Не сбудется

– Я не знаю, – обреченно сказала она.

– Конечно, не знаешь, – с сарказмом в голосе подхватила Альгебра. – Ведь знания хранятся в мозге, а при отсутствии такового у них нет никаких шансов. Но красивым девочкам мозг иметь не обязательно, достаточно иметь правильных родителей, которые и в школе за них учатся, и в институте платят, и на работу устраивают. А чтобы вертеть задницей перед мальчиками, мозг не нужен, зачем!

Она просто истекала ядом, создавалось впечатление, что ей доставляет огромное удовольствие придумывать все новые и новые оскорбления для Маши. Неизвестно, до чего бы она договорилась, но ее вдруг оборвал грохот упавшего стула, и Андрей, бледный от сдерживаемой ярости, вдруг оказался перед ней.

– Вы не смеете так с ней разговаривать! Вы мне обещали!

Альгебру, казалось, вмешательство Андрея привело в еще больший восторг.

– Ты мне тоже обещал, что изменишь ситуацию, но все почему-то вернулось на круги своя. Значит, не справляешься?

– Это не повод для оскорблений! Если бы вы были мужчиной, я бы набил вам морду за такое.

– Ну надо же, как мне повезло, что у меня отсутствует кое-что между ног! – язвительно заметила Альгебра. – Все просто, твоя подружка должна была выучить теорему, тогда не пришлось бы выставлять себя на посмешище.

– Это не она выставила себя на посмешище, – вдруг вмешался третий голос.

Одноклассники отвлеклись от учебников и тетрадей и стали удивленно оглядываться. Максим встал около своей парты.

– Я согласен с Шевцовым. Вы хамите человеку, который не может вам ответить в силу разницы социальных ролей. Это низко… все равно, что бить лежачего.

– Боже, какой пафос! – Альгебра, говорила уже менее уверенно, казалось, она действительно была удивлена. – Тебе-то та же самая социальная роль не мешает мне отвечать и тем самым срывать урок.

– Мне – не мешает, – согласился Максим. – Но не всем нравится вступать в диалоги с… – он запнулся, подбирая подходящее слово, – невежливыми людьми. Некоторые считают это ниже своего достоинства. Если вам нравится унижать людей, вы неправильно выбрали профессию. Вы должны извиниться.

– За то, что Вербицкая принципиально не учит уроки? Я еще и виновата?

– За то, что вы ее оскорбили, – снова вступил в разговор Андрей.

– Я лишь констатировала факт. Правда мало кому нравится, я понимаю. Но есть простой способ подобных фактов избежать – начать, наконец, учиться. И не подавать мне поводов для, как ты говоришь, оскорблений.

– Вообще-то, Александра Ивановна, нам с Евгением Сергеевичем тоже давно не нравится, как вы разговариваете с Машей, – вдруг подал голос Разумовский. – Невыученная теорема, и даже десяток невыученных теорем, не свидетельствуют об отсутствии мозгов. Логика в ваших рассуждениях отсутствует.

– Согласен с вами, Евгений Юрьевич, – подтвердил Фильшин и встал рядом с другом. – Оскорбления – это доводы неправых. Руссо Жан-Жак, между прочим.

– Клоуны! – взвизгнула Альгебра. – Сядьте все!

Вместо этого вдруг молча поднялся рыжий Васька. За ним стали вставать со своих мест и другие одноклассники. Через несколько секунд класс в полном составе стоял у своих парт. Все выжидательно смотрели на Альгебру.

– Я так понимаю, продолжать урок смысла нет? – уточнила она. – Пойду сообщу об этом директору.

Когда за ней закрылась дверь, Андрей подошел к Маше и прижал ее к себе.

– Все хорошо, – прошептала она, уткнувшись ему в плечо.

***

После уроков трое "бунтовщиков", вызванные в кабинет директора, медленно спускались по лестнице на второй этаж.

