Осень, кофе и улики

Юлия Евдокимова

Осень, кофе и улики

«Юлия- тонкий знаток и ценитель итальянской кухни и прочих итальянских тем».

(Джангуидо Бреддо, почетный консул Италии, член Академии истории итальянской кухни, автор книги «Настоящая итальянская паста».)

* * *

«Аппетитные бестселлеры Юлии Евдокимовой: Италия, которую можно попробовать на вкус».

(Газета «Аргументы и факты».)

***

«На книжной полке- тайны и туманы».

(Журнал «Италия».)

Базиликата действительно существует, это как концепция Бога: в неё либо веришь, либо нет.

(Из фильма «Базиликата от берега к берегу»)

Молодой человек был рыжим. Нет, не по-настоящему, ведь с темными кудрявыми волосами он выглядел среднестатистическим итальянцем – синяя стеганая куртка, выцветшие джинсы. Их тех, кого встретишь на улице и пройдешь мимо, взгляд не остановится. И все же… он был рыжим, и все тут! Марешалло Брандолини заерзал в кресле, не в силах объяснить самому себе, откуда такое впечатление. Вот Николетта… да, Николетта точно поймет.

– Меня зовут Игнацио. Игнацио Фортунати. Вы же слышали эту фамилию? Я племянник Аурелио, владельца фирмы Фортунати.

«Так вот в чем дело. Веснушки. Абсолютно рыжие, прямо под цвет осенних гор.» – Брандолини вздохнул облегченно и кивнул.

– Да вы садитесь. Фортунати… масло, значит… я часто им пользуюсь, да… дороговато, конечно, но качество… complimenti!

Молодой человек улыбнулся. – Спасибо. Моя семья занимается маслом последние триста лет. Всегда приятно, когда это ценят. У нас не только оливковые деревья, но и давильня. Мы контролируем каждый этап производства, от сбора урожая до розлива, и мы очень довольны результатами.

Он говорил так, словно отвечал на экзамене. Голос напряжен, правый глаз чуть подрагивает.

– Мне сказали, что вы хотите сделать заявление и будете говорить только с начальником. Что-то серьезное? Чем я могу помочь?

– Я здесь из-за дяди Аурелио. Он… утверждает, что его ограбили. Это продолжается уже некоторое время… подобие бреда.

– А ваш дядя был у врача? Полагаю, он уже не молод, возможно, это проявление старческой… э… ну, вы меня поняли.

– Нет-нет, вы не понимаете. Он в здравом уме.

– И что же у него украли? И почему вы говорите «утверждает»?

Молодой человек выглядел довольно смущённым, когда наклонился к карабинеру и прошептал: – Опера.

– Простите? – Брандолини решил, что неправильно расслышал. В смысле какая-то работа? (В итальянском языке слово «опера» также означает произведение, работу). Или… вы говорите об опере, ну, типа «Травиатта», «Риголетто»?

Игнацио кивнул, даже просиял. – Да, именно! – Затем оглянулся, словно опасаясь любопытных ушей, хотя в кабинете никого больше не было. – Позвольте, я все объясню!

– Конечно, – Брандолини устроился в кресле поудобнее, история обещала быть любопытной.

Молодой человек глубоко вздохнул и начал:

– Дедушка моего отца Игнацио и моего дяди Аурелио, ну, если точнее, мой прадед, покойный Франко Фортунати учился в консерватории, вы понимаете, я говорю о начале XX века. Он стал неплохим музыкантом и даже сочинил несколько оперных арий.

– Bellissimo. Он приобрел известность?

– О, нет, ради всего святого! Наоборот. Его карьера музыканта закончилась, не начавшись. Отец быстро пресек эту вольность и отправил его работать в поле… оливковое масло, вы понимаете… Земля – нечто гораздо более осязаемое, чем музыка. Франко был вынужден посвятить себя семейным оливковым деревьям и виноградникам, отказавшись от мечты стать художником.

– О, я понимаю. У вас сохранились его ранние работы, и ваш дядя полагает, что их украли.

– Нет, вы не понимаете, подождите! Никаких следов его партитур так и не нашли, и, должен сказать, никто из нас никогда и не собирался их искать.

– Когда вы говорите «мы», кого именно вы имеете в виду?

– Мои родители умерли несколько лет назад, в доме живут трое: дядя Аурелио, который никогда не был женат, я, наша помощница Патриция, вот и все. По выходным к нам иногда приезжает моя девушка, Марчелла. Она работает в клинике в Матере, медсестра.

