Ненадежные

Тиканье часов снова вернуло Полину в реальность текущего вечера, настырно выдернув из неги воспоминаний. Она подняла трубку телефона и стала набирать номер, который по непонятным причинам врезался в память. Послышались гудки. Один, второй, третий…

– Алло, – на другой стороне провода Полина услышала женский голос и замерла на миг. Но лишь на миг, потому что следом горячая волна незнакомых эмоций отхлынула от головы в ноги и обратно, будто лава проснувшегося вулкана с неистовой силой вырвалась из его жерла и понеслась вперед, сметая все на своем пути.

Полина положила трубку. Сделав глубокий и шумный вдох она попыталась привести себя в чувства. «Кто это? Кто она?» – пронеслись вопросы в ее голове. «Зачем я положила трубку? Что делать?». Снова и снова она задавала себе вопросы, попутно пытаясь утихомирить взбунтовавшийся организм. Дыхание сбивалось, глаза пытались наполниться слезами, но не находя причины, снова высыхали. «Позвоню еще раз». И Полина снова набрала номер, хотя пальцы не слушались и предательски тряслись.

– Алло! – уже более настойчиво проговорила девушка на том конце провода.

– Здравствуйте, а можно Сашу к телефону? – задала Полина первый вопрос, который пришел ей в голову. Девушка на том конце провода явно не ожидала такого вопроса и тоже была немного смущена, поэтому сначала между ними повисла неловкая пауза, а потом незнакомка ответила:

– Он не может сейчас подойти, он в ванной.

Ясное понимание как холодный водопад обрушилось на голову Полины. Ясное понимание чего-то с одной стороны не знакомого, с другой тянувшегося паутиной семейного опыта с самых дальних полочек памяти… Но она нашла в себе силы продолжить диалог.

– А вы кто? – спросила она девушку.

– Я? – неуверенно и чуть заикаясь переспросила та, но почему-то решила отчитаться. – Я – девушка Александра.

– Девушка? – переспросила Полина.

– Да, извините, а вы кто? – воспользовавшись своей очередью на вопрос, уточнила телефонная собеседница.

– А я его жена… – соврала Полина, но внутри себя она ощущала, что не совсем соврала, хоть они официально не регистрировали брак, она считала Сашу своим мужем, гражданским мужем.

– Жена? – слегка опешила девушка. – Я не знала, что у него есть жена.

– Конечно, – слегка усмехнулась Полина, – обычно девушкам о таком не говорят. – А давно вы с ним… встречаетесь? Давно знакомы?

– Да пару недель примерно, – ответила девушка и, судя по всему, закурила.

– Вы курите? – уточнила Полина.

– Да. – коротко ответила собеседница.

Полина почувствовала свое преимущество, она-то не курила, вела здоровый образ жизни и знала, что Саше это нравится. Как он мог связаться с курящей женщиной? Она плохая! Она испорченная. Полина продолжала наслаждаться своей маленькой победой, но вернула себя в диалог:

– А сколько вам лет? – такой простой и не совсем логичный вопрос для поддержания неожиданного диалога.

– Двадцать два, – снова коротко ответила девушка и затянулась сигаретой.

«Она старше меня и старше его», подумала Полина. С одной стороны звонящая почувствовала преимущество, но оно резко сменилось неуверенностью. Ей показалось, что девушка могла быть опытнее, а от того привлекательнее для ее мужчины. Укол ревности ранил сердце Полины, и она решила привести диалог к естественному разрешению как можно спокойнее, пока ее не захлестнули чувства.

– Пожалуйста, вы можете отправить Сашу домой, когда он выйдет, и если можно, не говорите о нашей беседе, чтобы он не испугался, я хочу, чтобы он приехал домой, нам надо поговорить, – попросила Полина девушку, ощущая с ней некую связь, ведь сейчас они обе были обмануты одним мужчиной.

– О, уж не сомневайтесь, я точно отправлю его домой и больше никогда на порог не пущу. Какое унижение, я никогда не попадала в такую ситуацию и уж точно никогда не стала бы вмешиваться в чужую семью. Я себя уважаю, черт возьми, – девушка на другом конце провода явно искренне недоумевала от сложившейся ситуации, в ее речи не было ни нотки фальши.

– Благодарю вас, до свидания, – закончила беседу Полина и положила трубку.

