Кошкин Дом, часть 2

Главное, что на пищеблоке коты. И много всяких разных котят и кошек. И белые, и зелёные, и чёрные, и цветные, и коровячьих раскрасок, и енотовых, и каких там только нет. Все звери упитаны, шерсть гладкая, глаза охреневшие.

На пищеблоке даже зимой рай, тепло, жратва и дружелюбное отношение. Жрать можно круглосуточно, никаких драк, войн, сцен ревности. Пожрали – пошли поспать на трубы, поспали – выперлись на улицу. Поофигевали на улице – пошли пожрать. Пожрали – пошли кружочек навернули вокруг пищеблока, потом поофигевали – и пора обедать. А там и ужин скоро. Реальный кошачий рай. Дверь в лето Роберта Хайнлайна и одновременно пищеблок.

Коты, в отличие от дураков, животные свободные. Мы же, дураки, постоянно находимся во взрослом детском саду. Нам нельзя без взрослых ничего, всё надо спрашивать, отпрашивать, согласовывать. Без быка (охранник, овцебык, вратарь) нам нельзя, без санитара тоже, без врача ни-ни, без конвоя мы никто, мы попадаем в поганое детство, которому нет ни времени, ни пространства, это поганое детство, которое с одной стороны даёт жратву и кров, а с другой стороны – связывает напрочь руки ноги, мысли и башку. Ты здесь хуёвый ребёнок, тебе ничего нельзя. Тебе постоянно отвечают умопомрачительными фразами из поганого настоящего детства: «Так надо» и «Потому что». Будь проклят во веки веков тот лось, который придумал детство и эти отвратительные фразы. Да горит он в Аду и Петербурге до скончания веков. Аминь.

6

В детстве настоящем было две проблемы: как свалить от взрослых и где достать спички. Летом со спичками – ты король мира, если отдыхаешь от мира у бабушки в деревне. Но моя бабушка в посёлке, дед в деревне, а там спички. А если есть спички – ты король мира, и далее по кругу. Можно пойти на болото и разжечь там костёр. Взять с собой барбоса Хому. И Кирюшу, с которым можно ловить ротанов и кормить ими Хому или каких-нибудь деревенских котов. Кирюша, в отличие от меня, рыбу ловить умеет и хочет, а мне всегда скучно торчать над поплавком и дожидаться ротана. А никакой другой рыбы на болоте нет.

Приезжал Бамбула на Камазе, он взрослый, со спиртом, говорил, что ротаны пожрали всю оставшуюся живность и теперь кирпичи могут грызть. Так что можно их хоть на кирпич ловить – клюнут. Но на кирпич мы не ловили. Ловили на червяков и хлеб, а Бамбула пил спирт и гладил Хому. Хоме наливал. Нам нет.

Бамбула сидел в армии в Афганистане. Чего-то там охранял, ездил на Камазе и воровал спирт. Потом пил спирт, менял патроны на спирт у душманов, потом опять ездил на Камазе, потом снова пил спирт. Потом в плен попал. Пил спирт у душманов, когда аул стали зачищать советские войска.

Душманы взяли его с собой, потому что у Бамбулы в башке пуля застряла. Он до сих пор с ней ходит, врачи говорят, вынимать нельзя. Камаз они с собой не взяли и рванули по горам на восток, куда-то в Пакистан, где Бамбула стал пить спирт, ездить на древней как мир носатой «Скании», продавать патроны хрен знает кому и работать электриком. Ислам принимать не стал (хотя и намекали), но, имея дружбу с очень влиятельным моджахедом, Бамбула жил там как у Аллаха за пазухой и домой не собирался.

Советские ничего лучшего не придумали, чем прислать письмо родственникам Бамбулы, что погиб смертью храбрых, исполняя интернациональный долг, хуё-моё. Пропал без вести и теперь его нет и не будет во веки веков и аминь.

