Король Одессы

– Пусть идут и хорошенько подумают, чьё имя они пытались использовать зря.

На следующее утро Одесса проснулась под красными флагами. На каждом углу появились патрули. Но люди по-прежнему, по старой привычке, шли за помощью и справедливостью к Япончику.

Он защищал от мародёров, возвращал украденное, мирил повздоривших соседей. Город держался не на бумажках с печатями, а на его твёрдом слове.

В тот день в «Монте-Карло» явился посыльный в военной форме.

– Гражданин Винницкий? Вас срочно ожидают в ревкоме. Сегодня.

Мишка криво усмехнулся.

– А вот и власть пожаловала знакомиться лично.

Сенька нахмурился, его лицо стало жёстким.

– Может, не стоит ходить? Это ловушка.

– Надо идти. Если не пойду я – придут они. А я не люблю, когда ко мне приходят без приглашения.

Он накинул тяжёлое суконное пальто, поправил кепку и тихо, почти шёпотом, сказал:

– В Одессе всегда правят двое: тот, у кого есть слово, и тот, у кого есть пуля. Пойдём посмотрим, кто из нас сегодня кто.

Мишка вышел на улицу. Густой туман стлался над морем, пряча солнце за серыми, безразличными крышами. Его шаги по брусчатке звучали гулко и отчётливо, словно удары метронома, отсчитывающего последние секунды старого мира. Город затаил дыхание. Все знали – сегодня что-то начнётся.

***

Здание революционного комитета разместилось в бывшем особняке сахарозаводчика. Память о былой роскоши – зеркалах, хрустальных люстрах и наборном паркете – была стёрта.

Теперь со стен смотрели агитационные плакаты, у стен сиротливо стояли винтовки, а в воздухе висел густой запах дешёвого табака, пота и страха. Это был запах новой власти.

Мишка вошёл в холл спокойно и уверенно. Он неторопливо снял перчатки, стряхнул с плеча несуществующую пылинку и остановился перед массивной дубовой дверью с наскоро прибитой табличкой: «Революционный комитет. Приём граждан».

– Вы к кому? – дорогу ему преградил юный красноармеец с винтовкой, которая казалась больше него самого.

– Гражданин Винницкий, – ровным, не предвещающим ничего хорошего голосом ответил Мишка. – Я по приглашению.

– А… это вы. Проходите, – парень поспешно отступил в сторону.

В просторном зале, за длинным столом, покрытым красным сукном, сидели трое. Один – в кожаной куртке, с волевым, обветренным лицом офицера, привыкшего отдавать приказы. Второй – суетливый очкарик с перепачканными чернилами пальцами, явно писарь. Третьей была женщина в поношенной шинели, с коротко стриженными волосами и строгими, внимательными глазами. Все трое одновременно подняли головы, когда в комнату вошёл Япончик.

– Михаил Винницкий, – констатировал, а не спросил мужчина в кожанке. – Присаживайтесь.

– Я постою, так удобнее, – ответил Мишка, оставаясь у двери.

– Как будет угодно. Нам доложили, что вы фактически контролируете часть города.

– Я не контролирую, – усмехнулся он, и в его глазах блеснули опасные огоньки. – Я здесь живу. А люди… люди просто со мной.

Женщина в шинели заговорила первой, её голос был на удивление спокоен:

– Мы уважаем ваш авторитет, Михаил. Но времена изменились. Отныне вся Одесса находится под властью революции.

– Власть… – Мишка словно попробовал слово на вкус.

– Видел я много властей. Они меняются чаще, чем направление ветра в порту. А Одесса – стоит.

Очкарик что-то торопливо строчил в своём журнале, старательно избегая смотреть в глаза гостю.

– Мы предлагаем вам, – вновь заговорил мужчина в кожанке, переходя к сути, – официально возглавить батальон. Пятьсот человек под ваше личное командование. Полное обеспечение: жалованье, пайки, патроны.

– И зачем мне это?

– Чтобы в городе был порядок. Чтобы вы служили великому делу революции.

Мишка медленно подошёл к столу, взял протянутый ему документ. Некоторое время он молча держал его в руках, затем прочитал заголовок, выведенный каллиграфическим почерком: «Приказ о назначении командиром 54-го Одесского стрелкового полка товарища Винницкого Михаила Яковлевича».

Он поднял взгляд, и его глаза встретились с глазами комиссара.

