Развод в 45. Ягодка или перчинка

Я молча смотрела на него, приподняв бровь. Давай, продолжай свой спектакль.

– Я тут подумал, – он подался вперёд, понизив голос до заговорщицкого шёпота, будто сообщал мне государственную тайну. – Ты же умная женщина, Элина, ты понимаешь, что развод сейчас – это огромные репутационные убытки для меня. Для нас. У меня на носу крупная сделка, и мне совершенно ни к чему эти скандалы в прессе. Да и Егор… Зачем травмировать парня в его-то шестнадцать лет?

– О, ты вспомнил о существовании сына? Какая прелесть. Твоя секретарша внесла напоминание в календарь?

Он проигнорировал мою шпильку, поморщившись.

– В общем, я предлагаю разумный компромисс. Мы не будем разводиться. Просто сохраним видимость семьи для окружающих. Ты остаёшься полноправной хозяйкой в нашем доме, продолжаешь вести свой привычный образ жизни. Я, в свою очередь, в знак признательности удваиваю твоё ежемесячное содержание. Будешь покупать себе не одну сумочку Birkin в сезон, а две. Можешь летать на шопинг в Милан хоть каждую неделю, я оплачу. Плюс, я прямо завтра перепишу на тебя наш загородный дом в Барвихе. Полностью. Живи, наслаждайся, ни в чём себе не отказывай. Единственное условие – на публике мы по-прежнему идеальная пара. Ну а моя личная жизнь… тебя больше не касается. Как тебе такое бизнес-предложение, а?

Он откинулся на спинку стула, глядя на меня с видом благодетеля, только что осыпавшего нищенку золотом. Он был на сто процентов уверен в моём согласии. В его мире, где всё имело свою цену, покупалось и продавалось абсолютно всё: лояльность, репутация, дружба и, конечно же, любовь. И я, его «красивый фасад», была для него всего лишь ценным активом, который нужно было удержать любой ценой.

Я сделала маленький, изящный глоток воды. Насладилась немой сценой.

– Предложение, конечно, очень щедрое, Игорь. Прямо-таки золотая клетка с пожизненным пансионом и видом на Рублёвку. Но боюсь, я вынуждена отказаться.

Улыбка на его лице слегка дрогнула, будто дала трещину. Он явно не ожидал такого ответа.

– Что значит «отказаться»? Элина, ты меня не поняла? Я предлагаю тебе всё, о чём только можно мечтать, без каких-либо обязательств с твоей стороны.

– Нет, это ты меня не понял. Ты предлагаешь мне и дальше быть красивой ширмой для твоих похождений, только за большую цену. Спасибо, но я больше не продаюсь. Мой ценник значительно вырос.

– Да кому ты нужна в свои сорок пять со своей гордостью? – в его голосе зазвенел холодный металл. – Ты хоть представляешь, что такое жить одной? Снимать квартиру, считать деньги от зарплаты до зарплаты, самой таскать тяжёлые сумки из магазина? Ты же абсолютно не приспособлена к реальной жизни! Через месяц сама прибежишь, Эля. Вот только условия для тебя будут уже совсем другими.

– Не думаю, – я спокойно достала из сумочки тот самый конверт и положила его на белоснежную скатерть рядом с его прибором. – Вот, прочти на досуге. Это чтобы ты не сомневался в серьёзности моих намерений.

Он с недоумением перевёл взгляд с конверта на меня и обратно.

– Что это ещё за фокусы?

– Официальное уведомление. Мой адвокат свяжется с твоим в ближайшее время для обсуждения деталей. Деталей нашего развода и, что самое интересное, раздела имущества.

Игорь медленно, почти брезгливо, взял конверт. Его холёные пальцы, привыкшие подписывать многомиллионные контракты, выглядели на фоне белой бумаги неестественно напряжёнными. Он вскрыл его, пробежал глазами по первым строчкам, и его лицо начало стремительно меняться. Снисходительность испарилась, уступив место сначала недоумению, а затем – неприкрытой, ледяной ярости. Маска успешного бизнесмена треснула, обнажив злое, уязвлённое нутро хищника, попавшего в капкан.

