Боги тоже смертны

Николай на мгновение замолчал, глядя, как палатку ловко ставят двое мальчишек.

– Он был спокойный. Уравновешенный. Не суетился. Мог часами сидеть, молча писать или просто думать, а потом выдать такой совет, который спасал полгруппы от гибели. Умный… и, знаете, по-настоящему мудрый. Не тот, кто читает умные книжки, а тот, кто жизнь прожил и выводы сделал. С ним советовались и Рейнар, и даже сам Оломир.

– Правда? – приподнял брови Юрка. – Даже Оломир?

– Говорили, – кивнул Николай, понижая голос, – что он имел на Оломира влияние. Не знаю, насколько это правда, но все в банде его уважали. Никогда не повышал голос. Никого не унижал. Но если он смотрел на тебя – ты невольно чувствовал, что перед тобой кто-то… больший. Не по званию, нет. По весу. Вот вторая палатка как раз для него. Сам он сейчас стар, уж слишком стар, чтобы возиться с верёвками. Но глаза у него по-прежнему блестят. Всё так же горят интересом. Загадками. Людьми. Истиной. Он разберётся во всём, уж поверьте.

Николай перевёл взгляд куда-то вдаль, стал серьёзнее:

– Я вот надеюсь… что скажет за меня словечко. Замолвит. Его-то послушают. Меня – вряд ли. Кто я теперь? Старый кабан, без должного статуса. Силой мне не выбить своего куска. Только его слово может что-то решить. Столько лет прошло, а судьбы до сих пор на нём завязаны. Представляете?

Он вздохнул тяжело, потёр лицо, и уже тише продолжил:

– Вот такие люди тут собрались. У каждого – своя история. О каждом можно рассказать целую повесть… Кроме меня.

Он усмехнулся, но в голосе слышалась горечь:

– Я, когда банда распалась, решил завязать. По-честному жить. Женился. Дети появились. Трое. Работал, как проклятый. Сначала на плотничьих работах, потом был на стройке, потом грузчиком… Кем только не был? А богатства так и не нажил. Как говорят, своим трудом только горб себе и заработаешь. И это правда, парни. Горькая, но правда.

Он посмотрел на Юрку и Федьку с искренностью, в которой звучала и боль, и смирение:

– Не поймите меня неправильно. Я не говорю, что разбоем надо заниматься. Не дай бог. Но и думать, что честный труд принесёт достаток – глупо. Хочешь богатства – нужна хватка. Умение, которое дано не каждому. Вот, например, Рейнар. Сейчас он купец. Богач. Дома, слуги, караваны. А почему? Потому что знал, как. Потому что у него жилка была – как нынче говорят.

Николай замолчал, сжал губы в тонкую линию, а потом, уже почти шепотом, добавил:

– А у меня ума хватило только на физический труд. Работы не боялся. Многое умею, а что не умею – тому научусь – такой у меня был девиз. А сейчас понимаю, что это неправильный подход. Учиться нужно не руками работать, а головой. Надо учиться не работать, а зарабатывать. Вот как-то так.

Тем временем Федька аккуратно расправил ткань у входа в палатку старика и кивнул:

– Палатки готовы.

Николай, словно очнувшись, хлопнул по колену и выдавил улыбку:

– Ну, молодцы! Спасибо, парни. Доброе дело сделали. Может, и запомнится вам этот разговор, а может и нет. А теперь пришло время полакомиться свежей ветчинкой.

В этот момент из ближайших кустов донеслось шуршание – кто-то медленно и неуверенно продирался сквозь ветви. Через пару секунд над травой показалась всклокоченная голова – спутанные волосы, красные глаза. Это был Остап.

На его лице не осталось и следа от прежнего лукавства и показной удали, с которой он несколько часов назад разыгрывал перед всеми сцену прибытия каравана. Теперь он выглядел паршиво – руки его тряслись мелкой дрожью, синюшное лицо и мешки под глазами.

