– Успокойся, в самых безобидно прозаических. И, по большому счёту, мелкий рядовой эпизодик не заслуживает внимания. Ты лучше расскажи историю про голубятню, которой2 вчера уши мне прожужжал.

Престарелый Кучак, как опытный дипломат, мог легко вывернуться из любой ситуации и направить мысли собеседников в другое русло. Ему удался его типичный трюк, но сама история весьма любопытна и показательна. Для застольных слушателей она не прозвучала, но читателям я решил её пересказать с некоторыми подробностями, которыми преклонных годов ясногорец поделился со мной в минуты душевных откровений.

Соседка, назовём её Тоней, находилась в столь мощном подпитии, что умудрилась заявиться к Кучаку без обуви и одежды, как уже было сказано выше. Случай – не рядовой, но и не столь редкий, как может показаться на первый взгляд. Пикантность ситуации заключалась в другом: они проспали до половины одиннадцатого часа дня. Каким образом можно было возвращаться домой Антонине в столь непотребном, хотя и соблазнительном виде? Она села в постели. Всклокоченные волосы, полусумасшедший взгляд и блуждающая улыбка выдавали её состояние. Александр Васильевич стыдливо шарил под одеялом, пытаясь обнаружить собственные трусы… На разведку был отправлен Кучак. Никаких проблем с проникновением в квартиру не возникло – дверь оказалась захлопнута лишь на защёлку. Тонин муж Володька спал одетым на диване, уткнувшись лицом в спинку. В прихожей, на резиновом коврике стояли две пары тапочек. Где брать одежду неверной супруги соседа, робко озирающийся вторженец не подозревал. На его счастье, он узрел в маленькой ближайшей комнате, около стола со швейной машинкой, висящее на спинке стула платье унылой расцветки. Схватив его, а заодно, пару потертых тапочек, налётчик шустро ретировался, громко хлопнув входной дверью. От дверного грохота пробудился муж. Этажом ниже истерила Антонина, с ужасом разглядывая платье:

– Что ты припёр? Это же свекровь притащила для ремонта и ушивания. Она в два раза толще меня. Как я этакую дрянь нацеплю на себя?

Тем не менее она скоренько надела сидевшую на ней мешком «обновку» и умчалась наверх. На диване, обхватив голову руками сидел Володька и тихо постанывал. Он шальным взглядом вперился в супругу:

– Ты где ходишь?

– Ходила смотреть, что за шум на лестничной клетке.

– И что там?

– Ерунда, коты расшалились.

– А-а-а. Пожрать что-нибудь есть?

Тоня упёрла руки в бока:

– А ты ничего не приготовил?

Володька не любил скандалов и перешёл на миролюбивый тон:

– Тонечка, выпить чего осталось?

Поняв, что одержала полную победу, хитрющая жена достала из холодильника неполную водочную бутылку и набулькала граммов сто пятьдесят жаждущему супругу. Тот выпил, повеселел и даже лицо его разгладилось. Он с недоумением осмотрел наряд жены:

– Что ты вырядилась в обноски матери?

– А во что ты мне прикажешь наряжаться? На диван брякнулся и захрапел, а я целую ночь вертелась то так, то этак… Решила вот с утра поглядеть, как я буду выглядеть старухой…

Муж виновато посмотрел на неё и… исправился. Всю следующую неделю супруги ходили счастливыми.

