Эд Гейн. История главного отрицательного персонажа «Психо», «Техасской резни бензопилой» и «Молчания ягнят»

Гарольд Шехтер

Эд Гейн. История главного отрицательного персонажа «Психо», «Техасской резни бензопилой» и «Молчания ягнят»

Человек, сбившийся с пути разума, водворится в собрании мертвецов.

Книга Притчей Соломоновых, 21:16

DEVIANT

Harold Schechter

Copyright © 1989 by Harold Schechter Gallery Books, an Imprint of Simon & Schuster, LLC, is the original publisher.

Законодательством РФ установлена уголовная и административная ответственность за незаконный оборот наркотических средств, психотропных веществ, их аналогов и прекурсоров, растений или их частей, содержащих наркотические средства, психотропные вещества либо их прекурсоры, незаконное культивирование растений, содержащих наркотические средства, психотропные вещества либо их прекурсоры. Незаконное потребление наркотических средств, психотропных веществ и потребление аналогов наркотических средств, психотропных веществ вызывает психические расстройства, расстройства поведения и иные заболевания.

ЛГБТ-сообщество признано экстремистским и запрещено на территории РФ.

© Ляшенко О. А., перевод на русский язык, 2025

© ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Предисловие

В 1960 году маньяк в одежде своей давно покойной матери ударил кухонным ножом красотку в ванной, навсегда изменив тем самым облик американского хоррора. Это убийство, разумеется, произошло в фильме Альфреда Хичкока «Психо», который не только перевернул отношение целого поколения зрителей к одинокому пребыванию в ду́ше, но и породил новый вид кинозлодея. Монстр из «Психо» был не трансильванским вампиром и не скользким инопланетным существом, покрытым щупальцами, а застенчивым заикающимся холостяком с мальчишеской улыбкой, малоприметной внешностью и совершенно бесцветным именем Норман Бейтс.

Хотя Норман никогда не был женат, за последние 20 лет[1] он произвел на свет множество потомков: целую расу кинопсихов, которые, идя по его стопам, выследили и убили бесчисленное количество молодых жертв в фильмах с такими названиями, как «Кровожадный мясник» (1970), «Сила зла» (1977) и «Убийца с электродрелью» (1979). Несмотря на свою экстравагантную кровавость, лишь немногие из них могут сравниться с ужасающей силой «Психо», если таковые вообще найдутся.

Эта сила в значительной степени происходит из дьявольской способности Хичкока подрывать нашу веру в незыблемую стабильность мира. Как и первая жертва Нормана Бейтса, Мэрион Крейн, мы движемся по очень скользкой дороге, которая неумолимо уводит нас от знакомых пейзажей и знаков привычного мира в жуткое, иррациональное царство ночи. Не успев и глазом моргнуть, мы оказываемся в месте, где самые обыденные ситуации и обстоятельства внезапно превращаются в предмет наших глубинных страхов. Так, в одно мгновение ванная мотеля становится камерой пыток, приветливый и безобидный на вид парень оборачивается безумным психопатом с ножом в руках, а хрупкая старушка оказывается ухмыляющимся трупом, одетым в вязаную шаль и седой парик. К концу путешествия мы отходим от экрана с благодарностью человека, очнувшегося от особенно мучительного ночного кошмара, радуясь, что испытание, которое мы только что пережили, было лишь выдумкой и что в реальном мире нет ничего насколько столь чудовищного, как эта фантазия.

Из всех потрясений, связанных с фильмом «Психо», самым большим, пожалуй, остается следующее.

Этот фильм основан на реальных событиях. Норман Бейтс действительно существовал.

Правда, звали его не Норман, и он не управлял мотелем. В непримечательные, безмятежные времена правления Эйзенхауэра на уединенной ферме в самом сердце Америки жил тихий холостяк-затворник с кривой ухмылкой и вкрадчивыми манерами. Днем соседи знали его как немного странного, но услужливого человека, который не откажется помочь с молотьбой или подсобить по хозяйству. Никому из них и в голову не приходило, что жизнь этого мужчины была подчинена затмевающему все на свете присутствию его мертвой матери и что ночами он проводил самые омерзительные и мрачные ритуалы. Расхититель могил, мясник женских тел, извращенец, надевавший не одежду, а саму кожу своих жертв, он годами совершал немыслимые злодеяния, оставаясь незамеченным. Когда мир наконец узнал о его зверствах, они вызвали волну национального отвращения, последствия которой ощущаются по сей день. Они также вдохновили писателя Роберта Блоха на создание романа «Психоз», который через год Альфред Хичкок превратил в самый страшный фильм в истории кинематографа. Однако по сравнению с тем, что на самом деле произошло в Висконсине 30 с лишним лет назад, «Психоз» кажется детской сказкой.

