Кошкин Дом, часть 2

Илья Спрингсон

Кошкин Дом, часть 2

КОШКИН ДОМ

ЧАСТЬ 2

1

В дурдоме много дел. Особенно на принудительном лечении.

Дураки (так мы их будем называть, чтобы избежать недопонимания и никого не оскорбить) постоянно в движении. Нужно достать чай, обменять его на сигареты, потом сигареты – на майку c надписью «Адибас», потом махнуться ею на другую майку «Абибас», только зелёную. И махнуться именно с тем, у кого достал чай. Потом зелёную майку поменять на сигареты, а сигареты опять на чай.

И чифирнуть. Чифирнуть и покурить – высшее благо для дурака. Но ещё выше – мобильный телефон. Мобильники добываются всеми доступными и недоступными способами. Затянуть мобильник сложно, и неинтересно об этом рассказывать: всякие ухищрения, недостойные, и просто любые.

Лучше расскажу о том, что происходит после того как затянули.

Во-первых, телефон надо заныкать. Заныкать так, чтобы не спалили на шмоне, а это в условиях постоянного контроля – сложно. Во-вторых, надо зарядить. Розетка есть за телевизором, где дураки сериалы про ментов смотрят, там и тройник есть. Под покровом просмотра сериалов про ментов тащит дурак свой грешный мобильник. Тащит в носке или в яйцах, чтобы если и остановят санитарки по дороге, то вроде бы в карманах ничего нет. Тащит дурак мобильник, а на роже написано: «Палево». Большинство наших любителей подзарядиться именно так и капитулировали перед медперсоналом. И мобильник «подлетал». Но если всё нормально, то зарядное устройство благополучно вставляется в тройник, а сама труба прячется за телевизором в провода. И дурак сидит, смотрит сериал про бандитов и ждёт. И вот оно! Малость подзарядилось. Теперь надо идти. Звонить. Зачем им звонить и куда – знает только Господь Бог им. проф. Ганнушкина или Дьявол им. проф. Алексеева.

Ну ладно родственники, им надо сказать, чего привезти на свиданку и спросить, когда приедут: «Чая привезите, а ещё пожрать, лимонад хочу «Колокольчик», и сигарет, и рыбу, и конфетки с орехами, только не такие, как были, а есть ещё другие, зелёные, блять».

Далее идут звонки корешам на волю. Решаются проблемы мировых криминальных масштабов города Гусь-Хрустальный или посёлка Октябрьский (или Ноябрьский, хрен их разберёт). Выясняется, что смотрящий плохо смотрит, его заместитель Пашка вообще сел, а Буржуя убили, но потом оказалось, что не убили, а что он вышел, сгорел и сел, а потом в Москву поехал на электричке, его убили, а потом он сел, вышел и утонул. И что пора завязывать с этим беспределом, и сейчас дурак звонящий наберёт смотрящего и спросит с него за все грехи перед братвой, и вообще, освободившись, дурак сам станет смотрящим или ещё похуже.

Следующая тема: как там «подсаны». Кто вышел, кто сел, кто утонул, кого убили, кто в Москву поехал на электричке, кто утонул, кто опять сел и вышел и кого в конце концов убили. Как бухается на воле и какие там темы и движения; кто за мобильник сел, а кто за мобильник вышел. Кто сейчас со Светкой из третьего дома, кто сейчас самогон продаёт, а кто – спирт разбавленный, и что стоит всё дохрена; и вообще все охерели там в Гусе или в Октябрьском.

Тема мечтаний: как дурак выйдет из дурятника. Приедет в Гусь или посёлок – и там начнётся великая пьянка! Как он с Вовкой Дубиной нажрётся, а потом ему за Светку выскажет, может, убьёт, а может, похоронит; как рекой потечёт спирт. Неделю-две попьют с братвой, а потом в Москву поедут. А что: на стройку или грузчиками; номера все есть, там только позвонить надо и всё. В Москве дураков ждут вахтовым методом: грузи коробки, получай кучу денег, там кормят. А потом с кучей денег опять в Гусь и там с братвой бухать до посинения, всё же убить Вовку Дубину и Игорька за Светку, а ещё Хилого Вову тоже за Светку, и ещё половину города, а то и весь город, а то и вообще весь Гусевской район и всю Владимирскую область. Спирт разбавлять зато будут нормально, иначе дурак устроит третью мировую войну и четвёртый вселенский рейх.

