Я пришёл дать вам победу

– Не тяни му-му, лейтенант. Сегодня ты – ангелочек, а завтра – у котла с чертями и с вилами стоять будешь. И не пикнешь. До тебя доведён Приказ, а не просьба тёти Глаши. Прикинь лучше, что выцыганить сможешь в дорогу. А она далёкая. Их, скорее всего, в Сибирь, на Алтай погонят. В тьму – таракань.

– Товарищ майор! Скажите, ни как нельзя мне в свою часть?

– Ты дурак? Или слишком молод? Оставь свои вопросы для своих снов. Я – не слышал, ты – не говорил. И впредь, мой тебе отеческий совет – держи язык за зубами. Не дай… ну, в общем, понимать должен, сразу без судов длинных в одной теплушке с ними отправишься. Всё внюхал, лейтенант?

Дудин понял, что от сопровождения состава ему не отвертеться. Он посмотрел на несчастных людей. Они молча, успокаивая хнычущих от холода ребятишек, лезли в вагоны.

– По сколько же их туда трамбуют? – потеряв счёт пропадавших в глубине теплушки, спросил лейтенант у майора.

– Предписано по сто двадцать. У нас их двести пятьдесят одна душа. Вот в две теплушки и упакуем.

– Но как они там… – лейтенант не завершил свой вопрос, поняв его бессмысленность.

Это никого не волновало. Селёдками народ будет уложен в дорогу, или в отдельных купе отправят несчастных. Второе выглядело бы как издевательство.

– Да-а! – протянул майор и нервно растоптал пустой окурок.

– Пошли, лейтенант!

– Товарищ майор! Можно решить хотя бы печку им в вагон поставить? Ведь морозы ещё стоят, а в Сибири так и подавно. Да и покушать ничего не приготовишь.

Майор заворочал головой во все стороны. Не слышал ли кто?

– Ты вот что, лейтенант… Я понимаю, тебе жалко людей, и всё в диковину, непривычно. Но… Этоя – дебил незастукаченный. Скажи спасибо. Рот свой сердобольный зашей и сопи до самой Сибири, как тупица, который не соображает ничего, кроме значения нескольких слов: «Есть! Так точно!» Понял?

Дудин молча кивнул. Майор вновь огляделся вокруг и, взяв лейтенанта за отворот шинели, притянул его ухо поближе к своим, разящим чесноком, губам.

– Как стемняет, ты смотайся в депо. Я с мужиками договаривался. Они должны буржуйки изготовить. Дам тебе пару бойцовнетрепливых. Онив полу теплушек втихаря дырки наделают. Для отхожего места, – пояснил майор.

Дудин, в знак благодарности, молча схватил двумя руками пухлую ладонь майора и трижды потряс её.

– Спасибо!

– Рад, что остались ещё люди, – хлопнул ладонью по плечу лейтенанта майор и они зашагали в сторону вокзала.

– Товарищ майор, мне бы с зубом что-нибудь порешать. Болит, спасу нет.

– Решим, – не останавливаясь кинул через плечо майор…

… Документы были уже оформлены, и Дудину оставалось только расписаться в приёмке спецконтингента. Измученный подагрой подполковник, чей возраст был далеко за пятьдесят, махнул рукой на папку, лежавшую на столе, и прокашлял:

– Забирайте, милок, и в путь! Желаю, чтобы в дороге Вам как можно меньше пришлось составлять акты списания. Пусть доедут, сердешные…

Дудину стало как-то не по себе от этих слов. Смертей он повидал на фронте немало, но представить, что он будет списывать как естественные потери в пути мирных граждан, своих соотечественников, совсем не укладывалось в его неочерствевшем уме.

Посадка ещё продолжалась, когда офицер подошёл к составу. В толпе серой, однородной массы взгляд выхватил немолодую женщину, пытавшуюся укутать в пазухе своего куцего пальтишка свёрток с маленьким ребенком. Ветер порывисто кусал незащищённые части тела. Женщина отворачивалась от ветра, прижимаясь к стоявшему впереди мужчине, но непогода не жалела новорождённую жизнь.