… Луноход поддался на провокацию и в нескольких штрихах обрисовал кусочек бирюлёвской жизни образца девяностых годов:

– К одиннадцати годам я уже курил, считался самостоятельным, зарабатывая на сигареты и сладости. Дело обычное: жизнь заставляла шустрить. Кто машины мыл, кто при заправках отирался, вставляя пистолеты в бак, кто шустрил при бандюганах. Я крал эмблемы с машин, а продавал в соседнем Царицино. Помнится, одна эмблема стоила (если по дешевке) 15 пачек «Винстона». Чем не жизнь? Потом я и зеркала для Газелей освоил. Особенно ценились те, что с поворотниками. Вот такие воровские, шельмовские и, как их стали называть позже, лихие, были девяностые годы. Каждый выживал как мог и никого ничего не удивляло. Вот типичная история. Гаишники тормознули пьяного водителя, не то, что совсем окосевшего, но в подпитии изрядном. Тот запел обычную в таких случаях песню: «Ребята, давайте договоримся». Те ему отвечают, что стоить это будет пара тысяч баксов. Водила обрадовался и заявил: «Не вопрос, только у меня купюра крупная – 5000 долларов». И действительно достаёт такую бумажку – денежную единицу не то Намибии, не то Ботсваны, точно не помню уже. А бумажка эта, чуть не самая мелкая купюра ихняя, одно название – доллар. Те дорожные грабители (а как их ещё назвать?) забирают крупную деньгу и дают ему три тысячи настоящих штатовских долларов сдачи…

Весёленькая жизнь. Школа – формальность, кругом капиталистические джунгли, а мы в них – мелкие хищники. Одно плохо – курить мне запрещали. Вы сами знаете: запретить курящему сигареты, всё равно, что не разрешать человеку дышать и отправлять естественные надобности. Во дворе тоже не больно подымишь – заложат в момент. Мы и повадились ходить в парк к голубятням – двойное развлечение: и накуримся всласть, и к птицам заберёмся под сетку.

Скептик Костя недоверчиво спросил:

– Какие голуби в Москве? Нет, не так спросил: с какого перепуга голубятни? Не хрущевские и не брежневские времена…

У Лёхи слегка дрогнули мускулы лица:

– Если ты хорошо знаешь Москву, а не только окрестности Курского вокзала, то имеешь представление о Бирюлевском парке. В нем же есть огороженные забором шесть соток, на которых и построены эти голубятни. Мы в них часто залезали из-за мальчишеского интереса. Понаблюдать за поведением птиц интересно. И как-то раз, приятель мой Валерка, свернул тридцать второй арматуриной замок навесной на двери самого невзрачного сараюшки…

– Там что, склад арматуры был? – поддел Костя, – не первой, не десятой, не двадцатой…

– Не сбивай и не ехидничай, я не о количестве говорю, а о размере. Какой ты технарь, если не знаешь арматурных стандартов, резьбовых?

– Да я пошутил, а ты всерьёз воспринял.

– Тогда не шути, а дослушивай. Заходим и охреневаем: внутри стоят ящики – метизы называются, я потом узнал, в них РПГ, ПТРК, ручные пулемёты, автоматы, патронные ящики. Мы со страху дали дёру, даже ни одного патрончика не прихватили… Вот тебе и бирюлёвское захолустье.

– С оружием-то что стало? – Кучак, оттянувший службу ефрейтором в боевой армейской части, с былым блеском в глазах посмотрел на Лунохода.

– Известное дело: менты приехали и забрали. Мы были так потрясены, что родители быстро из нас выпытали все сведения и позвонили в райотдел. Может – к лучшему, с дури малолетней такого могли наворотить…

Помолчали. Каждый задумался о чём-то своём. Мы с Кучаком – о коварстве судебной системы. Костя попытался выпросить у Александра Васильевича сигарету, но тот решительно отказал. С ним этот номер практически никогда не проходил. Сам он, будучи в добром расположении духа, нередко одаривал бедолаг страшнейшим в зоне дефицитом, но люто злился если у него что-либо просили, а тем более нагловато выклянчивали. Незадачливый любитель «стрельнуть» сигаретку-другую, без особого огорчения вздохнул:

– Нет в тебе пролетарской солидарности, а ещё Солженицын призывал зеков помогать друг другу.

Кучак подбоченился:

– То-то я гляжу по его произведениям, как о себе только и думали они, живя по принципу: умри ты – сегодня, а я завтра.

