В ожидании Большой волны

Буш похлопал рукой по карману, где лежали часы.

– А это я пристрою. Тысяч по пятнадцать на брата выйдет. Неплохой денёк, а? – губы Буша раздвинулись в фальшивой улыбке, похожей на крокодилью.

Сержанты ответили кривыми ухмылками и пошли вдоль борта. «Так-то будет надежней», – думал Буш, глядя им вслед.

Когда сержанты спускались по трапу, один из них сказал:

– Отослал! В таком деле свидетели ни к чему.

Второй возразил:

– Кретин! Он не хочет, чтобы мы оказались соучастниками.

Когда с берега раздался звук отъезжающей машины, Буш приставил к затылку безучастно стоящего на коленях Луи револьвер, но в это время раздался какой-то звук. Сначала Бушу показалось, что в воздухе— что-то прошелестело. А потом до него дошло, что звук исходит от его жертвы.

– Что? – произнёс он и склонился к без пяти минут покойнику. Из любопытства. Ведь этот тип за всё время не произнёс ни слова.

– Не убивай! – с трудом разобрал Буш и выпрямился с торжественным видом.

– Не убивать?! Но ведь ты не человек, ты исчадие ада в его обличье. Вы множитесь— где-то под камнями, как гады, а затем выползаете наружу, – Буш ткнул Луи пистолетом в затылок. – Что ты можешь, кроме того, как искать ускользающие сосуды на руке, чтобы воткнуть в неё героиновый шприц, или воровать, или сеять красную пропаганду? Вся зараза от наркоманов и красных. Что ты ещё можешь?

Луи молчал. Что он мог сказать этому человеку. Что-то когда-то он, безусловно, мог и ещё как, но это осталось далеко в прошлом.

– Ну, скажи, – продолжал Буш. – И, может, тогда я тебя не убью. Хотя отпусти тебя, и ты опять что-нибудь сопрёшь или прирежешь кого ради дозы. Ну?!

Луи облизал разбитые губы:

– Я… я…

– Да ты! Что можешь?

– Я умею делать музыку.

– Какую, к чёрту, музыку?

Луи обернулся и, наткнувшись взглядом на ствол револьвера, произнёс:

– Ну, музыку сначала сочиняют, потом берут инструмент и исполняют.

И тут же, получив затрещину от Буша, упал на палубу.

– Ты, мразь, ты собрался меня учить?! – взревел Буш. – Ты думаешь, я настолько туп, что не знаю, как возникает музыка? Музыка! Да! – Буш вдруг на мгновение задумался. Его лицо приняло странное выражение. – Что ты знаешь о музыке, засранец, – произнёс он уже более спокойно, глядя, как Луи копошится на палубе, пытаясь принять вертикальное положение. Он уже собрался дать ему хорошего пинка, чтобы ускорить процесс, но в самый последний момент раздумал и, пожевав губами, спросил: – Тебе жить не противно, мразь?

Луи привалился спиной к надстройке, посмотрел на Буша.

– Противно, но и умирать страшно.

– Кто бы сомневался, – усмехнулся Буш и некоторое время рассматривал Луи. – Музыка, говоришь. А мы проверим. Торопиться некуда.

Буш схватил Луи за шиворот и, подтащив к двери надстройки, распахнул её. Глазам Луи, которого Буш продолжал держать за шиворот, предстало— что-то вроде музыкального салона: кресла и столы с резными ножками, несколько гобеленов, тяжёлые портьеры, небольшая эстрада. Всё было изрядно обветшавшим и пыльным. Особняком стоял рояль. Буш рывком привёл Луи в вертикальное положение и дал ему пинка. Луи влетел в салон и упал возле рояля. Буш вошёл следом и, дёрнув его за шиворот, поднял с пола. Затем с силой припечатал к банкетке возле инструмента и смахнул с рояля пыль.

Луи осторожно поднял крышку рояля и тронул пальцами клавиши.

– Это же «Вельтмайстер» тысяча восемьсот девяностого года выпуска.

Буш бросил ему в лицо какую-то тряпку.