– Зубов?! – прошипел он так, что я на секунду испугалась, что стол сейчас треснет. В его голосе прозвучало почти суеверное уважение, смешанное с животной ненавистью. – Ты наняла «Пиранью»? Ты что, совсем идиотка? Решила пустить меня по миру?!

– Я решила взять то, что принадлежит мне по праву, – я грациозно встала, аккуратно поправив несуществующую складку на платье. – Двадцать лет я была твоим верным партнёром, Игорь. И вкладывала в наш общий «бизнес» не меньше твоего. Мой вклад – это наша безупречная репутация, наш идеальный дом, наш гениальный сын. И я, наконец, собираюсь получить свои честно заработанные дивиденды.

Он вскочил так резко, что опрокинул бокал с водой.

– Ты горько пожалеешь об этом, Элина! Я тебя уничтожу! Я оставлю тебя ни с чем, ты меня поняла?!

– Попробуй, – я посмотрела ему прямо в глаза, и впервые за долгие годы не почувствовала ни капли страха. Только холодный, пьянящий азарт. – Приятного аппетита, милый. Счёт, как обычно, на тебе.

Я развернулась и пошла к выходу, не оборачиваясь, чеканя каждый шаг. Я чувствовала его испепеляющий взгляд в своей спине, но шаг мой был твёрдым и уверенным. Бумажная война началась. И я только что сделала свой первый, сокрушительный ход.

Глава 3

Переезд – это, как оказалось, не просто логистика по перемещению нажитого имущества из точки А в точку Б. Это целый ритуал прощания, причём довольно затянутый и болезненный. Каждый предмет, который я с безразличным видом паковала в коробки в нашем с Игорем пентхаусе, буквально вопил об ушедших годах. Вот фарфоровая балерина, купленная в Венеции во время нашего второго медового месяца – тогда я ещё верила, что браки заключаются на небесах, а не в кабинетах юристов. Вот толстенный альбом с фотографиями маленького Егора, где он смешно морщит нос, пытаясь съесть лимон. А вот идиотская пепельница в виде черепахи, которую Игорь привёз из какой-то сомнительной командировки и которой я всегда тайно желала скорейшей и мучительной гибели. Увы, она оказалась на редкость прочной. Вся эта материальная летопись двадцати лет жизни теперь лежала по картонным гробикам, ожидая своей участи.

Моя новая квартира, которую мы со Светкой нашли за один час панических поисков, была… другой. После залитых светом пространств пентхауса, где эхо от моих шагов могло бы заблудиться, эта двухкомнатная квартирка на седьмом этаже казалась почти кукольной. Но в ней было то, чего давно не было в моём прежнем доме – тишина. Не звенящая, холодная тишина отчуждения, а спокойная, умиротворяющая тишина уединения. Здесь пахло свежей краской и робкой надеждой, а не дорогим парфюмом и застарелой ложью.

Первые несколько дней я спала на надувном матрасе, который жалобно скрипел при каждом движении, питалась едой из доставки и вела бесконечные телефонные баталии с адвокатом. А потом в мою новую жизнь настойчиво позвонили в дверь. На пороге стояли два угрюмых грузчика, которые без лишних слов занесли в прихожую стопку плоских, унылых коробок с сине-жёлтым логотипом. Моя первая в жизни самостоятельная покупка. Мебель из ИКЕА.

Я с каким-то странным азартом смотрела на эти коробки. В моей прошлой жизни мебель не покупали – её заказывали у модных итальянских дизайнеров, месяцами ждали доставки и платили за неё суммы, сопоставимые с бюджетом небольшой африканской страны. А тут – всё и сразу, в разобранном виде. Стеллаж «Билли». Звучит почти как имя старого доброго друга. Я решила, что начну именно с него. Мне отчаянно нужно было место, куда можно будет поставить пару книг, фотографию Егора и припрятать бутылку вина на случай экстренной психологической помощи.

