Боги тоже смертны

– Не тушуйся, молодой, – усмехнулся Череп. – И тебе достанется. Боевое крещение пройдёшь, ха-ха!

Они втроём зашли в сарай. Последним остановился Череп, оглянулся – и замер.

Терент стоял в центре двора, в руках у него была стрела. Он поджигал её.

– Ты что творишь, мудак?! – крикнул Череп.

– Не смей! – зарычал Топор, шагнув вперёд. – Не вздумай!

Но Терент не слушал. Он вскинул лук, натянул тетиву до предела и выпустил огненную стрелу в небо. Она описала дугу и исчезла за крышей дома.

– Ну, скотина… – прорычал Череп. – Ты поплатишься за это!

– Уходим! – заорал Топор. – Все, уходим! – И добавил, бросив последний взгляд в сторону сарая: – Этих – на ножи.

Он развернулся и пошёл к воротам, в бешенстве ударив ногой по створке ворот.

Терент стоял, не двигаясь. Его глаза были холодны. Он сделал свой выбор.

***************

Штаб «Серых Воронов» гудел, как потревоженный улей. В высоком зале, где стены были увешаны знаменами с серым вороном на чёрном фоне, шумели десятки голосов. Кто-то спорил, кто-то смеялся, кто-то сыпал проклятия, но все ждали – знали, что будет собрание.

На массивном деревянном кресле с высокой спинкой, украшенной резьбой и железными накладками, восседал Оломир. Его лицо было спокойным, но взгляд – холодным и цепким. Он не любил говорить зря. Поднял руку – и гул стих.

– Внимание, – сказал он негромко, но его голос разнесся по залу. – Я собрал вас всех здесь по просьбе Топора. Он хочет обратиться к вам, хочет сказать нечто важное…

В зале прошел еле заметный ропот. Все повернулись в сторону массивной фигуры. Топор встал. Широкоплечий, бородатый, с огромными руками он возвышался над головами присутствующих. Голос его был грубым и хриплым:

– Братва! – начал он, глядя в глаза каждому. – Все мы тут честные воры, видавшие многое. Когда мы идём на дело каждому из нас хочется верить, что за спиной – надёжный кореш, который прикроет в случае чего. Тут по-другому просто нельзя. От единства зависит наша жизнь и успех всего дела!

– Верно! – с одобрительным гулом вторила толпа.

Топор продолжил, повышая голос:

– Но среди нас завелась гнида, которая не разделяет нашего взгляда на мир, которая считает, что наши воровские устои не важны! – он резко поднял руку и указал на Терента. – Вот она, эта гнида!

Толпа загудела, послышались выкрики, свист. Кто-то хлопнул ладонью по столу.

– Он нарушил наш порядок! Он не подчинился звеньевому – мне! Он сделал всё по-своему, по своей дурной голове. Он не дал парням того, что причитается им по праву победителя. Пожалел двух баб для своих товарищей! Мы рисковали жизнью, а он решил, что может отменить общие правила. Так нельзя! Так не должно быть!

– Согласны! – завопила толпа. – Прав Топор!

Оломир медленно поднялся с кресла, вскинул руки.

– Тихо, тихо – он повернулся к Теренту, – Не пойму, каких баб вы не поделили?

Терент встал. Высокий, мускулистый, с холодным и собранным лицом. Его голос был ровным, почти отстранённым:

– Я не пожалел тех баб, – сказал он. – Мне на них плевать. Но мне не плевать на план, который ты, Оломир, утвердил. Задача была: быстро зайти, устранить цель, подать сигнал и уйти. Всё чётко и ясно. А что они сделали? Начали резню. Потратили время на поиски дочерей хозяина дома. А потом ещё захотели развлечься с ними, как будто на пикник пришли.

Оломир, смотрел и его взгляд тяжелел с каждым словом Терента, наливался яростью.