Но этот придурок вернулся. Убили его моджахеда. Отобрали носатую «Сканию», разжаловали из электриков и забрали спирт. Потом посмотрели на Бамбулу строго, ещё раз предложили ислам и после отказа отправили его, дурака, через Международный Красный Крест и Полумесяц в советское посольство в Исламабад. В посольстве на него посмотрели, дали выпить водки и ближайшей дипломатической посылкой отправили домой в деревню.

И вот после четырёхлетнего отсутствия в краю родном появился на деревне Бамбула. Шёл он медленно и быстро, не жалея солдатских ног. По дороге улыбался и гладил кошек, разговаривал с тварями божьими и птичками небесными, узнавал речку-вонючку и ловил благодать. В итоге повстречал дружка своего школьного Пашку и нажрался с ним до поросячьего имиджа. В дом родной вполз на четвереньках с бутылкой, Пашкой, собакой Хомой и басурманской бородой. Сказать, что все охренели – ничего не сказать. Все охренели!

Не каждый день с того света возвращаются беглые пропавшие без вести. Да ещё и пьяные в жопу с собакой в обнимку и с Пашкой-обормотом, тоже никаким как мир.

И была пьянка недельная, и дед на месяц в запой ушёл (а он месяц пьёт – месяц не пьёт), и был Ад и Петербург, и было лето, и было тепло, и было детство и Совок, а потом помер Цой, а потом Бамбула в колхоз устроился на Газон, говно возить, а потом на Камаз во Владимире – и всё это было. Но случилось оно уже следующим летом.

1991 года.

Это было последнее лето Советского Союза.

7

На гусеничном тракторе из соседней деревни Цыпляево (оно же Михейцево) через болота и через лес напролом приехал пьяный тракторист Усой. Приехал не ночью, но днём. Приехал к Деду. Сказал, чтоб забрали Камаз и Бамбулу, которые пребывали в отключке в заданном квадрате в районе Михейцева (оно же Цыпляево). Дед как раз пил месяц и держал ответ перед Усоем, что забрать Бамбулу не представляется возможным по причинам тоски и под предлогом онтологических рефлексий. Усой выпил и поведал грустную историю про убиение быка.

Палачом на убиение призывался Бамбула: это обстоятельство малость объяснило нахождение оного с Камазом на территориях, временно принадлежащих соседней деревне.

Был у бабки усоевой бык. Тупой и здоровый, но толку от него не было уже года три, и решили Усои его замочить, чтобы сдать мясо на металлолом и самим пожрать или типа того. История умалчивает мотивы преступления перед человечеством, а следствие зашло в тупик. Короче, нужно было завалить зверя, а это главное.

Но в деревне не было палача. Старый палач, Вовка Попков по кличке Порька, почти повесился, продавал свой трактор на запчасти, чтобы купить запчасти для этого же трактора, а Александров по кличке Кротов (заикался, как персонаж фильма «Судьба человека») переквалифицировался в телемастера.

Быка убить – это дело тонкое, требующее официальных навыков и полного идиотизма со стороны массового убийцы. Убийц в районе пока не предвиделось, поэтому вспомнили про Бамбулу. Официальная делегация выехала на переговоры, когда Бамбула «не в рейсе был», выпила спирта, не нашла Деда (Дед в отключке был) и договорилась о нижеследующем: Бамбула, волею судеб и по мнению Господа Бога, убивавший всяких душманов, еретиков и гугенотов, имеет положительный опыт убийств и способен нести тяжкий крест на поприще массового истребления домашних животных, включая крупных и рогатых, обязуется за три бутылки (две полных, одна отпита) спирта «Royal» истребить быка у бабки Усоихи и самого Усоя, оставить надежду и после очередного рейса приехать с полномочиями и воплотить свои самые страшные мечты.

На том и договорились.

День убиения настал.

