Я разные годы сближаю…

Костя Короленко, этот яркий, энергичный человек, сыграл немалую роль в моём – и не только в моём – становлении на стройке, и в своих воспоминаниях я не раз ещё мысленно вернусь к нему.

Мы были уже не первой комсомольской группой, прибывшей в Хабаровск, потому встречали нас без всякой торжественности, просто, по-деловому: быстро разместили в бараках на окраине города при кирпичном заводе, снабдили всем необходимым.

Тогда же здесь было создано первое оргбюро комсомольской организации, которое возглавил ленинградец Иван Аничков. Вошёл в него и Костя Короленко.

Конечно, хотелось поскорей узнать, где мы будем работать. В Далькрайкоме комсомола сообщили, что нас направят на строительство крупных заводов в таёжных местах, примерно в 350 километрах к северу от Хабаровска, вниз по течению Амура. Единственным средством сообщения с теми местами была река, которая ещё скована тяжёлыми льдами. «Будете ждать первых пароходов», – объяснили нам.

А пока – временная работа на хабаровских предприятиях и стройках. Меня и Ваню Бойцова, тоже токаря из Ленинграда, направили в Хабаровские механические мастерские управления связи. Там было всего около десятка устаревших металлорежущих станков. Хорошо помню, что нас сразу же подключили к выполнению заказа на изготовление нескольких тысяч комплектов водосливных клапанов. До нас один токарь делал здесь не более десятка таких комплектов за смену. Мы приступили к этой работе с привычным технологическим размахом, занявшись прежде всего приспособлениями для упрощения операции. Затратили на эту подготовительную работу около двух дней, и мастер начал уже беспокоиться, что мы пока не выдаём никакой продукции. Каково ж было удивление и его, и подшучивавших над нами токарей, когда мы начали делать по сто и более клапанов за смену! На первых порах это вызвало в мастерских разную реакцию: одни выражали недовольство, что мы с такой высокой производительностью «сбиваем расценки», другие называли нас новаторами «столичного класса». Нам стали давать самые сложные и срочные задания, и, выполняя их, мы испытывали профессиональную гордость за свою ленинградскую выучку. Но самое главное – за нами потянулись и другие.

Работа была интересная, но всё же мы чувствовали себя здесь гостями, хотелось поскорее попасть на «свою» стройку. Уже стало известно, что вся ленинградская группа комсомольцев, а также ивановцы, будут направлены на строительство авиационного завода, которое намечено развернуть в 8—10 км от села Пермского.

Меня такая перспектива особенно обрадовала – ещё задолго до мобилизации на Дальний Восток я начал увлекаться авиационной техникой, поступил в Ленинграде на ОСОАВИАХИМовские курсы авиамотористов, и без отрыва от производства успешно окончил их, мечтал стать настоящим авиационным специалистом. Нам выдали тогда юнгштурмовки с авиационными петлицами, ремнями и портупеями, и я с гордостью щеголял в этой форме не только в Ленинграде, но и прибыл в ней и на Дальний Восток.

И вот такая радость – предстоит работать на строительстве авиазавода! Я считал, что мне очень повезло, и моя мечта уже начинает осуществляться.

Берёзовая роща

Наступил май, подули весенние тёплые ветры, и мы стали готовиться к отплытию на первых пароходах вниз по Амуру, как только река освободится ото льда. Мне пришлось плыть на пароходе «Карпенко». Это была довольно экзотическая посудина колёсного типа. Огромное гребное колесо было расположено за кормой. Наше путешествие продолжалось около 4-х суток.

Тихим и тёплым днём, пройдя без остановки село Пермское, где на берегу столпились приветливо махавшие нам люди, наш пароход «Карпенко» развернулся и стал подходить к левому берегу, у которого стояло несколько палаток и покосившихся бревенчатых избушек, были беспорядочно навалены ящики, мешки, бочки и толпились около сотни человек – те, кто прибыл сюда раньше. Совсем недавно здесь было нанайское стойбище Дзёмги, что в переводе означает «берёзовая роща». (Это название, кстати, до сих пор сохранилось за всем прилегающим районом города Комсомольска, как сохранились здесь и берёзы). Среди встречающих большое оживление. Ближе и ближе подходит наш пароход, и мы начинаем узнавать знакомые лица. Радость встречи охватила всех и на берегу, и на палубе. Завязывалась оживлённая перекличка.