Часть I

Кровные узы

1

К концу девятнадцатого века провинциальные городки превратились в склепы, а прилегающие округа – в захоронения сухих костей.

Майкл Леси, Смертельная поездка в Висконсин

Местные жители хвалятся тем, что Висконсин – штат садов, и, направившись в ясный весенний день по шоссе из Мэдисона на север, вы убедитесь, что это чистая правда. Виды по обе стороны дороги прекрасны, как на открытках: огромные красные амбары, силосные башни, похожие на серебряные пули, тихие фермерские домики, белеющие под сенью пышных крон. Обширные холмистые пастбища усеяны прудами, на склонах лениво пасется скот, а почва здесь темная и суглинистая. Воздух пропитан ароматом процветания, и он так же ощутим, как запах свежего сена. Сто лет назад писатель Гэмлин Гарленд назвал эту часть штата «панорамой восторга», и регион остается таким же живописным, как прежде. Это пасторальные места. Яркие билборды зазывают туристов в семейные рестораны, на фермерские рынки и в кемпинги. Придорожная реклама Американской службы по разведению скота продвигает бизнес с легкой самоиронией, характерной для американской глубинки: «Корова на хвосте принесла».

50 километров к северу, и пейзаж меняется. Фермы встречаются все реже, сельская местность выглядит необитаемой. Периодически шоссе пронзает крошечный городок в одну улицу с универсальным магазином, автозаправкой, таверной, церковью и горсткой белых, обшитых вагонкой домов. Даже если снизить скорость до 30 километров в час, вы промахнете городок за несколько секунд. Затем вас снова встретят сельские просторы, и на долгие ближайшие километры вам не попадется ни единого транспортного средства или живого существа, кроме, пожалуй, красноплечего трупиала на заборном столбе или окоченевшего трупа сбитого оленя, распростертого у обочины. И все же местный пейзаж невероятно красив и, возможно, манит своей безмятежностью даже сильнее, чем фермерские угодья на юге. Здесь Висконсин кажется не столько штатом садов или обширной, процветающей молочной фермой, сколько пышным, раскидистым парком, бесконечным пространством ярко-зеленых лугов и густо поросших лесом холмов.

Только когда пересечете юго-центральную равнину примерно в 100 километрах к северу от столицы, вы почувствуете, что внезапно попали в другой – гораздо менее гостеприимный – мир. Хотя вас по-прежнему будут встречать на въезде дружелюбные баннеры – «Клуб 4-H округа Маркетт приветствует вас», «Добро пожаловать в Уошару, мировую столицу рождественских елок», – здесь царит атмосфера одиночества и забвения. Несколько ветхих ферм, что попадутся вам на пути, выглядят так, будто на них не работали многие годы. Изможденный старик в рваном комбинезоне, оперевшись на пару деревянных тростей, с трудом пробирается к полуразрушенному амбару через двор, заваленный ржавыми обломками сельскохозяйственной техники. Ощущение тягот и лишений в этих землях так же явственно, как и самодовольное процветание на юге. Каждый уголок пейзажа уныл и безрадостен. Трава выглядит выжженной, небо давит на вас даже в самый прекрасный весенний день, а почва имеет блекло-розовый цвет, тот самый болезненный оттенок, который производители детских мелков называли телесным (в те времена никто не замечал в этом расистского подтекста).

Некоторые жители Висконсина называют эту плоскую и бесплодную часть штата песчаной страной.

Другие нарекли ее великим мертвым сердцем Висконсина.

За последние двадцать лет некоторые части этого региона удалось возродить благодаря достижениям в области сельскохозяйственных технологий. Сложное ирригационное оборудование смогло вдохнуть немного жизни в мертвое сердце и заставило его биться. Сотни разоренных, полуразрушенных ферм снесли, заменив их высокоурожайными картофельными полями. По всей сельской местности разбросаны скромные ранчо, некоторые даже со спутниковыми антеннами и бассейнами на заднем дворе. Тем не менее это всегда была бедная и малонаселенная земля, гнетущая своей пустотой, где большинство жителей боролись за выживание в отдаленных и изолированных фермерских общинах – местах с бесхитростными, типично американскими названиями: Френдшип, Уайлд-Роуз, Плейнфилд.

