Тень Принцессы

Ирина Дернина

Тень Принцессы

Глава 0: Тень Отказа

Поздним осенним днём десятого года эры Цзяньдао император Южной Сун созвал совещание в своем величественном дворце Линьана. Стрелки солнца склонялись низко над высокими стенами города, окрашивая землю мягкими оттенками багряного золота и покрывая дворы густым туманом сырости. Дворец наполнялся тихими голосами ветра, гуляющего меж стройных стволов сосен и кедров, словно насмешливо вторя древнему хору веков.

Вечерние светильники, едва прорезавшие сумрак зала, создавали иллюзию золотистых нитей, переплетённых между тёмными силуэтами высоких деревянных колонн. Император, облачённый в парадные одежды цвета морской волны, спокойно сидел на своём черном каменном троне, инкрустированном зелёным нефритом. Лицо его было спокойным, глаза слегка прикрыты, но внимание сосредоточено на собрании чиновников вокруг него.

– Великий Сын Неба… – начал первый министр, преклонив колени и почтительно касаясь лбом пола. – Послы династии Цзинь прибыли с важным посланием.

Перед глазами императора возник образ посольства: князь Ваньянь Лин и два десятка вооружённых гвардейцев в богатых мехах и тяжёлой броне. Вид их вызвал чувство тревоги и раздражения одновременно. Северяне часто использовали подобные визиты, чтобы подчеркнуть своё превосходство, заставляя власти Южной Сун чувствовать дискомфорт и неуверенность.

Стражники привели посольство в тронный зал. Первым вошёл посол Цзиньского двора, мужчина средних лет с властным взглядом и короткой стрижкой волос, плотно уложенных поверх головы. За ним последовал сам Ваньянь Лин, высокий и статный, с уверенной поступью человека, привыкшего командовать армиями. Он остановился возле министра и коротко кивнул головой, обозначая вежливое признание власти хозяина.

– Государь… – сказал посол Цзинь, низко поклонившись. – Мой господин желает укрепить отношения дружбы и взаимопонимания между нашими странами…

Он говорил долго и витиевато, перечисляя общие принципы дипломатического этикета, как это принято среди дипломатов обоих государств. Затем перешел к сути дела:

– Чтобы закрепить этот договор навсегда, наш великий князь хочет заключить брачный союз с одним из членов вашего дома, дабы создать новую династию, объединённую силой и мудростью.

Это предложение вызвало оживлённую реакцию среди присутствующих министров. Некоторые встревоженно переглядывались, другие казались задумчивыми, третьи откровенно возмущёнными. Императрица наклонилась ближе к мужу, незаметно коснувшись плеча мужа рукой, намекая на необходимость осторожности.

Принцесса Линьвей находилась неподалёку, прячась за декоративной ширмой из слоновой кости, покрытой тонкой резьбой. Она слышала разговор отчетливо, ощущая холодную дрожь страха, пробежавшего по спине. Сердце сжалось от мысли о предстоящем браке с чужеземцем, которого она видела всего пару раз и совсем не знала лично.

После окончания официальной части визита император остался сидеть молча, разглядывая собравшуюся группу северных гостей, ожидающих решения судьбы предложенного договора. Медленно поднял голову, встречаясь взглядом с князем Ваньянь Лином.

– Мы благодарны тебе за твою инициативу и желание установить добрые связи между нашими империями, – произнёс император ровным голосом. – Однако мы считаем, что подобное решение должно приниматься взвешенно и осторожно. Прежде чем принять какое-либо важное решение, необходимо получить мнение народа и совета наших мудрецов. Возможно, позже мы сможем обсудить условия подробнее, когда придём к общему мнению.

Предложение повисло в воздухе подобно каплям росы, стекающим с лепестков цветов весной. Император почувствовал облегчение, когда услышал короткий вздох облегчения от жены и дочери, спрятанной за широкой тканью занавеси.

Тем вечером, когда солнце уже спряталось за горизонтом, оставляя лишь тонкий багровый шлейф над крышами домов, тихий внутренний дворик городского гарнизона наполнился голосами молодых солдат. Их голоса звучали негромко, будто стук камней в реке, не привлекая внимания тех, кто спешил укрыться от наступающей ночи. Однако среди этих голосов выделялись два, говоривших о событиях, сотрясающих империю.

