Тень Ахиллеса

Ну а что у нас с прекрасным полом?

Ирочка Матвеева бегала за Барановым до выпускного, пытаясь его бескомпромиссно поматросить и бросить. Ничто в юном сердце старшеклассника не отзывалось. В действиях одноклассницы Баранова пугала активность. Это он должен был подкарауливать ее у вечернего подъезда, таскать за ней сумки и «чушь прекрасную нести». Но все было диаметрально противоположно. Баранов скрывался от нее и даже пару раз убегал. Но это, как вы понимаете, совершенно иная история. А мы с вами вернемся в туалет, где и находится в данный момент наш герой.

Убедившись, что тетрадь спрятана надежно, Андрей открыл кран и начал умывать лицо холодной водой. В дверь все также продолжали настойчиво стучать.

Поправив челку у зеркала над потрескавшейся от времени мойкой и нагло оскалившись самому себе, он набрал полные легкие оставшегося в туалетной комнате воздуха свободы и вопросительно выкрикнул в сторону двери.

– А может с утра интеллигентный человек в этом доме спокойно посрать?

Стук прекратился.

– Баранов, сколько тебя можно учить? – послышался из-за двери строгий женский голос. – Культурно говорить «не срать», а «выдавливать из себя частицу отмершего материального мира». Понял?

– Да пошла ты, – прошептал Андрей и, обернувшись к запертой двери, состроил противную гримасу.

– Баранов, – вновь послышалось из-за двери, – я знаю, чем ты там занимаешься: опять свою графоманию малюешь. Через час у тебя служебный автобус от остановки отходит, а ты не мычишь, не телишься. Давай Баранов, не беси тетю Веру, выползай из укрытия. И не смей показывать мне рожицы, я вижу тебя насквозь.

В непростой судьбе Андрея Баранова, конечно, случались казусы и перекосы. Не то чтобы он был верующим, но в такие минуты он частенько заходил в небольшую часовенку, находящуюся в шаговой доступности от его подъезда, и, подойдя к иконе чудотворца Николая, злобным шепотом предъявлял ему за все свои промахи и косяки. Святой молча выслушивал Андрея и… провожал его умудренным взглядом, даря и веру, и надежду, хотя надо было бы всадить хорошего ремня, ну или наградить приличным подзатыльником.

После литераторства это был второй странный казус в его нелегкой судьбе: после развода с филологом Еленой, он остался проживать в квартире бывшей тещи. Наверняка на вопрос «как такое могло произойти?» не ответила бы и сама бывшая теща. Тем более ответа не было и у самого Баранова. В отличие от мамы и Баранова, Лена съехала куда-то в спальный район Омска. Баранов переживал расставание стойко. В своем канале написал:

Telegram-канал "Интеллигентный неудачник".

«Мой начальник считает меня бесхребетным, безынициативным, плывущим по течению абсолютно бесполезным человеком. Самое интересное, что такого же мнения и Лена. И ее мама тоже. Вчера весь обеденный перерыв просидел в одном популярном маркетплейсе, искал что-нибудь для повышения самооценки. Зинка из отдела мерчендайзинга посоветовала слушать какого-то ведического лектора. Сама Зинка не жрет мясо и окуривает офис палочками, которые пахнут дерьмом. Не, я так не хочу. Ваня из коммерческого прислал ссылку на электронную книгу японского мотиватора. А сам мастурбирует в туалете в обеденный перерыв: тоже мне мотиватор! Что-то с этим наверняка нужно делать, я имею в виду свою жизнь. А может, и не нужно. Але, кто-нибудь, дайте рецепт. Вчера напросился в гости к соседу Сашке Косоножкину и орал с его балкона слова силы…не помогает».

Андрей выключил воду и приготовился выйти.

«Бывших тещ не бывает, и она, конечно, не человек, а бронетранспортер на резиновом ходу, – подумал Андрей Баранов, – хотя нет, это мелко. Она ледокол, причем атомный. Такой любой полюс переедет пополам и не поморщиться».

– Баранов, вэй из мир, а ну, вышел сюда! – голос за дверью набирал решительную мощь.

Андрей вспомнил, как на иконах выглядит Николай Чудотворец и, мысленно перекрестившись, осторожно дернул щеколду в сторону. На пороге, в своем фирменной позе с руками, упертыми в бедра, высоко подняв голову, не моргая, немыслимым айсбергом смерти стояла его вечная и по совместительству бывшая теща – Лейбович Вера Борисовна.

Баранов попытался натянуть подобие улыбки на утреннее лицо и начал быстро тараторить:

– Говорила мне мама, не связывайся с богоизбранным народом, хапнешь, горя. Но я был молод и горяч и разжигал в себе искру предотвращения Сионистского империалистического заговора…

Вера Борисовна приблизилась к нему максимально близко и цинично оскалившись, ответила:

– Пытаешься быть остроумным? Ну-ну! А я своей дочери говорила, что выходить замуж за вшивого интеллигентика с фамилией Баранов, который чистой воды никчёмный человек, – кадохес, это я вам скажу, просто фу. Или ты считаешь, что я не права? Ты, Баранов не молчи, если что, я к критике лояльна.