Терент продолжал:

– Ты сам говорил: «войти – и выйти, как ветер». А мы стали смерчем, и этим чуть не сорвали операцию. Я следовал плану. Твоему плану, Оломир.

В зале наступила мёртвая тишина.

Оломир кивнул, перевёл взгляд на Топора:

– Это правда?

Топор стоял, развёл руками, не сказав ни слова.

Оломир взревел, голос его был как удар грома:

– Когда я что-то говорю – это закон! Услышал меня, Топор?

Топор опустил голову.

– Если я говорю – уходим быстро, значит, мы уходим быстро! Мы ждали вашего сигнала. Я уже начал думать, что вы там в засаду попали, а вы с бабами разлечься решили? Охренеть! Ещё бы минут пять – и всё пошло бы прахом. Иногда минуты решают успех или провал операции. Если в этот раз сказано сделать быстро, то так и нужно делать! Неужели так сложно воспринимаются мои слова, Топор?

Он встал, осмотрел толпу. Его взгляд был стальным.

– Всех касается! Кто не может или не хочет воспринимать мои слова всерьез, с тем будет разговор короткий.

Он вновь посмотрел на Топора.

– Мне тут всё ясно. Топор, с тебя снимаю половину твоей доли и отдаю ее Теренту. В следующий раз штрафом не отделаешься! На этом всё!

Оломир привстал со своего кресла.

Толпа зашепталась, кто-то удивлённо поднял брови. Топор побледнел. Его руки сжались в кулаки, вены вздулись, лицо перекосилось.

Он шагнул вперёд, голос у него дрожал от ярости:

– Нет, Оломир. Не всё! Я закон знаю, и потому не порешил его на месте. Я пришёл к вам, к братве, на общее собрание – как и положено. Штраф я приму. Но оскорбление, которое он мне нанёс, – нет. Я требую права на поединок. И никто, даже ты, Оломир, не вправе лишать меня этого права.

В зале – звенящая тишина. Взоры метались между Топором, Терентом и Оломиром.

Оломир медленно опустился обратно в кресло. Потёр переносицу, как человек, уставший от людской глупости. Потом выдохнул:

– Ну что же… Ты прав.

Он поднял глаза на Терента:

– Принимаешь вызов?

– Конечно, – ответил Терент спокойно. – С радостью.

Толпа взревела от предвкушения. Возбуждённые выкрики, свист, смех – всё слилось в гул, похожий на рокот приближающейся бури. В центральной части зала, где обычно стояли длинные столы и скамьи, всё было стремительно расчищено. Массивные дубовые столешницы оттащили в стороны, стулья перевернули, скамьи сдвинули к стенам. Кто-то из старших звеньевых следил, чтобы вокруг арены осталось свободное пространство. Люди отступили в разные стороны, образовав большой пустой участок для поединка.

Терент молча шагнул вперёд. Он шёл неторопливо, без спешки, словно вовсе не на поединок, а просто на прогулку. Застыл посреди арены, слегка опустив голову, будто вслушивался в ритм зала, ловил пульс напряжения. Руки его висели свободно, расслабленно. Он не производил впечатления бойца, готового к бою – но в этом спокойствии была какая-то уверенность.

С противоположной стороны выступил Топор. Его плечи, будто две каменные глыбы. В каждой руке – по боевому топору с изогнутым лезвием, их края поблёскивали в тусклом свете факелов. Дыхание его было тяжёлым и шумным, глаза – налились кровью. Вид у него был настолько угрожающим, что многие бы ретировались только взглянув на него. Он смотрел на Терента, как на добычу. Лицо его перекосилось от ярости.

– Сейчас ты захлебнёшься своей кровью… – процедил Топор сквозь зубы, его голос был сиплым и низким.

Терент не ответил. Только чуть заметно усмехнулся, как будто услышал очередную шутку.

– Порвиии его! Топор, рви!! – орали из толпы.

