Монолог фармацевта. Книга 1

– Ну же, разожми, – ласково попросила свою дочь красавица с огненными волосами.

Оторвав принцессу от гостя, она бережно завернула ее в пеленки и уложила в плетеную люльку. Малышка, почувствовав, что ей жарко, выпуталась из них ножками, повернулась к гостю и, весьма довольная, принялась радостно пищать и агукать.

– Кажется, вы пришли ко мне с вопросом? – спросила проницательная наложница, будто бы прочитав мысли господина Дзинси.

– Думал осведомиться, каким же образом принцесса выздоровела, – не стал увиливать тот.

На лице наложницы Гёкуё промелькнула улыбка, и госпожа извлекла из-за пазухи какой-то клочок ткани. Его явно рвали руками, а не отрезали ножницами. На клочке виднелась едва различимая надпись: выводили ее явно не чернилами, а травяным соком, отчего он впитался в ткань и расплылся. Да и почерк оставлял желать лучшего – слова едва угадывались.

«В белилах яд, не касайтесь ребенка».

Господин Дзинси невольно подумал: а не нарочно ли писали так небрежно, стараясь скрыть, от кого может быть послание?

– В белилах? – переспросил он у наложницы Гёкуё.

– Все так.

Она передала люльку с принцессой кормилице, после чего отошла и вытащила что-то из выдвижного ящичка. Как оказалось, небольшую глиняную баночку, обернутую тканью. Когда наложница открыла ее гостю, в воздух взметнулось немного белого порошка.

– Те самые? – утончил господин Дзинси.

– Да, те самые.

И господин Дзинси заключил, что в белый порошок могли что-то подмешать. Вот только наложнице Гёкуё не было нужды в белилах, ведь она от природы имела безупречно белоснежную кожу, в то время как наложнице Лихуа приходилось накладывать их густо-густо, дабы скрыть нездоровый цвет лица.

– Принцесса у меня ненасытная, моего молока отчаянно не хватает. Чтобы докармливать мою дочь, к нам порой приходила одна женщина, – принялась объяснять госпожа Гёкуё.

Господин Дзинси живо припомнил, что в кормилицы наняли мать, чье дитя умерло вскоре после рождения.

– Она и пользовалась этими белилами. Очень уж их любила и считала их несравненными.

– Где же она теперь?

– Заболела, и я отпустила ее. Разумеется, щедро вознаградила за труды. Так, чтобы хватило на жизнь, – дополнила наложница Гёкуё. В ее словах чувствовались рассудительность и доброта.

Выслушав ее, господин Дзинси допустил: в белила в самом деле могли подсыпать яд. Если мать, вынашивая ребенка, будет отравлена, это также повлияет на плод. После рождения ребенок может принять яд вместе с грудным молоком. Конечно, ни господин Дзинси, ни наложница Гёкуё не знали, что за яд подмешали в белила, но в подброшенном клочке говорилось, что в гибели наследного принца виновны именно они. Хотя, на первый взгляд, это были ничем не примечательные белила, притом сравнительно доступные. Быть может, весьма многие наложницы во дворце императорских жен накладывают такие же.

– Невежество – зло, – сокрушалась наложница Гёкуё. – Мне следовало лучше следить за тем, как я обхожусь с дочерью и чем ее кормлю.

– В том есть и моя вина, – подхватил господин Дзинси.

В итоге по недосмотру погиб императорский наследник. Надо полагать, детей погибло еще больше, если учесть еще и тех, кто не выжил в утробе матери.

– Разумеется, я предупредила и наложницу Лихуа, но, как бы ни увещевала, она все сделала наоборот, – продолжала госпожа Гёкуё.

Даже потеряв сына, наложница Лихуа неустанно накладывала отравленные белила, дабы скрыть мешки под глазами и нездоровый цвет лица. К предупреждениям, что это смертельный яд, она оставалась глуха.

Господин Дзинси вновь изучил клочок с посланием и поймал себя на странной мысли, что и ткань, и сам ее цвет довольно знакомы. Дурной же почерк виделся уловкой, призванной скрыть грамотность, к тому же в легкости и гладкости линий угадывалась женская рука.

– Кто же и когда успел предупредить вас? – полюбопытствовал он.

– Это случилось в тот день, когда я пошла к лекарю просить осмотреть мою дочь. В конце концов я ничего не добилась, но, вернувшись в покои, обнаружила на окне ветвь рододендрона.