Молодой воин, известный своим боевым мастерством и прозвище «Клинок», стоял чуть в стороне, наблюдая за происходящим сквозь густые ресницы. Лицо его было спокойным, однако внимательные глаза выдавали внутреннюю напряжённость. Воины говорили тихо, но каждая фраза отзывалась гулким эхом в душе юноши.

– Говорят, северяне предложили руку нашей принцессы… – говорил первый стражник, склонив голову набок, задумчиво перебирая пальцами наконечник стрелы, – прямо на совете, словно мы обязаны принять их условия».

Во втором дворе другой воин повернулся лицом к товарищу, тусклый свет фонаря играл бликами на его суровом лице.

– Это больше похоже на ультиматум, чем на предложение руки, – отвечал ему второй, беспокойно поглаживая край шлема, скрывая тревогу нарочито спокойным голосом. – Откажемся – рискнем войной. Согласимся – потеряем независимость государства. Что ждёт нашу принцессу впереди?»

Возмущённый шепот распространился по двору, достигнув даже самых дальних уголков, создавая впечатление тревожного ветра, пробегающего меж листьев дерева. Сердце Клинка сжалось от беспокойства, ибо эти разговоры были отражением того, что могло случиться завтра. Каждая фраза была наполнена опасностью, заставляя его готовиться к предстоящим испытаниям ещё усерднее.

На другом конце империи, в далеком зале императорского дворца, изящная фигура сидела неподвижно, окутанная золотистым сиянием свечей. Её лицо оставалось невозмутимым, хотя мысли бурлили внутри неё подобно водовороту реки. За тонкой тканью окон виднелись огни столицы, мерцающие в темноте, но они казались ей холодными и чуждыми, лишёнными тепла домашнего очага.

Принцесса понимала всю тяжесть выбора, стоящего перед страной. Она знала, что судьба её народа зависит от решения, которое она примет. Ей приходилось балансировать между долгом дочери императора и желаниями собственного сердца. Этот выбор был непростым, ведь любое решение имело последствия, влияющие на судьбы тысяч людей.

Между простым солдатом, чьё тело покрыто сетью старых ран, и утончённой принцессой, живущей в роскоши императорского дворца, пролегало огромное расстояние. Они принадлежали разным мирам, разные обычаи определяли их поступки и мысли. Однако нити судьбы неумолимо сплетались, связывая их невидимой нитью, ведущую к встрече двух миров, разделённых классовыми границами и традициями.

Именно тогда, когда ночь накрыла город плотным покровом тьмы, в воздухе витал неясный аромат цветения сливовых деревьев, предвещавший перемены, подобные цветочным лепесткам, кружащим в танце вокруг свечных огоньков. Так началась новая глава их общей истории, полная неизвестности и неопределённости, ведущая обоих героев к неизбежному столкновению. Каждое движение и действие каждого из них стало важным элементом мозаики, складывающейся в сложную картину борьбы за выживание и сохранение достоинства империи.

Глава 1. Клинок у озера

Позднее лето в Линьане дышало зноем, но в саду Алой Сливы у Западного озера царила благословенная прохлада. Тенистые аллеи, выложенные серо‑зелёным камнем, вели к небольшому павильону с крышей в форме пагоды. Вода в канале, огибавшем сад, отражала алые соцветия – будто капли крови на зеркале.

Принцесса Линьвей пришла сюда не для прогулки.

– Ваше Высочество, иероглиф «мудрость» требует более плавного завершения. Вы слишком резко обрываете черту, словно боитесь, что чернила иссякнут раньше мысли.Перед этим она провела два часа в учебной зале, где каллиграф Линь‑ши с ледяной вежливостью указывал на ошибки в её почерке:

Фрейлины – три юные девы из знатных домов – молча наблюдали, пряча улыбки за шёлковыми рукавами. Линьвей знала: их отцы прислали их сюда не ради искусства письма, а чтобы дочери могли увидеть принцессу без церемониальных масок.

Когда урок закончился, Линьвей не вернулась во внутренние покои. Она велела служанке Сяолянь принести лёгкий веер и халат из тонкого льна, а затем направилась в сад – единственное место во дворце, где можно было дышать свободно.

Сяолянь шла в трёх шагах позади, не нарушая молчания. Она знала: когда принцесса выбирает сад Алой Сливы, лучше не задавать вопросов.