Следующие звонки идут своим бабам, если у кого есть. Ходит дурак по палате туда-сюда или лежит, приукрывшись одеялом, и от него исходит: «Катя, Катя, Катя, Катя». Или «Света, Света, Света, Света. Когда приедешь и приедешь ли вообще, что привезёшь, привези рыбу, попробуй занять, я с пенсии отдам (не отдаст), зачем опять за спиртом ходила, зачем опять с Юркой Муравейником виделась, зачем рыба копчёная, нужны конфеты зелёные, через полгода комиссия, может, выпишут, тогда ещё года три останется, ты меня дождись, Юрка Муравейник тебе и ей не пара, он в Москве в охране, я выйду и всем пиздец, привези банку с рыбой, я съем прямо на свидании, чай нужен не «Лисма», а «Нури» зелёный, а то в прошлый раз был крупнолистовой, а как я буду чифирить, мне и поменять его не на что, вообще если Мишка Пьянов таскаться будет с Веркой, то Верке пиздец и Мишке тоже. Так ему и передай, а когда приедешь – не ходи за спиртом с Юркой, ходи с Веркой и знай, вот ты приедешь – я тебя сразу убью прям на свидании, привези рыбу, замуж за меня пойдёшь? Как там мамка?»

И так до полной разрядки аккумулятора: «Катя, Катя, Катя. Убью, спирт, Мишка, Юрка Муравейник, рыба, конфеты зелёные, мамка».

Но во время разговора может случиться шухер. На шухере стоит Джамшут, которого зовут Вадик, шухерной из него хреновый, он всем видом показывает, что стоит на шухере и поэтому сам из себя представляет шухер. Медперсонал выкупает джамшутовские метания из коридора в палату, его тупой и экстренный взгляд, его мимику и прыжки. В палату направляется санитарка или две. И горе звонящему, если Джамшут вовремя не отреагирует. Тогда телефон подлетит и дурака звонящего отправят в наблюдательную палату на хлеб и воду, на промышленные пиздюли им. Св. Сатаны и живительного галоперидола. А на комиссии по выписке гарантированно прилипнет ещё полгода. Да, мобильник и разговор с Катей-Катей-Катей стоит полгода жизни. Это никого не останавливает. Дурак скручивает матрас и с глупой рожей переходит в наблюдалку. Там ещё немного ворчит, бычит, а потом затухает.

Был у нас Женя Лысый, и у него была любимая под названием Катя-Катя-Катя-Катя. Женя был лыс, имел огромный живот на тоненьких ножках и звериный оскал мутных нагалоперидоленных глаз, вечно просящих циклодол и чифир.

Сидел (лежал) Женя за мобильный телефон, который спёр семь лет назад. Сидел семь лет за мобильный, который стоил уже… да ни хрена он уже не стоил к седьмому году Жениной отлёжки.

«А почему так долго за сраный мобильный?» – спросит читатель, телевизор и человек? «А потому», – ответит Ад и Петербург. Женя спалил одиннадцать мобильных телефонов, каждый телефон прилепил к его и без того мутному лечению по полгода, и Женя уже через неделю после капитуляции затаскивал новый. А что, пенсия есть – заказывай жрачку да телефоны затягивай. Надо же каждый день «Катя-Катя-Катя-Катя» делать, а полгода потом ходить и бычить, жаловаться на судьбу, врачей, ментов, Сатану и галоперидол, воистину и аминь. Женя ещё не выговаривал половину согласных и гласных, поэтому назывался у нас Женя Уысый. Его вроде выписали по состоянию на 2018 год, хотя может ещё на общем типе дурдома ошивается, кто его знает, где он теперь делает «Катя-Катя-Катя-Катя».

2

Дураки, дураки, а где же преступники, мать их, убийцы и бандиты, ты же, Илюша, на спецу валяешься, не в обычной дурке с идиотами и ссаными дедами, а в реально серьёзном заведении, тут и до специнтенсива рукой подать, а на специнтенсиве аллез гемахт полный. Там семь лет минимум и пять раз в день из камеры выпускают в сортир и покурить.

Ну где они, преступники-убийцы, маньяки и бандиты, спросит читатель, Петербург и человек? Уж очень не хватает нам их зверства, как убивали, жгли, как резали и потрошили, сколько трупов и вообще нам от тебя нужны трупы, Илюша. Трупы давай! А ты всё про дурацкие мобильники, а сейчас вообще стихи пойдут?