Словно в тумане она встала со стула и медленно пошла в соседнюю комнату. Пульс так сильно бил в виски, что ей казалось, что ее голова сейчас разорвется на части, и она потеряет сознание. Душевная боль, с которой она только что познакомилась, была такой силы, что отражалась в каждой частичке ее тела. Ей казалось, что она – ледяная скульптура, которую ударили чем-то тяжелым и сейчас она медленно рассыпается на мелкие осколки. Один за другим. Один за другим. Полина дошла до кровати, ее ноги подкосились, и она медленно сползла на пол. Слезы хлынули из глаз вперед рыданий, которые девушка пыталась сдержать. Хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег, Полина искала руками подушку, которой может закрыть свое лицо и приглушить крик, чтобы не напугать соседей. Когда подушка была в руках, Полина нырнула в нее всем лицом и завыла, что есть мочи, как одинокий волк. Она сидела, продолжая со всей силы прижимать подушку к лицу, раскачивалась, как душевнобольной пациент психиатрической клиники, выла, кричала, рыдала, издавала другие неестественные звуки, которые никогда ранее не вырывались у нее из груди. Она не могла остановиться, ее тело продолжало болеть и «рассыпаться на куски», и Полина уже не понимала, от чего плачет – от внезапно разрушившей ее хрупкий мир новости или от физической боли, которая разрывала ее тело. Доведя себя до исступления, она будто впала в транс, и в ее голове всплыла картина из прошлого.

* * *

– Поля, Поооооляяяя, – мама встретила Полину неестественными рыданиями, когда та постучала в дверь, возвращаясь из школы в очень хорошем настроении.

Полина немного испугалась, она никогда не видела маму в таком состоянии. Мама была опухшая и красная от долгих рыданий, сгорбилась и поднимала руки к лицу, как будто защищалась от нападений, отчего выглядела очень уязвимой. Ее мама. Воплощение силы, гордыни и властности.

– Что случилось? – неуверенно и не слишком участливо уточнила дочь.

Мать продолжала рыдать, вцепившись в локоть Полины и, опираясь на него, вела дочь в гостиную. Она посадила Полину на диван и начала свой рассказ, который перемешивала с причитаниями, слезами и оханьями.

– Папа, паааапаааааа… – еле проговорила она.

«Господи, что случилось с моим любимым отцом?» – Полина собралась от внезапного испуга и уставилась на мать, ожидая услышать самое худшее.

– Папаааааа…. – продолжала завывать мама, – мне изменил, у него есть другая женщинаааааа, – растянула она и снова начала рыдать и хвататься за руку Полины.

«Фух, живой», внутренне выдохнула Полина, но все же продолжала сидеть как статуя, то ли от того, что протяжные рыдания матери ввели ее в состояние гипноза, то ли до сих пор не понимая, что происходит, и почему мама делится взрослыми проблемами со своей шестнадцатилетней дочерью.

Мама продолжала рассказывать подробности адюльтера и рыдать, а Полина продолжала безучастно сидеть на диване. В какой-то момент, видимо, от того, что удалось разделить свое горе хоть с кем-то, а может уже окончательно измучившись от собственных рыданий, мама встала и пошла в ванную умываться, предложив Полине раздеться и отдохнуть.

Дочь покорно выполнила очередную волю мамы и из благодарного слушателя превратилась в благодарную дочь, беспрекословно исполняющую приказы.

В тишине своей комнаты Полина попыталась переварить случившееся. В ней не было ничего из того, что возможно, мама пыталась найти. Она не разделяла ее боль, она не сочувствовала, она не переживала. Она скорее не понимала. Эта ситуация, эти чувства были ей не знакомы, а потому не вызывали отклика. Ей было всего шестнадцать лет, и она знала только о том, что такое прекрасная и вдохновляющая влюбленность. Проблемы взрослого мира были ей чужды и то, что мама попыталась ее в них погрузить, сделав Полину соучастницей личной трагедии, было так безответственно со стороны взрослого человека. Ее властная и горделивая мама всегда старалась «сохранить лицо» перед окружающими, не выносила «сор из избы», создавала образ крепкой и образцово показательной семьи. Для нее всегда было таким важным отсутствие порицания внешнего мира, отсутствие косых взглядов людей. Ей так важно было сохранить образ хорошей жены, хорошей матери, защитить образ хорошей семьи, что она не замечала, как раз за разом совершает ошибки и разрушает эту семью изнутри. Те шероховатости, все то неприглядное, что должно оставаться снаружи: облупившаяся краска на стенах деревянного дома, трещинки на стеклах, чуть подгнивший фундамент или потекшая крыша. Все то, что таит в себе индивидуальную историю, путь, опыт – не идеальный, но свой. Все это неизменно пряталось внутри и, ввиду неестественной среды обитания, принимало еще больший разрушительный масштаб для нежного и уязвимого внутреннего пространства.