Клинок стоял в тени кипариса, сливаясь с узором теней. Его поза – расслабленная, но не праздная: колени чуть согнуты, пальцы правой руки касаются древка копья, левая рука спрятана в складках халата. Он не смотрел на принцессу – смотрел сквозь неё, фиксируя всё: движение ветвей, шорох гравия, запах приближающегося дождя.

Он был здесь не случайно.

– Принцесса слишком часто остаётся без должной охраны. С сегодняшнего дня ты – тень у её левого плеча. Но помни: ты не телохранитель, а наблюдатель. Если что‑то случится, действуй. Но не привлекай внимания.Три дня назад начальник стражи, генерал Чэнь, вызвал его в караульное помещение: – Клинок, ты знаешь, что северяне прислали в столицу убийц? Клинок кивнул. Слухи ползли по дворцу, как змеи по камням.

Клинок не спросил, почему выбрали его. Он знал ответ: потому что он невидим. Потому что его прошлое – дыры в памяти, заполненные кровью и криками. Потому что он умеет ждать.

Сейчас он ждал.

Линьвей остановилась у небольшого пруда, где плавали карпы цвета заката. Она опустила руку в воду, и одна рыба, серебристая, с алыми плавниками, подплыла к пальцам, будто узнавая хозяйку.

– Ты тоже пленница, – прошептала она. – Только твоя тюрьма – стекло и вода. Моя – шёлк и нефрит.

В этот момент воздух дрогнул.

Звук был едва уловим – тонкий свист, похожий на крик птицы. Но Клинок уже двигался.

Его тело отреагировало раньше мысли: шаг влево, поворот корпуса, древко копья взлетает вверх, ударяя по летящему предмету. Звон металла о дерево – и отравленная стрела падает на гравий, её наконечник чернеет от яда.

Линьвей вскрикнула, отшатнулась. Её рука дрожала, вода в пруду всколыхнулась, разгоняя круги.

– Спокойно, Ваше Высочество. – Голос Клинка звучал ровно, без тени волнения. Он не смотрел на неё – его взгляд скользил по кронам деревьев, выискивая стрелка.

– Госпожа! Вы целы?Сяолянь, бледная, бросилась к принцессе:

Линьвей кивнула, но её глаза были прикованы к стреле. На её оперении едва заметный узор: три изогнутые линии, символ клана Цзинь.

Генерал Чэнь прибыл через четверть часа, сопровождаемый десятком стражников. Он осмотрел место покушения, поднял стрелу, провёл пальцем по ядовитому наконечнику. Взгляд его скользнул по Клинку – холодный, оценивающий.

– Кто первым заметил угрозу? – спросил генерал, не отрывая глаз от воина.

– Я, господин, – ответил Клинок без колебаний. – Звук был едва различим, но я среагировал.

Чэнь помолчал, медленно переводя взгляд с наконечника стрелы на воина. В его глазах читалась не столько ярость, сколько глубокая, почти философская настороженность, словно он пытался прочесть в лице Клинка ответ на вопрос, который не решался задать вслух.

– Ты стоял в тени, вдали от принцессы, – произнёс он наконец, тщательно подбирая слова. – Порой слух обманывает нас, принимая эхо за угрозу. Как ты можешь утверждать, что действовал верно?

Клинок сохранил молчание. Объяснять, что годами тренировал слух, чтобы различать шаги врага в ночи, было бессмысленно. В воздухе повисла тяжёлая пауза, наполненная невысказанными подозрениями.

– Говорят, в пограничных землях умеют не только слышать, но и направлять стрелы…Один из младших стражников, не поднимая глаз, обронил едва слышно:

Линьвей почувствовала, как тишина становится осязаемой, как густой туман, окутавший сад».

– Обвинения без доказательств – что ветер в пустоте. Однако обстоятельства требуют осмотрительности. – Он сделал паузу, взвешивая каждое слово. – Ты останешься под наблюдением. До тех пор, пока тень сомнения не рассеется.Генерал медленно поднял руку, пресекая дальнейшие намёки:

Когда стража увела Клинка в караульное помещение, Линьвей задержалась в саду. Сяолянь стояла рядом, не решаясь заговорить.

– Он спас меня, – произнесла принцесса тихо, глядя на пруд. – Почему слова превращаются в стрелы быстрее, чем летит настоящая?

– Госпожа, – осторожно начала Сяолянь. – Есть истины, которые легче подозревать, чем доказывать. Его прошлое скрыто, как корень дерева под землёй. Для многих это уже повод для сомнений.