Топор двинулся вперёд. Приблизившись к Теренту, он резко ускорился. Он занёс топоры – целясь в голову – и обрушил их вниз с такой силой, что, если бы удар достиг цели, от Терента осталось бы одно воспоминание. Несмотря на внушительную комплекцию, это получилось у него очень быстро. Но…

Терент был уже не там.

Он нырнул под руку Топора, скользнул, как тень, и оказался у него за спиной. Прежде чем тот успел обернуться, Терент ударил кулаком в рёбра. Удар был точным и сильным, но Топор будто не почувствовал боли. Только лишь удивлённо замотал головой ища своего противника.

– Где он?.. – пробурчал Топор, разворачиваясь.

Повернувшись, он вновь кинулся на своего обидчика. Вновь нырок, опять удар – и на этот раз пинок под зад. Топор покачнулся вперёд. Из толпы раздался взрыв хохота, кто-то зааплодировал.

– Вот тебе, бычара! – кричали из зала.

Топор побагровел. С диким криком он бросался на Терента, всякий раз промахиваясь по нему. Терент был слишком быстр. Он словно скользил по воздуху, избегая атак с грацией зверя. Топор бил вслепую, с каждым ударом теряя темп, силу, дыхание.

– Дерись, как мужик! – орал он в бешенстве. – Хера ты скачешь?!

Но Терент не отвечал. Он молча уклонялся, подставляя себя под удары лишь затем, чтобы мгновением позже исчезнуть из зоны поражения. Он использовал энергию Топора против него самого, вовремя уклонялся, когда тот пытался навалиться на него всем телом. В итоге Топор улетал на пол не найдя опоры. Зрители ревели. Топор всё больше уставал. Он задыхался, его грудь ходила ходуном. Руки начали дрожать, топоры казались теперь свинцовыми. Он согнулся, опираясь руками на колени.

А Терент даже не дышал чаще обычного. Он стоял спокойно, будто наблюдая за чужой работой.

И вот – финал.

Терент вытащил меч. Металл зазвенел, когда клинок покинул ножны. Толпа охнула – все уже поняли, чем закончится этот поединок.

Топор похоже тоже понял. Он сжал челюсти, выпрямился, собрал остатки сил. Последний рывок. Последняя надежда. Он бросился вперёд с рёвом, как раненый зверь, поднимая оба топора над головой.

Уклон, поворот, взмах мечом – и вот уже Топор опустился на колени. Живот его был вспорот, руки безвольно свисали. В глазах удивление и осознание скорой смерти. По штанам потекла кровь.

Ещё взмах меча и тело Топора рухнуло на пол, но уже без головы. Лужа крови медленно растекалась под неподвижным телом.

Толпа замерла. Гул и смех исчезли. Наступила мёртвая тишина.

Оломир поднялся со своего кресла, обвёл всех взглядом:

– Ну вот и разобрались, – произнёс он сухо.

Он повернулся и вышел из зала, не оборачиваясь.

Люди начали расходиться. Кто-то молча, кто-то с опущенной головой, кто-то с блуждающим взглядом. Зал, ещё мгновение назад гудевший, стал пустым, холодным, пропитанным запахом крови и стали.

В центре остался только Терент. Он стоял неподвижно, опустив меч. Потом неспешно вытер его об одежду мёртвого и, не глядя на тело, ушёл прочь.

Арена опустела. Но память об этом вечере – осталась в головах каждого.

15. Воспоминания о прошлом

Федька и Юрка сидели на мягкой, тёплой траве. Перед ними, пыхтя и ворча себе под нос, возился с палаткой плотный, массивный мужчина, который привез старика в телеге. Его лоб блестел от пота, рубаха прилипла к телу.