– Ну что, Билли, – бодро сказала я вслух пустоте комнаты, – сейчас мы с тобой подружимся. Я же не совсем белоручка. Я могу организовать благотворительный аукцион на триста персон, значит, и с какой-то деревяшкой справлюсь.

Оптимизм мой испарился ровно через десять минут, когда я разложила на полу все детали и открыла инструкцию. Меня встретил весёлый нарисованный человечек без лица, который с энтузиазмом показывал, что и куда нужно вкручивать. Ни единого слова. Только картинки, стрелочки и загадочные символы. Это было похоже на попытку расшифровать древние египетские иероглифы, не имея под рукой Розеттского камня. В отчаянии я набрала Светку.

– Спасай, – выдохнула я в трубку, едва подруга ответила. – Я, кажется, ввязалась в неравный бой со шведским злом.

– Так, без паники, – раздался её бодрый голос. – Что стряслось? Игорь прислал очередное ядовитое письмо через адвоката?

– Хуже! Я пытаюсь собрать стеллаж из ИКЕА.

В трубке повисла пауза, а затем раздался сдавленный смешок.

– Элина Каменева собирает мебель? Дорогая, это даже звучит как начало анекдота. Ты уверена, что держишь инструкцию правильной стороной? И, умоляю, скажи, что ты не пытаешься забить шуруп каблуком от Маноло Бланик.

– Очень смешно, – пробурчала я, тыча пальцем в схему. – Тут нарисован человечек, и он явно надо мной издевается. Он улыбается! Он знает, что я ничего не понимаю!

– Эля, он нарисованный. У него нет злого умысла. Просто делай, как он показывает. Левая дощечка в правый пазик, или как там у них, у плотников.

– У меня такое чувство, что для этого нужен диплом инженера и мужская сила. А у меня в наличии только диплом филолога и свежий маникюр.

– Маникюр – это уже половина успеха, – не унималась Светка. – Ладно, слушай сюда. Глубоко вдохни. Выпей бокал вина. И представь, что этот стеллаж – твой бывший. И тебе нужно его хорошенько… собрать. В единое целое. По частям. Думаю, такая мотивация тебе поможет. Звони, если решишь сжечь его к чёртовой матери.

Я хмыкнула и отключилась. Совет был, конечно, в духе Светки, но что-то в нём было. Я налила себе полбокала вина, сделала глоток и снова посмотрела на разбросанные детали.

Первый час прошёл в бесплодных попытках соединить боковую стенку с нижней полкой. Крошечный шестигранный ключ, который шёл в комплекте, казался мне орудием пыток. Он постоянно выскальзывал из пальцев, а винты входили в пазы под таким немыслимым углом, что вся конструкция напоминала Пизанскую башню на минималках. Весёлый человечек в инструкции продолжал глупо улыбаться.

– Да что тебе надо, кусок ты прессованных опилок! – в отчаянии прорычала я, обращаясь к недоделанному стеллажу. – Я с тобой по-хорошему пытаюсь!

Через два часа я сидела на полу посреди хаоса из досок, винтиков и пакетиков с фурнитурой. На глаза навернулись слёзы. Глупые, злые, беспомощные слёзы. В голове, как назойливая пластинка, зазвучал голос Игоря: «Да кому ты нужна? Ты же абсолютно не приспособлена к реальной жизни! Ничего не умеешь… Пустое место…».

И в этот момент что-то во мне сломалось. Или, наоборот, починилось. Слёзы мгновенно высохли, уступив место ледяной, всепоглощающей ярости. Я вскочила на ноги.