– И никто из вас не интересовался работами предка.

– Говорили, что отец Франко, моего прадеда, решил раз и навсегда положить конец творческим фантазиям сына и разжёг из них костёр в камине. Так что никто больше не интересовался, где они, по крайней мере, до этого лета.

– Что случилось этим летом?

После короткой паузы молодой человек прошептал: -Моему дяде однажды ночью приснился странный сон.

«И ему тоже?» – подумал Брандолини. Он абсолютно не выспался, ведь всю ночь ему снилась костлявая старуха, которая вздымала руки и вещала «Бегите, вы все умрете», но ноги приросли к земле и он никак не мог присоединиться к остальным. Он просыпался, снова засыпал, но сон повторялся. Может, это сигнал, что пора на пенсию? Подумать только, новый лейтенант карабинеров – женщина. Нет, он ничего не имел против женщин, которые ныне делают карьеру в армии. Но эта… понятно, что неаполитанка не любит северян, но чтобы она и южан не любила, считала всех, кто живет южнее Неаполя лапотниками… И это ее ехидное замечание насчет Николетты…

– Я слышала, вы близки с одной местной дамочкой,– сказала новая начальница через две минуты после знакомства.

Брандолини не понравилось, что Николетту назвали дамочкой, но что он мог возразить лейтенанту?

– Я также слышала, что дамочка и ее подруга гораздо более эффективны в расследовании, чем вся ваша станция карабинеров. Так вот,– лейтенант подняла руку, останавливая возражения. – Требую прекратить это безобразие. Отныне никаких посторонних лиц, мешающих работе органов правопорядка.

Она развернулась и вышла, хлопнув дверью. По большому счету лейтенант была абсолютно права. Но тон… Пенсия… осталось чуть-чуть, совсем немного потерпеть и… и что? Куда он отправится, проведя всю жизнь в казарме? И что будет с Николеттой, которая сама живет у подруги?

Брандолини поймал удивленный взгляд молодого человека напротив и понял, что молчание затянулось.

– Слушаю, слушаю, продолжайте.

– Простите? Что-то не так?

– Нет, ничего. Продолжайте.

– Мой дядя говорит, что ему приснился Антонио Вивальди. Он был в своей рясе каноника. Они с дядей мило беседовали в гостиной нашего дома на сельскохозяйственные темы. Маэстро особенно понравился вкус нашего домашнего хлеба.

Брови карабинера поползли вверх. Игнацио вскочил и заговорил с жаром:

– Перед уходом Вивальди сказал дяде, что ему непременно надо найти и поставить «Орланду», оперу, написанную его дедом. Дядя спросил, когда композитор уходил, где искать партитуру.

Барндолини сглотнул, вернул брови на место и поинтересовался, причем с неподдельным интересом:

– И что ответил Вивальди?

Игнацио принял театральную позу и торжественно заявил, изображая, видимо, Вивальди из сна:

– Там, где это всегда было… в вашем доме.

– И… что дальше?

Молодой человек упал на стул в полном изнеможении, словно только что пробежал стометровку на пределе сил.

– После этого проклятого сна мой дядя словно сошёл с ума. Первым делом он созвал всех наших рабочих и вместе с ними обыскал дом сверху донизу, даже обшарил конюшни и собачьи будки. Он приказал вынуть все книги из нашей библиотеки и те, что были упакованы в коробки на чердаке. Но они ничего не нашли.

– А не может ли быть, что опера погибла вместе с другими партитурами, когда отец вашего прадеда бросил их в огонь? – Робко предположил карабинер.

– Я говорил об этом, но он и слушать не хотел. Знаете, что он сказал? Что если бы опера сгорела, Вивальди не стал бы являться ему во сне.

– А, конечно, понимаю! Ну, собственно, зачем Вивальди повелел ему искать то, чего больше нет? – заметил карабинер, из последних сил стараясь не расхохотаться во весь голос.

– Именно! Понятно, что сны это всего лишь сны, проделки разума, нам не следует слишком на них полагаться. Но дядя словно сошел с ума. Он пригласил к нам домой на две недели двух медиумов и двух знатоков классической музыки, и они заперлись в семейной часовне в нашем поместье, где похоронены несколько предков, включая самого прадеда. Наша помощница по дому приносила им еду, но они сидели там все ночи и только с рассветом уходили поспать на два-три часа. Затем они возвращались в склеп и начинали всё сначала.