Плейнфилд – кажется, это имя так хорошо подходит для столь плоского и безликого места[2], что даже официальный путеводитель характеризует его как совершенно «непримечательное». Как ни странно, само название вообще не имеет отношения к этому региону. Его присвоил деревне один из отцов-основателей, переселенец из Новой Англии Элайджа Уотерман. Он обосновался там в 1849 году, построил хижину размером четыре на два метра, одновременно служившей и домом, и единственной гостиницей в округе, и окрестил деревню в честь своего места рождения в Плейнфилде, штат Вермонт. За 30 лет деревушка обзавелась несколькими церквями, банком, еженедельной газетой и множеством предприятий: тремя универсальными магазинами, двумя кузницами, аптекой, швейной мастерской, складом сельскохозяйственного инвентаря и мельницей.

Однако население оставалось малочисленным, никогда не превышая 800 человек, большинство из которых были бедными фермерами, трудившимися не покладая рук, чтобы выжать хоть что-то из сухой каменистой почвы. Они выращивали рожь, пытались разводить скот, сажали картофель – часто он был настолько плох, что торговать им на рынке не было смысла, приходилось фургонами свозить весь урожай на местный крахмальный завод. Земля насмехалась над людскими усилиями. Все в ней, казалось, говорило о бесплодии и тщетности, даже большое озеро на юго-восточном краю деревни, наименование которого отражало скудость этой местности, – Песчаное озеро, как называли его поселенцы.

Несмотря на все, с чем им приходилось бороться – нищетой, мучительной изоляцией, нескончаемой борьбой с тяжелой, неподатливой землей, – жители Плейнфилда гордились своей общиной. Это было сплоченное, приличное, добрососедское место, где преобладали старомодные ценности, где вся деревня собиралась на ежегодную рождественскую оперетту для школьников младших классов, где обед миссис Дуэйн Уилсон для домохозяек был особым событием, а поездка Мерла Бекли на Национальный конгресс 4-H[3] становилась новостью на первой полосе местной газеты. Даже крошечный размер их деревушки – небольшая линия домов и магазинов с проходящей через нее единственной мощеной дорогой – служил предметом добродушных шуток. Горожане посмеивались, что в Плейнфилде не нужно беспокоиться о детях, ошивающихся на перекрестках. Ведь там нет никаких перекрестков.

Они бы сказали, что Плейнфилд – прекрасное место для жизни.

Конечно, на их долю тоже выпадали трагедии и катастрофы. В деревне несколько раз бушевали пожары, уничтожившие бо́льшую часть зданий на Мейн-стрит. Циклоны, снежные бури и свирепые грозы Среднего Запада уносили жизни, убивали скот и иногда разрушали целые фермы. Мужчины ловили шальную пулю на охоте, калечились сельскохозяйственной техникой и становились инвалидами, слетев в пикапе с обледенелой дороги или столкнувшись с поездом. Самоубийства и убийства тоже были не редкостью. Действительно, в течение многих лет славная деревушка Плейнфилд упоминалась в исторических хрониках как место особенно жестокого убийства, которое произошло в самом начале существования поселения.

Это случилось в 1853 году, всего через пять лет после того, как первый житель Плейнфилда основал деревню, отметив участок земли и возведя простую бревенчатую хижину[4]. Местный сквоттер по имени Фирман, будучи в поездке в Милуоки, повстречал жителя Нью-Йорка, Картрайта, желавшего перебраться с семьей на Средний Запад. Территория вблизи Плейнфилда – округ Уошара – отчаянно нуждалась в новых поселенцах, и Фирман готов был выделить Картрайту 16 гектаров своей земли, лишь бы заманить в этот район выходца с Востока. Картрайт принял предложение.

