Вторая молодость в Сеуле

Мария Устюгова

Вторая молодость в Сеуле

Соджу и сожаления

Мария Андреевна Волкова сидела на кухне своей двухкомнатной квартиры, в кромешной московской тьме за окном, уставившись в экран ноутбука. Воздух был густ от запаха вчерашней жареной картошки и сладковатого аромата туалетной воды дочери-подростка Лизы, забытой на столе.

Комната тонула в сумерках, и только экран ноутбука пылал в темноте, словно портал в иной мир. Мария, укутавшись в плед, подтянула колени к подбородку, целиком отдавшись магии дорамы «Демон». Это был не просто сериал – это было погружение в параллельную вселенную, где дыхание замирало от каждого поворота судьбы.

На экране царил он – Гон Ю в роли Токкеби, одинокого 938-летнего генерала. Его бессмертие было не даром, а проклятием, печатью одиночества, проступавшей в глазах, видевших смену веков. Он появлялся в клубах мистического тумана, его длинное черное пальто развевалось, как крылья мифической птицы, а шрам на шее хранил память о древнем предательстве. Мария замирала, когда он, стоя на пустынном берегу, смотрел на бушующий океан – вечный страж, чье сердце истлело от тоски, но так и не превратилось в пепел. В его молчании был слышен гул прошедших эпох.

Но самой душераздирающей была линия перерождения. История переносилась в далекое прошлое, в эпоху Корё, где на экране Ким Мин Джэ, молодой актер с трагическими глазами, в роскошном королевском ханбоке, признавался в любви героине. Сцена дышала возвышенной и обреченной нежностью. Гипнотизирующий шепот падающих лепестков сакуры и щемящая, как боль от потери, мелодия гаягыма сплетались в одинокий крик души. Это было прощание, растянувшееся на века. И в этой сцене, в каждом вздохе Ким Мин Дже, уже угадывалась тень его будущего «я» – сурового и молчаливого Ли Дон Ука, Повелителя Смерти из настоящего.

Превращение было гениальным. Глаза, в которых плескалась юношеская грусть, сковывались льдом вековой вины. Королевские одежды сменялись на строгий черный костюм и шляпу, скрывающую взгляд. Ким Мин Джэ становился Ли Дон Уком, забывшим свое имя и прошлое, но не сумевшим забыть боль утраты. Он бродил по холодным улицам современного Сеула, высматривая души для упокоения, сам будучи самой потерянной из всех душ. Его встреча с Токкеби в новом времени была не случайностью, а звеном в цепи, которую сплела сама судьба.

Мария вытирала сбежавшую слезу. Она чувствовала эту связь – тонкую, как паутинка, и прочную, как сталь. Между генералом, ищущим покоя, и повелителем смерти, боящимся вспомнить, простиралась бездна из лет, вины и невысказанных слов. И она, затаив дыхание, смотрела, как они идут навстречу друг другу, разрывая круг одиночества, под аккомпанемент падающих лепестков и музыки времени, звучащей в сердце.

Сорок второй год жизни давал о себе знать – глаза слезились от синевы экрана, спина ныла от долгого сидения, а кот Мурзик, уткнувшись мокрым носом в ее тапок, требовательно мяукал, нарушая тишину гулом, похожим на маленький моторчик.

– Мам, а что это за фильм? – спросила четырнадцатилетняя Лиза, заглядывая через плечо. От нее пахло фруктовой жвачкой и подростковым равнодушием.

– Это дорама, дорогая. «Демон». Корейский сериал, – голос Марии прозвучал хрипло от долгого молчания.

– И ты на это время тратишь? – фыркнула дочь, и Мария уловила в этом звуке презрительный щелчок защелкивающейся косметички. – Там все в этих дурацких халатах. Скукота.

Дверь в комнату Лизы захлопнулась, отрезав Марию от мира настоящего. Она вздохнула. Дети не понимали. Бывший муж не понимал. Даже мама…

Как раз в этот момент зазвонил телефон, пронзительная трель врезалась в заунывную музыку из сериала.

– Машенька, что ты делаешь? – голос мамы был полон заботы и легкого упрека, Мария буквально чувствовала сквозь трубку запах нафталина и домашнего пирога с капустой – вечный парадокс ее детства.

– Смотрю корейские сериалы, мам.

