На голове из—под белой шелковой косынки выглядывала прядь седых волос. На лбу появились хорошо выраженные три поперечные морщины. Верхние веки, припухшие, и наползают на глаза, глаза углубились внутрь, оставив вокруг глаз темные следы. Марат смотрел на нее с теплотой и нежностью, думая: " Сколько же я причинил ей страданий, болей, бессонных ночей. Как глубока любовь матери к детям! Как самоотверженно они борются за их здоровье, счастье! Каждый седой волос – это печаль за детей, каждая морщинка терпение!»

Сара Ибраевна заметила его и улыбнулась доброй улыбкой, поправила на голове косынку, вытерла полотенцем руки и сказала:

– Сейчас будет готово. Уже надо идти к Жене. Я ему приготовила немного баурсаков, картофель, отнесешь пока горячий.

– Ты у меня мама особенная. Ты знаешь людей, знаешь их натуру, знаешь жизнь. Ты всегда понимала меня и моих друзей. Я люблю тебя! Когда у меня будут дети, я тоже хотел бы стать им таким же другом как ты у меня.

– Я уже жду, не дождусь, когда у тебя появятся дети.

– Для этого мне надо вначале жениться.

– Придется, наверное, мне найти, вам невест.

– Только не это. Ты же у нас современная женщина, а так говоришь!

– Не могу я уже с тобой сладить, сильно самостоятельный стал. Тебе уже двадцать пять лет. Не дожил отец, до того, когда ты женишься, он все хотел увидеть твою жену. Женись быстрее, чтобы я хоть увидела, да понянчила внуков. Чтобы я уже спокойная была за тебя.

– Мама, что ты говоришь, я женюсь и столько нанесу внуков, что всех не пронянчишь.

– Женишься? Когда?!

– Ну, мама.

– Понятно, садись кушать. В больницу уже надо идти.

– Ты мама как всегда права.

Марат зашел к Булату.

Булат сидел за столом и о чем—то углубленно думал. В одной руке он держал ручку, другой рукой поддерживал лоб, упершись локтем на стол, прикусив верхнюю губу. На письменном столе у него были раскрыты несколько книг. Над столом висели три книжных полки. Там стояли, лежали книги: толстые, тонкие, старые, с порванными обложками, без обложек, новые, маленькие, большие.

Комната, где находился Булат, была маленькая и кроме стола, одного стула, кровати ничего не было, но где можно было, везде лежали бумаги, они были даже на полу. Сам он сидел на стуле у стола в белой майке и шортах с босыми ногами на ковре. Непослушный волос был не расчесан и торчал во все стороны, лицо не бритое, но кровать была заправлена. Три большие подушки в белых наволочках положены одна на одну у спинки кровати. На подоконнике в красивых горшочках стояли цветы, внизу у окна в большом керамическом горшке стояло комнатное дерево, на котором были большие красные розы.

Марат посмотрел на часы, вздохнул и сказал:

– Профессор извините, но мы…

– Марат, – произнес Булат и тут же шустро встал, подавая Марату руку в знак приветствия, – извини мысли не вовремя пришли, – и убежал в ванну.

Уже во дворе на ходу застегивая пуховик и поправляя вязаную шапку, Булат сказал:

– Звонил вчера весь вечер Рахиме, никто не поднял трубку. Давай после Жени сходим к Рахиме, почему—то на душе не спокойно.

– Один день не увидел и уже неспокойно, по—моему, у тебя любовь.

– У меня любовь?! Что ты друг? Да и она, по—моему…

– Завоевывать надо, тебе уже двадцать шесть лет, – сказал Марат, дружески похлопывая Булата по плечу.

– Что это ты начал года считать, Марат стареешь? – спросил Булат.

– Мама меня с утра пилила и напомнила, сколько мне лет.

– Женить тебя надо.

– Как не странно, да. Она хочет нянчить моих детей.

– Да, мои родители, особенно бабушка, тоже хотят, чтобы я женился, и появились у меня дети. Тогда бабушка, как она говорит, попадет в рай, так как увидит своих правнуков. У нас женат только Женя, хотя он младше нас, ему двадцать четыре года. Да кому досталось в жизни так это ему.

Женя ждал их в фойе. На его исхудавшем лице, где даже щеки провалились, промелькнула радость. Он встал со скамейки, где сидел рядом с больными и, подойдя к ребятам, сразу заговорил:

– Я больше не могу находиться в этом сером холодном здании, я уже не больной…

– Так, перестань, ты не красная девица, а …, – начал говорить Булат.

– Булат пойми, я хочу сходить на могилку, я хочу забрать сына…

– Сына вряд ли заберешь. Объявился, Владимир Петрович и он не отдаст тебе его, хотя он и находится не у него, а у Сергея.

– Объявился?! Так его надо в тюрьму!

– В тюрьму?! Нет, Женя пока нет таких улик на него, чтобы спрятать его по…, – Булат не успел закончить мысль, как на пороге фойе больницы появился Сергей.