– Вытри руки, засранец. На нём играл мой отец. Если внятно возьмешь десяток аккордов из «Лунной сонаты», может, оставлю тебя в живых. Если хоть раз ошибёшься, стреляю.

Луи глубоко вздохнул и вытер тряпкой руки. Это оказался женский платок с ажурной бахромой. Буш приставил к затылку Луи револьвер.

– Начинай.

Луи провёл рукой по лицу, глубоко вздохнул и, опустив руки на клавиши, заиграл. Он сбился уже на десятой секунде и замер, услышав щелчок взведенного курка.

– Дерьмовый из тебя музыкант, – произнёс Буш, выдержав паузу. – Я лучше сбрякаю. Так что давай на воздух. Не будем салон поганить.

Луи встал и покосился на Буша.

– Вообще-то рояль не мой инструмент.

– Да?! А что же твой?

– Труба!

– Труба? Хм… – Буш поскрёб затылок и, подойдя к большому встроенному шкафу, принялся рыться в нём. – Найдется и труба.

Из шкафа выкатился барабан, за ним выпал бархатный камзол с позолоченными пуговицами и пара карнавальных платьев. Буш посмотрел на них и вздохнул. Его лицо на миг приняло сентиментальное выражение, а потом снова превратилось в физиономию, которая, как принято говорить, так и просит кирпича.

– И не вздумай бежать, я стреляю быстро, – пробурчал Буш, засунув ту самую физиономию внутрь шкафа.

Луи криво улыбнулся. «Напугал, – подумал он, – всё равно пристрелит. Минутой позже, минутой раньше». Шанс, что его игра на трубе удивит этого тупого скота в мундире, был весьма призрачным. Луи покосился на дверь. Возможно, Буш своей угрозой просто провоцирует его на побег. И едва он сделает несколько шагов, тут же выстрелит. Луи ещё раз покосился на дверь и подумал, что если у него и есть шанс выбраться отсюда живым, то вот он, сейчас. Другого судьба не подарит. До двери было около четырёх метров. Луи, наконец, решился.

Мягко ступая на носки, он благополучно сделал несколько мелких шагов и покосился на Буша, который, копаясь в шкафу, влез в него едва не по пояс, затем прикинул расстояние до двери – оставалось меньше трёх метров. Сделать ещё четыре шага, выскочить на палубу и броситься в воду. Течение тут же понесёт его в сторону, плюс собственные усилия. Если повезёт, он вынырнет метрах в пятнадцати от баржи. К тому же сумерки. Это тоже на руку. Пока лейтенант разглядит его в воде, он снова нырнёт и вынырнет уже совсем далеко – ищи свищи! Лодки на этом корыте, похоже, нет. Не бросится же лейтенант за ним вплавь. Луи снова покосился на Буша, который продолжал копаться в шкафу, и неожиданно для самого себя рывком метнулся к двери. И это оказалось роковой ошибкой.

Стремительного броска не получилось. Было удивительно, что после таких побоев он вообще мог держаться в вертикальном положении. Его тело резко пошло вперёд, но подвели ноги. Не успевая за телом, они заплелись одна за другую, и он лишь чудом не свалился на пол. Однако шум при этом произвел. Буш среагировал моментально. Оборачиваясь, он выхватил из-за пояса револьвер и выстрелил. Луи упал на колени, а затем медленно лёг на пол лицом вниз и застыл. Буш подошел к нему и ногой перевернул на спину. Луи лежал, широко распахнув глаза, и смотрел на Буша. Тот криво ухмыльнулся.

– Поднимайся, ты ещё жив. Я же сказал, на воздухе.

Луи встал, посмотрел на дыру в двери салона и подумал, что если пуля такого калибра войдет в его голову, то от неё ничего не останется.

– Шагай-шагай, – подтолкнул его в спину Буш, и оба вышли на палубу.

Гладь реки в сумерках походила на тёмное зеркало. На том берегу по-прежнему мирно мерцали далёкие огни. Луи посмотрел на них и спросил:

– А как же труба?

– Ты сам лишил себя шанса.

– Я хорошо играю на трубе.