– Ах так?! Не приспособлена?! – крикнула я в пустоту квартиры, обращаясь к невидимому призраку бывшего мужа. – Пустое место, говоришь?! Да я сейчас из этого пустого места такую крепость построю, что твой пентхаус покажется картонной коробкой!

Я схватила инструкцию и впилась в неё взглядом, будто пыталась прожечь в ней дыру. Я разложила все винтики и шпунтики по кучкам, как генерал перед решающим сражением. Шестигранный ключ в моей руке превратился из орудия пыток в скипетр, в символ моей новообретённой власти над собственной жизнью.

Я работала со звериным упрямством. Я закручивала винты, игнорируя стонущие мышцы и ноющие пальцы. Я стучала кулаком по полкам, чтобы они встали в пазы, и в какой-то момент даже использовала тот самый каблук от туфель, о котором говорила Светка. Я ругалась такими словами, которых не слышали даже стены кабинета моего адвоката. Я не собирала стеллаж – я штурмовала Бастилию. Я покоряла свой личный Эверест из ДСП и шпона.

И вот, спустя ещё час, грязная, взлохмаченная, с сорванным ногтем, но с горящими глазами, я отступила на шаг назад. Посреди комнаты стоял он. Мой стеллаж. Немного кривоватый, с одной полкой, установленной вверх ногами, и с парой загадочных лишних деталей, оставшихся на полу, как павшие в бою воины. Он был несовершенен. Он был нелеп. Но он был моим. От первой до последней щепочки.

Я провела рукой по его шероховатой поверхности и рассмеялась. Впервые за последние дни – по-настоящему, от души. В огромном доме, обставленном лучшими дизайнерами, не было ни одной вещи, к которой я приложила бы руку. Всё было чужим, выбранным для статуса, для картинки. А этот кривобокий стеллаж был первым настоящим предметом в моей новой жизни. Мой первый трофей. Мой первый камень, заложенный в основание моей личной крепости. И глядя на него, я точно знала: я справлюсь. Со всем.

* * *

Мой кривобокий стеллаж «Билли» из ИКЕА гордо стоял посреди гостиной, словно памятник неизвестному солдату, павшему в неравной битве с инструкцией на шведском. Я победила его только с третьей попытки, вооружившись видеоуроком на YouTube и парой не самых цензурных выражений. Теперь он, единственный предмет мебели в комнате, не считая надувного матраса, который жалобно сдувался каждую ночь, вызывал у меня приступы иррациональной нежности. Эта маленькая мебельная победа придала мне сил. Я даже начала находить сомнительную прелесть в гулком эхе пустой квартиры и в том, как утреннее солнце рисует на голых стенах причудливые узоры. Но эйфория от завоёванной независимости, пахнущей лапшой быстрого приготовления, стремительно сменялась глухой, ноющей тревогой. У этой тревоги было имя, лицо и привычка сутулиться над клавиатурой. Егор.

Все эти дни я изображала из себя Наполеона в юбке. Вела войну на два фронта: с адвокатом обсуждала тактику и стратегию раздела совместно нажитого фарфора, и всего на что мой глаз должен упасть. Я была занята, собрана и на удивление эффективна для женщины, чей мир только что разлетелся на кусочки. Но стоило наступить тишине, как из самого тёмного угла моего сознания выползал главный страх. Разговор с сыном.

Я достала телефон и открыла его фотографию. Егор, щурясь от солнца, стоит на палубе яхты во время нашего прошлогоднего круиза по Греции. У него мои глаза и отцовская линия подбородка, но взгляд уже совсем свой – насмешливый, умный, проникающий в самую суть вещей. Он никогда не был обычным подростком. В то время как его сверстники гоняли мяч и впервые влюблялись, мой сын взламывал школьные серверы, чтобы «протестировать систему безопасности», и читал книги по квантовой физике, которые я не могла даже правильно произнести. Он был моим самым близким человеком, моим молчаливым союзником в этом холодном, выверенном до миллиметра мире Игоря. И теперь мне предстояло взять и собственноручно взорвать его мир.