Палатка не желала поддаваться: стойки путались, верёвки скручивались в узлы, ткань всё время сползала. Мужик тяжело дышал, с каждым шагом всё громче ворчал, а мальчишки, наблюдая за этим представлением, едва сдерживали смех, время от времени обменивались взглядами и ухмылками. Они как-то сразу подружились. В последних днях было слишком много напряжения, слишком мало простых слов. Эльяр, с которым Федька пытался завести беседу, был совсем неразговорчивый. А Юрке и вовсе не с кем было поболтать – всё что он обычно слышал это наставления и приказы. Но сегодня, Осип отпустил его на целый день. Это было настолько необычно и неожиданно, что Юрка сначала не поверил своим ушам. Но раз Осип предложил такое, то соглашаться нужно было мгновенно – пока не передумал.

Толстяк, отчаявшись, с шумом опустился на траву, вытирая лоб платком и пыхтя, как старая меховая кузница. Немного отдышавшись, он повернулся к ребятам и, хитро прищурившись, подал голос:

– Эй, молодёжь! Предложение века! – он расплылся в добродушной улыбке, обнажив мелкие кривые зубы. – Поможете мне с этой… дрянью, – он ткнул пальцем в кособокую палатку, – а я вас угощу отменной ветчиной с чаем. Ветчина – пальчики оближешь. По собственному, между прочим, рецепту. Секретному!

Юрка и Федька переглянулись.

– Легко, – произнес Юрка. Он вскочил на ноги и подошёл к толстяку, весело протянув руку:

– Я Юра. Или Юрка. Или Юрец – как вам удобнее. А это – мой лучший друг, Фёдор. Мы с ним сто лет знакомы, да, Федь?

Он подмигнул, и Федька в ответ ухмыльнулся.

– Мы согласны! – добавил Юрка. – Только одной ветчины мало. Ещё расскажите нам что-нибудь о прошлом, о банде и её приключениях. Я страсть как люблю всякие рассказы!

Толстяк рассмеялся гортанным грудным смехом:

– Ну, это запросто, – сказал он, устраиваясь поудобнее на траве, словно собирался слушать, а не говорить. – Этого у меня, как грязи под телегой. Я, можно сказать, в этой банде всякое повидал. Болтать – не мешки ворочать.

Он вытянулся на спине, закинул руки за голову, глядя в небо, где лениво плыли облака, и представился:

– Николай я. Или дядя Коля, если так по-домашнему.

Федька и Юрка уже начали устанавливать палатку с ловкостью, которой мог бы позавидовать любой солдат, а дядя Коля продолжал, с ленцой в голосе:

– Вам что больше нравится, байки или реальные истории? Байки то они поинтересней будут, а вот реальность обычно не такая красочная. Но… порой тоже за душу берет. Иногда… – он замолчал, переведя взгляд на них, – иногда в реальности такое случается – ни один сказочник не придумает.

– Нам реальные истории, пожалуйста, – сказал Федька.

– Ну что же, – начал Николай, поудобнее устроившись на траве и поправив съехавший набок ворот рубахи. – Слушайте, парни. Хотите правду – будет вам правда. Теперь -то уж можно, я думаю – столько лет прошло. Уж многие и не знают о серых воронах. Прошлое банды уже так поросло легендами и небылицами, что порой и сам не знаешь где правда, а где вымысел. Всё равно вам никто не поверит, если начнёте потом кому пересказывать. Только вот предупреждаю сразу: не всё в истории банды красиво и приятно.

Он помолчал немного, словно вспоминая давно забытые лица, запахи, голоса.

– Банда у нас была… серьёзная, – наконец выдохнул он. – Не сборище пьяниц или шалопаев с большой дороги – нет. Всё по уму, всё по делу. Своя иерархия, дисциплина, правила, – и очень жесткие. Так просто к нам не попадёшь. Зато уж если попал – назад дороги не было.

Юрка с Федькой переглянулись, не перебивая.