Все сводилось к тому, что предупреждение оставил тот, кто видел суматоху у срединного дворца, догадался о ее причине и подметил то, что не подметил никто другой. Но кто бы это мог быть?

– Придворный лекарь не стал бы действовать скрытно, – заключил господин Дзинси.

– Да, и он до последнего не знал, как лечить наследного принца.

Тут господину Дзинси припомнилось, как в толпе зевак он наткнулся на странную служанку, которой, казалось, не было никакого дела до безобразной сцены, устроенной в самом «сердце» дворца императорских жен. Она решительно направлялась куда-то, бормоча что-то под нос. Поразмыслив немного, господин Дзинси насилу восстановил сказанное: «Вот бы найти хоть какой-то клочок, чтобы написать…»

В его голове мигом все сложилось, и он рассыпался смехом.

– Наложница Гёкуё, скажите, если я найду отправителя, как вы с ним обойдетесь?

– Он оказал мне великое благодеяние, и я его непременно отблагодарю, – сияя взглядом, заверила та.

По-видимому, в ней разыгралось живое любопытство и желание встретиться с тем, кто уберег ее от беды.

– Понял вас. Позволите на время взять себе?

– Разумеется. Жду от вас хороших вестей.

Напутствовав его так, госпожа Гёкуё посмотрела господину Дзинси прямо в глаза, и ее лицо озарила прелестная улыбка. Тот почтительно улыбнулся ей в ответ, взял баночку с белилами и клочок ткани. Проведя по нему пальцами, он мысленно вернулся в тот день, когда разминулся со странной служанкой.

– Если таково желание любимой наложницы императора, то я должен его всенепременно исполнить! – следом пообещал он с улыбкой, в которой проскакивала детская простота. С ней господин Дзинси напоминал ребенка, отправившегося на поиски сокровищ.

Глава 4

Улыбка небесной девы

Весть о смерти наследного принца застала Маомао в трапезной, когда во время ужина всем служанкам раздавали черные поминальные пояса. Их велели носить семь дней в знак скорби.

В течение этого срока слугам совсем не давали мяса, которого и так недокладывали, отчего служанки страшно возмущались и дулись. Справедливо отметить, слуг и так кормили лишь дважды в день, да и то либо жидкой похлебкой, либо кашей из смеси нескольких зерновых и весьма редко давали к ней чуток овощей. Худенькой Маомао этого было предостаточно, однако хватало и тех, кто считал, что их явно держат впроголодь.

Среди безранговых служанок встречались девушки самой разнообразной судьбы: и селянки, и городские, и даже в некоторых случаях дочери низших сановников. Обыкновенно последние могли надеяться на место получше, но именно грамотность решала, какое дело им поручат и какое жалованье назначат. Неграмотным девицам ничего не оставалось, кроме как браться за самую черную работу. Таким девушкам не стоило и надеяться, что однажды их возведут в ранг низшей наложницы и выделят собственные покои, ведь наложница – такая же должность при дворе, притом не хуже чиновничьей, стало быть, за ней закреплены определенные обязанности, содержание и жалованье.

«Так все было напрасно…» – посетовала про себя Маомао.

Она прекрасно знала, что именно вызвало недуг наследного принца. Наложница Лихуа, как и ее личные прислужницы, имела привычку обильно накладывать белила. Сие средство было столь дорогим и изысканным, что безродная девица его и во сне не увидит. Обычно белилами пользовались первые красавицы «улиц цветов», только те получали за одну ночь столько, сколько крестьянин за всю жизнь. Одни покупали белила сами, другим дарили покровители.

Нередко бывает так, что девушка для утех густо белится день за днем, отказываясь замечать, что белый порошок разъедает ей кожу и постепенно губит. И не счесть, сколько женщин уже отравилось и умерло, но, как бы отец Маомао ни предупреждал, красавицы не внимали ему и не желали бросать белила. Помогая отцу, Маомао перевидала множество таких несчастных, уже истощенных и слабых. Они медленно угасали, а после уходили из жизни. Иными словами, предпочитая здоровью красоту, в итоге они теряли и то и другое.

Поэтому Маомао, догадавшись, в чем причина недуга наследника, отломила две первые попавшиеся ветки рододендрона, набросала на клочках от юбки предостережения, привязала и отнесла наложницам. Только она не особо верила, что к ее посланиям отнесутся с должным вниманием.