Я закрыла глаза и, как режиссёр-неудачник, начала прокручивать в голове возможные сценарии разговора. Каждый был провальнее предыдущего.

Сценарий первый, мелодраматический: «Мать-наседка». Я приезжаю к нему в его элитную гимназию, отвожу в уютное кафе, заказываю его любимый тройной чизкейк и, глядя на него влажными от подступающих слёз глазами, начинаю лепетать: «Егорушка, солнышко моё… Понимаешь, в жизни взрослых людей иногда так бывает… Мы с папой больше не можем быть вместе. Но мы оба тебя очень-очень любим, и для тебя ровным счётом ничего не изменится…». Бр-р-р. От этой фальши у меня самой сводило зубы. Егор бы выслушал этот бред с вежливой скукой, доел бы десерт, а потом спросил что-нибудь вроде: «Мам, у тебя всё в порядке? Ты случайно не пересмотрела дешёвых сериалов? Пакетная передача данных с твоей стороны идёт с ошибками». Он ненавидел, когда с ним сюсюкали.

Сценарий второй, в стиле его отца: «Современная бизнес-мама». Я звоню ему по видеосвязи, на заднем фоне – мой новый, деловой интерьер (пока состоящий из того самого стеллажа и голых стен). Голос ровный, почти безэмоциональный. «Егор, привет. Нам нужно обсудить один организационный вопрос. Наша семейная структура претерпевает некоторые изменения. Мы с отцом приняли решение о прекращении партнёрских отношений. Это взвешенное и обоюдное решение двух взрослых людей, направленное на оптимизацию дальнейшего взаимодействия». Господи, это же лексикон Игоря! Так он обычно объявлял об увольнении очередного топ-менеджера. Егор бы решил, что меня похитили инопланетяне и заменили на не очень качественную копию.

Проблема была не в том, чтобы сказать ему правду. Я знала, что он её переварит. Проблема была в том, что я слишком хорошо изучила методы Игоря за двадцать лет. Он уже наверняка начал свою игру. Он не будет кричать и обвинять. Он будет действовать тоньше, подлее, как настоящий мастер манипуляций. Он представит всё так, будто это я, его неблагодарная, взбалмошная жена, впала в возрастной маразм и разрушила «идеальную семью».

Я почти слышала его вкрадчивый, убедительный баритон, разливающийся в его роскошном кабинете: «Сын, я до последнего пытался спасти наш брак. Твоя мать… она сейчас в трудном периоде. Кризис среднего возраста, понимаешь? Ей захотелось какой-то новой жизни, острых ощущений. Она просто ушла, хлопнув дверью. Оставила нас. Но мы с тобой мужчины, мы справимся. Я всегда буду рядом, сынок». Он выставит меня сумасшедшей, эгоисткой, предательницей. И самое страшное, что Егор мог ему поверить. Ведь со стороны всё выглядело именно так: у меня было всё – деньги, статус, роскошный дом. И я сама от всего этого отказалась. Как объяснить шестнадцатилетнему парню, пусть и гениальному, что можно задыхаться в золотой клетке, даже если в ней есть вай-фай и личный повар?

Я встала и прошлась по пустой комнате. Шаги гулко отдавались в тишине, подчёркивая моё одиночество. Я подошла к окну. Внизу текла обычная городская жизнь: спешили по делам люди, ползли в пробке машины, мама с коляской гуляла по скверу. Обычный мир, к которому я, по словам Игоря, была совершенно не приспособлена. «Ты без меня пропадёшь, Эля. Ты даже не знаешь, как платить за квартиру». Может, он и прав? Может, я и впрямь совершаю самую большую ошибку в своей жизни, втягивая в неё самого дорогого мне человека?