Хрен вам. Ничего интересного в убийствах и маньячестве нет. Ну, для меня, по крайней мере, нет. Да что тут такого! Ну, убил, зарезал, съел кто кого, ну, трупы, расчленёнка, Петербург… Мне это не нужно, я и сам такой. Лучше я пока про дураков. Бандиты будут, и людоеды в вашей жизни появятся, дорогие читатели в Аду и Петербурге, и живодёрня по всем правилам нарисуется, но как-нибудь потом. И не в этой книге. А может быть, и в этой, но потом.

Дурак обыкновенный (Der Dummkopf gewöhnlich) в разы мощнее глупого бандита, убийцы и маньяка. У дурака прекрасные мотивы. А насколько он непредсказуем и предсказуем одновременно! Блеск и нищета!

Возьмём хотя бы дурака Какаю. Серёжа такой по имени Какая. Тоже не выговаривает половину латинских букв, включая гласные, но как красив!

– Серёга, – спрашиваю я, – за что сидишь?

– Сьтё пятяя, – отвечает он.

– Кого убил-то?

– Мюзика.

– Мужика? За что хоть убил-то?

– Пьёсто так.

– Ну, наверное пьяный был?

– Пьяний. Я самогонки напийся, а тут мюзик, я его убий, а потом посёй за самогонкой есё. Мюзик сёй по уице, пьёсто так.

Вот и мотив, предсказуемый и непредсказуемый одновременно – «пьёсто так». Не из-за денег и самогонки. Не из-за маньячества и жажды мести, крови и крестового похода Негров на Русь. А «пьёсто так». Это не ужимки и прыжки Битцевских Маньяков, Гитлеров и прочих Чикатил. У тех были какие-то идеологии, говно в головах, сексуальные сдвиги, перверсии и заклинания. У тех, пусть даже самых ебанутых, в головах было определённое говно. Не мог Гитлер чикатилить, а Чикатила гитлерить. И наоборот. Битцевский Маньяк ходил на чикатильства с молотком, он знал, что ему нужно убивать, а доктор Менгеле живодёрил даже с научно-медицинской правдой, вся сволота мира имела какой-то сдвиг или мотив, а дураки вроде Какаи идут себе по улице в деревне и убивают «пьёсто так».

– Не хотей, – говорит Серёжа, – хотей самогонки, а мюзика убий.

А где же карательная психиатрия, спросите вы. Где врачи-убийцы и живодёры в белых халатах с лицом Родины-матери, сжимающие в ладошке шприц аминазин+галоперидол? Где их оскал Сатаны? Да нигде. Ничего особенного на спецу не происходит. Дежурный галоперидол, дежурный аминазин, дежурный сонапакс и циклодол. Прекрасный доктор, терпимый персонал, жрачка в норме. Чай можно, курить – хоть обкурись, лежи и валяй дурака, пенсия капает. На пенсию (у меня её нет, я единственный на спецу без пенсии) в ларьке заказать можно всё что угодно, кроме бухла.

Бухло (кому надо) можно конём затащить через знакомых дураков с вольных отделений, только бухающие в любом случае спалятся – а это наблюдалка, и полгода сразу прилипает к сроку. Плюс галоперидол и аминазин. Но кого это когда останавливало?

Короче, живи в кайф, ты в местном раю, тебе не нужен больше Петербург, работа, Ад и съёмная квартира. У тебя всё есть. И есть свобода. Ты хоть и заключён, но не на цепь, а если и посажен, то не судим, а если и лежишь, то встанешь, если, конечно, малость захотеть. А если и тоска замучает, то ведь больница не резиновая, в любом случае скоро выпишут, а дальше воля, водка, бабы, рок-н-ролл. Дальше опять принудка по убийству или за мобильник – и обратно в дурдом. Так что в дурдоме хорошо. На воле плохо.

3

Нормальный рай. Другого у нас нет. Я смотрю в окно. Вдалеке виднеется город Владимир. Через поле, через снег можно пройти напрямик и оказаться на объездной дороге, а там уже и город, тихий, как сон.

Я очень любил этот город, когда был маленький. И чем больше я взрослел – тем любовь моя становилась всё печальней, и вот к 30 годам она упёрлась в ненависть. И я возненавидел эту деревню с троллейбусами. Опять же, из-за тюрем и дурдомов, в которые я периодически попадал. И хотя в тюрьме только раз был, но зато 13-е отделение 1-й психиатрической больницы на улице Фрунзе, 65 (сейчас какая-то Нижегородская) можно смело называть имени меня. И повесить вниз головой траурную мемориальную доску за все страдания мои в этом гадком миру. И вознести руки к небу и познать Его. И вознести глаза свои к небу и узреть Его. И спросить об одном: Господи, за что Ты мне деньги платишь?