Какое-то время дела у них шли довольно гладко. Но Фирман обладал вспыльчивым и, по свидетельствам современников, необузданным характером. Вскоре он поссорился с Картрайтом из-за какого-то пустяка. Неприязнь между мужчинами усилилась. Наконец, Фирман попытался прогнать Картрайта и его семью с земли, заявив, что она принадлежит ему, и обвинив их в незаконном присвоении частной собственности. Конфликт закончился судебным разбирательством. В день заседания Фирман не явился в суд. Дело было решено в пользу Картрайта, который захотел отпраздновать это событие в баре отеля Boyington в Уотоме, административном центре округа. Там он столкнулся с Фирманом.

Мужчины перебрасывались взаимными оскорблениями, как вдруг Фирман, уязвленный особенно резким замечанием, набросился на Картрайта и сшиб его со стула. Картрайт упал на спину и ударился о буржуйку, которая опрокинулась, рассыпав по полу тлеющие угли. Картрайт вскочил на ноги и выбежал из здания, Фирман бросился следом, схватил его за воротник и повалил на землю, вонзив противнику в глаза большие пальцы. Не в силах вырваться, Картрайт нащупал в заднем кармане пистолет и выстрелил. При третьем выстреле Фирман издал глубокий стон и рухнул на землю. Он скончался в течение часа, а Картрайта сразу арестовали.

Он находился в тюрьме в Ошкоше, пока его не отпустили под залог. Тем временем друзья Фирмана – такие же дикие и бесчестные, как и покойный, – пообещали линчевать убийцу, если тот посмеет сунуться в округ Уошара. Проигнорировав угрозу, Картрайт вернулся домой. На вторую ночь после его прибытия дружки Фирмана попытались сдержать слово и ворвались в дом Картрайта. Тот, вооруженный карабином, расположился на чердаке, нацелив дуло на лестницу. Первого из толпы, чья голова показалась в пролете, он застрелил на месте. Толпа ретировалась из дома на срочный сбор. Решив выкурить Картрайта из укрытия, они начали разводить огонь в углу его дома. Картрайт тут же просунул винтовку в щель между бревен и сразил еще одного из компании.

Линчеватели вновь отступили, посовещались и на этот раз разработали коварный план. Одного из членов банды, констебля, отправили в дом судьи Уокера, проживавшего в Плейнфилде. Уокера подняли с постели и проинформировали о ситуации. Коварный констебль предложил Уокеру, казалось бы, разумную вещь. Если судья убедит Картрайта сдаться, толпа линчевателей разойдется. Картрайта под защитой констебля отвезут в тюрьму Ошкоша, где он пробудет до суда за убийство Фирмана. Ничего не подозревающий Уокер пообещал сделать все, что в его силах, и отправился в дом Картрайта. Осажденный мужчина выслушал судью, согласился на предложенные условия, попрощался с женой и детьми и вышел из дома.

В исторической хронике XIX века описана «ужасная кульминация трагедии»: «Картрайт, Уокер и констебль не успели отойти от дома и на 20 метров, как их окружила толпа. Картрайта отобрали у констебля, не оказавшего никакого сопротивления, посадили в сани и отвезли в Плейнфилд, где из верхнего этажа сеновала, принадлежавшего таверне, вытащили шест. К шесту привязали веревку, а снизу набросали дранки, чтобы Картрайт мог на нее встать. Уокеру, который последовал за оравой, призывая линчевателй одуматься, пригрозили повесить вместе с Картрайтом, если он не угомонится.

На шею Картрайта накинули петлю, вытолкнули у него из-под ног дранку, и он остался висеть, пока не умер. Затем, сняв веревку с шеста и привязав ее к саням, они протащили тело Картрайта обратно к дому и забросили внутрь, где, холодея от ужаса, гадали о его судьбе жена и дети.

К вящему позору для доброго имени округа Уошара, человеческие изверги, участвовавшие в этом чудовищном надругательстве над законом, не были наказаны и даже не предстали перед судом, хотя многие, если не все из них, были известны».

* * *

История Фирмана и Картрайта и «ужасная кульминация» их вражды на протяжении многих лет оставались самым громким криминальным эпизодом в истории Плейнфилда. Многим плейнфилдцам казалось удручающе несправедливым, что их порядочная маленькая деревушка ассоциируется с таким постыдным событием.

Откуда им было знать, что среди них живет «дьявол в человеческом обличии», неизмеримо более развращенный, чем любая толпа линчевателей XIX века, человек, который (к непреходящему разочарованию его добропорядочных соседей) навсегда превратит название «Плейнфилд, штат Висконсин», в синоним тьмы, безумия и невообразимого кошмара?