– Коля, махорки привёз?

– Есть махра!

– А дроби не забыл захватить?

– А как, дичи здесь много?

– Топоры привезли?

– Ну, как тут таёжная жизнь?

Все толпились на правом борту парохода, навалились на перила, каждый хотел протиснуться вперёд. Саша Эренчак – он откуда-то с Северного Кавказа – перевесился вниз, крича и показывая что-то руками стоявшим на берегу, и вдруг послышался треск, перила не выдержали и около десятка ребят свалились в воду. Хохот, шутки. Говорят, с берега особенно забавно было на Сашу смотреть: неловко барахтаясь в воде, он взывал о помощи, хотя ребята на берегу знали – глубина в этом месте не более метра. Ему кричали с берега: «Саша, иди пешком», а он старался плыть, хотя видно было, что плавать не умеет. С тех пор и прозвали его «Сашкой Мокрым».

Наконец выбросили трап, и мы стали высаживаться. Свалив в кучу на берегу свои чемоданы и рюкзаки, начали выгружать с парохода бочки, ящики, тюки, различные материалы для стройки.

Пристань у берега Амура

На берегу по-хозяйски распоряжался человек среднего роста, с военной выправкой, зычным голосом и живыми добрыми глазами. На его груди красовались два ордена Красного Знамени.

Я подошёл к встречавшему нас уже знакомому Косте Короленко – и тут он нас опередил на несколько дней, и здесь проявлял завидную расторопность. Я спросил о командовавшем на берегу:

– Кто это?

– Комендант берега Питкевич. Мировой мужик, – Костя показал большой палец.

– В одну шеренгу стройсь! – скомандовал нам Питкевич. – По порядку номеров рассчитайсь!

– Плотники – поднимите руки… Маловато вас. Ну что ж, в походную колонну за мной, шагом марш!

Остановил он колонну возле какого-то смуглолицего человека в чёрной кожанке и, по-военному приложив руку к виску, отрапортовал:

– Товарищ начальник второго участка, в ваше распоряжение прибыло сто двадцать комсомольцев разных специальностей!

– Ну, товарищи, располагайтесь, вы прибыли уже почти на всё готовое, – сказал человек в кожанке (это был начальник второго строительного участка С. Г. Копылов), указывая на какой-то плетень из хвороста невдалеке за кустарником.

С чемоданами и рюкзаками мы направились туда. Только отошли от песчаного берега – сразу же попали в торфяное кочковатое болото. Прыгая с кочки на кочку, старались не замочить свои фасонные ботинки «джимми» (тогда был модными такие узконосые ботинки). Как-то не удержал равновесия, перепрыгнув на очередную кочку, и звучно шлёпнулся в воду вместе с вещами. Ребята недовольно поморщились, поглядывая на свои забрызганные штаны – мы ещё дорожили своим городским «лоском».

Подошли к строящемуся из хвороста бараку длиной метров сорок. Стены его были уже сплетены и частично обмазаны глиной. Крыши ещё нет, стоят лишь одни стропила. Внутри вдоль обеих стен тянутся нары, тоже сплетённые из хвороста (о том, что пиломатериала на стройке нет, мы уже узнали), на полу оставались болотные кочки, под ногами неприятно чавкала грязь.

– Это ваш барак, сделайте обрешётку крыши, накройте её толем и располагайтесь, – сказал Копылов.

Вот так «на всё готовое»!

Вечерело. Из-за сопок надвигались чёрные тучи, стал моросить мелкий холодный дождь. Этого ещё не хватало! Сложив свои вещи в сторонке и накрыв их толем, мы молча, сосредоточенно принялись за работу. Дождь усиливался. Сделав из жердей обрешётку крыши, покрыли её толем, на пол, чтобы прикрыть кочковатую грязь, набросали хворосту. Прямо в бараке разожгли пару костров, чтобы хоть немного просушиться и согреться. Барак наполнился едким дымом. По толевой крыше барабанил дождь. Уже поздней ночью мы кое-как разместились на сырых нарах и, плотно прижавшись друг к другу, крепко уснули – усталость взяла своё.