Бамбула с Камазом приехали из Чебоксар, договорились во Владимире о том, что Камаз пока побудет с Бамбулой (всё равно скоро опять в Чебоксары ехать), и, не доезжая своей деревни, свернули с федеральной трассы М-7 направо, в сторону поселения Цыпляево, где правил бал Усой и глупый председатель ихнего колхоза Викентич на УАЗике, пьяный, смешной и грустный тип.

Ровно в 7:20 утра Бамбуле налили спирта и вывели из Камаза с почестями, вручив кувалду. Бамбула оживился, вспомнил фронт, и глаза его заблестели живительным сатанизмом.

Как убивать животного он не знал. Да и знать не мог. Он убивал только всяких людей, и то из автомата Калашникова, да и то не попадал, а тут целого быка придётся завалить, да ещё и зачем-то кувалда. Бамбула думал резать, а кувалдой он только умел Камаз чинить, да и то не всегда получалось.

У дома Усоева уже собралась толпа из председателя, Усоихи и самого Усоя. Бамбулу ввели в сарай (или в хлев), где обитал бык, и велели без трупов оттуда не выходить.

Бык был привязан за всё живое, скручен и подготовлен к массовым расстрелам. Об этом позаботились. Оставалось только дать ему по башке кувалдой, вырубить, потом взять у Усоя нож и засадить с ножа быку примерно в сердце. Теорию Бамбула знал, но вот на практике не видел. Поэтому посмотрел в глаза быку и промямлил что-то человеческое, вроде: «Прости, друг, ты был хорошим быком, но злые люди велели тебя убить за три бутылки спирта (одна отпита) и теперь я вынужден прикончить это дело».

Бамбула вознёс кувалду к небу и приложился что есть дури по башке животному. Промеж рогов, как потом долго и кровопролитно нам рассказывал. Бык не дрогнул, только промычал что-то сугубо личное и матерное.

Тогда Бамбула закурил, сказал что-то сугубо интимное, и повторно занёс кувалду и повторно вдарил быку по кумполу. Бык не дрогнул, только засопел.

– Ах ты сука, – изрёк человек и в третий раз ударил скот кувалдой, в этот раз, как уже, казалось, до смерти.

– Хрен там, – ответил бык, крутя башкой и выпуская пар и огонь из ноздрей. Бамбула подумал, что зверь вот-вот сорвётся и что пора прервать мероприятие, выйти на свет божий из сарая. Выпить и покурить.

Так он и сделал. На божьем свету стояла публика, вопрошая, доведено ли дело до ножа и требуется ли какая участь.

– Требуется спирт, нож и покурить, – отвечал палач толпе, которой тоже требовалось спирта и зрелищ.

И поднесли ему и то, и другое, и третье. Выпив и покурив, герой вошёл в сарай с видом Геракла и взглядом Лернейской Гидры и Медузы Горгоны.

– Ну что, уёбок, – обратился он к быку, – продолжаем?

– Продолжаем, – ответил бык.

И стал Бамбула колотить кувалдой быку по репе что есть молодецкой пьяной удали, то попадая по башке, то заезжая прямо по роже. Бык орал, Бамбула орал, публика стояла в предвкушении праздника и тоже орала. Минут через десять из сарая выволокли уставшего, но не сломленного героя-убийцу, с окровавленной кувалдой и красной рожей. Бамбула утомился, вспотел и охренел. Бык обосрался, но стоял.

– Ещё один заход и всё, – промолвил добрый молодец кувалде и толпе пьянеющей.

– Здоровый слишком, вон и кувалда уже ломается! – вторила ему толпа. – Ты выпей, богатырь-красна рожищща, и возвратись ты в сарай с новой силою, спиртовой и матерной, и изведи этого дьявола по всей окрестности.

Скоро сказка сказывается, да недолго спирт держится. Вот выпили друзья и покурили, потом ещё раз выпили, и, как в сказке сказать да пером описать, вошёл в третий раз богатырь в сарай молодецкий, чтобы кровушкой бычьей омыть руки свои от слёз небесных, во имя бытия чугунного.

