По следам Палленальере. Том III. Пяст Перволюдей

Он задержался в шаге, поводя взглядом по белёсым останкам зримого.

– Это захолустья Эры Дракона, не позже.

Мгновение тишины легло между ними. Оно было плотным, как снежное одеяло, накрывшее руины: безмолвным и тяжёлым, в нём не было сомнений – только ледяная память камня, глухая и всевластная.

– У нас, в Заземелье, – проворчал Транг, ткнув пальцем вниз, будто там, под таррами породы и веков, всё ещё пульсировала его родина. – сейчас Восьмая Заземельская Эпоха! Какая, к чёрту, Эра Дракона?

Он резко выдохнул.

– Выходит так, что я тебе одно – а ты мне другое, бляха-муха!

Ответ Варатрасса прозвучал сдержанно, почти равнодушно, но за этой сдержанностью чувствовалась вековая тяжесть:

– Отсчитай примерно две тысячи лет назад. И всё.

Он не стал углубляться в детали. Истории было достаточно. А истина, если она и существовала, давно растворилась в шорохе снега, что оседал, не зная счёта времени.

Мрангброн протяжно выдохнул, закатив глаза и отвернувшись. Он уже приготовился пересказать дарнату суть сказанного, но не успел открыть рта, как Т’Диалиэль слегка покачал пальцем – плавно, почти изящно, будто развеивал надоедливую пыль. Не стоит. Он всё понял. Или, по крайней мере, достаточно, чтобы больше не спрашивать. И без слов.

В этот момент снег, медленно накапливавшийся на массивной ветви древненордской голубой ели, с тяжким вздохом сорвался вниз, пробив прогнившую крышу одного из ближайших зданий. Лёд и древесина осыпались с глухим грохотом. Под гнётом белой массы одна из стен подалась, и обломки с сухим треском легли на уже давно уснувшие перекрытия. Герои, лишь на мгновение бросив взгляды на обрушение, не остановились. Они продолжили путь. Здесь обвалы были такими же обыденными, как дыхание.

Варатрасс, прибавив шаг, нагнал вперёд ушедших. Купол, оставшийся по правую руку, привлёк его внимание: он был почти цел, лишь покосившийся от времени и времени же покрытый ледяной коркой, в которой застыли тени некогда гудящих гласов. Массивная арка под ним вела в полутемноту, и сквозь слоистый хруст снега, пронзительно ощущалась вибрация камня, как будто он, забытый и мёртвый, всё ещё пытался говорить. Голос этот был не звуком, он был на грани. На грани пения, на грани бормотания, на грани напоминания. В нём не было приказа, не было просьбы – только тень истины. Прежней. Надгробной.

Варатрасс чуть прищурился.

Здесь, в этом городе, когда-то начиналась дальняя нордская морская история. Именно из его порта были спущены первые корабли, что решились на обплытие материка.13 Именно отсюда началось то, что позднее назовут Распространением, Ветвлением, Миграцией. И всё же… теперь лишь тени.

«Когда-то ты был милосерден… – подумал Валирно’орда, не замечая, как внутренний голос сливается с мыслями. – Породил и взрастил всё… всех… не иначе, как кости земли… И ты был бескраен… две трети всего Водамина уплывают со снежным бархатом за Пястом Перволюдей.» Не думаю, что это случайность. Определённо, но… – он бросил взгляд на Джерума – точнее, в его сторону. – …в возможности отнести его так далеко – сомневаюсь.

– И что ты думаешь? – вопросом ответил фар’Алион, не снижая хода. – Какое объяснение этому выдвигаешь ты? Наверняка в твоём понимании не всё столь однозначно.

– Да что тут говорить. – развёл руками Варатрасс. – Порядок вещей делает своё дело.

– В смысле, что?.. – подал голос сир Равенхей, жестикулируя резко, будто пытаясь поймать смысл в воздухе.

– В смысле, что он должен был там оказаться. – следопыт показал пальцем вперёд. – Должен. И всё. И нет этому явлению здравого объяснения.

– В какой-то степени и я согласен с точкой зрения Варатрасса. – наконец заговорил Сантор, голосом, сдавленным мехами шарфа. – Когда был убит нордский правитель… Амулет покинул того, кто присвоил его. Я уверен в этом. Я знаю это.