– Если и так, то об этом уже никто не узнает.

Буш подвёл Луи к проёму в фальшборте, пнул его в подколенный сгиб и резко дёрнул вниз. Луи рухнул на палубу, громко стукнувшись об неё коленками. Буш приставил к его затылку пистолет.

– Ну вот и всё! Если знаешь молитву, можешь прочесть.

Луи промолчал. Молитв он не знал. В это время со стороны кормы раздался плеск воды и зазвучала музыка, затем показался нос большой яхты. Буш убрал пистолет.

На яхте было полно народа. Две женщины махали Бушу и Луи руками, – что-то кричали, из-за музыки не было слышно. Буш выдавил на лице подобие улыбки и вяло махнул в ответ конечностью, а Луи прикинул шансы. Не очень много, но если прыгнуть в воду сейчас, лейтенант стрелять при свидетелях не станет, а дальше как повезёт. Луи подобрался, но в это время лапа Буша сгребла его за шиворот.

– Выкинь это из головы, гадёныш, – прорычал Буш, пытаясь сохранить на лице улыбку.

Луи попытался крикнуть, но лапа лейтенанта пережала его горло. Вышел лишь слабый писк. Буш словно читал его мысли.

Яхта, миновав баржу, стала удалятся. Буш долго провожал её взглядом, затем вздохнул:

– Живут же люди!

И приставил к затылку Луи пистолет, но потом отчего-то вдруг заколебался, схватил его за шиворот и потащил обратно в салон.

– Ладно, засранец, дам тебе ещё один шанс. Только ради музыки! – последнюю фразу Буш, похоже, адресовал самому себе.

На сей раз он был предусмотрительнее – сначала пристегнул Луи наручниками к ножке рояля и только потом стал рыться в шкафу. Из него выкатилось два пыльных сомбреро. Буш оглянулся на них.

– Чёрт! Хорошие были времена! – потом покосился на Луи. – Хорхе Торез и Луис Бьянка. Слышал о таких? Да куда тебе, – Буш опять засунул голову в шкаф и продолжил рыться в нём.

– Гитарный дуэт. Куба! Был известен под названием «Варвары» лет двадцать назад, – запоздало отозвался Луи, но Буш услышал.

– Это же надо! – удивлённо высунул он голову из шкафа. – Только не двадцать, а все двадцать пять. Они играли, как боги, и никто не мог усидеть на месте, а потом напились, как свиньи, да так, что забыли свои сомбреро.

Буш, наконец, нашёл трубу. Он достал её из шкафа, рукавом вытер с неё пыль, повертел в руках.

– На ней играл сам Орусей Кинто. Он приехал сюда без трубы, и отец быстро послал за инструментом.

– «Воспевающий зарю»?! Не может быть! – удивился Луи. – Он же легенда.

– Может, – твёрдо сказал Буш. – Я был тем самым мальчишкой, что бегал за трубой. Кинто исполнил пару вещей и отбыл вниз по течению. Разумеется, не таким способом, каким отсюда отбудешь ты. За ним на яхте прибыла красотка. Живут же люди, – Буш снова вздохнул и покачал головой.

Он подошел к Луи, отстегнул наручники и протянул ему трубу. Луи взял её и внимательно рассмотрел. Труба как труба, ничего выдающегося. Но на ней играл сам Кинто. И это было удивительным. Если, конечно, этот потасканный бегемот не врёт – Луи скосил глаза на грузную фигуру Буша.

– Что смотришь? Давай дуй! – рявкнул тот.

– Можно я исполню своё?

– Дуй, мне плевать, – пожал плечами Буш. – Твоя жизнь, не моя. Только вот что ещё. Это ведь второй шанс, но такого договора между нами не было, поэтому, – Буш достал револьвер, вытряс из барабана все патроны, затем засунул два обратно. – Вот так! Этот шанс мы делим пополам. Понял? Если плохо сыграешь, пристрелю сразу. Если хорошо – будешь вращать барабан. Всего два патрона из шести – хорошие шансы!