Брандолини представил компанию, сидящую ночью в склепе и вызывающую дух Вивальди в компании предка. Несомненно потрясающая история. Николетта и Пенелопа придут в восторг!

Продолжение заставило его даже хлопнуть в ладоши, это просто очаровательно!

– Эти четверо практически провели у нас бесплатный отпуск. Среди прочего, они съели две целых ноги прошутто, четыре круга сыра пекорино и тонну брускетты с оливковым маслом и трюфелями. Не говоря уже о вине. За все платил мой дядя. Они беспокоили Вивальди, Верди и всех знаменитых музыкантов, мирно почивших столетия назад, но так и не смогли ничего выяснить. В последний день мой дядя, отчаявшись, позвал рабочих и в присутствии гостей распорядился вскрыть гробницу своего прадеда. Это последнее место, куда он ещё не заглядывал и предпочёл бы не заглядывать, учитывая, что он очень впечатлительный человек. Когда подняли крышку гроба, он потерял сознание, упал, как груша с дерева. Нам с одним из медиумов пришлось выносить его, чтобы привести в чувство. Поэтому, когда эксперты обыскали гроб, дядя лежал в обмороке. Когда он пришёл в себя, ему сказали, что внутри ничего нет, кроме покойника. Теперь же мой дядя уверен, что люди, оставшиеся в склепе, или, вернее, один из них, украли «Орланду» из гроба Франко.

– Есть подозреваемый?

– Некий Микеле Капотонди. Преподаватель игры на скрипке в музыкальном училище в Матере.

Брандолини почесал кончик носа большим пальцем.

– Я правильно понимаю? Вы пришли сообщить о краже оперы, написанной вашим прадедом Франко в начале XX века, о существовании которой никто бы не узнал, если бы Антонио Вивальди, умерший в середине XVIII века, не рассказал об этом во сне своему дяде во время совместной дегустации оливкового масла с домашним хлебом? Это довольно… э… странная просьба.

Молодой человек удивился.

– Вы хотите сказать, что я не могу подать заявление о краже?

– Не можете, пока нет уверенности, что украденный предмет на самом деле существовал.

– Мой дядя очень расстроится.

Карабинер встал, чтобы распрощаться с посетителем.

– Простите, но, к сожалению, у нас нет доказательств… Постарайтесь быть рядом с дядей и, возможно, отведите его к специалисту, который поможет ему обрести душевное спокойствие. В любом случае, если что-то изменится, не стесняйтесь обращаться ко мне.

Молодой человек выглядел разочарованным:– Я сделаю это, не волнуйтесь, обязательно сделаю. Потому что мне кажется, эта история ещё не закончена.

«Непременно, непременно нужно рассказать Николетте и Пенелопе. Осенние обострения происходят в разных формах, но чтобы так… экзотично? Четыре круга пекорино! И брускетты! Слопали медиумы!» – Брандолини хлопнул себя по бедрам и, наконец, от души расхохотался.

Глава 1.

Пронзительное луканское лето с грозами и палящей жарой осталось позади. Жители деревни по привычке давали весьма пессимистические прогнозы, предсказывая неудачный сбор винограда, нехватку грибов и каштанов, и, что еще хуже, скудный урожай оливок в конце года. Они жаловались на предстоящие неудачи, сжимая фигу в кармане, ведь все знают, что понадеявшись на лучшее, легко это лучшее сглазить.

Как всегда, их прогнозы не сбылись. Осенью наступала пора изобилия и даже неплохого достатка для крестьян-контадини в бедной провинции. Они собирали достаточно фруктов, винограда и оливок, чтобы хватило и семье и для продажи друзьям или на деревенском рынке.

Осень – время, когда Лукания, как по-прежнему зовут Базиликату ее жители, раскрывается во всей своей глубине. Ритм замедляется, пейзажи меняют краски. Нет лучшего сезона, чтобы влюбиться в эти места, полные первозданной красоты и человеческого тепла

Среди лесов, окрашенных в золотисто-красный цвет, тропинок через безмолвные долины и маленьких деревень, застывших во времени, Лукания раскрывает свои самые спрятанные, самые интимные уголки. Вдали от летнего света все вокруг кажется более подлинным, близким, реальным. Это время щедро накрытых столов, тёплых традиционных блюд, вкусов, которые говорят о сельской осени: свежего вина, домашнего хлеба и ароматов, доносящихся с бабушкиных кухонь. Каждая трапеза становится ритуалом, каждый ингредиент – историей. В этих местах тишина говорит громче слов. Осень-время неспешности, безмятежности вечера у потрескивающего камина, прогулки по шуршащим листьям. Простые, но наполненные смыслом моменты, которые остаются в сердце.