Когда семь дней скорби подошли к концу и разрешили снять черные пояса, до Маомао дошли слухи о наложнице Гёкуё. Поговаривали, будто император, страдая от гибели наследника, необыкновенно привязался к выжившей принцессе. А вот слухов о том, что государь якобы по-прежнему посещает наложницу Лихуа, потерявшую, между прочим, их общего сына, не было и в помине.

«Удобно устроился», – съязвила в своих мыслях Маомао, доела жидкую похлебку, в которой плавал крошечный кусочек рыбы, убрала за собой посуду и пошла на работу.

* * *

– Вызывают? Меня? – удивилась Маомао, когда ее с бельем остановил один евнух и передал, что всем служанкам велено прийти в срединный дворец, в кабинет старшей смотрительницы.

Во дворце императорских жен устроили три больших приказа, и девы-чиновники низшего ранга были приписаны к одному из них. Во втором служили так называемые внутренние чиновники – наложницы, имеющие собственные покои. В третьем же, именуемом Приказом внутреннего служения, состояли евнухи.

«Кому я там понадобилась?» – удивилась Маомао.

Но вскоре она увидела, как евнух зазывает других служанок, и решила, что понадобилась не она одна. Успокоившись, Маомао сочла, что срединному дворцу просто не хватает рабочих рук, и, поставив корзину с бельем у дверей очередной наложницы, последовала за евнухом.

* * *

Павильон, где устроили кабинет старшей смотрительницы, находился близ главных врат, через которые проходил сам государь, посещая дворец императорских жен. Всего таких врат было четверо, по числу сторон света.

Маомао уже не раз бывала в павильоне старшей смотрительницы, но все равно чувствовала себя там неуютно. Он несколько уступал по красоте соседнему, где расположилась начальствующая над внутренними чиновниками, зато превосходил в своей пышности любые покои наложницы среднего ранга. Перила здесь украшала богатая резьба, киноварные колонны обвивали ярко раскрашенные драконы.

Кабинет, куда пригласили Маомао, оказался не в пример скромнее наружного убранства и скудно обставлен: там был лишь один большой стол. Его уже обступили около десяти служанок и беспокойно топтались на месте, явно чем-то встревоженные, или воодушевленные, или же по-хорошему взволнованные.

– Все, достаточно, остальные могут идти, – вдруг услышала Маомао и очень удивилась.

Она нашла странным, что ее ни с того ни с сего выделили в толпе прислужниц и оставили в кабинете, но послушно прошла далее, пока остальные с озадаченным видом потянулись наружу.

Несмотря на скудность обстановки, кабинет был довольно просторен, и здесь могло бы уместиться целое звено чиновников. Маомао растерянно поглядела по сторонам и запоздало заметила, что взгляды служанок прикованы к одному месту. В углу кабинета, как будто стараясь не выделяться, сидела некая молодая госпожа, рядом с которой высился услужливый евнух, а чуть поодаль от них расположилась еще одна женщина, но уже в летах. Маомао припомнила, что последняя как раз и есть старшая смотрительница, но тогда кто же другая напыщенная госпожа?

И чем дольше Маомао разглядывала ее, тем больше недоумевала. У напыщенной госпожи оказались совсем не женские плечи и довольно строгие одежды. Волосы на затылке были подобраны в пучок, а оставшиеся свободно ниспадали на спину и чуть-чуть на плечи.

«Так это мужчина», – догадалась Маомао.

Мужчина глядел на столпившихся служанок с прекрасной мягкой улыбкой – так улыбаются лишь небесные девы. При виде него старшая смотрительница, вопреки летам, бесстыже краснела. И не она одна. И теперь-то Маомао понимала, почему все присутствующие девы стоят с алыми щеками. Скорее всего, перед ними сидел тот самый необычайно красивый евнух, о котором ходили слухи. Он и вправду был ослепителен: шелковистые волосы, мягкие черты лица, миндалевидные глаза, изящно изогнутые, словно ветви ивы, брови… Нет, подле этого господина любая небесная дева, сошедшая со свитков, устыдилась бы своей безобразности.

«Жаль! Такая красота пропадает…» – мельком подумала Маомао.

Краснеть она не собиралась, ведь знала, что во дворец императорских жен вхожи лишь евнухи, лишенные детородного корня, стало быть, потомства от них не дождешься. Ах, какие бы красивые дети родились от этого мужчины!