У Сергея был такой вид, что все, кто там находился, обратили внимание на его трагическое лицо. Он же, как бы растерялся, увидев их. Вначале пошел к ним, затем подался назад, потом оглянулся, как бы ища у кого—то невидимого помощь.

– Здравствуй Сергей, что еще произошло?! – спросил тут же Булат.

– Здравствуй Сергей, я Женя, – подавая ему руку, сказал Женя бледнея.

Марат вопросительно смотрел на Сергея. Сергей же в свою очередь смотрел на Марата, говоря глазами: «Что делать?!»

Сергей, узнал от Сары Ибраевны, что Марат и Булат пошли навестить Женю в больницу. Он решил найти их там и рассказать об исчезновение Иванушки. Нужно было действовать, но как он не мог самостоятельно решить, да и считал не вправе промолчать об этом. Но он не знал, что Женя уже встает, и не ожидал увидеть его у порога больницы.

Марат понял, что Сергей хочет сказать что—то очень нехорошее и что это касается именно Жени. Он решил выйти с Сергеем на улицу, но его остановил Женя.

– Ребята не надо от меня ничего скрывать! Меня уже ничто не убьет, – грустно сказал Женя и обратившись к Сергею, произнес, – говори.

– Говори, – твердо сказал Марат, облокотившись на дверь.

Булат переминался с ноги на ногу. Женя стоял неподвижно, ожидая страшную весть.

– Я не знаю, как начать? Мама вывела Иванушку на улицу. Она смотрела за ним, она любит его…

– Что с Иванушкой? – грозно надвигаясь на Сергея, спросил Женя.

Марат стал между ними, на вытянутую свою руку отстранил Женю от Сергея и, удерживая его ею, сказал:

– Женя ты сам сказал…, слушай. Ему тоже тяжело говорить.

– Она только на несколько минут отошла от него, и он…, он потерялся. Мы все дворы пересмотрели, его нет.

–

Рахима силой вытащила Айдына из машины. Он тут же свалился вниз лицом в снег. Рахима нагнулась к нему, перевернула его и поцеловала в губы.

– Я люблю тебя Айдын! – Рахиме легко было говорить эти слова, так как они шли не от души. Она видела, что Айдын не может справиться со своим горем. Слишком тяжела его утрата! За короткое время знакомства с Айдыном, Рахима поняла, что у него волевой характер, но перед непредвиденными обстоятельствами он поначалу теряется. Ему нужно время, чтобы прийти в чувство и реально оценить обстановку. Но для этого у них не было времени, и Рахима приложила все свое старание, чтобы он хотя бы немного начал мыслить. – Я не хочу, чтобы ты застыл рядом с отцом, ты должен сначала спасти меня, а затем …. Короче будь мужчиной! Если ты начнешь давать волю бесхарактерности, мы до утра застынем с тобой здесь! Отцу твоему мы не в силах помощь! Мы доберемся до селения и позовем людей!

– Рахима, я неглуп до такой степени, чтобы не понять, тебя! Но все равно спасибо! Я только удив…

– Вставай! На…

Вдруг прямо перед ними просвистело что—то пугающее, злостно – сверкающее и падающее ложащимися тяжелыми черными каплями в снег.

Инстинктивно голова Рахимы прижалась к туловищу Айдына, руки судорожно обхватили его шею. В таком положении они скатились вниз по оврагу, обрастая снежным комом. Затем как будто какая—то сила поставила их на ноги и они, схватившись за руки, побежали прочь оттуда, где шел страшный обстрел, почти обжигая им пятки. Они бежали пока оба не свалились от усталости. Тяжело дыша, Рахима спросила:

– Айдын, что это было!

– Это была автоматная очередь! Которая чудом не попала в нас, нам помогла метель.

– Какая очередь?! – не поняла Рахима.

– Это были те же подонки, которые убили отца! – грубо ответил Айдын.

– Откуда ты знаешь кто они?!

– Я не знаю кто они. Я знаю, что они знали, что отец был не один.

– Странная семейка у вас! Один ворует меня, другого обстреливают!

– Обстреливают не меня! Обстреливают нас всех, а кто виновен в этом, мы можем и не узнать, – сказал Айдын, затем спросил, сам не зная почему, – сколько тебе лет?

– Мне?! Лет?! – удивленно переспросила Рахима, не поняв, зачем ему, сколько ей лет.

– Согрелась? – опять спросил Айдын.

– С тобой все в порядке? – опять не поняв смысла его слов, спросила Рахима.

Айдын не ответил. Дальше они пошли молча. Они уже не знали, в какую сторону идут вперед или назад они просто шли, не обращая внимания на снег, который облепил их со всех сторон. Но долго идти под ветер они не могли, первая заговорила Рахима.

– Я больше не могу. Пусть расстреляют меня на месте, но я больше идти не могу.