Вера Борисовна Лейбович была женщина высокого роста, полноватая и округлая во всех местах. Разойтись с ней в узком коридоре двухкомнатной «хрущобы» было занятием бесперспективным. Огромные черные глаза. Длинные густые черные волосы, вечно собранные в тугой кокон на затылке. Когда Баранов принимал ванну и вылавливал их с поверхности воды, всегда грустно шептал: «Опять горгона распустила своих змей на прогулку».

Ее дочь, Елена Лейбович, бывшая жена Андрея Баранова, была стройной и светловолосой. Тестя Баранов никогда не видел и поэтому предполагал, что, во-первых, Лена – в отца, а во-вторых, мадам Лейбович просто сожрала его сразу же после спаривания, как кровожадная самка богомола. Свою дочь она называла Лэна, странно делая ударение на эту неправильную букву «э». Андрея она принципиально называла только по фамилии.

***

Андрей Александрович Баранов, родился в семье потомственных инженеров, и все детство отец внушал ему мысль о том, что и его прадед, и дед, и он сам дружили с ватманом и циркулем в компании с кульманом. Маленький Андрюшка не знал, кто эти случайные в его жизни иудеи, и всегда соглашался с отцом, но старался делать по-своему. Поэтому, когда он сообщил родителю, что поступил в университет на факультет теологии, философии и мировых культур, у бати случился припадок.

– Сынок, ты точно не от соседа?

– Папа, это, между прочим, социально-гуманитарный факультет, – оправдывался новоявленный миру студент-теолог.

– А, я понял, – отец медленно отправился в ванную комнату и умывшись, тяжело и смиренно констатировал, – не, не от соседа, просто дурачком вырос. Лекарственный боярышник!

Клеймо неудачника прилипло к нему рано: маленького Андрюшку били по рукам, приговаривая, что все, за что бы он ни взялся, он делает не так, неправильно и вообще начинать и не стоило. Когда щенку сто раз сказать, что он поросенок, тот непременно захрюкает. Баранов так и сделал: просто перестал проявлять инициативу, причем везде и во всем. Его излюбленными фразами в школьные годы стали: «Ну ладно», «И я так думаю», «Пусть так и будет».

«Ты человек без хорды, без остова, без скелета. Половая тряпка и та имеет свое мнение, в отличие от тебя», – говорил его декан в университете. Андрей учился хорошо и на подобные замечания привычно соглашался: «Ну ладно, пусть так и будет».

***

Вера Борисовна, несмотря на свою утреннюю претензию к запаху из кроссовок Баранова и незакрытом тюбике зубной пасты, все же накормила бывшего зятя завтраком и, благословив, выпроводила на работу.

Андрей вышел из подъезда и недовольно посмотрел на часы, болтающиеся на левом запястье. На дежурный автобус он еще вполне успевал, но для этого следовало сосредоточиться на задаче и, взяв приличный темп, начать стремительно двигать в нужную сторону. Баранов медленно, шаркая ногами по опавшей сентябрьской листве, побрел к остановке общественного транспорта. Со стороны он походил на нежелающего попасть на первый урок нерадивого двоечника. Для антуража ему не хватало холщового мешка со сменной обувью, который он бы тащил за резинку по мокрому асфальту вслед за собой и потертого ранца за спиной.

В следующем месяце Баранову должно исполниться двадцать семь. От этой новости ему становилось еще грустнее и невыносимее. А на душе была все та же всеобъемлющая бездуховность и пустота, которую они с соседом Сашкой неоднократно наблюдали с балкончика. Наслушавшись жалоб соседа на свою Алену, Андрей возвращался к бывшей теще в квартиру и кричал в туалете про боярышник, а потом, как обычно, что-нибудь записывал.

***

Бурная река жизни бурлила и пенилась водоворотами. Кораблик под названием Андрей Баранов искать смыслы не пытался, никакой философии не придерживался и вообще курса как такового не имел. А шел туда, куда текла вода, то есть время.

Окончив университет, Андрей быстро понял, что с гуманитарной профессией ему одна дорога – офисный планктон. Всю жизнь он «мечтал» стать никем, слившись с массой. Участвовать в закупках унитазов или туалетной бумаги, продавать миллионы туалетных ершиков в братские республики в обмен на сувенирную продукцию из Поднебесной. Баранов сменил много мест работы и нигде не приживался. Самым долгим сроком его службы было три с половиной месяца. Но так было не всегда. Однажды, уже будучи женатым, несмотря на ненависть к мировой литературе, он неожиданно увидел себя писателем. То есть канала с историями ему неожиданно стало мало, а в рамках блогера и собственного биографа стало невыносимо тесно. Тогда они с Леной впервые чуть не развелись. Баранов, уподобившись великим литераторам прошлого, уволился и засел за величайший роман человечества. Засел он на кухне в их маломерной двушке на окраине Омска. В той самой квартире, где «обои уже сорок лет никто не переклеивал, и этот линолеум в прихожей помнит еще исход Моисея и приход Колчака».