Пока Маомао размышляла о всяких непотребствах (например, что с такой красотой небожителя впору соблазнять самого императора, будь, конечно, сей человек не мужчиной, а женщиной), созвавший служанок господин вдруг плавно поднялся с кресла, подошел к столу, взял кисть и принялся что-то изящно выводить по бумаге. Затем он вскинул голову, одарил всех присутствующих сладкой, как нектар, широкой улыбкой и показал написанное. Прочитав, что там на листе, Маомао так и остолбенела.

«Ты, с веснушками, останься».

Мужчина с красой небесной девы, должно быть, сразу заметил ее замешательство, поскольку перевел взгляд прямо на нее и снова улыбнулся до ушей. Убрав листок, сей господин дважды хлопнул в ладоши и объявил:

– Все, можете расходиться. Возвращайтесь к работе.

И вновь обескураженные служанки потянулись наружу, то и дело поглядывая через плечо. Они не понимали, что за надпись показал необычайно красивый евнух.

Тут Маомао заметила, что все собравшиеся были как на подбор: маленькие, хрупкие и с явными веснушками. Однако они, в отличие от нее, не послушались письменного приказа, поскольку были неграмотны. А ведь он предназначался всем, не только Маомао…

Сообразив, как сглупила, она попыталась выйти вслед за всеми, как вдруг чьи-то цепкие пальцы вцепились ей в плечо. Перепугавшись, Маомао дернулась и оглянулась, чтобы наткнуться на сияющую улыбку небесной девы. Улыбку, что не допускала никаких возражений.

– Куда же ты? Я ведь попросил остаться.

Глава 5

Приставленная к покоям

– Странное дело… Мне сказали, что ты неграмотна, – нарочито красиво изрек евнух, обращаясь к Маомао. Та, чувствуя себя до крайности неуютно, покорно плелась за ним.

– Да, семья у меня простая. Все это – какое-то недоразумение, – поспешила уверить господина она, а в мыслях своих огрызнулась: «Стала бы я о себе болтать!»

Она собиралась притворяться до последнего, ведь неграмотным при дворе живется куда легче. С первого дня службы всех дворовых помечали как грамотных и неграмотных. Надобность была и в тех, и в других, но грамотные хлопотали больше. До сих пор Маомао удавалось не выделяться: речь ее была чуть неправильной, грубоватой, как и положено безродной служанке.

Прекрасный евнух представился ей господином Дзинси. Улыбка у него была тонкая, невинная, будто этот человек и мухи не обидит, и все же в ней таилось нечто зловещее. Маомао чувствовала подвох и понимала, что ее загнали в угол.

Выискав ее, господин велел следовать за ним, и так Маомао оказалась в его обществе. Если бы она воспротивилась, замотав головой, эта самая голова потом слетела бы с плеч. Маомао была лишь безродной служанкой, ничтожнейшей из ничтожных, а среди них незаменимых нет, вот она и поплелась за ним, лихорадочно соображая на ходу, что ее ждет, как ей быть и можно ли выпутаться. Разумеется, она вполне понимала, зачем господин Дзинси позвал ее с собой, но не могла взять в толк, как она попалась. Как выяснилось, что именно она, Маомао, послала наложницам предупреждение?

Господин Дзинси, казалось, нарочно нес в руках клочок ткани, на котором расплылась неровная, едва разборчивая надпись. За время службы во дворце Маомао ни одной живой душе не призналась, что умеет писать и сведуща в травах и ядах, так что по почерку ее бы не уличили.

Подкладывая клочки, Маомао внимательно поглядела по сторонам, чтобы никому не попасться. Неужели кто-то заметил? А даже если заметил, то как ее опишешь? Низкорослая и с веснушками? Во дворце таких полным-полно!

Очевидно, сперва они собрали всех, за кем известна грамотность, и заставили писать. Даже если выводить иероглифы нарочито небрежно, манеру письма все равно не скрыть – настолько она особенная. Сравнив написанное с клочком, господин и его подчиненные принялись созывать служанок, считающихся неграмотными. А как среди них выискали Маомао, читатель уже знает.

«Как же он нас подозревает! Видно, господин не обременен другими заботами!» – ворчала про себя Маомао, следуя за евнухом. Она догадывалась, что ее ведут во дворец наложницы Гёкуё.

Вскоре они пришли, и когда господин Дзинси постучал в двери, им коротко и величаво ответили:

– Прошу!