– Зачем ты влез в это дело? – недовольно выговаривал Андрей. – Я бы и без тебя справился.

– Ты уже не справился. Надо решать проблему раз и навсегда, а не каждый раз заново.

– А ты знаешь способ? Я второй год с ней воюю, а ты надеешься за один раз победить?

– Не надеюсь. Но ты, наверное, и сам понял, что твои методы не работают. Тебе эмоции мешают. Нужно что-то другое придумать.

– А зачем к этому привлекать весь класс? И директора? Это никого не касается.

– Ничего, классу полезно научиться отстаивать интересы своих товарищей, хватит уже отсиживаться в хатах с краю, – решительно сдвинув брови, сказал Максим. – А Марине нужно доказать, что мы правы, она должна это понять. В конце концов, она не меньше нашего заинтересована в том, чтобы все в лицее были довольны.

– А что вы там друг другу наобещали? О чем говорила Альгебра? – вдруг обратилась Маша к Андрею, чтобы прекратить их перепалку.

– Это было еще в прошлом году. У нас был разговор. Я обещал следить за твоими уроками и заниматься с тобой. А она обещала перестать к тебе придираться и оскорблять.

– Так значит, она права, ты не выполнил обещание, она от своего тоже свободна, – засмеялась Маша. Странно, но настроение у нее было весьма приподнятое.

– Ничего не права, – вмешался Максим. – Она не должна хамить из этических соображений, а не потому, что заключила сделку. С воспитанием, конечно, не всем повезло, но есть же нормы человеческого общения, хотя бы их надо соблюдать.

– Вот именно, – подтвердил Андрей. Ну хоть в чем-то они были согласны.

– Если бы ты мне сказал о вашей сделке, я бы, может, тебе подыграла, выучила бы эту долбанную математику… всю, – весело укорила Маша. – А то без меня меня женили, мне даже не сообщили.

– Не понимаю твоего веселья, – проворчал Андрей.

– Это адреналин, – объяснила Маша и увидела ответные веселые искорки в глазах Максима.

***

– Почему он вмешивается? – подозрительно спросил Андрей, когда Максим ушел в кабинет директора.

– У него обостренное чувство справедливости, – предположила Маша.

– Откуда ты знаешь?

– Ну… мы вообще-то довольно много с ним общаемся на репетициях, а я и без того людей насквозь вижу, ты же знаешь, – улыбнулась она.

– Что вы много общаетесь – не знаю.

– Ты что, ревнуешь? – с интересом спросила Маша.

– А что, нельзя? – Андрей улыбнулся и притянул ее к себе. – Я вообще-то тебя люблю, ты не забыла?

– Если будешь об этом так редко говорить – забуду, – пообещала Маша.

***

Марина почти сразу поняла, что от Максима ничего интересного узнать не удастся. Он не хотел говорить о Маше, считал неэтичным ее обсуждать. Но при этом не стеснялся обсуждать поведение Александры Ивановны.

– На чьей вы стороне? – спросил он, когда Марина указала ему на нелогичность такого поведения. – Можно не выучить урок и при этом оставаться человеком, а можно быть семи пядей во лбу и вести себя как подонок. Разве количество знаний в какой-нибудь области важнее человеческих качеств? И разве ум или социальный статус могут извинить хамство и унижение другого человека?

– В чем хамство и унижение? Ты не объяснил.

– Я не собираюсь повторять этот бред и тем самым уподобляться ей, – уперся Максим.

– Вы сорвали урок, и либо я должна знать, по какой причине, либо вы должны понести наказание.

– Такой урок не грех и сорвать, – с вызовом сказал Максим. – Почему вы позволяете своим учителям такое отношение к ученикам? Александра Ивановна позорит весь лицей, ведь по ее поведению люди могут судить о других учителях, а они ничем не заслужили этих суждений.