– Полк, говорите… А что будет, если я откажусь?

– Тогда, товарищ Винницкий, вы станете врагом революции.

В комнате повисла звенящая тишина. А потом Мишка улыбнулся – тихо, почти незаметно, уголками губ.

– Значит, я согласен стать командиром. Но при одном условии. Полк будет мой. И его законы – тоже.

***

Через неделю улицы портового района снова гудели, но на этот раз гул был иным. К набережной стекался народ – женщины в поношенных платках, дети, суровые рабочие, седые старики.

На причале, выстроившись в почти ровные ряды, стояли его люди – бывшие воры и налётчики, матросы без кораблей, солдаты, вернувшиеся с проигранной войны, бездомные бродяги.

Теперь на каждом была шинель, в руках – винтовка, на рукаве – красная повязка. Но глаза у них были не комиссарские, а настоящие, одесские: умные, хитрые, с вечной искоркой иронии.

Солнце слепило глаза, ветер гонял по брусчатке обрывки старых афиш. На импровизированную трибуну, сколоченную из ящиков, поднялся комиссар в кожанке.

– Товарищи! Сегодня в ряды непобедимой Красной Армии вливается новый 54-й Одесский полк! Его командиром назначается товарищ Винницкий!

Толпа одобрительно загудела. А потом наступила внезапная тишина. Мишка шагнул вперёд, снял кепку, и его голос, усиленный морским ветром, разнёсся над площадью:

– Люди! – сказал он громко и просто. – Мы все выросли на этих улицах. Так пусть теперь наш город живёт по нашим законам. Не по московским, не по петроградским – по одесским!

Кто-то в толпе восторженно засмеялся, кто-то закричал «ура». На мгновение показалось, что даже море замерло и прислушалось к его словам.

***

Вечером они снова собрались в «Монте-Карло». Сенька Псаломщик разливал по стаканам трофейное вино, бойцы, уже обмывшие новое звание, громко смеялись.

На столе, как и прежде, были простой хлеб, селёдка и потёртая колода карт. Но Мишка не пил. Он стоял у окна, вглядываясь в тёмные улицы.

Соня вошла тихо, как тень.

– Мне сказали, у тебя теперь есть собственный полк, – в её голосе слышалась тревога. – Поздравляю.

– Поздравлять пока не с чем. Это не полк – это цепи.

– Но ты ведь сам на это пошёл.

– Чтобы выиграть немного времени. Пока они считают меня своим, у нас есть шанс.

Она подошла совсем близко, заглянула ему в глаза.

– А ты чей на самом деле, Миша?

Он горько усмехнулся.

– Я – одесский.

Она тяжело вздохнула.

– Город не вечен. Его можно разрушить.

– Не пока мы живы.

Он говорил это спокойно, но в груди уже шевельнулось холодное предчувствие. Мишка знал: очень скоро всё это – смех товарищей, вкус вина, даже эта хрупкая дружба – исчезнет. Придут другие люди. С холодными, как лёд, глазами и гербовыми печатями в руках.

Поздней ночью дверь распахнулась, и в комнату влетел запыхавшийся Сенька.

– Мишка! С Пересыпи донесли – белые совсем близко!

– Сколько их?

– Говорят, целый батальон.

Мишка, не говоря ни слова, накинул пальто, проверил револьвер в кармане.

– Поднимай людей. Немедленно. Пусть увидят, что 54-й полк – это не игрушка.

Он вышел на крыльцо. Небо было густым и чёрным, как дёготь. Море шумело глухо и тревожно, словно пытаясь о чём-то предупредить.

– Ну что, Одесса-мама, – сказал он тихо в темноту. – Поиграем в их войну. Но по-нашему.

Он чиркнул спичкой, закуривая. Краткая вспышка на мгновение выхватила из мрака его лицо – усталое, сосредоточенное и непоколебимое. И он шагнул в темноту, навстречу первым, далёким выстрелам.

Глава 3. Маскарад окончен. Япончик повёл свой полк в темноту

Ночь накрыла Пересыпь, как вор накрывает спящий дом.

Тяжёлым, мокрым бархатом.

Туман, пришедший с лиманов, смешивался с угольной пылью и гарью. Он был таким густым, что фонари казались не маяками, а далёкими, умирающими звёздами. Пахло солью, гниющими водорослями и холодным металлом железнодорожных путей.