Мои божественные раздумья прервали крики из области туалета: «Джамшут православнулся! Дичит!»

Ну вот. Наша православная мафия ещё одного укусила. Наши православные, во главе с убийцей Кирюшей Толстым, периодически приобщали к своему сатанизму разного рода дурдомовский планктон.

В туалете Джамшут яростно крестил унитаз и орал: «Я православнулся! Я православнулся!»

– Джамшут, зачем толчок крестишь? – поинтересовался я.

– Там дьявол, – отвечал он загробно.

– А жратву зачем твои новые друзья крестят – там тоже сатана?

– Может пробраться. Тогда будет плохо, будет неблагодать. И кровать перед сном надо крестить, надо сигареты крестить и чай. Я около чая икону поставил, матушки Матронушки, заступницы нашей перед Дьяволом.

– Ты хотел сказать перед Богом?

– Она Дьявола прогоняет. Беды от нас отводит. Врачи опять же.

– А врачи то тут при чём?

– Ну если матушке Матронушке молиться, то врачи быстрее выпишут, она им пошлёт это самое, ну, ум на комиссии.

– Так ты, Джамшут, хоть Библию читал?

– А зачем мне Библию читать? Кирюша дал жития святых, каких, не помню, там этот, который Серафим и Херувим Саровский, и Радонежский, и Спас, и Богородица.

– А кто такой Спас, Джамшут? МЧС?

– Это наш Спаситель, он нас всех это.

– А как зовут-то его, у него есть имя.

– Ну, этот, как его, Николай Угодник вроде.

– Хорошо хоть не Аркадий Укупник. Значит, ты теперь христианин?

– Не, я православный. Срать вот захотел.

Деяния Святого Джамшута Владимирского

Лет Его было 19 от роду, когда избрал Он путь благочестивого кидания кирпичей с моста в машину ментов. И стали менты искать Его.

Джамшут претерпевал страсти Джамшутовы, хоронясь в дачных домиках и разговаривая с мышами, комарами и гадами. Но оголодав и убив мышей, подобно протопопу Аввакуму, отправился на поиски металлов цветных. Залезши на склад, где всякие бизнюки-супостаты толстожопые хоронили своё добро, металлу Он не нашёл и решил, что неправославно это. Нет Божьей благодати на складе, но есть только ересь великая и никонианство неразумное.

– Неправославно, ибо мерзко, – изрёк Святой Джамшут Великомученный и подпалил склад собак поганых, Господу Богу на радость. И погорело в том складу барахла на миллионы великие супостатские.

И затаили на Него зла великого вагоны матерные бизнюки толстожопыя. А с ними и ментов великия множества. И стали они все с фарисеями и книжниками искать Его в дачных домиках.

Джамшут, питаясь одною водою и капустою, бежал в леса, в затворничество и заступничество Богородицы и матушки Матронушки, где разговаривал с зайцами и белками, проповедовал им смерть вечную и жизнь загробную, выходя в город ночами и усердно молясь на луну. После страстей месячных и страданий превеликих послал Господь Джамшуту бутылку водки вместе с бомжом вокзальным Андрюхою. И, выпив бутылку водки Господню, узрел Джамшут правду и прешибко затаил печаль по дому и, придя домой, попался в лапы нерукотворные ментов.

Вязали Его и спрашивали с Него за склад и за кирпич, и претерпевал Он, и просил искупления у суда богомерзкого Фрунзенского города Владимира. И отправил тот страшный суд Его на комиссию ко врачам придурошным.

На комиссии же признали невменяемым Его.

И вынесло то судилище врачей-извергов и лютых демонов вердиктище позорное: что быть Джамшуту на спецу презлом и галоперидольном во веки вечные и до скончания лечения.

И мощи Его живые упаковали в чумовоз и поволокли в дурдом, где и пришёл к Нему Аркадий Угодник и Николай Укупник в лице Святого Кирюши Толстого, и вознёсся Джамшут во имя православия.

4

У нас в дурдоме окна выходят на поле, за которым виднеется город Владимир. Всё в снегу, какие-то сиротские деревья и обречённые кусты. Я смотрю опять в окно. Я и на Кошкином Доме постоянно торчал в окне и тут торчу в окне, я всю жизнь торчу в окне, я ничего не вижу, но при этом вижу всё. У меня так с детства было.