Луи кивнул без энтузиазма и поднёс к губам трубу. Буш равнодушно отвернулся к окну. Револьвер он держал под мышкой, так что ствол был направлен прямо на Луи.

Первый звук, изданный трубой, был сильным и сочным, и у Буша удивлённо поползла вверх бровь. Ворюга и наркоман заиграл— что-то очень грустное и тревожное. Что не мог сделать по определению. Однако мелодия звучала. Заполнив собой салон, она медленно выплыла в его открытую дверь, сливаясь с прохладой вечера, легла на воду и по ней достигла берега.

Луи выводил аккорд за аккордом, смотрел на мощный затылок Буша и думал, что, возможно, надо было сыграть— что-то попроще, поскольку этот тупой полицейский бегемот просто категорически не может иметь тонкого вкуса. Но Луи хотелось исполнить— что-то более достойное для последних минут своей жизни. Он не верил Бушу. Это животное просто играло с ним в кошки-мышки, чтобы потом прихлопнуть. Он уже всё решил со своими помощниками. Луи подумал о том, что вряд ли кому-то ещё доводилось играть на собственных похоронах и, выдув последние ноты, осторожно опустил трубу. Буш словно не заметил этого. Он продолжал стоять и смотреть в окно. Луи, в свою очередь, наблюдал за пистолетом в его руке. И ощущал дыхание вечности. Она была совсем близко. И эта близость пугала его. Он подошел к ней с пустыми руками, не научившись ничему тому, что могло бы пригодиться ему там, за Чертой. Он вдруг ясно осознал, что жизнь – это школа, в которой с рождения до смерти пребывает человечество. Учитель – Бог. Он стоит у доски и скорбно смотрит на людей, которые посылают друг другу записки, кидаются комками бумаги, о чём-то переговариваются, занимаются чем угодно, только не учатся и им совершенно не слышны тихие слова Бога. Но приходит час, и школу приходится покидать, чтобы встать перед Учителем и выдержать экзамен. Луи не хотел умирать, хотя жизнь, которой он жил, не стоила сожаления. Да, жить было противно, но и умирать тоже не хотелось.

На реке появился прогулочный теплоход. На палубе было полно пассажиров. Буш со странным выражением на лице проводил судно взглядом. Когда его очертания поглотили сумерки и остались только дрожащие на воде огни, он вдруг произнёс тираду, которую Луи ожидал от него меньше всего:

– Бывают дни, когда всё меркнет кругом и спасти тебя может только музыка, ибо лишь она одна ещё держит нас в этом мире.

Буш, наконец, обернулся, и Луи обнаружил, что глаза полицейского подозрительно увлажнились. Буш провёл по ним здоровым багровым кулаком и сделал шаг к Луи. Заметив в своей руке револьвер, он сунул его за пояс и глубоко вздохнул:

– Я кое-что понимаю в музыке. То, что ты делаешь, потрясающе! Сынок, почему же ты… почему же ты здесь на этой проклятой барже? Почему о тебе до сих пор не знают Нью-Йорк, Париж, Москва?

Луи тоже вздохнул, только ещё длиннее и горше, чем Буш.

– Ну а почему же вы до сих пор лейтенант?

Буш криво улыбнулся.

– Видишь ли, дело в том… – Буш чуть помедлил. – Дело в том… Ладно, я не буду рассказывать сказки, что участок дерьмо, что мой начальник последняя скотина. Я просто неудачник.

– Вот и я… неудачник!

Буш озадаченно взглянул на Луи, немного помедлил и произнёс:

– Что ж, тогда нам есть о чем поговорить. Присаживайся.

Луи присел на банкетку у рояля, Буш стряхнул пыль с ближайшего стула, сел напротив и на секунду задумался.