– Люди там были… разные. – Николай понизил голос. – И умельцы, и отморозки. Громилы, взломщики – кого только не было. Мы брали караваны, устраивали налёты, устраняли… цели, как тогда говорили. А по-простому – убивали. Убирали тех, на кого поступал «заказ». Чиновники, купцы, банкиры… Святош среди нас не водилось. Каждый по уши в крови, просто на ком-то больше, на ком-то – чуть меньше.

Он прищурился, глядя куда-то в пустоту:

– Я попал в группу Рейнара. Тот сам выбирал, с кем работать. Был у нас звеньевым – это значит командовал своей отдельной группой. Рейнар был человек особенный. Холодный как лёд, рассудительный, жёсткий, но справедливый. Он ценил чистую работу. Мы не грабили трактирщиков, не сжигали деревни – нас посылали туда, где требовалось всё сделать по-тихому. После нас редко оставались свидетели, но и крови старались избегать. Старались, да не всегда получалось.

Он вытер лоб краем рукава и криво усмехнулся:

– Были и такие случаи, когда всё шло наперекосяк. Ждали, что дом будет пуст, а там кто-то оказался. Или караван задержался, и стража удвоилась. Тогда уж приходилось резать, куда деваться. Быстро, решительно, без шума. Такое вот «по-тихому».

Николай замолчал на мгновение, обводя взглядом ребят, словно проверяя, не сбежали ли они от его слов. Но Юрка слушал с горящими глазами, а Федька – задумчиво, сдержанно, но с не меньшим вниманием.

– А вы на меня не смотрите так, – сказал Николай, усмехаясь уже добродушнее. – Сейчас я, конечно, пузатый и неуклюжий – вон, палатку в одиночку победить не могу. Но тогда… эх, вы бы видели. Стройный был, быстрый, в любую щель мог пролезть, любой замок взломать. Рейнар меня первым к себе взял – сказал, мол, люблю, когда мои люди работают головой и руками, а не только кулаками. Гордился я этим. Вот такие дела. Это вам не байка у костра. Это жизнь. Такая, какая она есть.

– А главным у нас, – продолжил Николай, понизив голос и чуть приподнявшись на локте, будто от уважения к самому имени, – был Оломир.

Он замолчал, как будто дал этому имени прозвучать в воздухе, и только потом продолжил:

– Ну, парни… Это надо было видеть. Не человек – гора. Ростом под два метра, плечи как дверной проём, руки – как балки перекрытия, мускулы, будто из камня вырезанные, и при этом двигался он с такой лёгкостью, с какой кошка крадётся по крыше. Ни капли жира. Одно сплошное оружие, заточенное и беспощадное.

Юрка вытаращился, Федька слушал, затаив дыхание.

– Вы думаете, я тут вам лапшу вешаю? Приукрашиваю? Ха! Ничуть, – Николай махнул рукой. – Я и сам поначалу не верил. Пока не увидел. Такому лучше не перечить, лучше не спорить, не пересекаться в гневе. Это была настоящая машина для убийств. Но не тупая, как может показаться. Если бы он захотел, мог бы быть отличным командиром в армии. Или бойцом на арене. Но он выбрал другое.

Он понизил голос, словно делился чем-то священным:

– У нас в одном из зданий был штаб. Не просто конура или подвал – целое укреплённое помещение. Там всё было – карты, склады, залы. И один зал был, вроде тренировочного. Те, кто хотел держать себя в форме, туда ходили. Ну а Оломир… он там жил, по сути. Каждое утро – ещё солнце не всходило – он уже там. Или если не в зале – значит в катакомбах. Он знал катакомбы как свои пять пальцев. Мог пропасть на два дня, а потом выйти из тьмы как будто только что отдохнул. Уверенный, спокойный, в глазах тишина – такая, что от неё холодок по спине.

– Но, чтобы вы понимали, кто это был на самом деле, расскажу вам одну историю.