– Он не был достоин. – глухо добавил Торальд, не поднимая глаз. – Тот, кто подло убил Ингмара, не имел права владеть им.

– Я слышала, что у некоторых он даже своевольно выскальзывал из рук. – вдруг сказала Амори, обращаясь к Юстиану. – Это правда? Или всё же просто глупые слухи?

– Да, это не глупые слухи. – кивнул он. – Это… специфическая истина. Хотя я сам такого не видел. Только слышал. От отца.

– Но мы не исключаем факт того, что кто-то подобно нам переплыл это море на судне. – задумчиво сказала Амори Дарт, глядя вдаль. – Но был ли смысл делать подобное, осознавая, что обратного пути уже не будет?

– Некоторые ставят цель превыше жизни, Амори. – ответил ей фар’Алион. – Цепь его судьбы прервалась на заре судьбы Палленальере. А может, и раньше.

– Значит, мы его фиг найдём, да? – хмыкнул Транг. – Этот амулет может спокойно валяться в первом встречном сугробе, что значит – фиг найдём, да?

– Shreai'ish hij cirry, Trang.14 – мягко откликнулся дарнат.

– Мой друг поможет нам с этим. Мы сможем определить в точности местоположение Алого Камня с помощью технологий кевар.

– Вот оно как… – задумчиво проговорил Варатрасс, подставляя руку под медленно падающий снег.

Он посмотрел вверх, в мутное небо, где Суур почти не было видно – он исчезал в бесформенном сером саване.

– Что же ты устроил за игру, Камень Мастера?..

Снег продолжал хрустеть под ногами, как будто напоминая о суровой реальности этого холодного края мира.

***

Герои покинули останки Нараксортракса – мёртвого и гордого города Перволюдей, чьё имя ещё дрожало в памяти земли, но уже не звучало на устах живущих. Когда-то он блистал, как алмаз, впаянный в венец древней державы, где каменные улицы помнили шаги великанов, а залы с куполами из чёрного обсидиана отражали голоса мудрецов и воевод. Теперь же всё здесь погрузилось в забвение.

Здесь всё дышало временем, но дышало уже едва.

Город стал не просто руиной, но предостережением – надломленным криком эпохи, что сама себя не смогла удержать на краю вечности.

И всё же путь продолжался.

Впереди раскинулась равнина Нарак, белёсая и безмолвная, как исписанная и сожжённая карта, где не осталось ни дорог, ни имён. За ней начинались леса, скованные древним Великим Снежным трактом15, – путём, что пронзал север, как занесённый клинок, ведущий к границе последнего мира. В конце его – он, Перевал.

Первый-Последний.

Название, которому было суждено звучать, как финальный аккорд симфонии эпох. Перевал, что стоял меж бытия: между тем, что хранилось в памяти хроник и преданий, и тем, что уже не имело имени, формы, ни даже закона. Он был не просто горным проходом – он был порогом. Стражем пределов, пограничной чертой, где уставали даже духи ветра, и где Суур свет скользил по скалам с неохотой, словно не желая освещать то, что лежало за ними.

За ним начинался Пяст Перволюдей.

Далёкий, почти мифический край.

Не карта, но догадка. Не страна, но отражение. Не цель, но исход.

Где-то там, под веками льда и слоёв позабытого, возможно, доживали свой срок те, кто некогда владел людским миром. Возможно – последние из тех, кто писал его законы, строил храмы, поднимал арми… А быть может, и никто. Быть может, лишь пустота. Холодная, как взгляд мёртвого бога.

Именно туда они шли.

Перевал вёл сквозь ущелье – не просто огромное, но величественное своей безмолвной угрюмостью.

Они знали: с последним поворотом, с последним уступом обрыва, с последним дыханием леса за спиной, всё изменится. Там закончится всё, что когда-либо было занесено в книги и летописи. Всё, что можно было понять, обсудить, прочитать, оспорить. Там не будет слов, будет только холод, ветер и правда, что не нуждается в интерпретации.

То, что было за пределами страниц, начиналось с их следов на снегу. Это была территория не легенды, но откровения. Земля, где каждая минута была испытанием. Где даже сама мысль о возвращении казалась химерой.

Их вела не карта, не компас и не память. Их вела решимость. Слепая, жгучая, безрассудная. Каждый шаг вперёд приближал их к черте. Каждый фэрн пройденного пути – это было сбрасывание оков. Каждая минута – отпевание былого.