2

Хотя именно мать вносит наибольший вклад в возникновение состояний, которые мы собираемся описать, обычно в истории шизофреников мы обнаруживаем, что ребенка подвели оба родителя, часто по разным причинам. Нередко сочетание выглядит следующим образом: властная, придирчивая и враждебная мать, не дающая ребенку возможности самоутвердиться, состоит в браке с зависимым, слабым мужчиной, слишком слабым, чтобы помочь ребенку. Отец, который не осмеливается защитить ребенка… потому что не в состоянии противостоять ее сильной личности, наносит такой же ущерб ребенку, как и мать.

Сильвано Ариети, Интерпретация шизофрении

С самого начала эта семья, казалось, была обречена на трагедию.

Первая случилась в 1879 году, и то было бедствие, способное испортить жизнь человеку, отравить его будущее и, конечно же, оставить свой губительный след в судьбе его детей.

В то время семья Джорджа Гейна жила на ферме в Кун-Вэлли, штат Висконсин, примерно в 25 километрах от Ла-Кросса. Одним пасмурным утром мать, отец и старшая сестра Джорджа, сев в повозку, отправились в город по делам.

И не вернулись.

Река Миссисипи вышла из берегов, и повозка канула под воду. Старший Гейн, его жена и их первенец утонули в темном бурном потоке, а Джордж остался сиротой. Ему было три года.

Бабушка и дедушка по материнской линии, суровые шотландские иммигранты, жившие на соседней ферме, забрали мальчика к себе. Об этом или любом другом этапе жизни Джорджа Гейна сохранилось мало подробностей. В конце концов, он был всего лишь безвестным провинциалом со Среднего Запада, более неудачливым, чем остальные, и у истории нет причин помнить его, кроме как отца настоящего американского монстра. Действительно, наиболее примечательный факт о жизни Джорджа Гейна – это то, насколько незначительным и ничтожным он казался, причем даже (или особенно?) семье, которую позже создал.

По окончании начальной школы Джордж Гейн пошел в подмастерья к местному кузнецу. За наковальней в кузнице он провел несколько лет. И вот однажды, когда ему было уже чуть за 20, он навсегда покинул ферму бабушки и дедушки и, как и многие сельские жители до и после него, отправился в близлежащий город.

Вскоре по прибытии в Ла-Кросс он, похоже, приноровился дрейфовать от одного занятия к другому. Некоторое время он продавал страховки, пробовал себя в плотницком деле, работал на кожевенном заводе, на городской электростанции и на железной дороге Чикаго, Милуоки и Сент-Пола. Не исключено, что его неспособность задерживаться надолго на одном месте была связана с его растущей привязанностью к бутылке. Джордж все чаще отправлялся после работы в салун, где пропивал бо́льшую часть своего заработка. Захмелевший, с красными глазами, он погружался в мрачное болото гнева и жалости к себе, размышляя о том, как несправедливо обошлась с ним жизнь. Весь мир был против него. Он стал сиротой, когда был еще совсем маленьким, и воспитывался в жестокой, лишенной любви семье. Этого уже было достаточно, чтобы человек утратил веру в Божью милость. В других случаях он впадал в горькое самобичевание. Он сам виноват во всех своих несчастьях. Он никогда ничего не достигнет. Он никчемный, бездарный, законченный неудачник – и как работник, и как добытчик, и как мужчина.

Учитывая жизненные трудности, с которыми ему пришлось столкнуться с самого детства, большинство людей посчитали бы столь низкое мнение Джорджа Гейна о самом себе слишком суровым суждением. Но в этом отношении – как и во многих других – жена Джорджа Гейна была не похожа на большинство.

Ее звали Августа, и она происходила из большой и трудолюбивой семьи, чей строгий и требовательный глава в 1870 году эмигрировал из Германии и поселился в Ла-Кроссе. Когда они встретились, Джорджу Гейну было 24 года, Августе – 19. Даже в то время она была личностью, с которой приходилось считаться: коренастая пышнотелая девушка с широким грубоватым лицом, неизменно выражавшим яростную решимость и полную уверенность в себе. Истово – даже фанатично – религиозная, Августа с детства вынуждена была подчиняться жестким правилам, надлежащее соблюдение которых ее отец обеспечивал регулярными побоями. Августу возмущала вопиющая безнравственность современного мира. Куда бы ни упал ее взгляд, всюду она видела распущенность, возмутительно, греховно противоречащую строгим ценностям Старого Света, принятым в ее семье. Жизнь, по мнению Августы, была серьезным делом, требующим бесконечного тяжелого труда, непоколебимой бережливости и предельного самоотречения.