– Когда-то баржа принадлежала моему отцу. Это был настоящий музыкальный салон. Каждому прибывшему в город музыканту было за честь получить приглашение сыграть пару мелодий в «Прекрасной реке». Здесь было весело. Тут кутили, танцевали, влюблялись и даже женились…

Буш снова задумался на некоторое время, погружаясь в прошлое. Потом достал носовой платок, высморкался и продолжил:

– И было столько веселья, что оно выплескивалось за борт и плыло по воде. Здесь играли лучшие. Но потом отец умер, и музыканты постепенно ушли от меня. Я не мог создать атмосферу, которая заставляла бы их слетаться к «Прекрасной реке», как мотыльков на свет лампы. Здесь нужен особый талант, но у меня его не было. Да, Атмосфера! У неё женское имя. Она нежна, как утренний туман над водой. Стоит только потянуть ветерку, и она исчезает… Потом ушла жена. А салон прогорел.

Буш замолчал. Его глаза, вспыхнувшие было от воспоминаний, опять стали тусклыми.

Снаружи раздался низкий гудок проходящего мимо судна. Буш подошёл к иллюминатору, выглянул в него, помахал кому-то в ответ рукой и сказал:

– Вот видишь, кто-то ещё помнит те времена.

Приветствуют «Прекрасную реку», – Буш вздохнул и повернулся к Луи. – Может, попробуем помочь друг другу?

Луи скептически улыбнулся.

– Два неудачника?

– А что нам терять? Я кое-что понимаю в музыке. Ты музыкант. Высшего класса. У нас есть салон и музыкант. А ведь больше ничего и не нужно.

– Кое-что ещё нужно. Чтобы в этот салон пошли люди.

– Для этого существует реклама. Газеты, телевидение. Кто-то наверняка ещё помнит «Прекрасную реку». Пойдут даже просто от любопытства. Конечно, салон надо привести в порядок, да и снаружи тоже.

– Вот именно! Но для этого нужны деньги, – усмехнулся Луи. – У меня их нет.

Буш достал из кармана часы и показал их Луи.

– Ну, для начала кое-что есть. Мы же их вместе заработали, не правда ли?

Луи промолчал. Он не разделял точку зрения Буша насчёт того, что вместе. Спереть часы никто ему не помогал. Он сделал это сам и чуть не сломал себе шею.

– Конечно, нужно поделиться с ребятами, но мы можем взять их пайщиками в наше дело. Ещё я могу взять кредит. Так как?

Луи с сомнением покачал головой.

– Даже и не знаю.

– Ну, не спеши, подумай. Может, пока расскажешь свою историю? Со мной-то всё ясно. Я тупой служака и посредственный музыкант. Бог не дал мне талантов. Так что у меня не было ни малейшего шанса стать кем-то таким, – Буш неопределенно помахал в воздухе рукой, – а ты совсем другое дело.

– Не хочется ворошить прошлое, – сказал Луи.

– Тяжело?

– Да! Когда совершаешь огромную глупость. Когда твоя жизнь могла сверкать, как бриллиант, а вместо этого… Ну, вы сами видите.

– Да! – сочувственно произнёс Буш. – Так как насчет предложения? Да, музыка!

Луи молчал. Он смотрел на Буша и думал о том, что этот человек плохо осведомлён. Он не знает, что талант это всего лишь предлог для попытки свернуть себе шею. Чтобы такого не произошло, должно очень многое совпасть. Как говорят, должны правильно «встать» звезды. Будь они прокляты! И что судьба дает всего один шанс и далеко не каждому. И что он, Луи, этот шанс уже упустил.

– Ты потерпел неудачу. Так бывает, – продолжал Буш. – Но что тебе мешает начать сначала? Тем более когда подвернулся шанс. Афиши и статью в газете я беру на себя.

Буш встал, подошёл к шкафу, порылся там и достал запылённую бутылку рома «Капитан Морган». Потом нашел в ящике стола пару стаканов и наполнил их на треть.

Стаканы стояли прямо на рояле и отражались в его темной полировке. Луи посмотрел на них и сглотнул. У него давно не было приличной выпивки.

Буш взял один стакан, брякнул его кромкой о другой стакан, залпом опрокинул в себя. Луи последовал его примеру.

– Салон, как я уже говорил, прогорел из-за того, что никто больше не хотел здесь играть. Я не мог создать Атмосферу. Но с тобой…

– Ничего у нас не выйдет, – сказал Луи.