– Принеси мне всё, что сможешь узнать о нём. Но так, чтобы ни одна тень не заметила твоего следа.Линьвей сжала веер, ощущая, как прохладный нефрит впивается в пальцы.

Сяолянь кивнула и растворилась среди деревьев, словно утренний туман.

А в караульном помещении Клинок сидел на каменном полу, скрестив ноги. Его руки были связаны шёлковой лентой – знак временного отстранения, а не ареста. Он не сопротивлялся, не оправдывался. Лишь ждал.

– А может, он – семя, брошенное северянами, чтобы взошло в самый неожиданный час?За дверью слышались приглушённые голоса стражников: – В пограничных землях детей учат убивать раньше, чем читать.

Клинок закрыл глаза. Он знал: подозрения – лишь начало. Слова, подобно семенам, падают в почву недоверия и прорастают быстрее, чем можно вообразить.

Через час в малом зале для совещаний собрался совет. Император восседал на возвышении, по обе стороны от него – старшие советники и чиновник Цензората в тёмно‑синем халате с серебряной вышивкой. Линьвей стояла слева от отца, опустив глаза, но внимательно ловя каждое слово.

Генерал Чэнь представил стрелу и доложил о действиях Клинка.

– Подозрения требуют тщательного разбирательства. По закону, если воин оказался единственным свидетелем покушения, его следует подвергнуть допросу с применением мер убеждения.Чиновник Цензората, не поднимая взгляда от свитка, произнёс размеренно:

Император медленно провёл пальцем по краю нефритового подноса, словно изучая едва заметные узоры на камне. В зале повисла тягучая тишина – каждый ждал, когда монарх выскажет волю, взвешенную, как золото в императорской сокровищнице.

– Мы не желаем омрачать дворец криками, – произнёс император наконец. – Есть ли иные способы удостовериться в его невиновности? Способы, что не запятнают честь ни обвинителя, ни обвиняемого?

Линьвей сделала три медленных шага вперёд, склонилась в глубоком поклоне и лишь тогда подняла взгляд – но не на отца, а на нефритовый поднос перед ним. Её голос был тих, как шелест бумаги:

– С позволения Вашего Величества… – она выдержала паузу, давая отцу возможность прервать её, если он сочтёт нужным. – В древних записях упоминается обычай: если воина подозревают в предательстве, он может доказать чистоту сердца в поединке с диким зверем. Это испытание не ново – так судили ещё при Тай‑цзу. Оно не унижает достоинства и не оставляет пятен на репутации семьи.

Император продолжал водить пальцем по краю подноса – неспешно, почти задумчиво. Линьвей не двигалась. Она знала: любое лишнее движение будет расценено как дерзость, любое слово вне очереди – как неуважение.

– Ты говоришь о древнем ритуале, – наконец произнёс император, не поднимая глаз. – Но разве не сказано в «Лунь юй»: «Благородный муж осторожен в речах и медлителен в делах»? Как можешь ты быть уверена, что этот воин достоин испытания? Что его сердце не скрывает того, чего не видит глаз?

Линьвей ощутила, как внутри нарастает ледяной вихрь сомнений. Она подбирала слова – не для отца, а для себя, чтобы придать форму тому, что ещё плавало в глубине души как смутное предчувствие.

– В «Чжуан‑цзы» сказано: «Истинная верность не нуждается в клятвах – она проявляется в тишине между словами». Если он виновен, боги покарают его. Если нет – его верность станет очевидна. Но разве не в этом суть испытания? Не в том ли, чтобы дать судьбе произнести приговор, не замарав рук людских?

Император наконец поднял взгляд. Их глаза встретились – и в этом мгновении принцесса прочла больше, чем хотела: не только отцовскую настороженность, но и тень усталости от бесконечной игры подозрений. Он медленно кивнул, словно соглашаясь не столько с её доводами, сколько с неизбежностью выбора.

– Ты говоришь мудро, – произнёс он наконец. – Пусть будет так. Назначьте испытание. Но пусть за ним наблюдают представители Цензората. И пусть никто – ни друг, ни недруг – вмешивается в то, что предрешено.

Когда совет завершился, Линьвей задержалась в галерее, глядя на закат. Солнце, словно расплавленное золото, растекалось по черепице крыш, окрашивая тени в багряные тона. Сяолянь стояла рядом, не решаясь заговорить.