Николай на миг прикрыл глаза, вспоминая, а потом заговорил медленно, почти нараспев:

– Как-то раз один из звеньевых – тоже не пальцем деланный – начал качать права. Что-то ему не понравилось. Может, доля показалась маленькой. А может, Оломир грубо с ним обошёлся. Не знаю. Но факт в том, что тот звеньевой в открытую заявил претензию. И не один. С ним пришли его люди из группы. Итого восемь человек. Они встали перед Оломиром и начали требовать каких-то объяснений.

Николай приподнял брови, посмотрел на Юрку и Федьку, как бы спрашивая: ну как думаете, что было дальше?

– А Оломир только кивнул. Мол, хорошо, давайте объяснимся. И вытащил меч. Не закричал, не стал спорить. Меч у него был особенный – широкий, как весло. И вот на моих глазах начинается бой. Без слов. Только удары.

Николай перевёл дух и добавил:

– Восемь человек. Восемь!… И ни один не выжил. Он их порезал, как овец. Быстро. Хладнокровно. Одному ударом отсёк голову, другого проткнул насквозь. Один пытался бежать – не успел добежать до двери. И всё это… без крика, без ярости. Спокойно. Как будто это что-то обыденное.

Юрка судорожно сглотнул. Федька нахмурился.

– Но – и это важно, – добавил Николай, понизив голос до шёпота, – он не был тупым мясником. Не подумайте. Таких у нас тоже хватало – будьте уверены. Но не в его случае. Чтобы такой бандой управлять – мало быть страшным. Нужно быть умным. И вот это у него было. Он умел слушать. Умел ждать. Умел стравливать и держать в узде. Боялись ли мы его? Да. Но ещё больше – уважали. Потому что знали: если с ним – живёшь. Если против – умираешь.

– Вот так, ребятки, – протянул Николай, вновь вытянувшись на спине. – Таким был наш Оломир. Не просто сила. Сила с умом. А это страшнее, чем просто сила.

– А сколько вас в группе-то было? – с любопытством спросил Федька.

Николай хмыкнул, перекатился на бок, облокотился на локоть и начал загибать пальцы:

– Ну, давай считать. Рейнар – звеньевой. Голова у него варила, о-го-го как. Всегда спокойный, точный. Никогда не кричал, не размахивал руками. Говорил – слушали. Сказал «всё» – значит, всё. Это один.

Он загнул палец, перевёл взгляд в небо, будто выискивая имена на облаках.

– Игнат – это два. Да-да, тот самый, что теперь в рясе разгуливает и молитвы шепчет. – Николай фыркнул. – Господи, хоть бы перед нами не позорился… Перед теми, кто знает, кем он был на самом деле. Кто видел, сколько крови на его руках. Он был хорош в бою, хладнокровен, аккуратен. Но вот теперь маска праведника – прилипла, как банный лист. Впрочем, каждому своё.

Следующий палец.

– Терент – это три. Наш самый техничный боец. Не здоровяк, не бугай, а настоящий филигранщик по части боя. Словно он не мечом махал, а иглой вышивал. Ловкий, молниеносный. Бросишь на него взгляд – вроде обычный, молчаливый. А на деле… страшно представить, что он может, если захочет. Такой человек и с голыми руками тебе троих вырубит, прежде чем те успеют глазом моргнуть.

Четвёртый палец.

– Я, ваш покорный слуга, – Николай хлопнул себя по животу и усмехнулся. – Тогда стройный, прыткий, ловкий. Мастер по замкам. Мог открыть любой замок, дверцу, сундук или кандалы. Была бы только мотивация. Сейчас, конечно, от того шустрого паренька разве что воспоминания остались.

Он загнул пятый палец.

– Остап – это пять. Тоже не из простых. Использовался для внедрения в чужие круги. Он был, знаете… артист. Менялся на глазах. Один день – купец, другой – трактирщик, третий – циркач. Говорить умел так, что сам себе верил. Втирался в доверие, выуживал нужную информацию, выводил нужных людей на чистую воду. Странный он, конечно, был. Даже тогда. Но дело своё знал.