Наутро все мы, 26 васильеостровцев (комсомольцы, мобилизованные из Васильеостровского района Ленинграда), сами организовались в одну бригаду под предводительством высококвалифицированного плотника И. Смирнова и явились к десятнику на разнарядку. 21 человек из нашей бригады были металлисты (токари, слесари, фрезеровщики и т.д.) и только 5 имели строительные профессии, а именно они в тот момент больше всего и были нужны стройке.

Тогда-то я впервые и подумал, почему же так получилось, что большинство мобилизованных из Ленинграда, Москвы и других крупных городов были металлистами, промышленными рабочими, а не строителями? Каждый из нас, металлистов, направляясь на Дальний Восток, думал, что если не сразу, то вскорости будет работать по своей специальности и, конечно же, на современном оборудовании (в этом отношении новостройки всегда имели преимущество).

В действительности же всё оказалось не так. Предстояло осваивать совсем новые профессии, тогда как в европейской части страны металлистов, в особенности станочников, уже не хватало. Мне тогда казалось, что в этом деле допущен просчёт.

Позднее я начал думать иначе. Возможно, что при решении вопроса о мобилизации комсомольцев на Дальний Восток никто особенно не задумывался над этой стороной дела. Была поставлена главная задача – подобрать на Дальний Восток лучших, наиболее надёжных комсомольцев. А черпать такие кадры можно и нужно было на старых заводах, в устоявшихся коллективах, среди ребят, уже прошедших определённую рабочую закалку. И выстояли в труднейшие годы начального периода комсомольцы ещё и потому, что среди них преобладали именно такие надёжные и закалённые ребята.

С другой стороны, существенно облегчилось потом освоение уже построенных заводов, где сразу заняли ведущее положение уже «обстрелянные» и обжившиеся первостроители, которые взялись за знакомое дело с удвоенной энергией и любовью, потому что хорошо знали цену тому, что создали своими руками.

Но всё это мы поймём, конечно, значительно позже, а пока что свыкаемся с этой суровой необходимостью – нужно строить жилье и осваивать промышленную площадку. Нас существенно вдохновляли сроки – планом предусматривалось построить завод за каких-то девять месяцев! Мы верили в это, были убеждены, что ещё немного времени – и каждый вернётся к любимой профессии. Поэтому с энтузиазмом взялись за дело.

Нашей бригаде поручили строить глино-плетнёвый барак на 120 человек: отвели нужный участок земли, дали три топора без топорищ, две поперечные пилы, несколько лопат и кирок. Лес надо было рубить в тайге и оттуда – с расстояния более километра – таскать его на плечах. Гвоздей тоже не было, вместо них использовались выстроганные из дерева колышки – нагеля.

Первое время строили бараки без единого гвоздя. Не хватало и простейших инструментов: мы пользовались ими по очереди, буквально выхватывая друг у друга из рук. Токари, слесари, лекальщики овладевали искусством обтесывания брёвен, распиловки их на доски вручную и т. п.

Один из первых фотоснимков в Приамурской тайге. Переправа через ручей по пути на работу

Мне в первый же день пришлось работать в звене заготовщиков леса. Рубили лес с корня, обрубали ветки и сучья, распиливали стволы на бревна нужной длины и тащили их на плечах к месту стройки барака. Невыносимо пекло солнце, тучи комаров и мошек витали вокруг нас, искусывая лицо, руки, шею, которые сразу же покрывались опухолями и кровоточащими ранками. Ноги, обмотанные мешковиной (рабочей обуви ещё не подвезли, а свои фасонные мы пока берегли), мёрзли – болотная вода была не по-летнему ледяная.

Запомнился тот первый трудовой день. Возвращаясь к своему бараку, мы ещё понесли заготовленные нами бревна и жерди. Наша четвёрка несла 8-метровое толстое бревно по топкому болоту, дно которого было сплошь усеяно невидимыми торфяными кочками. Об них то и дело кто-нибудь спотыкался, нарушая равновесие всех. Впереди меня шёл Эренчак – тот самый незадачливый Саша Мокрый. Он ступает медленно, осторожно. Я вижу его потную шею, усеянную комарами и мошкой, по вздрагивающей спине догадываюсь, какое мучительное выражение на его лице. Вдруг Саша резко покачнулся, споткнувшись, и, стараясь удержать равновесие, перестал поддерживать бревно. Я от неожиданно увеличившейся тяжести тоже покачнулся – и вот мы уже все четверо бултыхаемся в воде.