«Папа, что же сделал папа? Другая женщина? А он не уйдет? Он же меня любит?», вела внутренний диалог Полина. Она пыталась осознать, какие эмоции ей должно испытывать сейчас. Должна ли она бояться, расстраиваться или, может, осуждать отца? Груз проблем, который мама свалила ей на плечи, был для юного сердца неподъемным. И она просто ушла в сон, еще не зная, какой серьезный отпечаток эта ситуация оставила в ее сознании.

* * *

Через открытую балконную дверь в вечерней тишине летних уснувших будней, Полина услышала шум колес подъехавшего автомобиля. «Он приехал, соберись!», приказала она себе, вынырнув из подушки. Слез не осталось, только ноющая боль во всем теле, скорее напоминающем руины. Полина выскочила на балкон и увидела, как Саша выходит из такси. Быстрым шагом он метнулся к подъезду. В его уверенной и немного нервной походке читалось неудовлетворение сегодняшним вечером, который был испорчен Полиной, хоть он и не подозревал об этом.

Девушка метнулась в ванную, лицо ее было красным и опухшим, волосы растрепанные. Она посмотрела сквозь зеркало в свои пустые глаза, но не позволила этой пустоте поглотить себя и снова унести в пучину слабости и слез. Раздался звонок.

Полина открыла дверь, отвернулась, не показывая мужу свое лицо, и зашагала в комнату, пытаясь, насколько это было возможным, бодро сказать:

– Привет! Умывайся пока, я сейчас приду.

– Привет, хорошо, – покорно ответил Александр, не почуяв ни единого признака только что пронесшейся по квартире разрушительной бури.

Полина легла в постель, повернулась к стене. Тело начинало отпускать после сильного стресса, и ее начало трясти от холода. Девушка глубже зарылась в одеяло, но никак не могла согреться. Холод мучил ее прямо изнутри. Она услышала, как Саша вышел из ванной. Вот он идет к кровати, вот садится на ее край и снимает тапочки, вот ложится рядом и укутывается.

– Спишь? – задал он короткий вопрос, не вкладывая в него какого-то особенного чувства.

Тут Полина повернулась, откинула одеяло, села верхом на мужчину, который еще не понимал, какую степень разрушения ее души допустил ровно час назад, и взглянула в его глаза. В этой позиции он легко смог рассмотреть лицо Полины, которое явило собой образ нескончаемой боли, прожитой только-только, и его лицо в ответ выразило испуг.

– Почему? Почему ты так со мной поступил? – спокойным тоном, полным печали, медленно проговаривая каждое слово, будто осмысляя его, спросила Полина любимого.

Александр понял, она все узнала. Его реактивный мозг сразу связал неудавшийся вечер с состоянием Полины, и он глубоко вздохнул. Лицо его приняло спокойное выражение, будто каждую секунду своей жизни он был готов принять любой удар и ответить за каждый свой поступок с хладнокровным достоинством.

– Я не знаю, – коротко ответил он.

Полина снова многозначительно взглянула в глаза Саши, затем слезла с него, повернулась к стене, укуталась и замолчала. «Откуда в нем столько холода? Как его безграничная любовь могла превратиться в лед? В нем нет ни капли раскаяния… Как я не могла заметить этого раньше?» – Полина начала внутренний диалог, отвлекая себя от мысли о случившемся факте, чтобы не расплакаться. Но слезы уже предательски катились из ее глаз, хотя для рыданий не осталось сил.

– Что ты будешь делать? – раздался тихий вопросительный голос Александра за ее спиной.

Полина на секунду задумалась, но затем вернула ему его ответ.

– Я не знаю.

Ей хотелось, чтобы он прозвучал также сухо и холодно, как звучал Сашин, но получилось настолько жалко и плаксиво, что ее плечи начали тихонько сотрясаться от плача.