Но потом я снова вспомнила лицо Егора. Вспомнила, как он, будучи ещё совсем мальчишкой, находил меня плачущей на балконе после очередной ссоры с Игорем. Он не задавал вопросов, просто подходил, молча обнимал за колени и сидел так, пока я не успокоюсь. Его маленькая макушка утыкалась мне в бок, и это было лучше любых слов. Вспомнила, как в прошлом году, когда Игорь накричал на меня за какую-то мелочь при гостях – кажется, я купила не то оливковое масло, – Егор демонстративно встал из-за стола и сказал: «Пап, ты не прав. Извинись перед мамой». В тот вечер Игорь с ним неделю не разговаривал, но я поняла – мой сын видит и понимает гораздо больше, чем мы думаем. Он не был слепым обожателем своего всемогущего отца. Он был наблюдателем. Умным, ироничным и очень проницательным.

И в этот момент я поняла, как именно нужно с ним говорить. Не как с ребёнком, которого нужно оберегать от страшной правды. И не как с деловым партнёром, которому докладывают о реструктуризации. А как с единственным настоящим другом, который у меня остался. Как с равным.

Нужно просто рассказать всё, как есть. Без истерик и без попыток выставить себя жертвой. Рассказать про любовницу, про слова Игоря о «фасаде», про своё решение уйти не «от хорошей жизни», а для того, чтобы сохранить остатки самоуважения. Не обвиняя его отца, а просто констатируя факты. Он заслуживал правды. Какой бы уродливой она ни была.

Страх никуда не делся. Он всё так же холодным комком лежал где-то в районе солнечного сплетения. Я боялась его реакции, боялась осуждения, боялась сделать ему больно. Но решимость была сильнее. Хватит прятаться.

Я снова взяла в руки телефон. Он казался тяжёлым, как кирпич. Пальцы нащупали зелёную иконку вызова рядом с его именем. Сердце заколотилось так, что, казалось, его стук слышен даже соседям снизу. Я сделала глубокий вдох, выдохнула и нажала на экран. Длинные, мучительные гудки полетели на другой конец провода, отсчитывая последние секунды моей прошлой жизни.

Глава 4

Гудки в трубке тянулись, как расплавленная карамель – долго, мучительно, бесконечно. Я сидела на полу съёмной квартиры, обхватив колени руками, и гипнотизировала телефон, словно это могло заставить сына ответить быстрее. Каждый новый гудок отдавался у меня в висках ударом крошечного, но очень назойливого молоточка. Ну давай же, Егор, возьми трубку, умоляю! Я уже была готова сдаться и нажать на красную кнопку отбоя, когда на том конце провода наконец-то проснулись. Вернее, не проснулись. Сработал автоответчик. Бесстрастный механический голос какой-то тётки, которую я мысленно окрестила Кибер-Галиной, сообщил, что абонент находится вне зоны действия сети.

Я уронила руку с телефоном, чувствуя, как по спине пробежал неприятный холодок. Ну конечно. Мой сын в своей элитной гимназии-пансионе, где использование телефонов во время занятий приравнивалось чуть ли не к государственной измене. Я не могу просто так ему позвонить и вывалить новость, которая перевернёт его мир с ног на голову. Нужно ехать. Нужно смотреть в его умные, всё понимающие глаза.

Но одна только мысль о том, чтобы снова сесть за руль, тащиться через весь город и, запинаясь, подбирать правильные слова, вызывала у меня приступ тошноты. Я была не готова. Совершенно. Я чувствовала себя сапёром-любителем, которому поручили обезвредить ядерную боеголовку, не выдав ни инструкции, ни даже кусачек. А права на ошибку, как водится, нет.

В голове снова и снова, как заевшая пластинка, прокручивались слова Игоря, брошенные мне на прощание: «Ты горько пожалеешь об этом, Элина! Я тебя уничтожу!». И я прекрасно знала, что его «уничтожение» начнётся именно с Егора. Мой бывший не побрезгует ничем, чтобы настроить сына против меня, чтобы выставить меня в самом неприглядном свете. Для него это была не семейная драма, а очередная бизнес-стратегия по захвату самого ценного актива. Нашего сына.