Странно, но Марина вдруг почувствовала какую-то детскую обиду за свое детище, ей захотелось немедленно начать оправдываться и доказать этому наглецу, что все не так просто, и кто он такой, в конце концов, чтобы ее упрекать? Пусть побегает и поищет по всему городу хороших математиков, обладающих безупречными личностными качествами, и при этом талантливых педагогов! Знать предмет – это одно, уметь передавать знания – совсем другое, еще неизвестно, что важнее в школьном обучении. Быть приятным во всех отношениях – третье. Чем-то из этих составляющих, как правило, приходилось жертвовать. "Не собираюсь все это объяснять мальчишке", – сердито подумала она и распорядилась:

– Зови Шевцова!

Но от Андрея толку было не больше.

– Марина Игоревна, вам совершенно не о чем беспокоиться, у меня все под контролем. Этот конфликт продолжается уже второй год, и до появления Стрельцова мы прекрасно справлялись. Зачем-то он вмешался и втянул весь класс. На самом деле это никого не касается, я не хочу, чтобы в этом участвовали посторонние люди.

Еще один идиот. У него, видите ли, уже второй год конфликт под контролем. Интересно, сколько лет должно пройти, чтобы он понял, что никакого контроля нет и в помине? Марина была уязвлена, это она всегда считала, что в ее классе все под контролем, что она знает каждого ученика лучше, чем он сам. А оказалось, что под самым ее носом расцвела буйным цветом какая-то ерунда, а ей никто не доложил, и сама она не заметила. Они с Шевцовым сейчас облажались оба. Правда, он в этом не сознается даже под угрозой расстрела, признание собственных ошибок – не самая сильная его сторона. Вздохнув, она прогнала из кабинета этого упрямца и попросила позвать Вербицкую.

***

Максим некоторое время молчал, выйдя из кабинета, и что-то обдумывал. На Машин вопрос, что от него хотела Марина, не ответил. Наконец, он твердо сказал:

– Ты должна научиться отвечать Альгебре.

– Зачем еще? – нахмурилась Маша.

– Пригодится в жизни. Будут ведь и другие неадекваты, и не всегда Шевцов будет рядом. Ты должна научиться сама себя защищать.

– Чтобы самой выглядеть таким же неадекватом? Вот уж спасибо.

– Не для этого… – он запнулся и взъерошил волосы обеими руками, не зная, как начать.

– Ну? – поторопила Маша.

– Понимаешь… ей доставляет удовольствие тебя унижать. Ей нравится именно твоя беззащитность. Мне кажется, у нее какие-то садистские наклонности, других она ведь не трогает. Выбрала себе жертву и издевается. Тебе нравится быть жертвой?

– Что за чушь ты несешь? – возмутилась Маша.

– А жертва является жертвой, только пока ведет себя соответствующим образом, – продолжил Максим, не обращая внимания на ее возмущение. – Как только ты изменишь свое поведение и отношение, ей сразу станет неинтересно. Знаешь, я читал, когда насильник… ну… занимается своим делом, ему необходимо, чтобы девушка была в ужасе и кричала. Если она вдруг начинает получать удовольствие, он сразу теряет к ней интерес.

– Ты предлагаешь мне начать получать удовольствие от Альгебры? – заинтересовалась Маша.

– Нет, у меня другая идея. Я предлагаю насиловать ее саму, – улыбнулся Максим.

– Ты в самом деле хочешь, чтобы я стала такой, как она?

– Ты никогда не станешь такой, как она. Ты умная, добрая, отзывчивая, у тебя прекрасное чувство юмора, тебя все любят. Почему ты боишься проявить все эти качества, когда Альгебра… тебя насилует? Дай ей отпор!

– Как? Что я могу ей ответить, если она во всем права? Да, я дура, но зато у вас большая задница?

– Она права по сути, но не по форме. Ты не дура, просто не учишь уроки, и это действительно глупо… учитывая ваши высокие отношения. Но все равно – нельзя так разговаривать друг с другом. Иначе получится, что "большая задница" тоже может являться аргументом. Если уж окончательно переходить на хамство.