Скоро, очень скоро, привычный мир исчезнет за их спинами. И останется только тот, иной. Новый. Или, возможно, забытый и старый. Им навстречу уже вышло неизвестное. Оно не имело лица. Но оно уже смотрело.

***

Глава III: Северный вождь

Вот снежная гряда во Луэкворане…

Белой пеленой спадая ниц,

Она одна дорогу сокрывает,

В краях суровых, где нет птиц.

И здесь, глядишь, когда-то было людно…

И смотришь: ветер снег сдувает прочь,

Тогда и камень, показавшись, потакает на суждение,

И в мираже бегущие колёса режут стуком ночь…

А там… вдали за белыми хребтами…

В краях, чьи карты теряны давно,

Сокрыты тайны Мирозданья, но местами…

Тебе на ум приходит лишь одно…

Что нет там больше ничего…

– наброски Варатрасса

Миновал лес.

Он, словно старый дракон с переломанными крыльями, исчез за спинами, и теперь впереди осталась только белоснежная пустошь, раскинувшаяся до самого горизонта, где небо сливалось с миром в одной непрерывной снежной вспышке. Остовы деревьев, вытянутых ввысь, будто погребальные стелы древних владык, остались позади – и лишь упрямый ветер шептал их имена сквозь метельную гладь.

Пустошь была пуста. И в этом заключалась её пугающая полнота.

Ни одного звука, кроме скрипа шагов, приглушённого под глубоким настом льда.

Варатрасс, тяжело выдохнув в меховой воротник, передал верёвку саней Джеруму. Руки зябли, и он несколько раз ударил ладонями друг о друга, разгоняя стылую кровь по онемевшим пальцам. За прошедшую ночь, прижавшись к поваленному дереву, они сумели развести костёр, греясь у потрескавшегося корня, но тепло того часа уже давно испарилось в небытие, и теперь мороз вновь правил безраздельно.

Путь к перевалу лежал прямо перед ними – открытый, как страница книги, написанной не чернилами, но снегом, и читаемой не глазами, но телом и волей. Белая гладь простиралась до горизонта, сверкала под сууровым светом, от которого рябило в глазах. Казалось, сам небесный свет становился здесь ледяным, холодным и беспристрастным, как взгляд мраморной статуи.

Ветер выл. Не дул, а именно, что выл. Он, казалось, не просто срывался с перевала, но нёс с собой слова. Предупреждение. Призыв. Плачь.

Герои шли, не прорывая молчание, закутавшись в свои капюшоны, меха и думы. Каждый шаг отдавался в теле пульсом, каждый вдох жёг лёгкие. И всё же никто не жаловался. Жалобы были бы непозволительной роскошью в краю, где сама жизнь висела на волоске и держалась за нитку решимости.

Джерум, шагая чуть позади, крепко держал верёвку. Сани поскрипывали, скользя по хрусткому снегу, местами гладкому, но коварному, будто сахар и стекло над бездной. Взгляд его раз за разом цеплялся за следы и за лица товарищей. Он знал: одна трещина, одна неприметная воронка под сугробом и кого-то может не стать. Здесь, в этой белизне, смерть не кричит – она приходит молча, с треском льда и коротким вскриком.

И всё же они шли. Дальше. Выше. К очертаниям гор.

Там их ждал Перевал – тот самый, что в легендах именовался Первым и Последним. Его силуэты уже начали проступать сквозь прозрачную снежную дымку, как затаённые исполины, склонённые над судьбой путника. Каменные хребты поднимались из земли, будто челюсти, и в их зияющих пастях таилась тишина древнего мира, давно ушедшего под лёд и молчание.

Сердце Варатрасса билось чаще. Не от страха. От ожидания. Они были близко. Почти у цели. И всё же… слишком многое оставалось неизвестным. Слишком многое – невысказанным.

– А эт? – ворчливо выдавил Транг, поднимая руку и демонстрируя посиневший палец. – Эт так и должно быть, побери меня таахар?

– Ну, засунь его в попу, там теплее! – рявкнул Варатрасс, не оглядываясь, голосом, что треснул в морозе, словно сухая кора. – Я тебе что, врачеватель, дварфийский знатец?