Где-то далеко, в городе, ещё лаяли собаки, но здесь, на промышленной окраине, стояла мёртвая тишина.

И эту тишину рвал только один звук.

Шарк… шорк… хруст…

Это шёл 54-й Одесский стрелковый полк.

Если бы комиссар, подписавший приказ о его формировании, увидел это «войско» сейчас, он бы или схватился за голову, или за наган.

Это был не полк. Это был маскарад.

Они шли, как привыкли ходить «на дело» – растянувшись, перешёптываясь, то и дело останавливаясь, чтобы закурить. На ком-то сидела новая, с иголочки, казённая шинель, поверх которой была намотана матросская тельняшка. Кто-то щеголял в старом сюртуке и шляпе-котелке, но с винтовкой наперевес.

Они не маршировали. Они крались.

Мишка шёл впереди, рядом с Сенькой Псаломщиком. Он кожей чувствовал этот бардак за спиной. Чувствовал их нервный смешок, их браваду, под которой прятался обычный уличный страх.

Они были ворами, налётчиками, шулерами. Они умели вскрыть замок, взять кассу и раствориться в подворотнях. Но они не умели воевать.

А Мишка только что пообещал им войну.

– Мишка, – Сенька дышал тяжело, его лисьи глаза пытались проткнуть туман. – Тихо-то как. Аж в ушах звенит.

– Тишина, Сенька, это просто пауза, – ровно ответил Мишка, не сбавляя шага. – Пауза перед тем, как заговорят другие.

Он остановился у развилки, где рельсы уходили в тёмные пасти складов. Поднял руку. Вся эта гоп-компания замерла, как по команде.

Вот это они умели. Замереть. Прислушаться.

– Слушайте сюда, орлы, – его голос не был громким, но его услышал каждый. – Это вам не Привоз. Тут за яблоки не спрячешься. Там, за мостом, сидит кто-то, кто пришёл не торговаться.

Он обвёл их тяжёлым взглядом.

– Кто не готов – шаг назад. Прямо сейчас. Никто слова кривого не скажет. Дело добровольное.

Туман окутал их. Сотня человек стояла неподвижно. Пахло махоркой и страхом.

Никто не шелохнулся. Уйти – значило признать себя трусом. А на Молдаванке этого не прощали.

– Тогда тихо, – процедил Мишка. – Как мыши. Разделились на три группы. Псаломщик, берёшь своих десятерых, идёшь по левому флангу, вдоль воды. Рыжий, ты с ребятами – по правому, вдоль пакгаузов. Я иду по центру. Встречаемся у сигнальной будки. Если начнётся – не палить куда попало. Беречь патроны.

Он чувствовал себя режиссёром в дешёвом балагане.

И в этот момент балаган кончился.

ТРАХ!

Сухой, злой винтовочный выстрел ударил из тумана. Пуля с визгом срикошетила от рельса в десяти шагах от Мишки.

И тишина взорвалась.

– А-А-А-А! ДЕРЖИ!

– ЛОЖИСЬ!!

– МАМА!!!

Полк, который он только что пытался строить, превратился в то, чем и был – в толпу.

Вторая половина, наоборот, вскочила и начала палить. Они стреляли во всё. В туман. В небо. В тёмные силуэты складов.Половина его «бойцов» рухнула на землю, закрыв головы руками.

– ПРЕКРАТИТЬ ОГОНЬ! – заорал Мишка, но его голос утонул в грохоте.

И ответили так, что уличная бравада замёрзла на губах.А потом из тумана ответили.

ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА-ТА!

Это был не револьвер. И не винтовка.

– Пулемёт… – выдохнул Сенька, вжимаясь в мокрую землю. – Мишка, у них «Максим»!

Хлёсткие очереди прошивали воздух над головами. Пули щёлкали по кирпичной кладке, выбивая крошку. Один из людей Рыжего, что палил без умолку, вдруг коротко вскрикнул, схватился за горло и молча завалился набок.

И всё.

Хаотичная стрельба мигом прекратилась. Наступила та самая тишина, которой боялся Сенька. Только теперь её резал методичный, деловитый лай пулемёта.

Та-та-та… Та-та-та…

Они прижимали к земле тех, кто ещё минуту назад считал себя хозяином Одессы.

Мишка лежал за грудой шпал, и в нём кипела холодная, чёрная ярость. Не страх. Ярость. Его людей, его людей, щёлкали, как орехи. Эти «гости» воевали по-настоящему. Они были профессионалами.