– Не доедет до места, – услышал Дудин сзади грубый, густой голос.

Рядом стоял немолодой старшина.

– Не понял Вас, товарищ старшина? – обратился к незнакомцу лейтенант.

– Старшина Махонин, – козырнул мужчина и вновь посмотрел в сторону вагона.

– Не доедет, малец, говорю. Повидал я их, сердешных, товарищ командир. Не первый это мой состав. Наверняка говорю, дитё не довезут. Где-нибудь без холмика в пути останется.

Дудин внимательно посмотрел на старшину и задумался.

«Кто он, этот старшина? Подослали, или есть в нём что-то от человека, искреннее?»

– И что, неужели нельзя помочь женщине?

– Эх! Това-арищлейтенант! Им всем помогать надо. Из каждой теплушки до расселения дотянут, хорошо если процентов семьдесят, а то и того меньше. Смотря какие граждане достались нам. Ежели трухлявые, то будем хоронить на каждом перегоне. Ей бы, бабёнке, дитя кому скинуть.

Дудин ещё раз проверил глаза старшины. Они были чистыми, открытыми.

– Вы, Махонин, вот что, сходите в депо. Там, не особо распространяясь, получите у рабочих «буржуйки». Найдите возможность доставить их неприметно в теплушки.

– Товарищ майор намс Заварзиным уже объяснил, товарищ лейтенант. Не сомневайтесь, всё сделаем. И «нужник» справим с крышкой, чтоб закрывали и не задувало им на ходу. И печки доставим, установим, дров занесём.

Старшина махнул рукой стоявшему в стороне крепкому, рябому солдату и зашагал с ним в сторону депо. Дудин, оглядевшись вокруг, подошёл к женщине. Она испуганно накрыла полой пальто плачущий кулёк.

– Не бойтесь, мамаша. Не со злом я к Вам. Я хочу, чтобы Ваш ребёнок остался жив. Подумайте, а потом дадите ответ. Как поймёте, что больше уже не можете поддерживать ребёнка, сообщите солдатам. На одном из перегонов я подойду к Вам. Вы укутаете малыша во что сможете, как можно теплее, и отдадите его мне. Я положу его на железнодорожную насыпь. Обходчик узелок обязательно увидит и подберёт. Пусть Вы дальше поедете без Вашего ребенка, но зато он останется жить, а не будем его хоронить где-нибудь у дороги в Сибири. А там, как Бог положит. Глядишь и найдётесь со временем. Подумайте. Это для него хоть какой, но шанс. Я Вас не тороплю.

Дудин, не дожидаясь возражений потерявшей самообладание женщины, пошёл вдоль состава дальше.

Дощатые пол и стены теплушек впитывали запах пота и горя. Народ дышал этой болью и выдыхал своё несчастье…

… Звук убегавшего в даль поезда всё глуше и всё менее отчётливо звенел в остывавших рельсах.

Кузьмич потёр шерстяной вязаной варежкой примороженную щёку, выцепил острым глазом едва заметную в снежной круговерти тусклую точку удалявшегося на последнем вагоне фонаря, проводил его ещё с минуту взглядом и пошёл в домик обходчика. Тонкий, едва различимый, словно мяуканье котёнка, писк ткнулся в ухо Кузьмича и пропал.

«До следующего поезда три часа. Надо дремануть, а то с устатку чёрти чё мерещится», – пробурчал себе под нос мужик, но звук вновь долетел со стороны дорожного полотна.

«От веть ё-тить! Мёрзко лазить по снегу!» – гудел недовольно себе под нос обходчик, между тем, основательно уминая валенками сыпучую армаду снежинок, двинулся туда, откуда доносилось что-то непонятное.

Апрель категорически не желал радовать весенним теплом. Зима боролась. Температуры крутились около двенадцати-шестнадцати градусов мороза, и колючие бураны нет-нет да накрывали округу Барабинска.