Осеннее солнце встает поздно и утро проснулось вместе с Николеттой, не с солнцем – с ароматом. Он пробился сквозь щель под дверью, растянулся по плитам пола, словно укутал их от холода густым, тягучим одеялом.

Николетта опустила босые ноги на пол и тут же вздрогнула, отдернула, каменные плиты показались ледяными. Она нащупала под кроватью тапочки, подумав, сначала натянула теплые носки, а потом накинула на плечи потертый старенький плед и поплелась на кухню, куда и манил теплый аромат.

Там царил священный хаос осени.

На плите в медном тазу булькало варенье – густое и темное, пузыри лопались с громким неприличным чавканьем. Синьора Пенелопа, в фартуке с фиолетовыми пятнами помешивала варево деревянной ложкой.

– Mora… ежевика. Подмороженная, но живая, из осеннего леса. Из такой лучшее варенье. Джузеппе принес на рассвете, сказал – последние, с опушки, там теперь лишь ветер гонит листву.

– Холодно, как в склепе, Пенелопа! – Николетта взяла в руки чашку с щедрой порцией кофе, вдыхала горячий пар, наслаждалась теплом нагретой глины.

– В такую погоду ягода слаще. Морозец выгоняет из нее кислинку. Словно грех из души, как сказал наш новый священник. Ты заметила, Летта Денизи, что голос у него молодой, а взгляд- старый, знающий цену тишине…

– Отец Франческо? Да, интересный человек. Держится строго, а улыбка- детская. Похоже, Господь не оставил нас после ухода дона Пеппино.– Николетта потянулась к миске с ягодами, раздавила одну между пальцев. Сок, темный как выдержанное вино, окрасил кожу. – Говорят, он из Болоньи. Умеет с детьми говорить, не сверху. а глаза в глаза. Ты видела в воскресенье, как он утешил маленькую Анну? Не крестом, а каплей меда. Сказал – «Божья сладость всегда с тобой».

– Не тронь ягоды! Я на пирог оставила.

Николетта вздохнула, глядя, как пар от варенья поднимается над чаном.

– Осень…новое варенье… новый священник… Все меняется, Пенелопа. Вот и лес отдал нам последнее – подмороженное. но сладкое. Может и мы на старости еще на что-то сгодимся?

– Сгодимся, Летта Денизи. Хотя бы на то, чтобы научить молодых священников варить варенье из того, что посылает жизнь. Даже если это просто подмороженные ягоды. А ты, чем философствовать, да тоску нагонять, сходила бы на площадь. Сегодня рыночный день, а у нас мало перцев. Зима близко, пора прятать солнце в горшочки. А пока ты ходишь, глядишь и распогодится, осень в этом году необычно теплая.

* * *

Николетта Денизи стала одной из жертв нечестных риэлторов, когда за бесценок продала свой домик после смерти матери, слишком большой для одинокой женщины. Риэлторы сразу поняли, что тут можно нажиться и бедная синьора не заметила, как оказалась в уродливом панельном доме на окраине.

До той встречи в горах она никогда не общалась близко с «маэстрой», как уважительно звали жители деревни Пенелопу Авильянези. Ведь она учила их всех, а потом их детей, внуков. А серую мышку Николетту Денизи почти не замечали. Собственно, двадцать лет разницы в возрасте не способствовали общению двух учительниц на пенсии, да и жили они в разных деревнях, которые соединяла единственная горная тропа. Сблизившись при расследовании убийства ведьмы… о, ну конечно же ведьм не бывает! – две учительницы на пенсии неожиданно подружились и решили жить вместе. Решение оказалось удачным.

Николетта творила настоящие чудеса с цветами и травами, а вот готовить не умела совершенно. Итальянка, которая не может пасту сварить – редчайший случай! Но у Николетты спагетти умудрялись пригореть, вода выкипеть, а кастрюля прийти в непригодность. А что поделать, если попалась такая интересная книга, что не оторваться, как тут вспомнить о кастрюле на плите! Зато маэстра готовила божественно. И не только готовила.