Смех, хриплый и короткий, вырвался из половины отряда Равенхея и тут же растворился в завывающем ветре, будто бы сам воздух решил больше не терпеть их шутовства. Транг, насупившись, отдёрнул посиневший палец и тряхнул рукой, как будто мог стряхнуть с неё стужу и обиду.

Но вдруг земля дрогнула. Не легонько, как от хруста далёкого льда, а так, будто нечто исполинское пробудилось под их ногами. Сани подпрыгнули, поскользнулись на утрамбованной снежной корке, и один из мешков звякнул оружием. Герои замерли. Северные птицы в небе взметнулись и исчезли за горами.

Второй грохот был тяжелее. Он ворвался в пространство, как раскат подземного обвала, и с каждой секундой нарастал, будто сам хребет под ними сдвигался, как колени старого мира. Сани застыли. Снег облетел с елей, сорванный вибрацией, и медленно осел на плечи молчаливых путников.

Всё вокруг стихло. Даже ветер, казалось, замер, прислушиваясь. Тишина легла, как покрывало.

– Хм-м-м… – промычал Варатрасс.

Он, бегло переглянувшись с Энлиссарином и Сантором, помчался вперёд. Эльф и нордо-скварниец ринулись за ним.

– Вы чё?! – изрядно возмутился дварф. – Вы чё, с ума посходили, на хрен?!

– Чёрт… – Таро помчался за ними.

За фарийцем побежали и остальные. Чутка не успевая, отставал лишь Мрангброн.

Перевалившись за сугроб, следопыт залёг в засаде. Впереди, на покрытой слоем снега равнине, затянулась битва: огромный то ли великан, то ли тролль, раскидывал из стороны в сторону подбегающих к нему людишек, чьи телодвижения язык не повернётся назвать естественными.

– Тролль? – шёпотом спросил Кварнийский.

– Ты видел тролля в восемнадцать фэрнов? – недоумённо озарил его следопыт.

– Я вообще не видел тролля, Варатрасс.

Огромное существо разрывало нападающих на него пополам, хватало за ноги и сметало других с ног несчастным, что стал импровизированным оружием. Даже в глазах бывшего душителя Пустоты Сантора это показалось чем-то зловещим.

– Он это что… людей столь яро мочит? – в прищуре сказал Сантор. – Или, быть может… мне кажется?

Завалившись рядом с ними, фар’Алион не обронил ни слова, тщательно анализируя ситуацию. В этот же момент в укрытие прыгнули и Антариус с Торальдусом.

– Опять струсил? – с небольшим упрёком промолвила Трангу Амори Дарт, что осталась по минувшую сторону холма. – Брось.

– Ди ты в пень!

Откинутые великаном прочь вновь поднимались с колен и бросались на гиганта снова, словно их ярости не снискать покоя. Видя всё это, Джерум пришёл к умозаключению:

– Это нежить, её так просто не убить.

– Сказывается мне, ему нужно помочь. – поднявшись, следопыт помчался в его сторону.

– Стой! Куда?! – Антаро попытался схватиться за его шубу.

Тщетно. Выхватив Тариль, Варатрасс, едва не утопая в снегу по колено, активно сокращал дистанцию. Махнув рукой, Кварнийский ринулся за ним, побудив и остальных не оставаться в стороне и молча наблюдать, ожидая какого-либо исхода.

– Моя не трогать человеков… – заметив разумных созданий, промолвил глубоким басом йоттун16.

Он отмахнулся рукой от нападающих на него существ.

– Если человеки помочь убить виххов 17 !

Да, это определённо йоттун. Тролли выглядят иначе, в какой-то степени недолюбливают холод. Это же существо – борется с холодом как разумное создание. Борется при помощи огромного числа накинутых на плечи шкур и тёплой шапке из морды медведя.

Порвав одного из виххов, – так называемых поднятых неживых, йоттун не нарочно швырнул верхнюю часть тела мертвеца под ноги Варатрассу. Тело, нещадно извиваясь, неестественно поползло в сторону героя, цепляясь оголёнными костями пальцев за замершие в лёд снежные уступки. Варатрасс же, не встречая подобную нечисть ранее, вознёс меч и ударил вихха в район черепа. Противный хруст проломленных костей… Мертвец, испустив мерзкий хрип, едва ли не рассыпался в прах.

«Вот оно что… тварь дохнет, когда разишь её сталью Тифаринтора!» Ара-абаль их убивает с концами, Джерум!