– Опять эти твои азиаты… Помнишь, как ты после университета хотела в Корею поехать? По обмену там что-то было…

Мария замерла. Корея. Программа обмена. Двадцать один год назад. Она получила грант. Сеульский национальный университет. Год изучения корейского языка и культуры. Она уже представляла себе запах цветущей вишни в парке Ёйдо и соленый ветер с реки Ханган. Но потом… потом она встретила Игоря, забеременела Лизой, и все планы рухнули с тихим, беззвучным хрустом, как рассыпавшаяся в пыль гипсовая статуэтка.

– Мам, а помнишь, как я тогда плакала? Когда от поездки отказалась?

– Еще бы не помнить! Ты целую неделю ревела, а потом говорила, что все равно корейский выучишь и обязательно поедешь. Ну и где твой корейский? «Аннёнхасеё» да «камсахамнида» – этого мало, чтобы устроиться на работу в Чонно.

После разговора с мамой Мария долго сидела в тишине, слыша только мерное тиканье часов и навязчивый, как воспоминание, напев из дорамы. Почти сорок два года. Двое детей. Развод. Работа в школе – английский и китайский, который она начала учить назло всем, как суррогат несбывшейся мечты. Ипотека за эту маленькую квартиру, пахнущую чужими жизнями. И мечты, которые остались в прошлом, пожелтевшие, как старые конспекты.

Она встала, кости затрещали, и достала из холодильника бутылку соджу – купила из любопытства в корейском магазине у метро, пахшем кимчи и соевым соусом.

– Ну что ж, – пробормотала она, наливая себе первую стопку прозрачной, как слеза, жидкости, – за несбывшиеся мечты и за то, что жизнь – это не дорама.

Первый глоток обжег горло, но был обманчиво мягок. Вторая стопка. Третья. Алкоголь оказался коварнее водки – он не оглушал, а размывал границы. Мария почувствовала, как мир начинает плыть перед глазами. На экране все так же красивый актер говорил о вечной любви, а ее повело в сторону.

С каждым новым глотком соджу реальность отступала. Вот она уже не на кухне, а на берегу моря, того самого, где встречались герои «Демона». Она чувствует на плечах шелковистую паутину красного шарфа, тот самый, что был у героини. Ветер с моря, соленый и резкий, бьет в лицо, треплет волосы, а в ушах – оглушительный рев волн и пронзительные крики чаек. Она поднимает руку, чтобы поймать ветер, и пальцы касаются не клавиатуры, а шершавой, нагретой солнцем каменной стены.

Еще глоток – и морской бриз сменился ароматом цветущей магнолии. Она стоит у строгих, но изящных ворот женского университета Ихва. Где-то вдали доносится смех студенток, звонкий, как перезвон колокольчиков, слышен скрип велосипедных шин по брусчатке. Она щурится от яркого сеульского солнца, пытаясь разглядеть в толчее девушек в форменных жакетах свое двадцатилетнее отражение.

Последний глоток из почти пустой бутылки – и она уже гуляет по вымощенным камням дорожкам дворца Кёнбоккун. Воздух пыльный и прохладный, пахнет старым деревом, лаком и высохшей хвоей. За спиной – мерный гул толпы, щелчки фотоаппаратов, разноязычный гомон. Она проводит ладонью по шершавой поверхности каменного зверя-хранителя, чувствуя под пальцами многовековую прохладу. А над головой, замысловато вырезанные на темных кровлях, деревянные демоны-чаксаны безмолвно взирают на нее сквозь время, и их лики кажутся знакомыми – точно такие же она только что видела в дораме.

Мария Андреевна Волкова лежала головой на столе, в мире, где сплелись в один клубок запах московской кухни и сеульской улицы, звук кошачьего мурлыканья и отдаленный гул метро Nambu Bus Terminal. На экране все так же крутились титры, а она… она уже была там.

Утро в Сеуле

Мария проснулась не от будильника, а от оглушительного крика разносчика, выкрикивавшего что-то о кимчи, и настойчивого гудка такси, застрявшего в утренней пробке где-то внизу. Голова раскалывалась, во рту был приторно-сладковатый привкус вчерашней соджу, но что-то было не так. Совсем не так.