– Я не знаю, как жить дальше, не знаю. Я так сильно люблю тебя, так сильно, что эта любовь просто разрывает мое сердце. Не знаю, как тебя отпустить, но точно знаю, что я не смогу это простить. И эти противоречия убивают меня, – тихо проговорила Полина, продолжая также негромко плакать.

– Я сам себе этого никогда не прощу. Я не прощу себя за то, что так обидел тебя. Я этого не хотел, я правда, этого не хотел, – красноречиво и как по заготовленному сценарию фильма начал причитать Саша.

И тут Полина вдруг узнала его, своего Сашу. Того, кто так неестественно, но красиво ухаживал, писал письма в стиле XIX века, играл образ рыцаря. Играл. «Боже мой, он играл». Она влюбилась в этот образ, обманула сама себя. Полина совершенно не знала этого человека, того, кто прикрывал свою никчемную сущность красивыми образами других достойных мужчин, потому что сам таким не являлся. Никчемный. Пустой. Ненадежный.

Бессильная ярость пришла на смену горести, и Полина развернулась в сторону Саши и села у стены.

– Расскажи, – приказным суровым тоном сказала она.

– О чем рассказать? – сделав вид, что не понял ее, спросил Саша.

– Как ты с ней познакомился?

– Ты уверена, что хочешь это знать?

– Расскажи! – резким тоном повторила Полина. – Где, когда и при каких обстоятельствах.

Не смея перечить дикой злости, которую он прочитал в глазах своей девушки, Александр начал рассказ.

– Пару недель назад я прогуливался после работы по набережной, был довольно жаркий день, я устал, и мне хотелось прогуляться…

– Ну, конечно, ведь дома тебя никто не ждет, – язвительно добавила Полина.

– Поля! – учительским тоном, коря ее за то, что перебивает, отрезал Саша и продолжал, понимая, что она ждет дальнейшего развития событий. – Увидел девушку, стоящую у бетонной ограды реки, и решил подойти познакомиться.

– Подойти познакомиться? Какая цель может быть у знакомства с другой девушкой, если ты не свободен?

– Я не знаю, – снова прозвучал удобный ответ на неудобный вопрос.

– Продолжай.

– Ну, мы пообщались, погуляли. Она улыбалась моим шуткам, слегка краснела. При этом была такая… доступная. И она смотрела на меня так… восхищенно. Ловила каждое слово. Как будто я был для нее самым умным и интересным мужчиной на свете. И я почувствовал себя… Ну, не знаю. Сильным. Победителем. Завоевателем. Как тогда, в университете, когда я за тобой ухаживал. Ты же помнишь? А потом это чувство куда-то ушло. Ты стала такой… идеальной, такой хорошей и правильной, такой… всегда угождающей. А с ней это чувство вернулось. Мне было нужно, чтобы оно вернулось. Понимаешь? Девушка пригласила меня в гости и я, конечно, не мог отказаться, ведь она смотрела на меня так… волнующе. Я понимал, что это полностью моя заслуга, моя победа. И хотел этим насладиться. У меня не было плана превращать это в отношения. Это было просто… приключение. Эмоциональная подпитка. Разве непонятно? Ты же – взрослая умная девочка, и в состоянии это понять.

«В-з-р-о-с-л-а-я»… «у-м-н-а-я»… «д-е-в-о-ч-к-а»… что это? ЧТО. ЭТО.

Очередная маска подчеркнуто притворного уважения к ее интеллекту, как прикрытие своего чудовищного поступка? Попытка заставить ее принять его циничную «логику», вменяя ощущение неадекватности, которая как будто подтверждает обратное, отсутствие ума? Обесценивание настоящей трагедии, которая разыгрывается в ее сердце, всей ее душевной и физической боли до уровня детской капризы – «девочка»?

«Взрослая девочка». Впервые она стала взрослой девочкой, когда мама переложила на ее плечи груз папиного проступка, тогда ее просто насильно заставили повзрослеть. И сейчас Саша взывал к ее зрелости, будто издеваясь, танцуя над руинами ее воздушных замков, которые она так неистово оплакивает. Он использовал против нее тот же прием, когда именно она должна взвалить на свои плечи груз чужой подлости и нести его и ответственность за него.

– Тем не менее ты ходил к ней день за днем эти две недели? – собрав себя после паузы, вызванной глубоким внутренним диалогом, и сдерживая приступ тошноты от неожиданного признания, уточнила Полина, пытаясь уличить его в очередной лжи.