– Ну, есть конечно, но и о помощи друг другу там тоже написано. Кто о товарищах по несчастью не заботится, кончают плохо. Ты, к примеру, знаешь, что президенты южной Кореи все сплошь сидели, а иные убиты даже были?

– Так уж и все? – недоверчиво поинтересовался я.

– Точно говорю, никаких исключений, по крайней мере, до сих пор не было. С другой стороны – приличная богатая страна, но стоит проигнорировать заботу о людях – и вот вам итог.

Кучак не растерялся и презрительно возразил:

– Я тебе не президент страны Утренней Свежести и опекать тебя не обязан.

Костя повернул к нему лицо:

– Ну ладно, ладно, я вроде шутки сказал, ты не злись особенно. Кстати, для всех говорю, Солженицын закончил свой «Архипелаг ГУЛАГ» в год двух юбилеев: 50 лет советской власти 100 лет со дня изобретения колючей проволоки…

Рослый Сергей задумчиво потёр переносицу:

– М-да, фактик любопытный, но ты бы лучше историю из личной жизни нам поведал.

– Историю, говоришь? Их полно. Какую же вам преподнести? О, вот как раз подойдёт, именно в масть. Последефолтный год, Крещение. За окном мороз, состояние – зимняя спячка. Мать с женой выпихивают меня из квартиры, под предлогом набрать святой воды – не торчать же им в очереди на холоде. Время – три часа дня. Поупирался я малость – рано ещё, святить-то не скоро начнут, а они своё талдычат: мол, в очереди будешь в числе первых. Что делать? Ругаться с бабами – попусту тратить время и нервы. Вытащи л из кладовки канистрочку из-под антифриза, на четыре литра, оделся потеплее и отправился под пустобрехские напутствия жены и матери «на задание». Выхожу из подъезда и сталкиваюсь нос к носу с Витьком. Он из нашего дома, живёт на первом этаже, только метров на двадцать поближе к магазину. У него тяжелый похмельный синдром и торопился он ко мне – занять денег на выпивку. С деньгами тогда у большинства неважно было, но меня не коснулась подобная проблема – работа вахтовым методом в Москве, позволяла жить, с оговорками, безбедно. Витёк – такой же Поплавок Грузилович, как наш жмодливый Александр Васильевич: тихарь, любитель выпивки и рыболюб.

Кучак недовольно засопел, но проглотил язвительную реплику молча. Мстительный Костя, довольный, что уколол старичка, продолжил:

– У приятеля замерзший видок: большая сопля съехала на усы, а коленки, как он выразился, вот-вот лопнут от холода и скрипят, как ржавый механизм. Деньги в кармане есть, возвращаться домой не надо, да ещё мои бдят – жена у дверного глазка, а мать у окна стережёт, когда я появлюсь на улице. Спрашиваю у Витька: «У тебя дома кто есть?» Оказалось – никого. Мчимся к нему. Я ещё рукой помахал, когда выходили из подъезда, мол, всё в порядке, а сами в магазин и, потом, к нему. Витькина жена Юлька, к нашему счастью, находилась на работе. О ней стоит сказать отдельно. В своё время приятель женился, по его выражению, на бесформенном куске мяса, весом сто три килограмма космической глупости. К жизни она относилась с беззаботной лёгкостью и имела три основных состояния: большую часть жизни улыбалась и глуповато смеялась, иногда крикливо истерила, а ещё, постоянно налегала на еду, усаживаясь за стол раз десять за день. Если сказать короче: обаятельная улыбка, мозговой вакуум и пытливо жующий рот. Как с ней уживался Витёк, понятия не имею. Я бы такую вытолкал на второй день.

Кучак вновь не смолчал:

–Почему не в первый?

Костя хмыкнул:

– Попробовать, оценить все ж таки надо.

– Чую, что оценил, – не утерпел дед.

– С ума сошёл? Я же почти верующий! Не перебивай, старый, а то рассказывать перестану.