В свои девяносто Пенелопа почти не выходила из дома на вершине горы, но категорически отказывалась переехать пониже, к дочери, внукам или правнукам. Три года назад она освоила планшет и начала делать потрясающие фотографии, выкладывать их в сеть, обрела популярность далеко за пределами своей деревни. А новости… для этого есть телефон, да и кто откажется забежать в гости на тыквенный или черешневый пирог маэстры Пенелопы!

Так, неожиданно, жизнь Николетты изменилась. Ее запомнили и даже полюбили. Она заваривала для всей деревни свои травы, продавала особенные чаи на рождественских рынках, но главное – больше не была серой мышкой и даже… Ох, неловко об этом говорить, в ее-то возрасте! В общем… впервые Николетта влюбилась. Да не в кого попало, а в статного бравого maresciallo карабинеров Брандолини, а тот – совершенно непонятная история! – ответил взаимностью. Рано говорить о будущем, не молодежь же, но Бани Брандолини все увереннее входил в ее жизнь.

Уважали двух пожилых синьор не только за травы, кулинарию и учительство. За несколько лет они умудрились раскрыть несколько убийств, обставив карабинеров, к большому смущению Брандолини.

За последний год жизнь в деревне преступлениями ни разу не сотрясалась, текла по-прежнему мирно и размеренно, правда, Брандолини все больше нервничал и мрачнел. Все дело в новой начальнице, присланной из Неаполя. Николетта не сомневалась, что с любым человеком можно найти общий язык, боялась подумать, что немолодой марешалло уйдет в отставку и уедет из деревни. В конце концов, всегда можно спросить совета у Пенелопы, маэстра способна разрешить любую ситуацию. В любом случае не может быть все так плохо, тем более, что начальница сидит в своем офисе и не часто сует нос в тихую деревню.

* * *

Воскресный рынок в горной деревне начинается с глухого гула, словно сами холмы просыпаются и вздыхают. Шумят моторы грузовых авто, цокают копыта ослика, везущего корзины с каштанами, трещат деревянные колеса тележки. Да-да, мы все еще в ХХI веке, просто улочки в горных деревнях строились так, что и сегодня пройти по ним могут лишь ослы. Не на своем же горбе тащить корзины со сладкими помидорами!

Наконец все расставлено, появляются первые покупатели, какофония голосов заполняет площадь. Хриплый бас старика, торгующегося за сыр, серебряный смех женщин у прилавка с оливками, взрывы ругательств и извинений, когда кто-то задевает своей корзинкой ящик и оранжевые шарики клементинов рассыпаются по камням прямо под ногами у покупателей. А сверху несется колокольный перезвон из церкви на площади и монастыря на утесе, нежный и влажный, будто капли дождя катятся с черепичных крыш.

Воздух густой, как суп-минестроне. В нем смешиваются терпкие запахи сыра и дымная вуаль от жаровни, где на углях шипят свиные ребрышки, от прилавка с травами тянет пряностями, в них мята, пахнущая давно ушедшей весной и орегано, горький, как старая любовь.

Рынок это география: склоны холмов в оливках, соленый бриз в анчоусах, и сладкая лень августовского дня в инжирном джеме. Рынок – не просто место торговли. Это оркестр, где каждый инструмент звучит по-своему, но вместе они создают восхитительную симфонию.

Неспешно продвигаясь вдоль прилавков, Николетта купила немного чернослива, фаршированного горгондзолой и окороком, Пенелопе наверняка понравится! А рынок кипел, тихая деревня бурлила, как и всегда по средам.

– Мадонна Санта, Джузеппе, этот канестрато… Ты его точно полгода в пещере выдерживал, как обещал? – Синьора Роза, в чёрном платье с кружевной накидкой, тычет тростью в сторону знаменитого луканского сыра.

– Для тебя, carissima, как для святого Петра! Шесть месяцев в гроте, где ветер с вершин гуляет. Попробуй, это поцелуй ангела с терпким характером! – Джузеппе откалывает крохотный кусочек, и синьора, закрыв глаза, кряхтит:

– Bene, bene. Беру два. И скажи своей жене, что её лимончино в прошлое воскресенье был… крепковат.

Сыровара и старую синьору сменяют другие голоса.