Позёмка тонкими струйками обтекала пищавший свёрток, старалась отдельными колючками снега заглянуть под тряпьё, потеребить розоватое тельце, порезвиться вдоволь.

– Свят, свят, свят! Эт чё ж такое? – оглядываясь по сторонам, словно надеясь увидеть того, кто положил орущий кулёк, Кузьмич на минуту отступил в сторону.

– Никак дитё?! Твою, ё-тить! Чё ж делать-то? От ить, суки, ё-тить! С поезду кинули.

Свёрток пищал и требовал защиты от наглых снежных струй, которые дружно атаковали все дырки ветхой фуфайчонки, в которую он был укутан.

Кузьмич поднял ребёнка, сунул его под распахнутый тулуп, нежно прижал к груди.

«Ух, холодный», – и, бормоча что-то несвязное, зашагал к домику.

Мария уже забеспокоилась, влезла в шубейку и нехотя вышла навстречу кусачей непогоде.

– Нико-ола-а!

– Чё горло дёрешь? От он я! – вынырнув из снежной пелены, буркнул Кузьмич.

– Да уж поезд-то когда прошёл, а тебя всё нет и нет. Уж не случилось ли чего, думаю? – оправдываясь затрещала Мария, распахивая перед мужем дверь.

– Случилось, мать. Чё и делать, и как быть ума не приложу, – отозвался обходчик, окунувшись в долгожданное тепло.

– Ай?

– Ай, ай! Разайкалась. Вот, гляди! – Кузьмич распахнул пазуху у тулупа и достал маленький, мокрый свёрток.

– Чегой-то? – приблизилась к столу Мария.

– Дык, ребятёнок, знать! На скате сыскал. Иду, а он пишшит на всю округу. Думал, умом тронулся, старый, – Кузьмич хохотнул, расстегнул фуфайку, в которую был упакован ребёнок, и стал разбирать самодельные пеленки.

– О, деваха! Ишь, схудала как. Исть, поди ты, хочет, а, мать? – старик запустил пятерню в поредевшие с годами кудри. – Чем кормить-то её будем?

Муж с женой замерли над малышкой и молча её разглядывали. Девочка была ухоженной, светленькой, но сильно исхудавшей.

– Ну, помереть не дадим. Что-нибудь да придумаем! Отец, тут бумага какая-то, – ткнула пальцем в небольшой листок, лежавший в пелёнках, Мария.

Кузьмич осторожно расправил мокрую бумажку.

– Ма… Маса…ари Ленна, – обходчик опустил руку с запиской и уставился на свою находку. – Масаари, значит, ё-тить.

– Всё, что ли? Больше ничего? – заглядывала в писульку жена.

– Та-ак! – не обращая внимания на Марию, скрёб бороду Егор.

– Знать, эстоны прогнались в поезде. О как, мать. Масаари. Видала?

– Скинули, что ли? – кусая концы платка, перекрестилась женщина.

– Решили, что так дитё спасут. На людей понадеялись, ё-тить! Делать-то чего будем, мать?

– Ой, я прям и не знаю, – хлопнула ладонями об подол Мария. – Не кинешь ить, дитё всё же. Пусть у нас живёт. Поднимем, отец.

Кузьмич, в который раз за последние полчаса, поскоблил пятернёй затылок, отошёл к печке, свернул цигарку, прикурил. Затянулся пару раз, разгоняя ладонью дым, сплюнул на бычок и подошёл опять к столу.

– Так-так! Вот как, мать. Слушай и запоминай. Будет она Масарина по фамилии. А по имени – Лена. Елена, стал быть. Людям говорить станем, что сестры твоей, Фени, ребёнок. Мол, мать преставилась, а мы и взяли дитя. Так тому и быть.

– Да как же-то, отец, метрики ить у девахи нет. А не то власти прознают?

– Цыц! Чё значит прознают? Мы её чё, прятать чё ли собираемся? В город поеду. До начальника милиции Попова дойду. Василич мужик правильный. Поймёт. Войдёт в ситуацию. Выправит метрику.