На Александра Васильевича зашикали и он притих с недовольным видом. Остальные слушали:

– К деторождению семейная пара не стремилась, может это и помогало мирному сосуществованию. Ой, ладно, я отвлекся. Когда краснющая, как из бани распаренная, Юлька вломилась в квартиру, мы заканчивали третью бутылку…

Оценив опустошение, произведенное нами в холодильнике, она взвилась и поволокла нас обоих к двери, обещая утопить в Уперте. Это речка наша Уперта, в Богородицке. Сказать по-местному – в ней утонуть можно лишь особо пьяным, либо особо старательным… У выхода взмолившийся Витёк был помилован, а я вытолкан в подъезд. Куртку с канистрой он мне в окно подал. Одеваюсь я, значит, на морозе и раздаётся рядом со мной такой миленький мелодичный голосок: «Что за срочная эвакуация? Видать по всему, муж не вовремя вернулся?»

Оборачиваюсь, рядом стоит бывшая подруга жены толстушка Валя (они разругались года за три до того). Взгляд лукавый, готовый к приключениям, даже ищущий их. Слово за слово, смекаю: не всё так дурно складывается…

Спустя минуту мы с ней направились в сторону церкви, через парк. Наш дворцово-парковый ансамбль знаменит, кстати, на всю страну. Если кому из вас неизвестно, то это резиденция графа Бобринского – сына Екатерины II и Григория Орлова. Его дворец теперь является музеем.

Кучак покряхтел:

– Как ты, негодник, попёрся в храм с чужой бабой?

Костя покачал головой:

– С чего ты взял, что мы пошли в церковь? Я сказал, что мы пошли в сторону церкви, а это, как говорится, немножко другое. Жила она в той стороне. Снежок поскрипывает, мы весело шагаем в предчувствии приключений… Жила она в старенькой двухэтажке дореволюционной постройки. Бабки у подъезда со злобным любопытством на меня косятся и без стыда обсуждают меж собой: «Гляди, нового нашла и с виду чистенький, не то, что прежний. Тот сантехником был, ходил в рванье, да ещё несло от него дерьмом».

Я чуть было не остановился. Валентина, с высокомерной невозмутимостью аристократки взяла меня под руку и втащила в потрёпанную годами дверь. Да, редкая выдержка, такая встречается разве что у мошенниц, проституток и актрис. Поднимаемся на второй этаж. Спиной к нам стоит фигуристая тётка в новеньком спортивном костюме в обтяжку. Избыточное количество эмблем «Адидас» явно говорит, что сшили одежду в полулегальном подвальном цеху. Тогда все рынки и магазины ломились от поддельной продукции. На звук наших шагов особа в фальшивом «Адидасе» оборачивается, и я обмер, глядя на её лицо: вылитая Хиросима Нагосаковна после ядерной бомбёжки. Она приветливо улыбается физиономией из фильма ужасов и, представьте, чарующим мелодичным голоском заявляет:

– Ой, какой интересный молодой человек с тобой Валюша. А я к тебе собралась – так одиноко и скучно, выпить захотелось. У меня коньяка аж шесть бутылок…

Я, честно говоря, хотел драпануть, но только услышал о коньяке, как моя брезгливость сдалась перед желанием употребить дорогостоящий напиток. Думаю, так поступил бы на моём месте каждый из присутствующих.

Двое активно закивали, я промолчал, как не пьющий спиртное в принципе, а Сергей философски подал реплику:

– Правильно говорят, что не бывает некрасивых баб, а бывает мало водки…

Кучак расстегнул две верхних пуговицы; то ли от горячего чая его бросило в жар, а может от избытка впечатлительности:

– Никогда мне с двумя сразу не доводилось…

Костя шумно шмыгнул носом:

– Помолчи уж старый ловелас, дай дорассказать. – Он уселся поудобнее, оглядывая нас с лукавством – Сидим, пьём, время мчится незаметно, разговоры – все откровеннее, а выпитое прибавляет уверенности. После третьего стакана меня перестало раздражать отсутствие книг, а лицо из «ужастика» приняло вполне терпимые черты. Дамы стали спорить о моде и подошли к журнальному столику, заваленному рекламной макулатурой из жизни публичных ничтожеств, которые, видать приплачивают журналистам, чтобы те не давали забыть стране об их существовании. Грешным делом, не понимаю, как люди могут обходиться без литературы. Но судя по тому, что это стало повсеместным явлением, западники, да и наши скользкие либералы достигли серьёзных успехов в дебилизации населения… Пардон, отвлёкся. Склонились они к этому столику, ко мне, представьте себе, спиной и…

Нетерпеливый Кучак, расплывшись в масленно-похотливой улыбке, вновь перебил:

– Да ты сам их склонил, небось.

Присутствующие заулыбались, бывший ловелас Серёга поперхнулся печеньем «курабье» и зашелся в эмоциональном кашле, а вострящий уши Таракан, половину не разобрав, сорвался со второго яруса и подбежал дослушать, потеряв в двухметровом пути один тапочек.

Костя цыкнул на старика:

– Ты ещё весь барак созови. Не тупи, не создавай ажиотаж на ровном месте.

Дед виновато притих. Рыжий кот тигровой масти смело высунулся между его ног, ожидая подачки, чем разрядил обстановку.

Костя нормализовал волнение, почесал лёгкую небритость подбородка и рассудительно продолжил:

– Стоят они, значит, в соблазнительной позе, но каков контраст: у симпатичной толстушки Вали, обвислый зад, а у страхолюдной Хиросимы Нагосаковны – сочные и будоражащие ягодицы. Я, конечно, подошёл и … погладил обоих – хозяйка явно оскорбилась бы от моего игнора. Потом ещё выпили, да не раз, а дальше не помню. Просыпаюсь – темно. Лежу на здоровенной женской груди затылком, но ужас в том, что сбоку торчат ещё две голые сиськи. Подумал сначала – сон, ущипнул себя за ногу – больно. Значит – реальность. Присмотрелся: я одетый лежу, точнее полуодетый, но брюки на мне, а бабы-то голые. Ужас! Стал потихоньку выбираться из кровати, еле выполз. Глянул на будильник: половина четвёртого утра. Стараясь не шуметь – вдруг проснуться – шустро собрался и бечь. Канистру, кстати, не забыл, да и коньячку тяпнул на дорожку. На морозе мысли пришли в ясность. Ноги сами помчали меня к парковому пруду, где я и набрал воду из слегка подмерзшей проруби. Дома, к счастью, ничего не поняли и лишь ближе к обеду жена укорила в употреблении спиртного. Я уверенно отбрехался: «Не замерзать же мне?». Что касается воды, мои её употребляли и нахваливали.

В последнюю минуту рассказа забрёл и послушал Костин фольклор старый и некогда могучий тульский богатырь Юра Туз. С его лица не сходит добродушно-снисходительная улыбка, говорящая о его демократичности, позволяющей запросто общаться с ним всякому сброду. Уцепившись за дужку кровати правой рукой, он, скорее утвердительно, чем вопросительно прогремел мощным голосом:

– Ну что, так мне ничего и не оставили?

Кучак мгновенно парировал:

– Не надо опаздывать.

Я пожал плечами и виновато развёл руками.

Юра погрозил мне пальцем:

– Небось запишешь треп Кости?

– Угу – согласно кивнул я.

– Приврёшь поди половину? Знаю я вас – слуг печатной продукции.

– Насчёт половины ты загнул, так, небольшая литературная обработка и, как приправа, горстка художественного вымысла.

Кучак, идя на поводу собственной непоседливости не утерпел:

– Ага, так тебе и поверили. Помнишь ты написал, что я в одних носках постоянно хожу и не стираю их? Так вот, к твоему сведению: я уже полгода как новые ношу.