– …и говорю же я ему, этот новый синьор Альбани, что переехал в старый дом Кончетти… Нет, ты послушай, Грация! Он зелёные ставни покрасил! В жёлтый! – Синьора Клаудиа, размахивая связкой розмарина, чуть не сбивает корзину с каперсами.

– Жёлтый? Мадонна! А его жена… Видела, в каком платье она в церковь пришла? Выше колен! И дети… их девочки… дадут тут жару. . Говорят, они из Турина. С севера. – Грация качает головой, пробует оливку и шепчет:– А синьора Нелла сказала, что они по ночам свет в подвале не выключают. Задумали что? Может, они эти… ящеры? Или… социалисты?

– Эй, старик, эти артишоки не из Потенцы? Говорят, там воздух грязный. Или из сада этих, новеньких? – Молодой загорелый парень смеется, подначивает. Но старик-фермер хмурится. – Мои артишоки – как моя совесть! Чисты! А насчёт новых… Мальчик, в нашем возрасте новые соседи – как новый сорт вина. Не попробуешь – не узнаешь. Хотя… их девочка вчера у меня три лимона купила и спасибо сказала. По-нашему. Это уже что-то.

– …и он говорит: «Мы просто хотим тишины». Тишины! В Матере, в полдень! Да там каждый камень орет свои истории! – Синьор Адриано, поправляя шарф, протягивает продавцу монету. – Дай сто грамм прошутто, Марчелло. Un etto. И потоньше. Не как для северян.

– Слышал, они капучино после обеда пьют, – Марчелло скривил гримасу, тонко нарезая прошутто.

В разговоры вплетаются крики продавцов, хвалящих свой товар, приветствия соседок, словно увидевших друг друга после долгой разлуки, хотя не далее, чем вчера они ругались из-за громкой музыки из окна. Звон бокалов из бара на углу, где подкрепляются продавцы, еще до рассвета установившие свои палатки на площади. Вздохи – кто-то опускает горячий хлеб в масло, приготовленное для дегустации, пробует и зажмуривается от блаженства. Здесь говорят не только словами, но и сердцем.

И когда синьора Роза укладывает свой сыр в плетеную корзинку, она бурчит себе под нос: – Ладно, если его жена, эта вертихвостка, печет пирог с тыквой, как мой покойная Ливия, прощу им желтые ставни…

Вот и лавочка на колесах синьора Пино, все знают, что покупать овощи нужно именно здесь. Николетта уже наклонилась над перцами, выбирая лучшие, когда услышала громкие возмущенные голоса и обернулась.

У прилавка напротив стояла женщина лет тридцати пяти в форме карабинеров. Волосы заплетены в косу. Невысокая, подтянутая.

– Я пришла сюда в надежде найти хорошую картошку. – Говорила женщина фермерше за прилавком. – Но вы задрали немыслимую цену, смотрите, картошка вся сморщилась.

– О… – Похоже у фермерши даже не нашлось слов. Она растерянно смотрела то на недовольную покупательницу, то на практически идеальные клубни в лотке.

– Сделайте мне скидку. Я б купила салат, ненавижу обед без салата, но он весь такой вялый, что у меня рука не поднимется за него заплатить.

– Скидку? – Дрожащим голосом спросила фермерша.

– Ну, раз вы сами не в состоянии, я беру со скидкой в тридцать процентов. – Карабинер бросила несколько монет на стойку, сложила продукты в пакет и ушла.

Фермерша все еще не вышла из ступора.

Пино вышел из-за прилавка, подошел к соседнему.

– Что это было, черт возьми?

– Какая ужасная женщина… с моей картошкой все в порядке!

– И с салатом тоже. – Кивнул Пино. – Он у тебя всегда свежий.

– Бедный марешалло Брандолини! – Оба фермера с сочувствием посмотрели на Николетту. – Он, конечно, не из наших, и мы не сразу к нему привыкли, но это уже ни в какие ворота!

«Похоже, я погорячилась, решив, что с любым человеком можно найти общий язык» – вздохнула про себя Николетта. И направилась прямо к мяснику, за любимыми домашними колбасками Брандолини. Хоть чем-то порадует за ужином бедного друга.

* * *

Вернувшись домой, она услышала голоса из гостиной. Напротив Пенелопы с чашкой кофе в руке сидел крупный мужчина в возрасте.

– Ты как раз вовремя,– маэстра кивнула на мужчину.– Синьор Петтини пришел к нам за помощью и как раз собирается рассказать, в чем дело. Я предложила угостить его рагу, но…