– Я устал, понимаешь? Я устал чувствовать себя неидеальным рядом с такой идеальной тобой! А с ней было легко и просто. Мне не надо было притворяться. К тому же она старше и помимо прочего, с ней было довольно интересно общаться и обсуждать что-то…

– Хватит, достаточно, – Полина прекратила это издевательство и снова отвернулась к стене.

Она прокрутила в голове этот маленький диалог и снова ужаснулась. Он не раскаивается. Он не испытывает вину. Он даже хвалился своей победой. Он гордился этим, совершенно забыв, кому он это рассказывает. Холодный. Холодный и пустой как… просто холодный и пустой, даже сравнение с чем-то будет для него похвалой, но он этого не заслуживает.

Они больше ни сказали друг другу ни слова. Полина тщетно пыталась уснуть, но боль и перенесенный стресс не давали ей ни на секунду забыться. Лишь под утро она провалилась в крепкий и недлительный сон.

Глава 4. Холодная терапия

Первый утренний луч опустился на пол, выкрашенный дешевой краской кирпичного оттенка. Дети еще мирно спали в своих кроватях. Мальчик и девочка. Такие разные, но в одинаковых мягких пижамах. Только у девочки рисунок был розового цвета, а у мальчика – голубого.

– Сёма, Сёма, просыпайся, давай поиграем! – засмеялась Полина и стала толкать братца в бок.

Семен вскочил, схватил Полину за подмышки и стал щекотать. Оба ребенка залились счастливым смехом.

– Давай построим замок вот под этим столом, тащи скорее одеяла, я ставлю стулья.

Полина со всей своей силой и резвостью стала пододвигать стулья к столу, Семен принес одеяла, и через пять минут воображаемый замок уже был готов.

– Я буду принцессой, а ты драконом. Меня заточили в этой башне, смотри, смотри. – Полина выглядывала из-за стула, будто из окна темницы. – О, злой и страшный дракон, кто заставил тебя охранять меня, уйди с глаз долой, дай мне покинуть эту темницу, – со всей своей природной артистичностью завывала Полина из-под стола.

– Я злой и страшный дракон, я буду охранять тебя до скончания веков, а если ты посмеешь выйти – съем тебя, рррррррр. – Семен с суровым лицом наступал на Полину, а та изображала ужас на лице.

– О, где же, где мой принц, когда же он спасет меня, когда ты будешь повержен? – продолжала причитать Полина и добавила, чуть надув губки – ну, чего ты стоишь, беги за папой, пусть он играет принца и спасает меня.

* * *

– Расскажите мне о своем отце, – психотерапевт медленно задала один из важнейших вопросов в жизни Полины.

Взрослая, самодостаточная, красивая и уверенная женщина сидела напротив специалиста по исцелению травм души. Что она искала здесь, в этой незнакомой комнате, с этим незнакомым человеком, в этом комфортном кресле. Спасательный круг? Волшебный пинок? Правильный ответ? Лекарство, лечащее душевную боль? А может, просто утешение…

– Я любила своего отца. Он был главным мужчиной моего детства. Добрый, внимательный, веселый. Мне не на что жаловаться. Он задал высокую планку. Папа был… Был…

На слове «был» Полина замолчала. Закрылась. То, что папы уже нет, тоской отозвалось в ее сердце и напомнило о невыплаканной боли от утраты этой ключевой фигуры в своей жизни. Хоть девушка долгие годы питала обиды на отца, копила, собирала и прятала в потаенные шкатулки своей души, крепко-накрепко запирая их, та основа мужской любви и заботы, которую отец заложил в ее сознание в детстве, была плодородной и питательной почвой для многократного возрождения ее женской души.

– Несмотря на свою занятость, папа много времени проводил со мной в детстве. Каждые выходные мы ездили с ним вдвоем гулять, плавали на корабликах по реке, ели мороженое, веселились. Он катал меня на своих плечах, и мне казалось, что он самый сильный и могучий в мире.

– Казалось? Вы не находили подтверждение его силе и могуществу в каких-то его поступках впоследствии? – задавала наводящие вопросы психотерапевт, чтобы не останавливать поток сознания пациентки.