Дружный смех дал понять старику, что он ляпнул что-то не то. Из-под руки Юры вынырнула любопытно-извиняющаяся физиономия Лёхи Таракана:

– А вы тут что?..

Могучий дедуля, не отрывая руки от койки пристукнул локтем по затылку беспардонного интересанта:

– Не суй нос во всякую дырку, дай лучше закурить.

– У меня нету – автоматически соврал Лёха.

– Никогда и ничего у тебя не бывает, странно.

Вот вчера, помнишь небось, ты разворачивал шоколадную обертку, а я просил отломить для меня дольку. Так ты, подлец, стал давиться и запихивать её в рот, закашлялся, подавился, а не менее третей части выпало на пол. Но ты мотал головой, задыхаясь, и бубнил с набитым ртом, что больше у тебя нет, хотя из пакета торчали с десяток плиток «Алёнки» и «Альпен Гольд».

Юра повернул ко мне построжавшее лицо:

– Об этом персонаже надо писать, а не выдумывать небылицы. Само слово литература в моей голове рифмуется со словами: халтура, макулатура, политура, лигатура…

Я возмущенно возразил:

– Выдумками не пользуюсь, списываю, как говорится, с натуры, за что меня поругивают.

Костя, рассматривающий длинные ногти Кучака, поднял любопытствующий взгляд на Туза:

– Расшифруйте, ваше благородие, слово лигатура.

Я с политурой знаком, употреблял, а вот этого не встречал.

Старый Юра важно приосанился:

– Тогда обращайся ко мне: ваше превосходительство. Во времена царей именно таким образом к генералам обращались.

Костя, конечно, не утерпел:

– Слишком юн ты для царского генерала. Им теперь никак не меньше ста пятидесяти лет, а тебе в два раза меньше.

– Надо же, экий умник. Да разве генералы только в прежние времена водились? На – погляди, может кого узнаешь.

Туз ленивым движением достал из кармана три фотки генерал-майора с рядами орденских планок на кителе, в котором явно узнавалась его физиономия. Лёха Таракан машинально вытянулся во фрунт, помня регулярные порки, практикуемые его отцом-полковником. Папаша сёк непутёвого отпрыска, в зависимости от степени провинности, при помощи набора ремней.

Пока ошалевший проходняк рассматривал фотокарточки, Юра попутно ответил на вопрос Кости:

– Раньше монеты делались из драгоценного металла – золото, серебро. Мошенники подмешивали дешевые сплавы к ним – это и есть лигатура. Можно сказать: фальшак, имитация.

Его объяснение почти не услышали, настолько были потрясены осознанием того, что в их простонародное общество затесался генерал. Старик был польщён, но будучи человеком честным, хотя обожал розыгрыши, признался:

– Не дрожите, не мой это мундир. Хотя мой, конечно, но подаренный вдовой генерала.

Таракан разочарованно поковылял к своей кровати, бормоча на ходу:

– Я-то думал…

Кучак был хитрее и потребовал подробностей. Юра высморкался с возможным изяществом и внёс ясность:

– В нашем элитном, в какой-то степени, доме проживают многие известные, или заметные личности местного масштаба. Генеральша вообще в одном подъезде со мной обитает. Я на втором этаже, она на третьем, но не над нашей квартирой, а по другую сторону от лифта. Раньше, когда мужик её жив был, мы едва здоровались, особенно до его отставки. Он пил, бывало, не меньше моего.

– Ты же не генерал, – влез неугомонный Кучак – нельзя пить наравне с полководцем.

– А чем я хуже? Всю жизнь или заведующий складом, или директор базы, или руководитель крупного автосервиса. На автомобильной почве мы и познакомились поближе. От генерала осталась «Тойота Камри» – небедный был вояка, царство ему небесное. Я с ремонтом помог вдовушке, так и подружились. Она затомилась к тому времени от одиночества, стала глазки в мою сторону скашивать, намеки делать: тяжело в постылую постель ложиться в одиночестве… Я плечи расправил, грудь выпятил от воодушевления – даю понять, что соответствую. Так и стал неофициальным приемником. Представляете, генеральша подмышки бреет…

Кучак не был бы сам собой, если промолчал, но он, разумеется, не сдержался:

– Только подмышки? А ещё?