И колотил Бамбулушко своей кувалдой в третий раз быка до одури, а тот орал прешибко матерно, да с причитаниями, да звал на помощь родственничков, да уж и издох почти, но выжил, скот великомученный, и стал кровищею своею всё забрызгивать.

– Ну всё, пиздец, тащи ружьё, – орал Бамбула, в третий раз выйдя из сарая несолоно хлебавши.

У тракториста Усоя ружья не было, он его пропил, но нашлось у председателя Викентича в УАЗике или в доме, об этом мир так и не узнает, но пока председатель с УАЗиком несли ружьё, Бамбула уже нажрался в полный и абсолютный хлам. А когда ружьё прибыло, он его схватил, проверил на наличие патронов, заглянул в ствол, зашёл в сарай, посмотрел ещё раз на отмудохонного им быка…

Короче, чинарик выплюнул и выстрелил в упор.

Жбан потерпевшего разлетелся на куски, только рога висели на соплях, а мозги, кровища – всего этого было вдоволь и на палаче, и на полу, на стенах и потолке, и даже на ружье и на замученном оконце. Бык был повержен.

– Прощай, козёл ебучий, – изрёк садист, взял спирт, отдал нож и отправился в Камаз.

– В Камазе есть пожрать, но выпить есть с собой, – сказал он на прощание Усоям и председателю Викентичу. – Пишите письма, враг разбит.

8

– Ты на Камазе умеешь ездить? – спросил я Кирюшу строго.

– Я видел, как скорости переключаются, – отвечал Кирюша, – но точно не уверен, что у нас получится.

– У нас получится, – ответил я.

И в день такого всемирного благодарения мы сели на свои велики и направились в сторону болота, напрямую в деревню Цыпляево. Я дорогу знал, но Кирюша орал, что знает путь ещё короче, и я зачем-то повёлся. В итоге дали мы крюк, промокли, Кирюша пару раз тонул.

А я всё думал: как Усой может ездить по болоту на гусеничном тракторе, да ещё бывает, что и ночью, когда в их деревне бухло заканчивается, а в нашей ещё остаётся, да ещё и едет без фар, они у него отвалились давно, да ещё и пьяный в сосиску.

Мы на велосипедах-то проехать не можем, а тут многотонный трактор ДТ-75!

Усой знал свои маршруты или ставил автопилот, но всегда доезжал.

Хотя до него столько трактористов в болоте затонуло вместе с тракторами! Даже председатель ихнего колхоза и председатель нашего на межколхозной встрече в низах сошлись на том, что негоже топить государственное добро (а иногда и пьяных в стельку солдат): это разлагает моральный дух строителей коммунизма. И во имя добра и комсомольской организации всякого рода передвижение по болотам было категорически запрещено. За попытки пересечь государственную границу между колхозами в этом месте налагалось наказание в виде отлучения от трактора и выпинывания из колхоза, что автоматически делало трактористов персонами нон грата не только в родной общине, а ещё и у бабок-наливаек. Таким горе-трактористам не отпускали в долг и вообще смотрели как на дето- и цареубийц. Дел с ними не имели и шарахались от них как от прокажённых.

Однако Усой постоянно нарушал законы. И ихний председатель, Викентич на УАЗике, постоянно об этом знал, но дело старался замять, ибо Усой пахал Викентичу участок не за две бутылки водки, как полагается в капиталистическом обществе, а всего лишь за одну, как принято в эпоху развитого социализма.

Но ближе к делу. Наша с Кирюшей основная задача – добраться до Камаза и спящего в нём Бамбулы. Как переключать передачи я и без Кирюши знаю, главное завести Камаз, выкинуть домой Бамбулу и поехать кататься по деревне. А потом заехать на костёр. В лес. Там сидит тусовка: москвички-дачницы пятнадцатилетние и наши деревенские дурачки.