… Василий видел, что Тихон волнуется. Старец подошёл к печке и пошурудил кочергой потухшие угли.

– Чтобы ты понял правильно, я тебе объясню всё мирским языком. В семьдесят восьмом году Евсей с Елизаром на Чуйском тракте едва не попали под камнепад. Они видели, как обвал смёл с дороги горбатый «Запорожец». Машина перевернулась пару раз и застряла в каменных нагромождениях, докатившихся до реки. Задняя часть была в воде, а передок камни держали на берегу. Стёкла разбились и через салон бежала вода. Водитель и женщина-пассажир на переднем сиденье были уже мертвы, когда Евсей с Елизаром спустились. Больше в машине никого не было. А вот метрах в двух, на берегу, лежал небольшой кулёк и в нём кто-то пищал. Евсей в нём обнаружил дитя…

Тихон опять принялся шурудить кочергой золу.

– В сумочке у женщины нашли документы. По свидетельству о рождении Евсей понял, что погибшая была Масариной Еленой Николаевной. По мужу – Свиридова. Свидетельство малого чада Евсей забрал с собой. Ну и девочку, понятно, тоже забрали.

Старец вновь замолчал. Пауза длилась минут пять.

– Жены у меня не случилось по жизни. Нет, я не затворник какой в этом вопросе. Когда ещё молод был, появлялись в селении женщины. Но ни одна не осмелилась связать свою жизнь со мной. Они нашли своё счастье с другими мужчинами нашей общины. Так и остался я один. А тут… Эта девочка… Я сразу же решил, что она будет моей дочкой. Я не осуждал Евсея с Елизаром за то, что они не отдали властям ребёнка… Что бы её ждало? Детский дом?

Василий шевельнулся и тихонько кашлянул в кулак.

– Что? – уткнулся взглядом в Шилова Тихон.

– Возможно, у девочки были родственники, которые могли бы её удочерить.

– Может быть… Но здесь Анисья не обделена любовью, лаской и заботой… Этот грех я отмолил сполна… Хочу я, Василий, чтобы и впредь дочь моя не страдала.

Василий встал и оправил рубаху.

– Отче, я могу заверить Вас, что сделаю всё зависящее от меня, чтобы в жизни Анисьи были только светлые дни и ничто не печалило её сердце и лицо…

… Устимка ждал у избы старца и, изнемогая от нетерпения, приплясывал рядом с ловейкой Василия.

– Ну айда, Устим Савватеич, – приобняв мальчишку, Василий закинул на плечо ремень карабина и они пошагали в сторону горы, за которой пряталось не глубокое, но чистое и зарыбленное озеро с удобными подходами к берегам.

––

[1] Цирик —охpанник, надзиpатель.

––

Эпизод шестнадцатый. Год 1998.

Владимир Николаевич блаженствовал. Дело набирало обороты, и хруст кучи презренных дензнаков, которые должны были вот-вот шуршащим дождём осыпать авторитета, настойчиво ласкал его воображение.

В кабинет заглянул взволнованный Колобок.

– Сысой, проблемка нарисовалась.

Хозяин с недовольной миной скинул с подголовника дивана ноги.

– Ну?

Колобок прошёл к боссу и присел в кресло напротив.

– Пацаны вернулись с разведки. В урочище, что на карте отмечено, какой-то народец живёт. Дома стоят. Скотина ревёт. Мелюзга всякая носится. Почитай – деревушка там нарисовалась. Хозяйств в десяток.

– Хозяйств, хозяйств. Какие, нахрен, хозяйства? – Сысой вскочил с дивана. – Какая, твою маму, деревушка? Там ни-че-го, – размеренно, с паузами, произнёс он, – не должно быть. От слова – совсем.

– Дак и я не знаю. Как тогда эти геологи хреновы разведывали месторождение? Что они, не видели что ли, что там живёт кто-то?.. И отметку не нарисовали… А домишки там есть довольно древние уже. Может, наврали с картой?