Юра чуть смутился:

– Ну усы ещё.

Серёга с Костей разочарованно переглянулись, а я подмигнул Кучаку.

Колются они, – стал оправдываться старик, – никак нельзя женщине с усами расхаживать, потому и бреет. Да ладно, хватит о ерунде. Вот когда я во двор вышел в генеральской амуниции, наши раздолбаи, что играли в домино и заодно выпивали, бутылки попрятали на всякий случай при виде меня. Генерал-то пузатый был. Рост у нас одинаковый, зато мои плечи шире и живот, слава богу, не отрастил. На мне мундирчик – как влитой. Лишь когда приблизился и был узнан доминошниками расслабились, да рассмеялись нервно…

– Хм, любопытная история, – Костя побарабанил пальцами по перевернутому донышком вверх бокалу – скажи нам гражданин Туз, испытывал ли ты возвышенные чувства к вдовушке?

– Конечно, по-другому и быть не может, когда на полководиху взбираешься. Скажу так: нечто среднее между Суворовым и Сердюковым.

Я поразился нелепости сравнения, но Юра пояснил:

– Суворов брал Измаил, а Сердюков брал гарем в министерстве обороны…

Честно говоря, мне уже хотелось завершить посиделки – привычка поспать часок-другой днём прочно укоренилась за годы барачной жизни, но взгляды остальных уставились на меня требовательно, явно ожидая очередной новеллы. Я вздохнул поглубже и хотел было вспомнить глуповатый случай из позднеподростковой жизни, когда мы с братом приняли перевернутое корыто на дне пруда за крышку сундука с сокровищами и предприняли сдуру акт вредительства: почти подчистую спустили воду, причём перепачкались с головы до ног в иле и тине. Потом передумал и вспомнил давнишний случай из жизни своего друга Виталия, который произошёл с ним лет сорок назад, незадолго перед его разводом с легкомысленной женой:

– Виталик работал в ПЖДП при Казанском вокзале. Поясняю для тех, кто не в курсе, это крупнейшее предприятие связи в стране. Десятиэтажное здание почтамта (ПЖД) с дебаркадером и рабочей крышей, на которой расположены вертолётная площадка и хранилище почтовых контейнеров, значительно превышает по площади весь комплекс строений вокзала.

– Нельзя ли без ненужных подробностей, – подал голос Лёха Луноход, нам суть интересна.

– Совсем без деталей нельзя – специфика работы, а она такова: Виталик развозил почту по стране в специализированных вагонах. Основной его маршрут назывался Москва -Джалал-Абад-Москва. И вот случилась заминка с людьми – в Тольятти некого стало послать, его и уболтали. С точки зрения работы – идеальный вариант. Туда ехать сутки и обратно такие же сутки, а весь рейс длится пять с половиной дней. Работа – не бей лежачего, в том смысле, что при поездке туда, четыре пункта выдачи посылок: Рязань, Ряжск, Пенза, Сызрань. Если следуешь в Тольятти, посылки только выдаёшь, а обратно, возвращаясь в Москву, исключительно принимаешь. Нет газет, журналов, простой, заказной и страховой корреспонденции. В Рязани выгружаешь штук двадцать посылок, в Ряжске не больше десятка, штук сорок в Пензе и около двадцати в Сызрани, где вагон отцепляется и стоит целый день. На обратном пути стоянка сызранская поменьше – часов пять-шесть, а самая большая на станции «Жигулёвское море». Железнодорожные пути проложены на самой плотине Волжской ГЭС, едешь и наблюдаешь в окно работу агрегатов… Летом – традиционное купание в Волге. Пляж километрах в полутора от станции «Жигулёвское море».

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3