В конце концов, она была дочерью своего отца – крайне дисциплинированной, самоуверенной, властной и непреклонной женщиной, которая ни на секунду не сомневалась в верности собственных убеждений и своем праве навязывать их окружающим любыми возможными способами.

Что они с Джорджем нашли друг в друге, можно только догадываться. Джордж женился на женщине из большой и во многих отношениях сплоченной семьи. У Августы дома было с полдюжины братьев и сестер, а неподалеку жили и другие родственники, включая двоюродного брата Фреда, который работал с Джорджем на кожевенном заводе «Дэвид, Медари и Плац». Наверное, для человека, лишившегося родителей в столь раннем возрасте, было что-то невероятно притягательное в том, чтобы стать членом столь значительного клана. И Джордж явно не мог не впечатлиться внушительной личностью Августы, ее грозной энергией и деловой хваткой.

Со своей стороны Августа, за которой никогда не стояла очередь из женихов, вполне могла очароваться располагающей внешностью Джорджа. Он был физически крепким серьезным мужчиной со сдержанными достойными манерами. Позднее соседи даже принимали его за бывшего священника. Как и Августа, он был верующим лютеранином (хоть и явно менее пылким). По его внешне вполне приличному, тихому поведению она вряд ли могла догадаться об усугубляющемся алкоголизме или тех глубоких незаживающих ранах, что все больше выводили его из строя. А может, наоборот, его слабости были очевидны для нее и только делали Джорджа более привлекательным в ее глазах. По всем признакам Августа была женщиной, которая вполне могла предпочесть мужа, готового легко подчиниться ее воле.

Они поженились 4 декабря 1899 года. Как и почти все остальное в жизни этих несчастливых людей, брак, судя по имеющимся свидетельствам, обернулся особенно мучительным кошмаром.

Управляя собственным хозяйством и живя с безответственным и все более ненадежным человеком, Августа быстро вошла в роль домашнего тирана. Уродства ее собственного характера – резкость, жесткость и яростная нетерпимость – стали еще более выраженными. Ее никчемный муж ни на что не годился. Она открыто насмехалась над ним, обзывала тюфяком или того хуже. Несмотря на широкую спину и мускулы кузнеца, он был слабаком, боявшимся тяжелой работы. Из них двоих сильной была Августа. У Джорджа не было ни духа, ни амбиций. Хуже всего было то, что он, похоже, не мог удержаться на работе. И когда она обнаружила (а это случилось быстро), что почти весь его скудный заработок исчезает в местных тавернах, ее ярость, подпитываемая религиозными убеждениями, не знала границ. Муж стал объектом, недостойным даже ее презрения.

В ответ на неприкрытую ненависть жены Джордж все глубже уходил в себя. Он совсем перестал разговаривать. Когда Августа не приказывала ему или не высмеивала его недостатки, в их доме царила ядовитая тишина. Однако иногда, вернувшись из таверны и услышав особенно злобную ругань, он терял контроль и набрасывался на Августу, осыпая пощечинами ее лицо. Августа опускалась на пол, причитая и выкрикивая оскорбления, а потом, стоя на коленях, горячо молилась о смерти своего мужа.

Возможно, она думала, что ребенок станет утешением в жизненных испытаниях и даже послужит союзником в ее борьбе с Джорджем. Как и в остальном, в вопросах секса Августа придерживалась кардинальных взглядов. Половой акт, не освященный браком, был для нее непростительным грехом и мерзостью. Она считала физическую близость между мужем и женой не более чем отвратительной обязанностью, которую следовало терпеть ради продолжения рода. Сама мысль об этом вызывала у нее отвращение. Искаженное мировосприятие Августы все больше отдавало безумием. Мир был местом нравственного разложения, а Ла-Кросс – городом грехов. Женщины, которых она видела на улицах, с их наглым видом и бесстыдными улыбками, были не лучше шлюх. Тем не менее она мечтала о ребенке и потому позволила своему презренному мужу возлечь с ней.