– Погодь, не кипишуй. Дай собраться с мозгой, – отмахнулся Владимир Николаевич.

«Хреновастенький моментец», – торкнулось в голове.

«Не мог Сеня с картой дурку свалять. Знает же прекрасно, чем это ему обернётся».

– Парни ничего не попутали?

– Талибан ходил со своими. А он далеко не дурак.

– Зови.

Колобок выскочил из кабинета и минут через десять вернулся с Талибаном. Талибану было за тридцатник. Был он не высок, но плотного, не рыхлого телосложения. Сколотил свою бригаду из местных отморозков и пришёл под крыло Сысоя.

– Рассказывай, Толя. Подробно рассказывай. Как шли, как обнаружили. Видел ли кто вас или по тихому прошлись… Всё рассказывай.

Талибан кивнул и, подумав с полминуты, начал:

– Само место, что отмечено на карте, пустое. На нём никого нет. Хорошее место. Есть где времянки разместить и оборудование развернуть.До него мы прошли за неделю. Места дикие. Глушь. Как с техникой быть и с вывозом – я вот не могу представить. А потом я решил с парнями дальше пройти. Думаю, может оттуда подход какой найдётся поудобней. И вот часов через десять-двенадцать мы вышли на местечко. Услышали голоса и по тихому подобрались. Дома там. Живут там. Дома под деревьями скрыты, сразу и не заметишь с горы. Мы с другой стороны реки обошли и увидели. Мужики все с бородами, бабы в платках. Прямо родичи Агафьи Лыковой.

– Постой, – перебил Сысой. – То есть, на самом месте, что указано на карте, никого нет? Так?

Талибан кивнул.

–Сколько от места до этих бородачей?

Талибан задумался. Прикидывал в уме.

–Наверное, с двадцатник. Может двадцать пять. Но тропинок там нет. Места не хоженые. Заломы такие, что копыта сломаешь. За час если пару кэмэ пролезешь, то уже хорошо.

Владимир Николаевич прохаживался по кабинету. Колобок и Талибан благовейно наблюдали за боссом.

– Ну да и хрен с ними, – вынес своё заключение Сысой.

– Пусть себе живут. У нас всё по закону. Добыча официально оформлена. Бумаги есть. Природе урон наносится? Ну так и они не братья из «зелёных». Но наблюдать за ними будем. Мирно. Если они сами наперёд в бутылку не полезут. Вот так. На том и порешим.

Талибан робея переминался с ноги на ногу, нервно подёргивая щекой. Владимир Николаевич заметил телодвижения Толика.

– Что ещё?

– Тут такое дело, Сысой, – неуверенно начал Талибан. – Хренатень там какая-то произошла…

– Да говори ты, не мямли, – вскипел Сысоев.

– Ну, значит так… Когда мы уже возвращались на тропу от этого поселения, то столкнулись нос к носу на горе с молодым парнягойи пацанёнком. Мужик отличался от тех, что в деревушке ходили. У этого бороды не было. В руках у них были удочки. Всё бы ничего, но вот только потом началось не понятное. Вдруг рядом со старшимобразовалось какое-то призрачное марево. Какая-то пелена заколыхалась. Зеленоватый такой туман, с переливами в изумрудный, в сиреневый и мужик исчез. Вот так вот просто – бздынь… и нет его. Сразу вся эта колыхающаяся масса растаяла… Будто и не было этого тумана… А, нет! Там ещё перед этим какой-то световой сгусток народился. Небольшой такой. А потом он внезапно метнулся, как из ракетницы, вверх и щербатой молнией умчался над макушками деревьев куда-то в сторону. И мелкий, тот, что с мужиком был, пропал. Признаюсь, мы вначале даже как-то все перетрухали. Но потом осторожно подошли к тому месту, где они были, и нашли только вот это.

Талибан протянул блестящий слиточек, похожий на грузило, отлитое из свинца в столовой ложке. Владимир Николаевич протянутый предмет в руки брать не стал. Изучил его осмотром в ладони Толика. Отошёл к камину и, в глубокой задумчивости, постучал кончиком фигурной кочерги по горящим головешкам. Огонь завораживал хаотичным танцем языков пламени.