– Конкретно сейчас – что ты предлагаешь?

– Скажи Марине.

– Наябедничать?

– Нет. Попросить помощи. Ты не хочешь этого признавать, но проблема есть. И Шевцов не может ее решить. А ты поддаешься его влиянию и тоже пытаешься замалчивать и делать вид, что все в порядке. Но все не в порядке. Посмотри уже правде в глаза, признай это.

Маша, немного смущенная его теорией, перестала возражать и задумалась.

– Тебе-то это зачем? – наконец спросила она. – Почему это тебя так волнует?

Несколько секунд он пристально смотрел на нее, так, что она ощущала этот взгляд каждой клеточкой своего тела. Не выдержав, она опустила глаза.

– Разве не понятно?

– Нет , – сорвавшимся от чего-то голосом прошептала она.

– Потому что я тебя люблю, – наконец тихо сказал он. – И мне неприятно, когда тебя пытаются обидеть.

– Макс… – Маша даже задохнулась от неожиданности. – Но… у меня уже есть… защитник, ты же знаешь.

– А я и не набиваюсь к тебе в защитники. Я хочу, чтобы ты сама научилась себя защищать. У тебя получится, я уверен. Обещай мне, что попробуешь!

– Хорошо, – растерянно кивнула она.

Максим кивнул, круто повернулся и пошел прочь.

– Макс! – остановила его Маша.

Он вопросительно обернулся.

– Скажи это еще раз, – смущенно попросила она.

Он улыбнулся уголком рта. И не стал ничего переспрашивать. Просто повторил:

– Я тебя люблю.

И ушел, оставив ее наедине с ворохом чувств, которые вызвал своим неожиданным признанием.

***

Марина, задавая свои стандартные вопросы, присматривалась к необычно тихой и задумчивой Маше, пытаясь понять, что происходит. В противовес зануде Шевцову Маша была веселая, смешливая и остроумная. Образ виноватой скромницы совсем ей не подходил. Что бы там ни сотворила математичка, это должно было быть очень серьезно, если ей удалось настолько изменить поведение ученицы. Так рассуждала Марина, не зная истинной причины Машиных переживаний. Ее пугала эта перемена, и настораживала покорность, с которой Маша отвечала на вопросы, не пытаясь что-то скрыть, смягчить выражения или кого-то выгородить. Маша всегда любила болтать, но сейчас разговор явно не доставлял ей удовольствия, однако она говорила и говорила, вспоминая все новые подробности их стычек с математичкой и с каким-то злым удовольствием перечисляя эпитеты, которыми та ее награждала.

– Почему ты молчала? Почему мне сразу не сказала? – мягко спросила Марина, когда Маша умолкла.

– Сложно сказать… Сначала было непонятно, что все зайдет так далеко. Потом казалось, что удастся как-то разрулить. Потом не хотелось ябедничать. Потом было уже глупо, поскольку к этому все привыкли и перестали обращать внимание. Да и вообще, я себя убедила, что не становлюсь хуже только от того, что кто-то меня считает плохой.

– В этом ты, конечно, права…

Марина в который уже раз поразилась Машиной способности раскладывать по полочкам человеческое поведение. У девочки несомненный талант в области психологии человека, и Марине как специалисту было приятно видеть в ней родственную душу. Маша так хорошо осознавала мотивы собственных поступков, как будто была не пятнадцатилетней девочкой, а опытным психотерапевтом. Если бы она так же хорошо решала проблемы, как их понимала, цены бы ей не было.

– А в чем не права?

– Ты же понимаешь, что это лишь защитная реакция, а не решение проблемы? Представь, что тебя кто-то бьет, а ты внушила себе, что тебе не больно. Синяки и переломы от этого не исчезнут.