Глино-плетнёвые бараки строителей. 1932—1933 год

…Промокшие и сильно уставшие, мы молча подходили к своему бараку. Кто-то пытается шутить, но увидев Сашино изнурённое лицо, серьёзнеет. Ноги кажутся свинцовыми, колени не хотят сгибаться, искусанная комарами кожа на лице, шее, руках распухла и болезненно зудит.

Спустилась на землю холодная ночь. В бараке, лениво потрескивая, догорают костры. На нарах, плотно прижавшись друг к другу, не раздеваясь, лежат люди.

Кончился наш трудовой день…

Мы – хозяева стройки

Шли дни за днями. Суровые и очень похожие один на другой. По утрам с первыми лучами солнца нас, казалось, едва уснувших, поднимал звон ударов о подвешенный кусок рельса. Позавтракав кружкой кипятка и куском засохшего хлеба, шли на разнарядку к десятнику. Работали весь день до захода солнца с коротким перерывом на обед. А вечером после скудного ужина, приготовленного на костре, сразу же – не было сил – укладывались спать. Хотелось скорее уснуть, но это не всегда удавалось. Давно немытое и искусанное комарами тело страшно чесалось, не давали покоя вши. Давно уже не стиралось белье. Стирать было некогда: по вечерам, когда кончали работу, быстро наступала темнота, а выходных дней мы не могли себе позволить.

Для нас это было пока что самое суровое испытание здесь, в необжитой тайге. Из всей массы комсомольцев, приехавших на стройку, сначала никто не выделялся своими настроениями. Всех влекла романтика неизведанного будущего, все испытывали искреннее желание поскорее включиться в работу, которую мы представляли в розовом свете.

И вот, столкнувшись с действительностью, так непохожей на наши романтические представления, одни откровенно струсили и дезертировали со стройки, другие, вроде Саши Эренчака, почувствовали свою слабость, но, испытывая ответственность перед комсомолом, решили подождать и посмотреть, «что будет дальше», третьи, которых всё-таки было большинство, реалистически оценили обстановку и энергично взялись за дело.

Срок, поставленный перед нами, – 9 месяцев – был совершенно нереальным. Это уже понимали и руководители стройки, и специалисты, да и мы это видели. Но приказ был дан, и его нужно было выполнять! В этих условиях высказывание каких-либо сомнений вызвало бы в коллективе разочарование, свело бы на нет тот боевой настрой, который был у нас. Вот и получалось, что первоначально ошибочный срок – само по себе явление негативное – помог мобилизовать весь коллектив стройки на активную самоотверженную работу. Но и разочарование, когда стало ясно, что сроки строительства нереальны, было тяжёлым. Его выдержал коллектив, который к этому времени сложился на стройке.

Мы понимали, что успех строительства зависит полностью от нас. Поэтому постепенно осознавали себя хозяевами стройки и всё больше и больше брали под свой комсомольский контроль ход работ на решающих участках: заготовка леса, строительство бараков и подсобных предприятий, подготовка площадки под заводские корпуса.

В те дни на нашей стройке родилось социалистическое соревнование. На берегу Амура, в только что открытой столовой под навесом, шумно проходило комсомольское собрание. Спорили бригады Гусева и Малышева – доказывали своё первенство. И тут к столу вышел бригадир Москалёв:

– Обязуемся выполнить задание на 140 процентов!

– Вызываем на соревнование бригаду Римжи. Наше условие – 150 процентов! – не смолчал Гусев.

– Вызываю бригаду Смирнова, – откликнулся в свою очередь Малышев.

Тишина наступила, когда прозвучало – 200 процентов к плану! Это было обязательство ленинградских металлистов, из которых состояла почти вся наша бригада лесорубов-корчёвщиков. «Где бы вы ни были, помните: вы из города Ленина!» – вспомнился наказ С. М. Кирова.