– Тэ-экс! – повесив кочергу на крючок сбоку камина, Сысой повернулся к замершему Толику. – Два дебила – это сила. Вы, сизари мои, ничего там не употребляли?

– Как можно? – искренне возмутился Талибан. – Даже губ не намочили. Понимаем ответственность. Да и не полазишь по тем горам после водки. Сдохнешь.

– Колобок, зови Гриню, – распорядился Владимир Николаевич.

Гриня ожидал за дверью и уже через минуту замер перед Сысоем. Интеллект Гриню обошёл стороной, что сразу же бросалось в глаза, даже при мимолётном взгляде на лицо парня. Типичный костолом. Впрочем, Талибан подобных и подбирал в свою бригаду, чтобы в умственном плане быть на голову выше каждого из них.

– Гриня, расскажи-ка и ты, что же такого невероятного вы увидели на подходе к отшельникам. – обратился к парню Сысой.

Гриня почесал пятернёй на затылке коротко стриженые волосы и надрывно вздохнул.

– Туман у нас на глазах человека сожрал, Владимир Николаевич. Вот так вот появился вдруг из ниоткуда, обнял мужика и с мужиком испарился. Ни тумана, ни мужика. Вот… И ещё молния кэ-эк блистанёт… И – всё! Только галька блистючая осталась. Будто человека расплавили. Жуть.

–Там ещё винтарь валялся, но мы его брать не стали, – вспомнив, добавил Талибан.

Сысой оценивающе пробежался взглядом по Талибану и Грине.

– Молния, говоришь? Туман, молния… Значит так… Колобок, готовь десяток парней. Спутниковый радиотелефон организуй. Разрешение от Госсвязьнадзора на эксплуатацию мы два дня назад получили [1]. Завтра выдвигаемся. Поглядим на этих странных бородачей с их туманами и молниями. Я с вами.

––

[1] В 1990-е годы в России использование спутниковых радиотелефонов было возможно только с разрешения Госсвязьнадзора. Кроме того, было обязательным оформление страхового депозита от компании «Морсвязьспутник», который стоил 5 тысяч долларов.

Эпизод семнадцатый. Год 1998.

Ветер был восточный и, несмотря на хороший солнечный день, клёв был паршивый. За три часа, проведённых на берегу озера, Василий с Устимкой вытянули лишь с десяток неплохих золотистых карасей.Впрочем, рыбаки не особо расстраивались. Шилов предвидел подобное ещё с утра, когда определил, что суховей идёт с востока.

Над мелкой рябью поверхности озера хаотично, то взмывая вверх, то падая к воде, курсировали стрекозы. Нашёптывал кому-то свои сказки прибрежный камыш. В заводёнках, вдоль густых зарослей рогоза [1], устраивали скоростные забеги водомерки. Лучи солнца, отталкиваясь от зеркала воды, плясали отблесками по лицам рыбаков. Василий расслабленно щурился, покусывая корешок рогоза.

– Как разумеешь, Устим Савватеич, есть смысл нам с тобой ещё тут бока отлёживать? Или уж собираться будем?

Мальчишка махнул кулачком по лбу, сбивая народившуюся каплю пота. Дёрнул свою ловейку, крючок которой был пуст. Прозевал малец поклёвку.

– Да и то, дядько, чё тута абаждать? Шибко жарко. Ухи жжёть, спасу нет. Тятя посулил мене сёдни Гнедова в реку скупать отвесть. Я по первасти трухал чуток, водица холоднюча, а тапереча привыкши. Айда отсель.

Рыбаки сложили улов в холщовый мешок, обложили карасей рогозом, щедро пролили всё озёрной водой и отправились в сторону поселения.