– Ерунда! – рявкнул Буш. – Я не глухой Я же вижу, как ты играешь.

– Нет! Я уже давно не тот. Или у меня нет выбора?

Глаза Буша блеснули яростью, но он быстро взял себя в руки и они медленно потухли.

– Можешь уйти, – тихо проговорил он, плеснул в стаканы ещё рома, в одиночку опустошил свой, затем достал из кармана часы и протянул их Луи.

– Они твои.

Луи протянул руку к часам, но потом убрал её. Ему только что подарили жизнь. Вот этот очень сердитый человек. И надо было как-то отблагодарить его за это. Иначе получится некрасиво.

Луи отрицательно покачал головой.

– Не надо. Оставьте на память. К тому же завтра придут ваши товарищи и спросят деньги, которые вы обещали за них. Что вы им ответите? И извините. То, что вы предлагаете, не имеет ни смысла, ни логики.

– Всем нужна логика. Она придает уверенности, да? – в голосе Буша послышалась злость. – Но логика это орудие дьявола, – так говорил мой отец. Удел же Бога – чудеса. Подумай об этом.

– О чудесах только болтают, – усмехнулся Луи. – Прощайте!

Он встал и пошёл прочь. Его слегка пошатывало.

– Надо было всё-таки тебя пристрелить, – крикнул ему вслед Буш. – Разве не чудо, что я этого не сделал?! Ничтожество! Господи, кому ты раздаешь таланты?!

Луи спустился по трапу и, пройдя с десяток шагов, обернулся. Ржавеющие борта баржи и поручни с облезшей местами краской производили удручающее впечатление. На таких фрегатах наверняка ещё никто не начинал плавание к своей мечте. Он покачал головой и зашагал прочь.

Когда за Луи захлопнулась дверь, Буш, не шевелясь, долго сидел среди старого хлама. Пожилой усталый человек в окружении обветшавшей мебели, выцветших гардин и облезлых панелей. Потом изрядно глотнул из бутылки рома, пробежался пальцами по клавишам рояля и с грохотом захлопнул крышку.

Ему было так тошно, как уже не было давно.

Следующие два дня Буш проторчал в пригороде, в одном из шалманов, недалеко от своей баржи. Здесь его никто не знал. Публика была подходящей. Отбросы общества: стареющие, спивающиеся шлюхи, их полупьяные приятели, пребывающие в вечном поиске средств на выпивку, ещё какое-то мелкое жульё и просто бродяги, промышляющие на местном базаре ворованными вещами, да и вообще чем придётся. Он садился в угол, тянул из кружки пиво, разбавленное ста граммами водки и, не во что не вмешиваясь, наблюдал за происходящим вокруг. С каждой выпитой кружкой внутри немного отпускало. Ночевать он шёл на баржу. Свою небольшую квартиру недалеко от центра он давно продал.

Добравшись до баржи, Буш садился за рояль и в темноте, проклиная себя и своего гостя, всё пытался наиграть ту мелодию, которую исполнил ему этот человек, чтобы спасти свою жизнь. Но у Буша ничего не выходило. Более того, это событие и сам гений-трубач начинали казаться Бушу чем-то нереальным, привидевшимся. Как в пустыне мерещится колодец, полный воды. Потом мираж исчезает, а жажда остаётся.

Буш, забывшись в тяжёлом пьяном сне, спал на старом кожаном диване, когда его разбудил шорох. Несмотря на изрядную дозу пива и водки, выпитых в шалмане, Буш среагировал быстро – сунул руку в висевшую рядом на стуле наплечную кобуру, достал табельный пистолет и взвёл курок. А потом произошло то, отчего Буш подумал, что пора заканчивать с затянувшейся пьянкой, поскольку слуховые галлюцинации это явные предвестники белой горячки – раздался звук трубы. Музыка звучала абсолютно реально, только было непонятно откуда. То ли из салона, то ли с реки, то ли в самой голове Буша, что было вероятней всего.