Я без сил плюхнулась на свой скрипучий надувной матрас, который за последние сутки успел побывать и кроватью, и диваном, и обеденным столом. Комната, ещё утром казавшаяся мне персональным островом свободы, теперь давила своей гулкой пустотой и запахом новой, дешёвой мебели из ДСП.

В этот самый момент мой телефон, лежавший рядом, завибрировал и зашёлся пронзительной трелью – какой-то дурацкой попсовой песенкой, которую Егор установил мне на свой контакт «для поднятия настроения». Я вздрогнула, как от удара током. На экране высветилось до боли знакомое имя. «Егор».

Сердце пропустило удар, а потом заколотилось с бешеной скоростью где-то в горле. Он звонит сам. Значит, Игорь уже успел. Нанёс свой упреждающий удар. Я судорожно сглотнула, пытаясь унять дрожь в голосе, и провела пальцем по экрану.

– Алло? Егор? Привет, милый.

– Мам, привет, – его голос в трубке звучал непривычно ровно, даже как-то отстранённо. Ни удивления, ни радости. Просто констатация факта. – У тебя есть минута?

– Конечно, есть. Всегда. Что-то случилось?

В трубке на мгновение повисла пауза. Я слышала только своё собственное прерывистое дыхание и стук сердца, который, казалось, мог услышать и он.

– Мне тут папа звонил, – наконец произнёс он, и эти три слова обрушили на меня ледяную лавину. Моё сердце не просто ушло в пятки, оно пробурило пол и улетело к соседям снизу. Ну вот и всё. Началось.

– Да? – мой голос прозвучал жалко и неуверенно, как у двоечницы у доски. – И… что он сказал?

– Сказал, что ты от нас ушла, – всё тем же монотонным голосом продолжал Егор. – Что у тебя какой-то сложный период, кризис среднего возраста, и тебе захотелось «пожить для себя». Рассказывал, как он пытался тебя образумить, даже предлагал переписать на тебя загородный дом, но ты устроила истерику и сбежала в неизвестном направлении к своей подруге. В общем, представил всё так, будто ты главная героиня дешёвого романа, которая внезапно решила всё бросить и уехать в закат на красном кабриолете. Только кабриолета у тебя нет, так что, видимо, на такси.

Я закрыла глаза. Каждое его слово было точным, выверенным ударом. Игорь не просто рассказал свою версию – он сделал из меня капризную, неблагодарную дуру, бросившую семью ради мифической «свободы». Я уже открыла рот, чтобы начать что-то лепетать в своё оправдание, что-то сбивчивое и жалкое про красные туфли и «брак-фасад», но Егор не дал мне сказать ни слова.

– Я его выслушал, – продолжил он, и в его голосе проскользнула новая, незнакомая мне металлическая нотка. – Внимательно так выслушал. А потом спросил, фигурировала ли в этой душещипательной истории какая-нибудь девица лет двадцати с волосами цвета перекиси водорода и интеллектом хлебушка.

Я замерла, перестав дышать.

– И что он? – прошептала я, боясь поверить в то, что сейчас услышу.

– Он почему-то очень обиделся, – в голосе сына впервые отчётливо прозвучала усмешка. Сухая, ироничная, очень взрослая. – Начал кричать, что я неблагодарный щенок, что он на меня жизнь положил, а я на стороне матери-истерички. А потом бросил трубку. Видимо, пошёл валерьянку пить.

В комнате повисла оглушительная тишина. Я молчала, потому что все слова, которые я так мучительно подбирала последние часы, вдруг оказались ненужными. Мой сын, мой гениальный, мой невероятно проницательный мальчик всё понял сам. Без моих объяснений и оправданий.