«Если мы будем лежать, – мелькнуло у него в голове, – они нас тут всех и положат. Одного за другим».

Он видел, как его «воины» дрожат. Ещё минута – и они побегут. А бегущих в спину кладут легче всего.

Он не мог воевать с ними, как армия. Значит, надо было делать то, что он умел.

– СЕНЬКА! – заорал он, перекрывая пулемёт.

– Я ЗДЕСЬ, МИШКА!

– БЕРИ СВОИХ! ПОЛЗКОМ! ВДОЛЬ ВОДЫ! – Мишка махнул рукой в темноту, в обход. – Зайдёте им в спину! У вас пять минут!

– Да они нас срежут, пока мы…

– ВЫ ИХ НЕ ВИДИТЕ! ОНИ ВАС ТОЖЕ НЕ ВИДЯТ! – крикнул Мишка. – ПОЛЗИТЕ! РЫЖИЙ!

– ДА!

– ОГОНЬ! ВСЕ, КТО ЕСТЬ! ПАЛИ ПО НИМ!

– Так…

– Я СКАЗАЛ, ОГОНЬ! – Мишка вскочил на одно колено и сам первым выстрелил из своего «Браунинга» в сторону вспышек.

Это сработало.

Страх сменился азартом. «Полк» снова ожил. Терять было уже нечего.

– ПОЛУЧАЙ, ГАДЫ!– ДАВАЙ, ЗА МИШКУ!

Сотня винтовок и револьверов снова ударила по туману. Это была безумная, неточная пальба, но она была громкой. Она заставила пулемётчика нервничать, переносить огонь с места на место.

А Сенька и его десять теней уже растворились в прибрежном тумане, ползком уходя во фланг.

Мишка считал секунды.

Та-та-та… Пулемёт снова заработал.

«Давай, Сенька, давай…»

Люди Рыжего палили не переставая. Они уже вошли во вкус. Это снова превращалось в балаган.

– Гранату! – рыкнул Мишка.

Один из матросов выхватил из-за пояса «лимонку», с хрустом выдернул чеку.

– Куда?!

– В ТУ СТОРОНУ! ДАЛЬШЕ КИДАЙ!

ВЗРЫВ!

Грохот ударил по ушам, земля дрогнула. Пулемёт на миг захлебнулся.

И в эту секунду тишины из тумана, сзади от пулемётного гнезда, раздался отчаянный крик, который Мишка узнал бы из тысячи.

Это был голос Сеньки Псаломщика.

– А ВОТ ТЕПЕРЬ ПОМОЛИМСЯ!!!

И сразу – несколько револьверных выстрелов, хриплый вопль, и ещё один, глухой взрыв.

Пулемёт замолчал.

На этот раз – окончательно.

Мишка вскочил на ноги.

– ВПЕРЁД! ВСЕ!

Его «армия» взревела и бросилась в туман, уже не стреляя, а просто желая увидеть, кого они победили.

У сигнальной будки, в наспех вырытой яме, лежали трое. Двое в шинелях, без погон, но с хорошей военной выправкой. Третий, пулемётчик, так и обнимал свой остывающий «Максим».

Рядом, тяжело дыша, сидел Сенька. Его рукав был тёмным и липким, но он улыбался во весь рот.

– Готово, Мишка. Замолчали.

Люди обступили трофеи. Победа. Первая, настоящая.

– А ну, дай сюда пулемёт!– Мы их сделали! – Видал, как я его!

Они вели себя, как дети, выигравшие у взрослых в карты.

Но Мишка не улыбался.

Он наклонился к одному из тех, в шинелях. Офицер. Ещё дышал, но глаза уже стекленели. Мишка быстро, привычным движением, сунул руку ему во внутренний карман.

Пальцы нащупали плотный бумажный пакет, залитый сургучом.

Он вскрыл его. Внутри, при свете спички, которую зажёг Рыжий, он увидел карту. Карту Одессы. И жирным карандашом обведённый порт, вокзал и… ревком.

А ниже – приказ, с подписями и орлами.

Это была разведка. Настоящая, штабная разведка Белой Гвардии.Это не были бандиты. Это не были залётные мародёры.

Мишка медленно поднял голову. Его люди шумели, празднуя победу над тремя мертвецами и одним пулемётом.