– Это беспокоит Андрея больше, чем меня, – пожала плечами Маша. – Я научилась справляться, пусть это и защитная реакция. А он очень болезненно реагирует. А теперь еще Макс…

Марина усилием воли сохранила непроницаемое выражение лица. Неужели он уже успел ей признаться? Меньше месяца прошло с момента его появления. Хотя, возможно, девочка и его разложила по полочкам, и сама обо всем догадалась, она могла.

– А теперь еще и я. Мне не безразличны мои ученики. Мне важно, чтобы вы были если не счастливы, то хотя бы не несчастны. Чтобы находились в гармонии со своим окружением. Если что-то идет не так в одной части твоей жизни, это так или иначе скажется на всем остальном. Поэтому так важно решать проблемы вовремя, не запускать и не ждать, когда рассосется. Ты молодец, что сказала.

Маша немного поколебалась и призналась:

– Макс меня попросил.

"А не слишком ли быстро ты согласилась?" – с иронией подумала Марина. А вслух сказала:

– Ну… считай, что тебе повезло с новым одноклассником. Если бы не он, тебе бы пришлось терпеть еще два года.

– Что вы будете делать? – спросила Маша.

– Честно? Еще не знаю. Для начала поговорю с Александрой Ивановной. Нужно выслушать и ее версию тоже. С другой стороны, нужно будет разобраться с твоими уроками. Обязанность их учить еще никто не отменял, даже если тебе не нравится педагог. По результатам этих двух пунктов буду продумывать тактику своих действий.

– Второй пункт можете доверить мне. Я все выучу. У меня была причина, по которой я не успевала готовиться. Я не хочу вам ее называть, но я обещаю, что больше это не помешает. Я решила исправиться. Слишком много людей теперь в это втянуто. Я не переживу, если каждый будет участливо заглядывать в глаза и интересоваться здоровьем моей математики.

Марина облегченно перевела дух. Если Маша вернулась к своим привычным шуточкам, видимо, она приходит в норму.

– Значит, я могу на тебя рассчитывать? И мне не нужно привлекать какие-то дополнительные ресурсы для решения этой проблемы?

– Можете. Не нужно.

– Хорошо. Значит, одной проблемой меньше.

Глава 5. Потому что с ней не надо света

Максима обычно очень увлекали репетиции, но сегодня Васька-Бенволио был в ударе, и бедный Шекспир, поверженный его красноречием, отошел на второй план. Репетировали сцены под кодовым названием "Ромео и компания". Елена Сергеевна раздражалась и сердилась по каждому поводу. Одиннадцатиклассники Рубцов и Гайтуллин (соответственно Меркуцио и Тибальт) тоже периодически ржали над Васькиными шуточками, тем самым еще больше доставая Елену Сергеевну. В общем и целом выходила лажа. Опоздавший Разумовский попытался было обратиться к Леночке с каким-то вопросом, но на него испуганно зашипел Калинин.

– Тихо ты! Не буди в ней зверя!

– Почему? – ничего не понял Женька.

– Он не высыпается, – пояснил Васька, вызвав новый взрыв хохота у тех, кто его слушал уже давно.

Леночка махнула рукой и уселась на пол. Парням стало стыдно. Она замечательно умела сыграть роль обиженной девочки, которой срочно требуется мужское плечо. Ее воспитанники в этих случаях и не подозревали, что ими манипулируют.

– Лена Сергевна, мы уже все, – заверил Калинин.

– Мы больше не будем, – подтвердили на все лады остальные.

– Да нет, вы все правильно делаете, – вздохнула Леночка. – То есть настроение выбрано правильное. Что делают юноши, когда собираются вместе? Сквернословят и обсуждают баб. Разрешите своим персонажам делать то же самое. Только текст пусть будет шекспировский. И о распределении ролей между вами – вы двое подшучиваете над Ромео, подкалываете его, хотите его вывести из меланхолии. Ты – хочешь им доказать, что с тобой происходит нечто действительно важное. У тебя не получается, ты обижаешься, что тебе не верят, что твои чувства не принимают всерьез. Главный среди вас – Меркуцио, Олег, ты должен вести себя более уверенно, чем остальные, ты их направляешь, ты – заводила, они подчиняются твоему настроению. Ты – здравый смысл этой пьесы, который остальные персонажи по разным причинам растеряли. Как только ты появляешься на сцене, все остальные персонажи должны выглядеть бледно на твоем фоне.