Она потянулась рукой к прикроватной тумбочке, нащупывая привычный граненый стакан для воды, но вместо него пальцы наткнулись на холодный, шершавый фарфор. Она открыла глаза. Это была не ее спальня. Лучи утреннего солнца, пробиваясь сквозь щели в ставнях, подсвечивали пыль, танцующую в воздухе. Комната была крошечной, на традиционном ондоле-теплом полу лежал тонкий матрасик йо, на котором она спала. В углу, на низком столике, стояла фотография в резной деревянной рамке – на ней она сама, но молодая, лет двадцати, с сияющими глазами и щеками, полными румянца, обнимала улыбающуюся кореянку. На заднем плане виднелась ярко-розовая азалия.

«Что за…»

Мария вскочила с кровати, завернувшись в прохладное одеяло, и подбежала к зеркалу, висевшему на стене рядом с плакатом какой-то поп-группы, лица на котором ей смутно напоминали молодых Shinhwa. Отражение заставило ее схватиться за сердце. В зеркале смотрела двадцатилетняя девушка с длинными, как у героинь дорам, черными волосами, ясными глазами без единой морщинки и упругой, сияющей кожей.

«Я схожу с ума, – прошептала она, и ее дыхание запотело на холодном стекле. – Это сон. Точно сон».

Но тут дверь в комнату с скрипом распахнулась, и вошла молодая кореянка, держа в руках два стаканчика с чем-то дымящимся.

«Мария-онни! Ты наконец проснулась! Мы опаздываем на съемки! Я купила нам уличный кофе из машины, – она протянула один стаканчик, – и парочку пучугоги, на завтрак. Бери, пока не остыли!»

Мария машинально взяла теплый, сладкий блинчик с корицей и растерянно уставилась на подругу.

«На какие съемки?»

«Как на какие? На съемки дорамы! Ты же вчера в хоникке, за пятым бутлем соджу, сказала, что это твой шанс! Хотя бы массовкой, но попасть!»

Кореянка говорила быстро, но Мария… Мария ее понимала! Более того, когда она открыла рот, чтобы ответить, слова сами собой складывались в правильные, пусть и слегка книжные, корейские фразы.

«Минджи, а… а какой сейчас год?»

«2005, конечно. Мария-онни, ты точно в порядке? Может, вчера слишком много соджу выпила? Или тебе опять снился тот твой оппа из России?» – Минджи подмигнула и потянула ее за руку.

2005 год. Мария ущипнула себя за руку – больно. Это не сон. Каким-то невероятным образом она оказалась в своем двадцатилетнем теле в Сеуле 2005 года. Воздух пахнет угольной пылью, жареными блинами и едва уловимым ароматом цветущей где-то акации.

«А что за дорама?» – спросила она, пытаясь собрать воедино информацию, пока Минджи натягивала на нее джинсы с заниженной талией и полосатую футболку.

«"Привет, мой учитель" с Гон Ю! Ты же сама вчера визжала от счастья, когда нам позвонили и сказали, что взяли в массовку! Ты даже свою заветную помаду от Laneige купила в честь этого!»

Гон Ю. Настоящее имя Джи Чхоль. Мария знала этого актера по его зрелым, умудренным опытом ролям. Сейчас он был молодым, начинающим актером, а в ее времени – звездой мирового масштаба.

«Минджи, а я… я уже год здесь живу?»

«Конечно! Ты же по программе обмена приехала в университет Кунмин. Корейский твой уже почти идеальный, ты кимчи готовишь лучше моей эомони, вон там твое собственноручно заквашенное в керамической токке стоит, и вообще… Мария-онни, ты точно в порядке? Давай быстрее, а то на автобус не успеем!»

Первый день на съёмочной площадке

Через час, протолкавшись в душном автобусе, где пахло потом и лапшой быстрого приготовления, Мария стояла на съёмочной площадке, все еще не веря в происходящее. Вокруг суетились люди с огромными камерами на плечах, осветители таскали тяжелые «крылья» софтбоксов, режиссер что-то объяснял актерам через старомодный рупор. А она… она была здесь. В 2005 году. В Корее. В двадцать один год. В кармане ее джинсов лежал раскладушка-телефон с антенной, а на запястье болтался браслетик с крошечным плюшевым мишкой, который тогда были в дикой моде.

«Статисты, внимание! – крикнул помощник режиссера, размахивая папкой с бумагами. – Сейчас будем снимать сцену в кафе. Вам нужно просто сидеть за столиками, делать вид, что пьете кофе, и изображать посетителей. Главное – не пялиться в камеру!»