– Он спас меня, – произнесла принцесса тихо. – Но что, если это лишь часть замысла? Что, если он знал – должен был знать – о стреле, о том, кто её пустил?

– Госпожа, – осторожно начала Сяолянь, – иногда правда прячется не в действиях, а в паузах между ними. Он не оправдывался, не просил милости, не пытался доказать свою невиновность. Разве это не знак?

Линьвей сжала веер. Дерево скрипнуло под пальцами.

– Или знак того, что ему нечего доказывать. Потому что он уже решил, как будет играть эту партию.

Сяолянь промолчала. В воздухе повисла тяжесть недосказанности, словно перед грозой: ветер замирает, а небо темнеет, обещая бурю.

На следующий день во дворце распространился слух: по решению императора и с согласия принцессы, Клинок пройдёт испытание поединком с диким барсом в северной части охотничьих угодий. Если он выйдет живым – его невиновность будет признана. Если нет…

Линьвей услышала об этом за завтраком. Она едва прикоснулась к рисовым лепёшкам, её пальцы дрожали. Перед ней стоял нефритовый чайник, и она машинально следила за струйкой пара, поднимавшейся в прохладный утренний воздух.

– Это древний обычай, – произнёс император, не поднимая глаз от свитка. – Он не лишён смысла. Пусть боги решат, кто перед нами.

– Отец, – тихо сказала Линьвей, – если он невиновен…

– Тогда он выживет. А если нет – мы избавимся от угрозы без пролития крови в стенах дворца. – Император сделал паузу, и в его голосе прозвучала едва уловимая горечь: – Иногда самый чистый путь – это путь, где решение принимает не человек, а судьба.

Принцесса опустила глаза. Она понимала логику отца, но сердце сжималось от мысли, что она сама направила Клинка на этот путь. Была ли это справедливость или лишь удобный предлог?

В караульном помещении было тихо. Клинок сидел у окна, глядя на звёзды. Его руки всё ещё были связаны шёлковой лентой – знак временного отстранения, а не ареста. Он не пытался освободиться. Лишь ждал.

Дверь скрипнула. В проёме появилась фигура Сяолянь с масляной лампой в руке. Свет дрогнул, отбрасывая причудливые тени на каменные стены.

– Госпожа просила передать вам это, – она протянула небольшой свёрток.

Клинок развернул ткань. Внутри лежал нефритовый амулет в форме лотоса – символ чистоты и защиты.

– Госпожа говорит, что вы заслуживаете шанса. Но будьте осторожны. Многие хотят, чтобы вы не вернулись.

Клинок сжал амулет в ладони. Он не сказал ни слова, но в его глазах мелькнуло что‑то, похожее на благодарность. Или на тень воспоминаний.

Он медленно провёл пальцем по резному краю лотоса, словно пытаясь прочесть в нём послание, которое не было написано словами. Почему она верит? Или это тоже часть игры?

– Скажите ей… – он замолчал, подбирая слова. – Скажите, что я не забуду её милосердия. Даже если оно окажется ошибкой.

Сяолянь кивнула и исчезла в темноте.

А где‑то в глубине дворца Линьвей стояла у окна, сжимая в руках веер. За окном луна скрылась за тучей, и ветер шелестел листьями сливы, будто напевая древнюю песню о верности и предательстве.

Она не молилась, а ждала. Ждала, чтобы узнать, кто он на самом деле: тень, убийца или тот, кто однажды может стать её опорой.

И в этой неопределённости таилась самая страшная опасность: не знать, кому доверять. Как сказано в «Лунь юй»: «Не познав судьбы, нельзя стать благородным мужем. Не познав должного, нельзя обрести опору. Не познав слов, нельзя знать людей».

Вдалеке, за стенами дворца, в лесах северной части охотничьих угодий, барс уже бродил по своей территории, не подозревая, что завтра его ждёт встреча с человеком, который либо докажет свою невиновность, либо падёт, оставив после себя лишь вопросы без ответов.

Глава 2. Испытание в бамбуковой роще

Рассвет неспешно разливался над дворцом, подобно жидкому шёлку, окрашивая туман в бледно‑розовые тона. Время тянулось, словно вязкий мёд.

Линьвей сидела у окна уже третий час. Её холодные, неподвижные пальцы сжимали нефритовый веер. За окном ни звука. Даже птицы ещё не проснулись. Только капли росы, медленно сползающие по листьям бамбука, нарушали безмолвие.