– Даже Ромео?

– В первую очередь Ромео. Его роль – размазывать сопли по сцене, а твоя – выражать мысли и совершать поступки. В любой сцене, где присутствует Меркуцио, он – главный, понимаешь – в любой. Ты слышишь меня, Стрельцов? – обратилась она к Максиму, который во время этого проникновенного монолога засмотрелся на читавшую книгу Машу.

– Слышу, слышу. Только я все равно никак не могу повлиять на исполнение роли Меркуцио.

– Ну так повлияй на исполнение роли Ромео, – недовольно приказала Елена Сергеевна. – Как персонаж ты неосознанно ему подчиняешься, но как актер ты должен это осознавать, когда выходишь играть свою роль. В сценах с Меркуцио у тебя роль не главная, играй ведомого. А ты переигрываешь.

– Я понял.

– Хорошо… Рустем, уйди пока. Поехали, с приветствия в стихах.

Максим все чаще украдкой посматривал на расстроенное лицо Маши, его беспокоили горькие складочки у ее губ и блестящие глаза, когда она поднимала лицо от книги. Пару раз ему показалось, что она украдкой смахивала слезы. Он рассеяно механически повторял свой текст, а Елена Сергеевна была, как ни странно, довольна.

– Вот! – кричала она. – Запомни это состояние! Тебе до них нет дела, ты весь в своих мыслях!

И это было правдой. Маша вдруг встала и быстро ушла через дальнюю дверь зала. Максим, не понимая, что происходит, обернулся к Елене Сергеевне.

– Можно я выйду на минуточку? Пожалуйста, очень надо.

– Иди, – она пожала плечами. – Что с вами такое сегодня?

– А у него Джульетта сбежала еще до бала, – наябедничал Калинин. Парни заржали.

Но Максим не слушая их уже бежал по коридору, пытаясь сообразить, куда могла пойти Маша.

***

Максим нашел ее у аквариума. Она стояла спиной, как будто разглядывая его содержимое.

– Машка… – тихо позвал он. – Что с тобой?

Она обернулась, и он заметил остатки слез в ее глазах.

– Ничего, – улыбнулась она. – Это Куприн.

– Довел тебя до слез?

– Да. Что ты читал к завтрашнему семинару?

– "Поединок". Я его еще летом читал.

– А я – "Гранатовый браслет", – она протянула ему книгу. – Наверное, нужно было выбрать что-то другое. Потому что – как теперь с этим жить?

– Вау! – восхищенно сказал Максим, осторожно открывая потрепанный том с пожелтевшими листами. – Где ты взяла такую древность? – он даже понюхал книгу и принялся перелистывать страницы.

– Папа дал. Я все книги у него беру, у него хорошая библиотека.

– 64-й год… Тогда даже моих родителей еще не было…

– И моих не было. – Маша с интересом наблюдала за его реакцией на книгу. – Что тебя так поражает? Ты что, никогда не видел старых книг?

– Видел… наверное, – неуверенно сказал Максим. – Только не помню, где и когда. У нас таких нет, все только что из магазина.

– Вот глупый! – Маша уже смеялась. – Какая разница, что снаружи? Главное – содержание.

– Не скажи. Вот, например, эту книгу за содержание полагалось бы, как минимум, высечь, поскольку она заставила тебя плакать. Но учитывая ее внешний вид и прошлые заслуги… Ее, наверное, многие читали, раз она в таком чудесном состоянии. Будем считать, что все эти люди свидетельствовали в ее защиту.

– Хочешь – возьми, – предложила Маша. – Только ненадолго, мне нужно ее вернуть.