И шестой.

– Ну и Большой Бо. Чистая сила. Тараном пройдётся – за ним только пыль и кости останутся. Если надо было снести дверь, стену – это к нему. Удобно с золотом уносить ноги. Он как мул – на него можно было грузить поклажу в огромных количествах, и он это всё тянул. Молча без ворчания. Его, кстати, я здесь не видел… Может ещё не дошёл. А может, не захотел. А может ему письмо не присылали. Да и жив ли он – не знаю.

Он убрал руку, сжав кулак, и добавил:

– Вот и вся наша шестерка. Нам больше и не нужно было. Повторюсь, мы не силовая группа, не те, что врывались с криками и топорами наперевес. Мы – тихие. Интеллектуалы, можно сказать. Нам поручали дела, где требовалась тишина, точность, голова. Ну, и немного крови, если уж без неё никак.

Николай замолчал, улыбаясь чему-то в памяти, потом снова взглянул на мальчишек:

– Ну а если что-то пойдет не так, то по силовой части, у нас было два столпа: Большой Бо – грубая мощь, и Терент – мастер ближнего боя. Вот они вдвоём стоили десятка обычных бандитов. Без преувеличений. Терент, к примеру… Вот он и сейчас, по всему видно, в отличной форме. Я поражаюсь ему. Уже не двадцать лет – а по нему не скажешь. Всё такой же сухой, сосредоточенный, быстрый.

Он понизил голос, стал чуть задумчивей:

– Но по натуре – одиночка. Всегда сам по себе. Не сказать, чтоб злой, просто закрытый. С ним по душам не поболтаешь, как мы сейчас. Он сдержанный. Непроницаемый. Но люди ведь не обязаны быть такими, как нам удобно, верно? Дело своё он знал. И знал его на отлично.

Николай чуть подался вперёд, заговорил медленно, почти с благоговением:

– Вот если бы они – Терент и Оломир – когда-нибудь сошлись в настоящем бою… Вот это зрелище я бы не пропустил ни за что. Двое титанов. Оломир – сила и грация, звериная, хищная. Он и мечом владел, и телом. А Терент – холодная техника, скорость, выверенность. Один удар – и человек валится. У него каждый шаг – как в шахматной партии.

Он на мгновение замолчал, будто представляя себе эту невиданную схватку.

– Причём что интересно… Оломиру тогда было уже сорок с хвостиком. За плечами – десятки боёв, годы власти. А Терент был тогда молод, полон сил, но ещё не до конца раскрыт. Такой дуэли в жизни не было. Но если бы случилась… не знаю, на кого бы поставил. Честно.

Он вздохнул, откинулся назад и прикрыл глаза.

– Но, может, к лучшему, что не случилась. А то б кто-нибудь из них точно не пережил.

– А старик, что с вами приехал… – вдруг спросил Юрка, разворачивая второй свёрток палатки. – Он кем был? Он тоже в вашей группе?

Николай, до этого лёжа глядевший в небо, повернулся на бок, глянул на мальчишку с интересом.

– А, ты про Ивана Савича? – переспросил он, расплывшись в задумчивой улыбке. – Нет, парни, он не был ни в какой группе. Он был… другим. Особым. Кем-то вроде казначея, если по-простому. Бухгалтером, если хотите. Но только не тем скучным, что за столом с бумагами пыль глотает, а настоящим хранителем баланса в банде.

Федька уже закреплял стойку второй палатки, а Юрка, присев на корточки, слушал, чуть приоткрыв рот.

– Это он выдавал каждому его долю после дела, – продолжал Николай. – Кто сколько заслужил – всё шло через него. Он записывал. Всё! До последнего медяка. Не ошибался никогда. Снабжение банды – провиант, оружие, обмундирование – всё это было его поле деятельности. Не на передовой, но без него ни один выезд не состоялся бы.