Сяолянь вошла бесшумно, как тень. В руках – поднос с чаем и рисовыми лепёшками. Она поставила его на низкий столик, но не произнесла ни слова. Знала: сейчас не время для пустых фраз.

– Он выживет? – наконец прошептала Линьвей, не отрывая взгляда от горизонта.

Сяолянь опустила глаза. Пауза затянулась: длинная, тяжёлая, словно предгрозовая тишина.

– Боги решают судьбы, а не мы, – ответила она тихо. – Но если он действительно невиновен…

– «Если», – Линьвей медленно закрыла веер, звук щелчка прозвучал в тишине слишком резко. – В этом слове вся наша беда. Мы судим, не зная.

За окном первые лучи коснулись верхушек деревьев. Время текло, но ничего не менялось – только тени становились длиннее, а ожидание – невыносимее.

Бамбуковая роща встретила их безмолвием. Туман стелился по земле, обволакивая стволы, превращая пространство в зыбкий лабиринт. Казалось, сама природа затаила дыхание.

Император появился не спеша. Он шёл размеренно; каждый шаг отдавался глухим стуком его нефритового посоха. Ни слова, ни взгляда – только тяжёлая, почти осязаемая тишина.

Советники заняли места. Генерал Чэнь – справа, его седые брови были нахмурены, пальцы сжимают край одежды так, что побелели костяшки. Чиновник Цензората – слева, глаза скрыты за свитком, но слышно, как он перебирает пальцами края бумаги – шорох, подобный шелесту сухих листьев. Время от времени он наклоняется к свитку, сверяет что‑то, едва слышно бормочет: «Согласно записям… по статье третьей… в случае испытания…»

Линьвей встала за резной ширмой. Сяолянь рядом – неподвижная, как статуя. Принцесса чувствовала, как бьётся сердце – медленно, гулко, будто отсчитывая последние мгновения перед падением камня в бездну.

Ветер шелестел листьями. Где‑то вдали крикнула птица. Время тянулось бесконечно.

Дверь павильона открылась.

Клинок вошёл.

Ни спешки. Ни суеты. Каждый шаг – как будто он идёт по тонкому льду, где малейшая ошибка – падение.

Он был в простой льняной одежде, подпоясанной верёвкой. Никаких доспехов. Никакого оружия. Только его тело, его разум – и знание, что барс не прощает ошибок.

Он не смотрел на толпу. Не искал одобрения. Его взгляд был устремлён вперёд – туда, где за решёткой уже скреблась лапа хищника, оставляя на дереве глубокие борозды.

Генерал Чэнь медленно поднял руку. Движение – тягучее, как мёд.

– По закону, если обвиняемый выживает в испытании, его невиновность считается доказанной. Но помните: это не милость, а суд.

Чиновник Цензората не поднял глаз от свитка. Его голос – сухой, как шелест бумаги:

– Пусть боги решат.

Линьвей сжала веер. Пальцы онемели. Она знала: если Клинок погибнет, никто не станет искать истинного виновника покушения. Это будет просто ещё одна тень в череде дворцовых тайн.

Тишина.

Только дыхание – её, Сяолянь, советников. И где‑то вдалеке – шум ветра в бамбуке, похожий на приглушённый шёпот.

Дверь клетки распахнулась.

Барс выскочил – молнией.

Огромный. Мохнатый. Глаза – янтарные, горящие голодом. Он припал к земле, обходя человека по кругу, принюхиваясь к запаху страха. Но страха не было.

Клинок не отступил. Его движение – плавное, как течение реки. Он упал на одно колено, пропуская над собой когтистую лапу. В тот миг он ощутил жар дыхания зверя, запах его шерсти – резкий, звериный. Пальцы впились в переднюю лапу барса – не с силой, а с точностью, находя уязвимые сухожилия. Он знал: одно неверное движение – и кости хрустнут под весом хищника.

Зверь зарычал. Звук – низкий, вибрирующий, проникающий в самую глубину души. Он попытался развернуться, но Клинок уже был у него за спиной.

В павильоне замерли все. Даже советники перестали перешёптываться.

– Словно знает зверя изнутри, – отозвался другой, сжимая подлокотники кресла так, что дерево затрещало.– Он действует… не по правилам, – прошептал один из них.

Барс ударил задней лапой. Когти распороли ткань рубахи, оставив на коже кровавые борозды. Кровь тёкла, обжигая кожу, но Клинок не обращал внимания.