– Все назад! – уже сжимая выхваченный с пояса Тха-Акса, Джерум приказал другим не вмешиваться. – Мы справимся вдвоём!

Виххы, коих успел порвать великан, коим-то образом собирались воедино и вновь кидались ему на ноги, вцепляясь костными наростами в тёплые ботинки. Неживых, без тех, что кончил Варатрасс, оставалось около десяти и все они, не обращая внимания на героев, пытались безрезультатно повалить с ног могучего йоттуна, видя в нём самого опасного противника.

Прокрутив меч, Валирно’орда отсёк одному из виххов руку, что стало для того, на удивление, смертельным ранением – мертвец превратился в пыль и погоревшие кости. И так, кромсая одно за другим, следопыт остановился подле шевелящейся руки. Вонзив в неё Тариль, Варатрасс оборвал брождение монстра, которого уже не было рядом.

…

…

…

Все виххы пали.

Снег уже слёг в ровные хрупкие пласты, и в его молочной толще расползались серые разводы, будто кто-то проложил по насту тёплую ладонь. Рядом с Джерумом опустился на одно колено великан. Он смотрел не отрываясь, внимательно, с какой-то даже печальной скрупулёзностью, на остатки виххов.

– Я обычно и сам бить их сполна… – заговорил йоттун после короткой тишины, убедившись, что вокруг больше никого не осталось. Голос шёл из глубины груди, гулко, с примесью северного протяжного рычания. – Но в этот раз я еле унёс ноги…

– Ты… великан? – Варатрасс щурился, будто пытался сфокусировать взгляд на слишком большом предмете. – У тебя есть имя или тебе его придумать?

– Да, человек. Моя – йоттун. Моя звать Грусша. В честь вкусного ягода звать, о который мне говорили предки.

Имя прозвучало неожиданно мягко и странно подошло к этому телу, где каждая мышца была как канат, а ладонь – как крышка огромного сундука. Варатрасс развёл руки и обвёл взглядом белую пустошь, откуда ветер в два голоса тянул сухой песок позёмки.

– В честь ягоды, говоришь… И всё же, не могу не спросить… что ты тут делаешь?

С дальнего склона, где ветер свистел тоньше, показался Энлиссарин, двигался он быстро, но без суеты. Юстиан обернулся к Трангу, голос у него лёгкий, уверенный, уже привычный к этой земле:

– Пойдём, Транг! Всё в порядке.

Торальдус и сир Равенхей двинулись за дарнатом, шаг держали размеренный, проверяя наст посохами, и очень скоро оказались рядом с Джерумом, который разговаривал с великаном, всё ещё не сводящим глаз с тающих останков. Транг карабкался на холм короткими, злёханными шагами, снежная крошка сыпалась из-под сапог.

– Ё-моё… – вырвалось у него, когда на гребне открылся целиком силуэт. – Это чё? Минотавр?

– Великан. – ровно сказала Амори, проходя мимо него, как мимо вывески, и уже спускаясь к остальным. – Пойдём.

Дварф фыркнул, но пошёл следом, зыркнув ещё раз на громадину. Вопрос Варатрасса, казалось, повис и вернулся к собеседнику с задержкой; Грусша помолчал, будто взвесил в ладони сам смысл вопроса.

– Моя народ здесь живёт. Это наш дом.

Ветер ворочал снежную пыль, под ним хрустели редкие низкие кустики, похожие на скрючившиеся ладони. Фар’Алион отвёл взгляд от великаньих глаз и метнул его к вихху, чьё тело теперь сметало ветром вместе со снегом, и от этого зрелища пахло сырой землёй и осторожным страхом.

– Но ты здесь один, для чего? Откуда здесь нежить?

Остальные подошли плотнее, но держали почтительную дистанцию, так, чтобы гигант видел всех, и никто не мешал ему ужасать своим ростом. Особенно зорко смотрели Энлиссарин и Транг. Для обоих это было что-то из тех слов, которые раньше звучали как сказки у очага, а теперь стояли перед ними и дышали паром.

Гигант повёл рукой над снегом, как будто гладил невидимую шкуру.

– Моя – охотник. – сказал он, и указательный палец, толстый как костыль, коснулся груди. – Человеки покинули земли подле Круга давно, а те, кто не покинул – стали виххом. Вихх хочет к вам, к человекам. Вихх распространяется, как болезнь.