Мария села за столик рядом с Минджи, на котором стоял стаканчик с поддельным кофе, и попыталась сосредоточиться. Но тут на площадку вышел молодой мужчина в потертых джинсах и простом сером свитере. Высокий, с мягкими чертами лица и добрыми, немного уставшими глазами.

«Гон Ю, – ахнула Минджи, сжимая ее руку под столом. – Янгмаль, какой красивый!»

Мария знала, кем он станет. Знала о его будущих триумфах, о том, как он превратится в одного из самых уважаемых корейских актеров. Но сейчас он был просто молодым парнем, который перед кадром нервно поправлял волосы и переминался с ноги на ногу.

Съемка началась. Гон Ю должен был сидеть за соседним столиком и читать сценарий, а статисты – создавать фон оживленного кафе. Но что-то пошло не так. Мария, засмотревшись на актера, не заметила, как рукавом задела свой стаканчик с «кофе».

«Ой!» – вскрикнула она, вскакивая. Холодная коричневая жидкость пролилась на пол и брызнула на джинсы Гон Ю.

«Куре! Стоп! – рявкнул режиссер. – Что происходит?»

Мария покраснела до корней волос. Весь павильон смотрел на нее. Она готова была провалиться сквозь землю.

«Чхаль-могет-соёмнида, – пробормотала она, опустив голову и чувствуя, как горят уши. – Я не хотела…»

Гон Ю встал и улыбнулся, смахнув капли с ткани:

«Гвенчана. Бывает. Ничего страшного».

Он подошёл к ней ближе, пока гримеры бежали с салфетками, и тихо, так, чтобы слышала только она, спросил:

«Ты иностранка? Акцент у тебя интересный, мелодичный».

«Да, я из России. По обмену здесь учусь».

«Россия? О, Москва, Красная площадь! – его глаза загорелись детским любопытством. – Я всегда хотел выучить пару слов по-русски».

«А я корейский учу, – ответила Мария, все еще смущаясь, но уже поднимая на него взгляд».

«Очень хорошо получается. Как тебя зовут?»

«Мария».

«Мария… Красивое имя. Меня Гон Ю. Может, после съёмок поучишь меня каким-нибудь русским словам? Взамен я могу тебя угостить патеком – мороженым в вафельном стаканчике».

Мария кивнула, не веря в происходящее. Она только что пролила на будущую звезду напиток, а теперь он приглашает ее на мороженое! Она флиртует с молодым Гон Ю! Актером, который через несколько лет покорит мир «Кофейным принцем» и «Токкеби».

Остальную съемку она провела в каком-то розовом тумане. В голове крутились одни и те же мысли: «Это реально. Я здесь. Мне двадцать один год, в кармане – тысяча вон, а впереди – целая жизнь, и я могу все изменить».

Знакомство с будущим

После съёмок Гон Ю действительно подождал ее у выхода, держа в руках два вафельных стаканчика с мороженым.

«Так как насчет того урока русского?» – спросил он, протягивая ей один из них.

«Хорошо, но взамен ты потренируешь меня в корейской актёрской лексике. А то я, кроме «чхаль-могет-соёмнида», ничего сегодня не сказала», – с улыбкой ответила Мария.

Они пошли в небольшой пожипхан – закусочную с пластиковыми столиками, прилепившуюся рядом со съёмочной площадкой. Воздух здесь был густым и вкусным – пахло чесночным твигим, дымом от гриля и острыми токпокки. Мария все еще не могла поверить в происходящее. Сидеть напротив молодого Гон Ю, который с серьезным видом, как школьник, выводил в блокноте кириллические буквы и внимательно слушал, как она объясняет разницу между «привет» и «здравствуйте».

«А что означает «я тебя люблю»? – спросил он, внезапно подняв на нее взгляд.

Мария чуть не поперхнулась чаем ошикуча.

««Я тебя люблю», – медленно, по слогам, повторила она, чувствуя, как снова краснеет. – А по-корейски это «саранхэ»».

«Лю-блю, – повторил он, словно пробуя незнакомое слово на вкус. – Красиво звучит, как песня. А что ты делаешь в Корее, кроме учебы?»

Мария на секунду задумалась. Что она могла сказать? Что приехала из 2025 года, где он – живая легенда, а она – уставшая, разведенная мать двоих детей-подростков?

«Изучаю культуру. Мечтаю работать в индустрии развлечений. Может, помогать таким талантливым актерам, как ты, выходить на международный уровень».

Гон Ю смущенно ковырнул мороженое пластиковой ложечкой.