Там кошаки на улице. Идут на пищеблок. Идут гордо и практически строем. Во главе колонны Белый кошак. Он, сволочь, здоровый и короткошёрстный, морда протокольная, кликуха у него – Главврач, как потом мне рассказали пищеблоковские дураки, когда я за баландой стал ходить. И хотя баландой эту жратву не назовёшь, пусть даже из больницы газелями вывозят продукты и воруют всё, начиная с кота Главврача, заканчивая самим главврачом, корм в дуремарне приличный.

Ну так вот, окна выходят на город Владимир, который вдалеке, а ещё там церкви. И наша православная орда в количестве 15-20 бойцов постоянно торчит в этих окнах и наяривает крестные знамения на где-то в теории стоящую церковь. Компаса нет, они примерно на юго-восток хреначат. И так раз пять в день. Роботизированные знамения и бормотания: «Матушка-заступница святая Матронушка помилуй нас грешных и привезут пусть чая и всех святых».

Началось всё, как говорят старые дураки, с Кирюши Толстого. Дурдом стал посещать православный батюшка отец Михаил. Сначала он пытался что-то там от Иоанна, от Луки, послания коринфянам и прочее евангельское, но дураки стреляли у него закурить, спрашивали, что там у них в аду, сколько раз крестить унитаз, какой рукой держать некрещеную сигарету и как креститься потом рукой, которой жопу вытирают и прочие православные вопросы. И отец Михаил забил.

Он приходил, выстраивал очередь из посвящённых, давал им в зубы иконы со всякими рожами и говорил сколько раз, по часовой или против часовой, креститься, совершать таинства и прочие преосуществления и евхаристии. Потом исповедовал каждого идиота, наслушавшись такого, что у него бородёнка подпрыгивала, отпускал грехи и причащал с ложечки. И валил нахрен бегом оттуда.

Но в один из приходов приволок отец Михаил жуткого вида книжечки с житиями святых. Библию не припёр. Всё равно никто ничего не поймёт, а вот жития типа вкурят. Ну и дураки вкурили. Обчитавшись этой шизофрении, они стали крестить комаров, унитазы, чай, сигареты, друг друга, молиться старухам и выжившим из ума преподобным Иоаннам Кронштадтским, мечтать о мощах, свечках, иконах и прочем церковном барахле, путая всех святых, новообрядческих со старообрядческими, и наоборот. Отрекались от христианства, называя себя православными.

– Христиане – это католики-еретики, – заявлял Св. Кирюша Толстый, – а мы – православные.

И Кирюша стал копить и преумножать иконки, тем более что церковная лавка была рядом, и он мог заказывать с пенсии эти картонки с изображениями хрен поймёшь кого. Чтобы не путаться в многочисленных физиономиях, Кирюша всех подписывал. Расставив на кровати и тумбочке приличный иконостас, приступал Кирюша к молебну. Стоял на ногах и крестился, бормоча какую-то чушь про матушек-заступниц, потом опускался на колени и бормотал чушь крестясь, но уже ближе к полу. Потом отбивал поклоны сидя и стоя по полчаса за сеанс. Всё это было люто, яро и бешено. Со слюнями и страстью. Вокруг молебна ходили дураки и с понимающим видом уважительно кивали кирюшиной физкультуре.

Через какое-то время Кирюша стал намекать публике, что если не совершать подобные ритуальные пиздопляски всем дурдомом, то ни один дурак не спасётся. И стал дарить иконы, какие-то вонючки в мешочках, кресты и жития святых. Ну, дураки сначала боялись, а потом примкнули толпой к вожаку, и понеслась чудовищная православная истерия с крещением комаров, унитазов и сигарет. Читали жития залпом и принимали как руководство к действию.

Только поститься никто не хотел, а положение обязывало. Для разрешения этого вопроса был экстренно затребован отец Михаил, который разрешил не поститься в дурдоме, сказав, что типа вы в заключении и в страдании, сослался на какой-то Никейский Вселенский Собор и убежал. Потом месяца два его никто не видел.

Кирюша где-то нарыл огромный пластмассовый крест, водрузил его себе на груди и стал в таком виде рассекать по дурдому, присматриваясь елейным взором ко всем подозрительным неправославным. Его боялись – у него два трупа как-никак, да и огромных размеров сам святой – поэтому примыкали к мафии довольно бодро.