Джерум поймал взгляд Торальдуса и ничего не добавил. В голове крутилась та же простая и опасная вязь: кто сеет эту мерзость на Севере, кому выгодна такая жатва?

– Много их? – Сантор произнёс негромко, но в его голосе треснула тишина. – Виххов?

– Много ли человеков, оставшихся здесь? – Грусша посмотрел поверх голов куда-то вдаль, туда, где белизна складывалась в низкие погребальные сугробы. – Много ли человеков было забыто, похоронено, брошено тут и там, на земле подле Круга?

– Круга?

Сир Равенхей перевёл взгляд на Торальдуса, взгляд у него был спокойным, без украшений.

– Так староверы именуют Пяст.

Великан кивнул в знак согласия. Снег заскрипел у него под сапогом, звук получился очень чистым.

– Вихх не нравится пополам. Моя не хватает рук делать им… пополам. – Грусша опустил взгляд на свои ладони, будто проверял их счёт. – Когда человеки потеряли Камень, вихх обозлился, стал более злым. А вы, человеки… вы идёте за Камнем, ещё не зная, что вихх не даст вам его получить.

Слова легли тяжёлым настилом поверх мыслей. Варатрасс чувствовал себя так, словно кто-то без предупреждения поднял полог и показал за ним знакомую, но забытую картину. Трудно было поверить, что великаны по-прежнему живут на Мёртвом севере, и ещё труднее – в их взгляд, где не было ни звериной тупости, ни простой злобы; там жили память и грусть, и ещё – упрямая забота.

– Моя народ – вам не враг. – продолжил великан, и голос стал мягче, как будто он обошёл камень и нашёл удобное место на тропе. – Тысячи лет моя народ жил бок о бок с человеками, помогал им бороться с арха…

– Я знаю это, Грусша. – сказал Торальдус спокойно и очень прямо. – Я Торальдус Юстиан, король моего народа.

Йоттун всмотрелся в него внимательнее, наклонил голову, и у него затрещали на шее сухие связки, поседевшие от инея.

– Вас стало так мало, человеки? – он перевёл взгляд на здоровяка-норда, и тот показался ему, по великаньим меркам, совсем крохой. – Почему вождь ведёт с собой шесть человеков и полумужа?

– Я, вообще-то, дварф, а не какой-то там полурослик или какой-то там муж! – взвился Транг, и борода у него дрогнула, как рассерженный ёж. – Я средний по своим меркам!

– Не перебивай Грусшу, полумуж! – великан даже не огрызнулся, просто констатировал, как снег констатирует холод. – Иначе – хрясь!

Дварф фыркнул, сплюнул в сторону тёмной крошкой, но отступил, буркнув что-то про невежество высотных. Он наклонился над одним из прибитых виххов, всмотрелся в корку чёрного налёта, в странные трещины по линии суставов. Это были не те мертвецы, которых каждый из них видел раньше; в этих жила какая-то сторонняя воля, они казались не столько оживлёнными, сколько задвинутыми изнутри, как мебель, которую кто-то сдвигает, не вставая с кресла.

– Где твоё племя? Почему ты один? – спросил Сантор уже мягче, словно опасался вспугнуть то, что едва соглашается говорить.

– Грусша – вождь без племени. – ответ был прост, как дубина, и не менее тяжёл. – Грусша – охотник, Грусша всегда живёт один. Так легче.

– Ты поможешь нам? – Торальдус шагнул ближе, голос его остался властным и открытым. – Мой народ всегда шёл на уступки твоему народу.

Ветер в этот момент перелизнул края плаща, принёс с собой горьковатый запах еловой смолы и далёкого костра. Великан поднял голову, как будто прислушался к словам предков, что шепчут в суставах у старых гор.

– Моя народ – умер за стеной человеков. Так говорила Ба. Хм-м-м… – он произнёс это имя бережно и тихо, как молитву. – Но моя согласен помочь вам, если человеки перестанут делать так, чтобы народ Грусши умер за стеной. Вождь согласен?

– Согласен. Я не останусь у тебя в долгу, добрый великан.

Слово это как-то очень точно легло на эту громадину. Грусша сомкнул глаза, кивнул, и кивок вышел медленным и тяжёлым, будто склоняется старая ель под свежим снегом. Огромная ладонь поднялась, раскрылась, пальцы, как корни, легли на воздух.