В первые дни мы норму не выполняли, не хватало сноровки. Нужно было валить с корнем большие деревья и не оставлять пней, чтобы не тратить потом силы на их корчёвку. И тут же очищать стволы от ветвей, раскряжёвывать их на бревна нужной длины и складывать в штабеля. Мы разделили бригаду на несколько звеньев: подрубщиков корней, повальщиков, раскряжёвщиков, трелёвщиков; для повалки деревьев изготовили верёвочные арканы, которые забрасывали на вершины деревьев. Ребята приспособились к своим операциям, и постепенно дело пошло…

Настал, наконец, исключительно удачный день, когда все работали с большим подъёмом и перекрыли взятое обязательство – выполнили норму на 250 процентов! Мы возвращались из тайги домой такие радостные, что хоть и работали весь день почти без отдыха, усталости не чувствовали. Настроение было удивительное, и когда кто-то запел – подхватили все:

Там вдали у реки загорались огни,

В небе ясном заря догорала….

С нашего первого трудового дня прошло каких-то два месяца. Но как всё изменилось, прежде всего в нас самих! Мы окрепли и возмужали, почувствовали уверенность в себе и силу, мы стали коллективом!

В самый разгар соревнования на стройке начала выходить многотиражная газета «Штурмовик». На своих страницах она не только освещала дела и проблемы стройки, отмечала лучших, но и кратко информировала о том, что делается на «Большой земле». Для нас это было очень важно: центральные газеты доходили сюда с большим опозданием, а радио и вовсе не было.

30 июля объявили первый со времени нашего прибытия на стройку выходной день. Погода стояла отличная, безветренная, утреннее солнце ярко светило. Все вышли к Амуру – купались, брились, стирали белье. На днях, благодаря стараниям неутомимого коменданта берега Питкевича, вступил в строй первый объект коммунальной службы – «вошебойка», как мы её называли: небольшая полуземлянка, в которой сложенная из камней печка прогревала воздух до 100 градусов. Туда, пока мы купались в реке (бани ещё не было), мы загружали партиями снятое с себя белье для дезинфекции. Потом уже мы его стирали. Из-под нар извлекали заплесневевшие чемоданы, сушили их содержимое, расправляли складки выходных костюмов. Чувствовался большой праздник – сегодня во второй половине дня должна была открыться первая комсомольская конференция стройки, на которой комсомольская организация получит своё окончательное оформление. Для этого мероприятия отвели только что отстроенный бревенчатый барак. Его разукрасили плакатами и лозунгами.

После всех санитарных мероприятий на берегу комсомольцы, группируясь в колонны по строительным участкам, стали подходить с песнями к месту конференции. Живой интерес у всех вызвала странная процессия: под командой неугомонного Питкевича к бараку приближалась небольшая колонна только что созданной им военизированной охраны из нескольких стариков и заболевших цингой прихрамывавших ребят, которых заставили на время оставить тяжёлую работу. Они были вооружены разнокалиберными берданками. И разноголосо пели: «Мы бравые коммунары…» Чеканя шаг, Питкевич подвёл колонну к стоявшему у входа в барак секретарю оргбюро ВЛКСМ стройки Саше Михайлову и отрапортовал:

– Товарищ секретарь, бойцы военизированной охраны пришли приветствовать конференцию! Разрешите присутствовать…

Комсомольская конференция прошла с большим подъёмом. Говорили много и горячо, с пафосом, порой изрядно преувеличенным, но шедшим из глубины сердец, а главное – по-деловому говорили.

Вспоминается такой эпизод. На трибуне появился Питкевич. Он приветствовал конференцию как представитель старшего поколения, как герой Перекопа. А надо сказать, что к этому времени мы начали подготавливать к пуску нашу первую карликовую электростанцию мощностью всего 12 киловатт. Уже было установлено с десяток столбов для электропроводки, на них навешены изоляторы. Питкевич в своём горячем выступлении – словно держал речь перед штурмом Перекопа – использовал и это, не столько уж значительное по своим масштабам, событие.

На высокой ораторской ноте, выразительно жестикулируя, он говорил: «Победы у нас действительно велики! Вы посмотрите, уже появились на столбах первые изоляторы, скоро на них загудят провода, мы пустим свою первую электростанцию, и рабочий класс не будет больше вертеть своею правою рукою вот эту динаму, которую он вертит на нынешний день!»