«Серьезно? Актрисой?»

«Скорее переводчиком или координатором для международных проектов».

«Это интересно. Знаешь, у меня один знакомый, Ли Дон Ук. Он тоже актер, сейчас снимается в дораме «Моя девушка». Очень старательный и веселый парень. Может, познакомлю вас? Он как раз ищет практиковать английский, а ты, я смотрю, полиглот».

Мария чуть не уронила свою ложку. Ли Дон Ук! Еще один будущий титан халлю, красавец с пронзительным взглядом и стальным прессом.

«Было бы здорово», – сказала она, изо всех сил стараясь сохранить на лице маску спокойствия.

«Тогда завтра встретимся здесь же, в семь. Я позову его с собой. Только, чур, не вываливай на него горячие токпокки в соусе!» – он рассмеялся, и его глаза превратились в добрые щелочки.

Встреча с Ли Дон Уком

На следующий день Мария потратила добрый час, перебирая свой скромный гардероб в поисках чего-то подходящего. Это было глупо – она же прекрасно знала, что в итоге ее жизнь сложится иначе, но сейчас ее сердце бешено колотилось от предвкушения. Она была молодой, свободной, и через несколько часов перед ней будут сидеть два будущих кумира миллионов.

Ли Дон Ук оказался именно таким, каким она его помнила по старым фотографиям: высокий, с выразительными глазами, в которых плескалась озорная искорка, и с немного дерзкой, открытой улыбкой. Но было в нем что-то особенное – та самая молодая, ничем не прикрытая энергия, еще не закаленная в горниле славы.

«Итак, ты та самая русская Мария, о которой Гон Ю вчера взахлеб рассказывал? – спросил он, пожимая ее руку твердой, теплой ладонью. – Говорит, ты учишь его каким-то тайным славянским заклинаниям».

«Да, меня зовут Мария. Пока что только «здравствуйте» и «люблю», – рассмеялась она.

«Дон Ук. Рад встрече. Гон Ю говорит, ты хочешь работать в индустрии?»

«Да, но пока только изучаю все изнутри, с самого низа».

«Тогда тебе чертовски повезло с гидами, – усмехнулся Дон Ук, заказывая на всех порцию хоттеков. – Завтра у меня съемки в павильоне. Не хочешь посмотреть, как все происходит из-за кулис?»

«Серьезно?»

«Абсолютно. У меня первая главная роль богатого парня. А так я в основном играю героев-любовников и мне приходится очень много целоваться. Пожалуй, даже слишком много», – он с комичной грустью вздохнул.

Мария едва сдержала порыв смеха. Если бы он знал, что через двадцать лет его будут величать «королем поцелуев» и «актером с телом бога»!

«Я бы с удовольствием», – ответила она, принимая дымящуюся хоттек с его руки.

Весь вечер они просидели в той же закусочной, и разговор тек легко и непринужденно. Гон Ю делился своими мыслями о системе Станиславского, Дон Ук с юмором рассказывал, как однажды забыл текст в самый ответственный момент и выдал нечто невообразимое, а Мария слушала, изредка вставляя реплики, и думала о сюрреалистичности момента – знать наперед весь их путь к славе.

«А что ты, Мария, думаешь о будущем корейских дорам? – неожиданно спросил Дон Ук, доедая последний кусочек хоттека. – Есть у них шанс за пределами нашей страны?»

«Они… они изменят мир», – сказала Мария, не подумав, глядя на мерцающий экран маленького телевизора, висевшего в углу, где показывали клип Baby V.O.X.

«Мве?» – оба актера уставились на нее с одинаковым выражением недоумения.

«Ну, я имею в виду… они станут невероятно популярными во всем мире. От Бразилии до Германии. Люди начнут учить корейский ради субтитров, полюбят кимчи и к-поп. Это будет как… огромная культурная волна».

«Культурная волна? – переспросил Гон Ю, его брови поползли вверх. – Халлю?»

«Халлю, – кивнула Мария, с наслаждением выпивая последний глоток сладкого напитка. – Именно так это и будут называть. Поверьте мне».

И в тихом вечернем воздухе Сеула 2005 года, пахнущем жареными каштанами и грядущими переменами, это слово прозвучало как пророчество.