– Находила. Наверное. В детстве. Но, кажется, примерно с подросткового возраста он начал меня подводить, хотя в тот момент я навряд ли это осознавала.

– Давайте вспомним какой-то эпизод, который сейчас, как вам кажется, мог бы заставить вас усомниться в силе своего папы, – продолжала вести Полину психотерапевт.

– Ну, например, тот самый, о котором я уже вам рассказывала. Когда он изменил маме, – начала вытаскивать из памяти факты Полина.

– Тогда вы скорее вспоминали жесты и эмоции своей мамы, а вы пытались посмотреть на эту ситуацию с позиции отца? Может быть, вы задавали ему какие-то вопросы после этого?

– Нет. Я не была готова. Понимаете, та ситуация пошатнула веру мамы в него, не мою. Он же не предал меня? Он вернулся, он не ушел «к другим детям», он остался моим отцом.

– Тогда здесь вам не за что его упрекнуть, – подытожила психотерапевт.

– Дурацкий пример, – с досадой бросила Полина.

– Напротив, совсем не дурацкий. Мы с вами разделили отношения мамы с отцом и ваши отношения с отцом. Ваши оказались вполне крепкими и сильными, и это прекрасно. Подумаем над другим примером?

– Он все-таки уехал.

– Куда?

– Работать в другой город. Уехал на много лет. Он нас оставил.

– Он оставил конкретно ВАС? – психотерапевт сделала акцент на личности пациентки.

– Всех нас. Маму, брата и меня.

– Что вы почувствовали в этот момент?

– Ничего. Я не поняла тогда. Он просто поехал работать, позвал нас с собой, но мы отказались. Для меня его отъезд был поездкой как бы в длительную командировку. Только сейчас я осознаю, что она была слишком длительная. Целых шесть лет.

– Вы общались с отцом в годы его отсутствия?

– Немного. В самом начале. Он посылал маме деньги.

– С вашего разрешения, я верну вас в ваше с ним общение, оно было?

– Я не помню… может, звонил пару раз, но в целом нет, будто просто исчез из моей жизни, только мама мне периодически говорила о каких-то фактах: позвонил, отправил деньги.

– Вы скучали по нему?

– Наверное. Но в тот момент я не ощущала этого, я была подростком и была больше увлечена общением со сверстниками, чем с родителями, к тому же я была влюблена и полностью погружена в свои первые романтические чувства. Но я помню, что вроде бы я как будто злилась на отца еще до его отъезда и немного позже.

– Можете рассказать, чем была вызвана ваша злость?

– Не того парня я полюбила, компания была дурная. И мне как будто тогда не хватало отцовской строгости, чтобы он пришел, забрал меня оттуда, запретил, поберег. А он был такой добрый. Знаете, слишком добрый. Он всегда разрешал все, мне все было позволено. Никогда не ругался. Я ни разу не подвергалась ни одному акту психологического или физического наказания от отца. Он был как мягкое облако в отношении меня… Это ли не благословение? Но тогда я злилась, ждала от него решительности, но ее не было. А потом он и вовсе уехал, и мне пришлось самой делать выбор и отвечать за свои поступки. Правда, его с лихвой заменила мама со своей строгостью, но меня она скорее раздражала, чем заставляла задуматься.

– То есть вы злились на отца за его излишнюю доброту по отношению к вам?

– Получается, так.

– Были ли более серьезные эпизоды, подрывавшие силу отца для вас?

– После его возвращения был сплошной негативный эпизод, как мне кажется.

– Психотерапевт молчала, ее вопрос оставался в ее глазах, она понимала, что здесь и сейчас не нужно вмешиваться.

– Он вернулся через шесть лет пьяный. И пить почти не прекращал, – продолжала Полина. – В целом я помню небольшие эпизоды его пьянства, но они такие обрывочные и несущественные. Мама как-то быстро приводила его в чувство, и он становился все тем же добрым, заботливым и вкусно пахнущим домашними щами папочкой. К тому же он никогда не был буйным, скорее превращался в еще большую тряпку, напившись. Слушал грустную музыку, плакал, а потом засыпал. Но напивался он сильно, до полной потери ориентации. В общем, он приехал через шесть лет пьяный, как я и сказала. Это был конец весны примерно. Мама уже собиралась уехать к бабушке, когда ей хотелось отдохнуть, она уезжала к своей маме. А отдыхать она хотела довольно часто, особенно в теплое время года.