Миновав болота, мы въехали на территорию, временно оккупированную соседней деревней. Камаз нашли быстро. Он, понурив голову, стоял недалеко от дома Усоя. Длиннющий хвост его, полуприцеп, перегораживал всю улицу, какой-то котяра уже запоролся на колесо под кабиной, куры и бабки внимательно разглядывали конструкцию сцепного седельного устройства, а местный ихний дурачок Андрюша ковырял пальцем грязь на бортах.

Я открыл водительскую дверь, и страшный запах перегара чуть не убил мою душу, а вид крови на руле, полу, дверях, сидениях – чуть не угробил моё тело.

Бамбула дрых в спальнике, в кабине стояла трёхлитровая банка с квасом, а вокруг банки были разбросаны человеческие продукты питания в виде помидорины и куска хлеба. Остальной натюрморт – это полторы бутылки спирта Royal и одна пустая. Плюс нечеловеческие окурки сигарет «Прима», «Дымок», «Родопи».

«Похоже, здесь была кровавая пьянка», – подумал я и проверил Бамбулу за плечо. Реакции не было никакой.

– В говно, – резюмировал Кирюша.

– Давай ключи искать, – сказал я.

– Вон они валяются, – сказал Кирюша.

– Давай бычки покурим, а через час стемнеет – будем заводить Камаз.

– Давай. Спички есть!

Мы покурили бычки и вылезли из кабины подышать воздухом. Заодно загрузили в кузов велики. Был прекрасный летний вечер, лаяли собаки и гавкали какие-то другие птицы и насекомые. Из усоева дома доносился мат. Усой отмечал быка и орал на свою Усоиху: «Уйди нахуй! Убью и сяду!»

– Пошёл нахуй! – был ему ответ.

– Пошла нахуй из моего дома, а чайник оставь!

– Ёбаная ты псина!

– Отдай телевизор!

– Козёл ты ебучий, участкового сейчас позову, он тебя в ЛТП пущай отправит.

– Да пошёл он нахуй!

– Иди сам нахуй, хорёк скрипучий!

– Пошла нахуй, а чайник оставь! Сяду же, ну сяду, уйди, Христом Богом милую!

– Да ёбаный ты насквозь по голове!

Слушать эту военщину не хотелось, и мы с Кирюшей забрались в Камаз. Я сел за руль и представил, что не боюсь поехать. Я уже ездил раза три на этом чудовище, но не сам, с Бамбулой. Он помогал переключать скорости. А я тихонечко полз на третьей передаче. И так пару кругов по деревне, не больше.

Когда немного стемнело, я стал заводить грузовик. Это стоило мне дурацких упражнений вроде включения массы, снятия с ручника, включения нейтралки и прочих камазовских ништяков, но минут через пять я уже с умной рожей сидел в тарахтящем драндулете и ждал пока накачается воздух в тормозную систему.

– Ресиверы, – сказал Кирюша.

– Круто, – сказал я.

И вот, когда датчики показали, что давление в тормозной системе есть, я бесчеловечно выжал сцепление и воткнул вторую передачу. Камаз дёрнулся, и Бамбула в спальнике тоже дёрнулся. В кабине зазвенели бутылки и банки. А Кирюша чуть не влетел башкой в лобовое стекло.

– Поехали, – сказал я.

– Круто, – сказал Кирюша.

До нашей деревни от Цыпляево километров десять, если по просёлкам, через болото всего пять, но мы не на тракторе и не на велосипедах, поэтому едем между полей и огородов, мимо бабок, собак и колхозных алкашей. Все они лают, смотрят и галдят о своём деревенском, но нам до них нет дела: мы на Камазе.

За деревней я уже переключился на четвёртую и довольно уверенно держался в седле. Даже фары включил. Ехал медленно, километров 30 в час, но и этого хватало для счастья.