Он сунул пистолет обратно в кобуру и стал ждать, когда наваждение смолкнет. Но музыка продолжала звучать. Буш вдруг сообразил, что она та самая, что играл здесь пару дней назад этот… как его… Он вдруг обнаружил, что забыл имя человека, которого едва не пустил со своей баржи в последнее плавание. Мелодия меж тем продолжала звучать. И Буш с мыслью, что если даже это галлюцинации, их всё равно стоит запомнить – бросился к роялю.

Инструмент зазвучал, наполняя салон бархатистыми звуками. Буш играл самозабвенно. В его душе словно открылся шлюз с чистой водой. Но потом мелодия медленно угасла, и пришла тишина и пустота. И Буш отчётливо понял – обрывка мелодии, который он сумел запомнить, и полбутылки рома, что на полу одиноко жалась к ножке рояля, явно маловато, чтобы пережить эту ночь в одиночку. Нужна музыка, которую играл этот… да как его чёрт возьми! – До Буша вдруг дошло, что он попросту не знает имени трубача. Человек пришёл, исполнил прекрасную мелодию, распил с ним бутылку рома и исчез. Растворился в буднях дней. И теперь ни мелодии, ни человека. И в этом вины Буша не было. Но он чувствовал, что прохлопал что-то очень важное в своей жизни.

Буш решил повторить мелодию – пусть хоть— что-то останется. Он поднял пальцы над клавишами… и застыл – в темноте отчётливо скрипнула дверь. Буш дотянулся до пистолета и стал ждать. Врагов у него хватало. Умел их наживать.

В темноте, чуть разбавленной светом полной луны, нагло заглядывающей в окна салона, слабо обозначился силуэт человека. Тот шёл, выставивперед собой руку, в которой вертикально, как на параде, нёс что-то вроде обреза или короткого помпового ружью. Буш, держа пистолет на уровне пояса, осторожно взвёл курок, целясь незваному гостю в грудь. Тот, скорей всего, его не видел – рояль стоял в самом тёмном месте салона – однако шёл строго к инструменту. И это было странно. Чужак не мог так хорошо ориентироваться в темноте. А последний из гостей забыл сюда дорогу лет пять назад.

Силуэт приблизился к противоположному краю роялю, и только тогда Буш разглядел, что у него в руке труба, музыкальный инструмент, а не обрез. Человек поставил её прямо на клавиши перед Бушем и произнёс:

– Труба Декарта!

– Какого, к чёрту, Декарта? – с трудом разжал стиснутые челюсти Буш и засунул пистолет в кобуру. Он узнал Луи.

Тот присел на диван, пружины которого заохали-заскрипели под ним, исказал:

– Тебе придётся выслушать историю. Говорят, если кому-то расскажешь, становится легче. Ты сам напросился, помнишь? Ты, конечно, не священник, но никого подходящего у меня нет.

– Валяй! Я выслушаю. Ты говори. Если в башке помои, то их лучше выплеснуть. Я слышал много затейливых историй. Сам понимаешь, полиция. Так что не стесняйся. И твоя меня вряд ли удивит.

Луи принялся за повествование…

Городишко, облепивший своими домами склоны холма, был невелик. На самой вершине стояла католическая церковь. Её пастор был праведным человеком и со смирением принимал как хорошее, так и плохое. Одна странность в нём всё-таки была: всё хорошее, он полагал, идёт от Бога, а всё плохое – от людей. Но по сравнению со своим предшественником он казался чистым агнцем божьим, хотя и слыл еретиком. Он утверждал, что рай у нас в голове, только его надо открыть, а ад это то, где мы все сейчас живем. Если выражаться более конкретно, ад представлялся отцу Модрису торжеством материи над духом и разумом человека, а рай как раз наоборот. Но для его достижения одной жизни явно не хватает. Для этого требовалось прожить как минимум пару их десятков, а может, больше. И здесь возникал вопрос: тогда почему Бог даёт человеку всего одну жизнь? Это же бессмысленно. Таким образом отец Модрис плавно подводил умы прихожан к идее реинкарнации как необходимости. Луи было шесть лет, и он ничего в этом не понимал, но в тот день, когда за отцом Модрисом приехали, находился возле церкви, среди толпы и видел это своими глазами.