Произнося эти слова, он широким жестом указал вниз, где в сторонке от трибуны Паша Бедарев, бывший моряк, здоровенный парень с мускулистыми руками и в тельняшке, точь-в-точь похожий на плакатную фигуру рабочего, разбивающего молотом символические цепи капитализма на земном шаре, сосредоточенно крутил рукоятку небольшой динамки от сельской кинопередвижки, с помощью которой двумя мизерными лампочками освещался зал заседания конференции. Все дружно смеялись и аплодировали Питкевичу.

Вся молодёжь очень любила его, Антона Романовича Питкевича. Несмотря на свой преклонный возраст, он был вездесущ, всем интересовался и проявлял неиссякаемую инициативу. Наткнулись случайно ребята на первобытное погребение или нашли какое-то древнее орудие труда – он тащит эти находки к себе – для будущего музея. Проводится вечер самодеятельности – Питкевич и тут первым затягивает свою любимую песню. Организуется субботник или какой-то аврал – и здесь дело не обходится без Питкевича. А по вечерам у костра он очень интересно рассказывал о битве за Перекоп и о других боях гражданской войны, в которых ему довелось участвовать. Мы любили вместе с ним фантазировать, какой великолепный город вырастет здесь в будущем, когда наверняка Дзёмги срастутся с Пермским, и вели жаркие споры о том, как назвать будущий город…

К своей первой конференции комсомольская организация стройки пришла сплочённой и боеспособной. Вместо оргбюро был создан комитет комсомола стройки. Секретарём его избрали Сашу Михайлова, специально командированного ЦК ВЛКСМ на комсомольскую работу. Кроме него в комитет ВЛКСМ первого состава входили Иван Аничков (оргвопросы), Анатолий Дьяконов (культпроп3), Костя Короленко (производственно-массовая работа) и другие. Несколько позднее в комитет ввели Сашу Ефременко и меня, заменив Костю Короленко, которого назначили на хлопотливую должность заместителя главного механика строительства.

Роль и авторитет комсомольской организации, которая насчитывала более 1,5 тысячи человек, на стройке были исключительно велики (в партийной организации в это же время было 100—120 коммунистов, направляющих нашу работу). Во всех производственных и управленческих звеньях комсомольцы составляли большинство, и на руководящую работу на стройке в первые месяцы выдвинули более 50 комсомольцев.

На заседаниях нашего комитета обсуждались вопросы о ходе или о планах строительных работ, и докладывали нам об этом начальник строительства, главный инженер и другие руководящие работники, которые, в свою очередь, когда возникала нужда, обращались за помощью к комитету комсомола. А такая нужда возникала очень часто. Случалось и так, что, привыкнув к готовности комсомольцев работать в любое время дня и ночи, хозяйственные руководители апеллировали к нашему энтузиазму, чтобы исправить собственные промахи или нераспорядительность.

Взять хотя бы нехватку простейших инструментов – кузнечного и слесарного, лопат, пил, топоров, – завоз их нетрудно было предусмотреть. К этому, правда, следует добавить, что в первые годы стройки здорово не хватало опытных руководящих кадров и хороших специалистов.

Вот так получилось, что комсомольской организации строительства пришлось заниматься многими не свойственными ей хозяйственными и производственными делами: налаживать снабжение и общественное питание, посылать всюду своих «толкачей» для обеспечения ускоренного строительства жилья, заниматься заготовкой продуктов и делать многое другое. Самостоятельность, инициативность, чувство долга и дисциплина формировались всем укладом нашей таёжной жизни. И люди росли вместе со строительством, учась руководству и управлению, ответственности и исполнительности. Но ещё чаще нам требовались смекалка и изобретательность.

Монтировали нашу первую крохотную электростанцию. Для крепления небольшого двигателя и динамо-машины нужно было несколько анкерных болтов. Отковать их в нашей маленькой кузнице труда не составило. Нашлись на стройке и подходящие полудюймовые гайки, а вот сделать резьбу на болтах оказалось нечем – на всей стройке не нашлось нарезных плашек, или лерок, которыми обладает любая деревенская кузница.