Он огляделся, увидел у костра Николая и пацанов, и медленно двинулся в их сторону.

– Здорово, честной компании… – буркнул он, подойдя почти вплотную. Голос был глухой, без энергии. – Что за собрание? И опять без меня!

Федор начал подниматься, чтобы освободить место и, возможно, удалиться подальше. Но Остап, заметив это движение, вскинул руку:

– Куда-куда? Ты чего, парнишка? – в голосе его зазвучала обида, не наигранная, настоящая. – Чего вы все от меня шарахаетесь? А? Разбились все по кучкам, шепчетесь, смотрите исподлобья… Секреты у них! А как же я?

Он остановился, устало опустив плечи.

Николай отозвался первым, стараясь сгладить неловкость:

– Да ну тебя, Остап. Присаживайся, брось. Какие секреты? Мы тут просто байки травим – из прошлой жизни. Пацанам интересно, да и мне, если честно, приятно вспомнить.

Он подмигнул Федьке, давая знак: мол, всё под контролем.

– У тебя ведь наверняка есть что рассказать, – продолжил Николай, – Не может быть, чтобы ты в стороне от веселья оставался.

Остап уселся с кряхтением. Он провёл ладонью по лицу, потер виски и мрачно произнёс:

– Рассказал бы… Да только не весело мне, Коля. Голова, как барабан. Просто раскалывается! Вот честно – гул стоит, как будто оркестр репетирует. А эти сволочи… – он махнул рукой куда-то в сторону лагеря, не уточняя, кто именно, – взяли, да и вылили моё лекарство. Реакции моей хотят. Хрен им – не дождутся. Я им такого удовольствия не доставлю!

Он повернулся к Николаю с едва заметной мольбой в голосе:

– У тебя нет, а? Выручи старого друга… А, Коля?

Николай, уже понимая, к чему клонит Остап, снисходительно усмехнулся, медленно поднялся, потянулся с тихим кряхтением и направился к своим вещам.

– Лекарство, значит… Ну ладно. Для хорошего человека – не жалко.

Он наклонился к сумке, пошарил внутри и вытащил увесистую бутыль. Стекло было мутным, а жидкость внутри – ещё мутнее, с загадочным янтарным отливом. При виде этой бутылки у Остапа глаза тут же засветились, а лицо расплылось в счастливой, искренней улыбке.

– Да ты ж мой дорогой! Да дай я тебя расцелую!

– Стоп-стоп! – строго, но с юмором отрезал Николай, отступая на шаг. – Никаких поцелуев! На, держи. Только строго медицинское применение! Лечись экономно – больше нету.

Остап схватил бутыль. Приложился, сделал несколько уверенных глотков. Через пару секунд он выдохнул с облегчением, облизал губы и как будто преобразился на глазах: щеки немного порозовели, руки перестали трястись, глаза ожили.

– О-о-о… Ты мой спаситель! – прошептал он с наслаждением. – Чудо-человек. Я тебя не забуду, Николай.

Он ещё раз посмотрел на бутыль, прижал её к груди, потом перевёл взгляд на Юрку и Федьку. В глазах уже плясали искорки. Былой Остап, весёлый, артистичный, снова показывал нос из тени хмельного похмелья.

– Ну что, пацаны, – сказал он, довольно потирая руки. – Историю хотите? Будет вам история. Такую расскажу – потом ещё сами просить будете продолжение!

– Только не ту, где ты «случайно» оказался в женской бане, – пробурчал Николай, но улыбался.

– Не-не, – покачал головой Остап, – сегодня будет культурно. Почти. Но весело.

Он облизал губы, устроился поудобнее, сделал ещё один осторожный глоток и начал:

– Был у нас как-то случай в одном монастыре…

Остап рассказывал историю за историей и всё больше распалялся. Он размахивал руками, будто дирижировал невидимым оркестром, иногда вставал, чтобы продемонстрировать особенно важный момент. Глаза его сверкали, голос то замирал до заговорщического шёпота, то взлетал до театрального вопля.