Тропинка от озера была натоптана прилично. Естественно, что основными ходоками по ней были дикие животные, которые стремились к озеру на водопой. Она вилась, огибая сложные места подъёмов, камни. Проложена была так, словно у неё стояла задача облегчить дорогу людям. Временами даже казалось, что самые крутые подъёмы будто стёсаны лопатами.

Устимка временами отбегал в сторону, сорвать ежевику или какую другую ягоду, и без умолку трещал, повествуя, как он с дядей встретил в этих местах медведя. Что правда, то правда, Потапыч был не таким уж и редким гостем в окрестностях поселения. Потому и носили с собой карабины мужики, стоило отправиться куда за пределы общины.

Сдвоенный треск переломанной под чьей-то ногой ветки дёрнул слух Василия, и он моментально поймал ладонью плечо идущего впереди мальчишки. Устимка обернулся с немым вопросом. Шилов приложил к губам палец и показал ладонью, что надо присесть.

– Ты погоди-ка тут чуток, Устим Савватеич. Я гляну вокруг, – прошептал он.

Троица мужиков, одетых в камуфляж и вооружённых автоматами Калашникова в укороченном варианте, шли по лесу, не таясь. Расцветка камуфляжа создавала оптическую иллюзию растворения силуэта.

« Арбузники » – отметил Василий.

« Не простые ребятишки. « Флору » [2]только в этом году приняли. Она в армии не во все части поступила. До нашей бригады ещё не дошла, а у этих уже есть».

Непрошеные гости передвигались изредка перебрасываясь словами. Раздавались негромкие смешки. Направление их движения показывало, что они уверенно держали путь в обход общины, словно хотели миновать её стороной. Возможно, они уже выполнили наблюдение за поселением и теперь старались незаметно уйти.

Василий быстро, но осторожно, вернулся к Устимке.

– Вот что, паря. Бери ноги в руки и бегом в деревню. Возьми левее, по малой тропе. Беги к отцу Тихону. Скажи, что нехристи в окрестностях лазят. Трое. При автоматах. Запомнил?

Устимка мотнул головой.

– А ты, дядько, как жеж?

– Я их, еслив чего, задержу.

Сомнений в том, сможет ли он при необходимости выстрелить в человека, у Шилова не возникало. Когда из колонии строгого режима в Горняке под Тогучином совершили вооружённый побег пятеро отпетых головорезов, курсантов привлекли для операции по поимке беглецов. Во время прочёсывания очередного отведённого десантуре участка леса Василий и Степан Макаров нос к носу столкнулись с зэками. Стёпка долго не раздумывая запулил очередь поверх голов убийц. Беглецы сноровисто распластались на земле и дружно из двух стволов огрызнулись в сторону курсантов. Пули противно зацвякали в стоявшие рядом деревья, просвистели над головой, не встретив препятствий на своём пути. Шилов и Макаров нырнули в мягкий ковёр травы. Василий перекатился за объёмную берёзу, привстал на левое колено и одной короткой очередью срезал двоих зэков, вскочивших на ноги и со звериным оскалом лупивших от живота из автоматов. Шилова не мутило от осознания того, что он только что кого-то убил. Что застрелил он ни дикую утку, ни дикого кабана, а человека. Даже двух. Нет, он чётко понимал, что поставил жирную, кровавую точку на мразях, которые не далее как три дня назад оборвали жизни трёх солдат. Вот и сейчас Василий ни на секунду не сомневался, что при необходимости без зазрения совести выпустит смертоносные пули во врага.

– Дуй, Устимка! – подтолкнул он мальчишку в направлении малой, едва заметной тропинки, прохоженной лишь слегка, так как была она не очень удобной – с более крутыми тягунами.

– Постой, – тут же остановил Устимку Шилов и достал из поясного мешочка «брошь» Тихона.

– Вот, возьми, передашь отче. Мало ли…

Василий протянул вещь, слегка придавив тряпицу.

Палец упёрся в камень по середине «броши». Камень довольно легко утопился во внутрь предмета. Взгляд Шилова отметил, что брошь начала падение в ладошку Устимки, но вот упала ли она в неё он уже не увидел.