– Зачем? Я уже по "Поединку" подготовился.

– Все же возьми… Она небольшая. Я хочу, чтобы ты прочитал.

***

Марина проводила свои семинары всегда неформально, так, чтобы было максимально непохоже на урок. Например, в хорошую погоду любила вывести всех в школьный двор или даже в парк. Таким образом удавалось заставить учеников общаться друг с другом, спорить, отстаивать свое мнение, выдвигать интересные идеи. В классе, пока говорил один, другие находили возможность заняться чем-то посторонним – заглянуть в учебник, нарисовать на полях какую-нибудь похабщину, поболтать друг с другом. На Марининых семинарах, имея в руках только книгу, у них не было выбора, приходилось так или иначе участвовать, хотя бы слушать. В этот раз все расселись (а некоторые даже разлеглись) на полу в кабинете психологии.

Биографию писателя докладывал Алик Цой. Он часто брал эту миссию на себя, поскольку со своим техническим складом ума мало что понимал в хорошей литературе, а оценки как-то получать было нужно. Марина слушала его сухое изложение и вспоминала, сколько она намучилась с этим выпендрежником, прежде чем добилась хотя бы такого результата – читать необходимый по программе минимум и излагать биографии великих писателей. Большего она не требовала, это был их компромисс. Однако она каждый раз жалела об их договоренности, слушая бесстрастное и неинтересное перечисление событий в хронологическом порядке. За его "родился-женился-умер" человека было совсем не видно, у мальчика наблюдался явный талант превращать незаурядных людей в набор скучных фактов и цифр. Она вздохнула с облегчением, когда это издевательство закончилось. И, чтобы уже окончательно разделаться со скучными докладами, решила сразу спросить Шевцова, чтобы потом уже не отвлекаться на бестолочей, которые, смотря в хорошую книгу, умеют видеть только фигу.

– Что там у тебя? – спросила она.

– "Гранатовый браслет".

– Странный выбор. Насколько я помню, глубокие чувства в литературе тебя не интересуют.

– Так он по количеству страниц выбирал, Марин-Игрьна, – встрял Калинин.

Все заржали, даже сам Шевцов улыбнулся.

– Если Вы намекаете на прошлогоднего Достоевского, то меня не интересуют странные чувства. Которых не бывает в реальной жизни.

– Излагай, – разрешила Марина, не позволяя снова себя втянуть в бессмысленное обсуждение героев "Идиота".

– "Гранатовый браслет" Куприна до сих пор считается одним из лучших произведений о любви в русской литературе. Повесть основана на реальных событиях, которые произошли с женой одного российского губернатора. Безответно влюбленный в нее телеграфный служащий Желтиков сделал ей однажды подарок – цепочку с кулоном. Похожие события происходят и в повести. Однако из курьеза и анекдота автор делает настоящую духовную драму и даже трагедию, "громадную трагедию души", как называет ее Шеин. Героиня повести, княгиня Вера Николаевна Шеина, вообще не знакома с человеком, который уже много лет испытывает к ней глубокое и безответное чувство. Она никогда его не видела и не знает его имени. И даже не пытается узнать, поскольку он совершенно не мешает ей жить, посылая лишь изредка, по большим праздникам, поздравления без внятной подписи и обратного адреса. Ее это не беспокоит, а ее близких даже веселит. О том, что неизвестный поклонник не мешает течению их семейной жизни, свидетельствует то, как быстро ее муж и брат находят этого человека, как только это понадобилось. Значит, они могли сделать это и раньше, просто не было необходимости. И если бы Желткову не пришла в голову дерзкая мысль послать браслет в подарок Вере Николаевне, наверное, все это могло продолжаться еще много лет. Но ему показалось, что если в течение семи лет Вера принимала его письма и не пыталась помешать такому проявлению чувств, значит, он может перейти к следующему шагу – сделать ей подарок, который будет напоминать о нем не только по праздникам, а каждый раз, как только она на него взглянет.