Собирая свою стаю в палате, вожак проповедовал следующее: «Эфиоп, ты не так пальцы держишь, когда крестишься, неправильно складываешь. Матушка Матронушка увидит – хуй тебе на комиссии, а не выписка, ругаться матом тоже нельзя, но это Бес меня точит, Бес везде, особенно в кровати.Толик Кипиш до лба не достаёт, когда крестится, а это грех, Боженька увидит – пизды даст. Джамшут неправильно молится Спасу и Угоднику, путает и меняет их местами. Пёрнул во время молитвы Богородице. Убил комара, а это тварь Божья. Господь специально комаров создал в восьмой день, чтобы мы знали, каково в аду. Вот отец Михаил придёт, грех снимет и заступится перед Ксенией Петербуржской, а то она нам всем тоже пизды даст, и на том свете мы будем вечно в аду без курева и чая. Или на Костроме на специнтенсиве, где пять сигарет в день».

Далее начинался совместный крестёж и биомеханика по Мейерхольду. Дураки складывались, работали руками, спинами, головами. Бормотали молитвы по бумажке или по книжечкам, мироточили и источали. И всё, что было в них православного, изливали в сторону иконостаса на кровати и тумбочке Кирюши. После часового наяривания на тумбочку, процессия переходила к окнам. Наяривать на теоретическую церковь. Всё так же, с благочестием, соплями и иконами.

В какой-то момент критическая масса православных накопилась, и в шобле назревал раскол. Паства была недовольна правлением Кирюши: он слишком часто устраивал оргии с поклонами и мольбой, а дуракам хотелось чифирнуть, посмотреть сериал про ментов, походить по продолу и просто пожить своей привычной жизнью.

Кирюша постоянно докапывал их чтением очередных книжендрий про шизофренические жития и бытия, рассказами о загробном мире и преимуществах Царствия небесного перед Адом и Петербургом, короче, достал он там в шишки всех. Даже неправославных. И вот когда уже дело запахло конкретным гугенотством и реформацией – на Кирюшу настучали доктору. Доктор оценил Кирюшин вклад в ортодоксальные глубины бытия и патриархальное старуховедение от православия, назначив галоперидол в утроенной пропорции к мощам ревнителя веры.

И Кирюша стух. Всё ещё крестил окна, но уже без слюней. Унитаз крестил тоже не особо яро, а жратву совсем крестить перестал. Стал Библию читать и медленно охуевать от прочитанного. Через месяц выкинул иконы и жития святых в мусорный бак, Джамшуту объявив, что Бога зовут Иисус и что батя Иисуса Бог, но есть ещё Дух Святой.

После Духа Святого башка Джамшута не выдержала, и он сам попросил перевести его в другую палату и назначить какие-нибудь таблетки от богов. Доктор, естественно, назначил, улыбаясь.

5

Скоро весна. Я стал ходить за баландой на пищеблок. Получил третий режим.

Режимов вообще целых четыре, но четвёртого ни у кого нет – это свободный выход из дурдома, а какой может быть свободный выход на спецу? Первый режим – это наблюдательная палата. Ни тумбочек, нихрена. Чай можно. Ходить никуда нельзя. Орут.

Второй режим – общая палата. Тумбочки есть, чай тоже, ходи куда хочешь, орут меньше или совсем не орут.

Третий режим – выход на улицу с персоналом и быком-охранником по хозяйственным нуждам. Склад там разобрать, дерьмо загрузить, дерьмо разгрузить, матрасы старые, кровати – всё на склад. Матрасы новые и кровати новые – в дурдом. Матрасами старыми ямы заделывают на кладбищенской дороге. Но это уже в посёлке, а в посёлок нам нельзя, только через дыру в заборе и то с персоналом, что-то спиздить и отнести. Помои всякие поросям или жратву с пищеблока.

Короче – жизнь.

Наша бригада по переброске баланды с пищеблока в отделение состояла из Джамшута, меня, Кирюши Толстого и ещё одного-двух бойцов, в зависимости от надобности. Зимой на санках мы везли на пищеблок пустые бачки, обратно полные. Поднимали на третий этаж и заносили в буфет или как он там называется. Вот и вся работа. Но по улице пройтись вполне себе свободно – это же после тюрем и Кошкиных Домов – полный кайф. Это не прогулки из дурдома часовые, когда дураков заводят в загон из трёхметровых досок, запирают и оставляют ковырятся в снегу под присмотром санитара, хождение за баландой – есть иллюзия свободы и какого-то общения с внешним миром. На пищеблоке можно с дураками из других отделений пообщаться. Выслушать, как правило, конкретную чушь. Дать закурить. Узнать новости дурдома. Кого с общего режима выписали и кого завезли, кто побег готовит, а кто на привязи. Ну, обыкновенные дурдомовские разговоры. И это не главное.