Камаз длинный, конец полуприцепа в правое зеркало видно фигово, да ещё и Кирюша мешает, а повороты не совсем простые. Пару раз я перетормаживал, так что Бамбула малость вываливался из спальника, его Кирюша обратно пихал. Так и пёрли всю дорогу: прыжки и колдобины, грязища и вонища.

Королями въехали в нашу деревню, но практически никто не видел, что за рулём я, а те, кто видел – тем было пофигу. Это не страшно, всё равно кто-нибудь заметит, и мифы и легенды о нашей крутости войдут в народ.

Заметил нас Андрюша Мотыль, когда мы уже к дому подрулили. Он шёл с речки и был длинный и несуразный. Я посигналил ему и высунулся в открытое окно, помахав левой рукой. Мотыль охренел, увидев меня за рулём, а я охренел потому, что Андрюша первый сплетник на деревне, и теперь я вознесусь на постамент вечной славы и забвения от рулёжки на Камазе.

Так оно и вышло, но потом. А сейчас я очень умело запарковался. Малость криво с прицепом, но всё же умело, практически никто не умер. Заглушил двигатель. Выжал сцепление, поставил машину на первую передачу и медленно, как космонавт в открытый космос, выпрыгнул из кабины.

Дед встречал нас как героев.

Во-первых, мы спасли Камаз с Бамбулой, с Камаза точно бы спёрли зеркала и слили солярку, а, может, что и похлеще, а Бамбула мог проснуться, изойти из кабины и кому-нибудь начистить репу. А, может, что и похуже.

А во-вторых, Дед знал, что в машине есть трофейный спирт. И секунды не прошло, как он впорхнул в кабину и стал в ней шурудить. А ещё через секунду с победой возвратился, держа в натруженных руках бутылку спирта «Royal», отпитую, но ещё вполне живую и перспективную.

– Бог есть, – сказал Дед.

– Народ и партия едины, – сказал я.

– Бамбула проснётся, будет спирт искать, – сказал Кирюша.

– Солдат ребёнка не обидит, там есть ещё, – ответил Дед и поспешил в дебри огорода, сарая и дров. Там у него был штаб, и всё было оформлено в доисторическом, но уютном стиле, а дизайн был вообще довольно прогрессивным. И можно было спать по окончании мероприятия. Особенно летом.

9

А летом в деревне хорошо. Всё шевелится и оживает к вечеру, но утром в деревне пустота и даже собаки не так активны, всё живое – с похмелья, всё мёртвое ещё не воскресло, а когда воскреснет, начнётся привычный тихий и никакой процесс жизнедеятельности. Магазин – дом. Дом – лес. Лес – хрень какая-нибудь. И так всё лето. Ну, картошку кто-то копает, а кто-то сажает, а кто-то окучивает, а кто-то с помидорами, кто-то с огурцами и велосипедом, кто-то без велосипеда на рыбалку, кто-то в сарай за удочками с велосипедом, кто-то уже грязный как свинья, и в солидоле, а кто-то чистый как свинья, и с железякой.

Бамбула проснулся как свинья злой в 7 утра. Нечеловеческое похмелье и собака Хома присутствовали рядом. Он курил на лавочке возле забора и было ему смертельно. Хома курил с ним.

Человек был со спиртом, «хотя послезавтра в рейс», – так человек говорил собаке. Собака был тоже со спиртом, но трезвый и говорил, что нужно опохмелиться высшему примату и привести свой мир в порядок, а уже завтра – вылёживаться и выхаживаться, отпиваться водичкой и всячески страдать. Но сегодня есть спирт, и сегодня не завтра, и было бы кощунственно этот спирт не употребить.

– Тем более в кабине есть ещё, – отвечал человек собаке.

После убийства быка Бамбула ещё не отмылся.

И, опохмеляясь, он собирался с мыслями, вспоминал вчерашнее выпитое и убитое и никак не понимал: как оказался около дома, когда пил и воевал в соседней деревне.