В покоях их встретила красавица с огненными волосами. Она с любовью прижимала к себе младенца с мягкими кудряшками такого же огненного цвета. Щечки ребенка пылали, словно бутоны роз, кожа отличалась белизной – ровно такой же, как у матери; ротик был приоткрыт, и слышалось умиротворенное сопение. По всем признакам принцесса была совершенно здорова.

– Я привел к вам ту, кого вы искали, – поспешил отчитаться господин Дзинси.

– Благодарю вас за старания, – откликнулась наложница Гёкуё. Прежняя властность в голосе вдруг сменилась почтением.

Следом наложница Гёкуё улыбнулась Маомао, но совсем не так, как улыбался господин Дзинси: на ее устах зацвела добрая улыбка, полная душевной теплоты. Приветив пришедшую так, наложница поклонилась.

– Не стоит, госпожа! Я всего лишь служанка! – в испуге пролепетала Маомао, не забывая тщательно выбирать слова, чтобы не позволить себе грубости. Она не знала, правильно ли говорит, ведь не училась этикету, который с детства знают выходцы из знатных семей.

– Стоит! И много больше стоит. Так я хочу выразить хотя бы толику своей признательности. Твой благой поступок спас жизнь моей дочери.

– Госпожа, возможно, принимает меня за другого? Произошла какая-то путаница… – пробормотала Маомао, купаясь в холодном поту.

Она всеми силами старалась отвечать вежливо, но что толку, если сама попытка отвергнуть признательность наложницы – непомерная грубость? Естественно, ей не хотелось лишиться головы, но еще меньше она желала иметь дело с сильными мира сего. Маомао надеялась не увязнуть в их обществе всерьез и надолго.

Заметив, что наложница Гёкуё чуть растерялась, господин Дзинси предъявил клочок ткани, что не выпускал из рук.

– Узнаешь? – обратился он к Маомао. – Полоска из той же ткани, из которой шьют рабочую одежду для низших служанок.

– Кажется, похожа, – уклончиво ответила та, упрямо не желая сознаваться, хотя уже понимала, что зря старается.

– Да. Точнее, из такой шьют одежды служанкам, приставленным к службе шанфу, – безжалостно добавил господин.

Всех евнухов и служанок распределяли по шести службам – шанам. И Маомао была приписана к службе шанфу, ведающей платьями и драгоценностями наложниц. Об этом говорили ее скромные одежды из небеленого льна, и клочок в руках господина Дзинси был ровно такого же цвета и ткани. Пожелай он осмотреть ее юбку – и тут же на внутренней стороне, среди складок, обнаружит подозрительные швы. Иными словами, неоспоримое доказательство было прямо под носом. Конечно, Маомао сомневалась, что господин вздумает унизить ее в присутствии наложницы Гёкуё и осмотрит юбку, но не исключала и такого поворота событий. Чтобы избежать позора, ей ничего не оставалось, кроме как набраться храбрости и признаться в содеянном.

– Чем может услужить сия ничтожная? – только и промолвила Маомао.

Господин Дзинси и госпожа Гёкуё переглянулись. Оба сочли ее слова за чистосердечное признание.

* * *

На следующий день Маомао уже собирала свои скромные пожитки. Сяолань и остальные соседки по комнате смотрели на нее с завистью и настырно допытывались, как же так Маомао определили в другое место. Однако та на все расспросы лишь сухо улыбалась да отмалчивалась. Ее повысили в звании до личной прислужницы и приставили к покоям любимой наложницы императора. Многие бы сказали, что она возвысилась, как нельзя и мечтать…

Глава 6

Отведчица

Странная служанка оказалась самой настоящей находкой: наконец-то господин Дзинси мог избавиться хотя бы от одной из многих мучительных забот. Дело в том, что в распоряжении госпожи Гёкуё, любимой наложницы императора, пребывали всего четыре личных служанки, и столько вполне достаточно для наложницы низшего ранга, но неподобающе мало для высшего. Безусловно, прислужницы госпожи Гёкуё клятвенно уверяли, что справляются со всеми обязанностями и вчетвером, да и сама наложница не стремилась взять больше прислуги, хотя столь высокое положение само по себе обязывает. Однако она опасалась пускать во дворец посторонних, и на то были уважительные причины.