Пророчества и предсказания

Съемочная площадка дорамы была для Марии живым, дышащим музеем. Она наблюдала за корейской киноиндустрией в ее младенческом состоянии, когда технологии были простыми, а магия только рождалась в глазах увлеченных энтузиастов. И сама она, в своих нарядах, казалась пришелицей из другого измерения. На ней был изящный ханбок нежных, приглушенных тонов – сиреневато-серый чогори и бордовая чхима, украшенная тончайшей серебряной вышивкой в виде веток сакуры. Ткань плавно струилась при каждом движении, словно живая вода. Ее макияж был безупречен и чужд для той эпохи: идеально ровный тон кожи, достигаемый BB-кремом, о котором здесь еще не слышали, легкая перламутровая хайлайтер на скулах и матовая помада цвета спелой хурмы. Ее внешний вид был немой сенсацией – не кричащей, но заставляющей остановиться и всмотреться.

В перерыве между дублями к ней подошел Ли Дон Ук, его глаза, всегда живые и насмешливые, теперь с любопытством изучали ее.

– Ты очень наблюдательная, – сказал он, подавая ей стаканчик с холодным чаем. – Всегда такая серьезная? Словно хранишь какую-то тайну.

Мария приняла чай, и ее пальцы в безупречном маникюре нежно обхватили прохладный пластик.

–Просто думаю о будущем, – ответила она, глядя куда-то поверх павильонов, в далекое завтра.

– И что ты видишь? – подался он ближе, пойманный ее загадочным тоном.

Мария медленно перевела взгляд на него. Молодой, амбициозный, с энергией, бьющей через край. И она знала каждый поворот его судьбы, как страницы любимой книги.

–Вижу, что ты станеше одной из самых ярких звезд на небосводе Халлю. Не просто известным, а иконой. Ты будешь сниматься в романтических дорамах, где твои глаза, полные боли и любви, заставят трепетать сердца женщин от Сеула до Рио-де-Жанейро. Они будут плакать над твоими героями и слать тебе письма с признаниями.

Дон Ук рассмеялся, но смех его был немного смущенным, будто она затронула какую-то потаенную струну.

–Всего мира? Мария-щи, ты, конечно, преувеличиваешь. Звучит как сценарий для голливудской сказки.

– Нет, серьезно, – ее голос был тих, но полон несокрушимой уверенности. – И еще… – она задумалась, выбирая слова. – Ты будешь сниматься с Гон Ю в одной дораме. Очень необычной. Она перевернет представление о любви. Это будет история про духов, про вечную любовь, длящуюся сквозь века.

– С Гон Ю? – Дон Ук откровенно удивился, его брови поползли вверх. – Мы друзья, пьем вместе поккома, но вместе не снимались. И вряд ли нам предложат.

– Предложат. Это будет самая визуально красивая и пронзительная история, какую только можно представить. Такая, что люди по всему миру будут плакать, пересматривая финальные серии, и цитировать диалоги.

– Вау, ты говоришь, как настоящая гадалка с рынка Тондэмун, – снова засмеялся он, но в его глазах уже плескалось не просто любопытство, а настоящий интерес. – Ладно, а что насчет моей личной жизни? Самое важное. Встречу ли я свою любовь? Ту самую?

Мария знала. Она знала о его романах с коллегами-актрисами, о ярких, но недолгих отношениях, и о том, что к 43 годам он все еще будет завидным холостяком. Но выложить эту грустную карту судьбы сейчас, когда он так молод и полон надежд, казалось кощунством.

–Встретишь, – сказала она, и ее губы тронула игривая, немного загадочная улыбка. – Но не сразу. Тебе придется пройти долгий путь. И она… она будет не из вашего мира. Не актриса. Ее душа будет светлой и тихой, как лунный свет.

В этот момент к ним подошел Гон Ю. Он был более сдержан, чем Дон Ук, его спокойная, глубокая энергия ощущалась почти физически.

–О чем это вы так оживленно беседуете? – спросил он, глядя с дружеским подозрением с одного на другого.

– Мария здесь предсказывает будущее! – воскликнул Дон Ук, хлопая друга по плечу. – Ну-ка, расскажи и ему, что его ждет. Только пострашнее!

Мария посмотрела на молодого Гон Ю. Она видела не просто красивого парня с правильными чертами лица, а тень великого актера, который еще только должен был родиться. Она помнила слезы, пролитые над «Кофейным принцем», всемирную истерию вокруг «Токкеби», его удивительную трансформацию в одного из самых уважаемых и разноплановых мастеров своего поколения.