Наложница Гёкуё казалась тихой доброжелательной женщиной. На самом же деле она отличалась редкой проницательностью и острым умом. Жизнь во дворце императорских жен и положение любимой наложницы императора обязывали ее относиться к своему окружению с опаской и держаться настороженно, иначе себя не сберечь. И особенно недоверчива она стала к чужим после неоднократных покушений, которые участились в ту пору, когда она носила под сердцем принцессу Линли.

Изначально во дворце госпожи Гёкуё служили десять личных прислужниц, но вскоре после нескольких покушений их число уменьшилось до четырех. Притом наложницам воспрещалось брать в императорский «цветник» слуг семейных, если, конечно, такая госпожа не входит во дворец в качестве императрицы. В некоторых случаях для наложницы делалось исключение. Госпожа Гёкуё этим уже воспользовалась и на такие порядки сослалась, когда просила выписать себе кормилицу из отчего дома. Дев-чиновников Внутреннего дворца она откровенно остерегалась, поскольку, будучи чужачкой, никого толком не знала.

Но малочисленность личных прислужниц все же оскорбляла достоинство госпожи Гёкуё, поскольку это не соответствовало ее высшему рангу. Таким образом, чтобы соблюсти приличия, следовало нанять хотя бы еще одну деву-чиновника.

И весьма кстати под руку господина Дзинси подвернулась странная служанка с веснушками. Учитывая, что она спасла принцессе жизнь, наложница Гёкуё едва ли откажет ей. Вдобавок та дева знает толк в ядах, что весьма пригодится на новой службе. Однако необходимо поставить ее в такое положение, чтобы она при всем желании не смогла бы воспользоваться своими знаниями во вред…

Размышляя так, господин Дзинси усмехнулся: ему казалось, что дело сделано, все разрешилось просто. И улыбка не сходила с его уст, покуда он прикидывал, не стоит ли обращаться с новой прислужницей учтивее и ласковее… Так, на всякий случай. Он понимал, что намерения и средства у него гнусные, но перемениться и не думал. Ведь в первую очередь его ценят за такую подлую натуру.

* * *

Повышение до служанки, приставленной к покоям, тем более до личной прислужницы любимой наложницы императора, несказанно меняет дело. Прежде Маомао была ничтожнее ничтожных, а ныне вдруг поднялась до среднего ранга. Как ее заверили, жалованье тоже поднимут, но что толку, если пятая часть все равно отойдет купеческому дому, продавшему Маомао во дворец императорских жен? Как ни посмотри, порядки странные и куда более выгодны царедворцам, чем простому люду. По крайней мере, Маомао считала так.

Прежде она ютилась в общей комнате вместе с другими служанками, но в Нефритовом дворце в этом не было нужды – места всем хватало. Ей выделили личную, хоть и тесную, комнатку, где стояла самая настоящая кровать, пусть и занимавшая целую половину. До сих пор Маомао приходилось довольствоваться лишь тюфяком, набитым соломой, брошенным на пол. Маомао кровати обрадовалась: теперь можно вставать и ложиться когда вздумается, не топча соседок по комнате.

Кроме этой была еще одна причина для радости, правда, Маомао пока что о ней не догадывалась.

Помимо Маомао в Нефритовом дворце несли службу еще четыре девы-чиновника. Ходили слухи, что принцессу стали понемногу отлучать от груди, в связи с чем недавно отпустили кормилицу, однако Маомао и без лишних слов догадывалась, почему с ней распрощались на самом деле.

У наложницы Лихуа число личных прислужниц доходило до десяти, и в этом отношении наложница Гёкуё заметно ей уступала. Поначалу девы-чиновники Нефритового дворца встретили весть о пополнении с настороженностью, тем более новенькая вдруг поднялась на их ранг из самых низов, но издеваться, как ожидала Маомао, над ней и не подумали. Напротив, все четверо глядели на нее с жалостью. Отчего же они так добры к ней, Маомао никак не могла взять в толк, но вскоре все прояснилось.

* * *

На столе перед Маомао стояли изысканные кушанья, обильно приправленные полезными для здоровья травами, и каждое только-только принесли с дворцовой кухни. Госпожа Хун-нян, старшая прислужница наложницы Гёкуё, то и дело брала одно из них и откладывала немножко в отдельную тарелочку, чтобы после выставить ее перед Маомао. Пока она занималась делом, наложница Гёкуё глядела на свою новую служанку с жалостью, но вмешиваться не собиралась. То же самое делали и другие прислужницы.