Вера Борисовна была в шоке. Она бегала и громко возмущалась.

– Лэна, я тебе говорила, что этот шлемазл загонит нас в могилу. Посмотри в его бессовестные поросячьи глазки, разве они могли кого-нибудь и когда-нибудь любить. Я тебя Лэна, умоляю, это же чистой воды фу!

Баранов, мгновенно утратив великую литературную мысль, в тот вечер резко поднялся из-за кухонного стола и, приоткрыв форточку, выпустил свою музу немного поразмять крылышки в сумрачном омском небе. В ту минуту он начал усердно, как будто назло теще, вспоминать свою первую любовь. Ее звали Танюха. Она была крепенькой смуглой, черноволосой татаркой. Они встретились глазами на раздаче манной каши в старшей группе детского сада. Их шкафчики случайным образом оказались рядом: у нее с вишенками, у него с корабликом. Когда он впервые решился к ней подойти, она массажной расческой увлеченно драла шевелюру уродливой рыжей кукле.

– Я тебя люблю, – сказал тогда маленький Андрюшка и нерешительно почесал содранную и замазанную зеленкой коленку.

– Ну да, – очень серьезно, по-взрослому ответила Танюха и тут же повела себя как типичная красотка, – тогда хочу в подалок самое дологое.

Придя домой, Андрюшка начал приставать с вопросом о самом дорогом ко всем членам семьи по очереди. Мама крутилась у плиты и со словами «мне реально некогда» отправила к отцу. Папа читал вечернюю газету и готовился к просмотру футбольного матча. Он тоже отмахнулся от ребенка, перенаправив к бабушке.

– Бабуль, что значит самое дорогое?

– Для меня, внучек, самое дорогое – это моя вставная челюсть, – ответила старушка и достала из тумбочки стакан с плавающим артефактом.

Танюха долго крутила чужие зубы перед лицом и улыбалась. Затем она поцеловала Андрея в лоб и тут же стерла этот поцелуй ребром ладони, убив тем самым самое светлое чувство на земле. Так вспыхнула и угасла первая любовь Андрея Баранова.

Тогда Баранов впервые почувствовал эту тягомотную пустоту. Вспомнив это, он сел за кухонный стол и записал:

«Бывает, что от очарования жизни испытываешь разочарование. Резонанс этих разочарований долго скользит кругами по моему спящему разуму, опасно натягивая материю души, завиваясь в складки и щекоча нервы. И вкус от этого на губах, и боль от этого в утробе. Очаровываюсь глупостью, всему поразительному, что предлагает мне этот мир. Не находя объяснений, очаровываюсь бессмысленными словами. Глазами, не дарящими взгляда. Ладонями, не дарящими тепла. Пустотой безразличия…Предполагаю, что перед тем, как во вселенной зажглась искра жизни, всюду царила пустота. Бог создал все из нее, и опираясь лишь на это. Значит, была в его пустоте опора? Тогда почему у меня там дырень?»

Лена тогда прочитала и сказала, что хорошо бы ему устроиться на работу. И еще сказала, что правильнее писать «технологическое отверстие».

***

Баранов остановился, погрузившись в размышления. «Пустота повсюду: полиэтиленовые женщины с искусственными лицами. В городской толпе – уродливые губы, покрытые татуировками руки, икры, плечи, животы, задницы. Разноцветные волосы, накладные ресницы. Доставка дешевой пластиковой еды в картонном пакете. Доставка доступного мимолетного счастья из маркетплейса. Недорого по распродаже, с приличным кэшбэком. Да еще работа, да будь она неладна эта работа».

Просиживая в офисе, он зачастую представлял себя гиппопотамом, которого в зоопарке пытаются накормить картонным хлебом. Не жевать нельзя, а глотать просто противно. Единственное, что удерживало молодого специалиста и будущего гения маркетинга от увольнения, – сносная заработная плата. Да и прыгать с места на место он устал: хотелось уже где-то закрепиться и хоть кем-то попробовать стать. Была еще одна весомая причина: Вера Борисовна успокаивалась ровно на шесть дней после того, как получала немного наличных от бывшего зятя. Через шесть дней она спускалась в ад их совместного бытия с новыми и старыми претензиями. Спускалась с облака, где, видимо, общалась с такими же ангелами, как она.

И…так до аванса.

Баранов Андрей прекрасно понимал, что, будучи молодым человеком, абсолютно аморально вести подобный образ жизни. Скоро, как ему казалось, в его голове заведется тот самый офисный паук и начнет плести вокруг вполне молодого мозга свои бюрократические кружева. И тогда уже так затянет, что не выбраться.

А как же мечта?

Но вот в этом и была загвоздка! У Андрея Баранова не было какой-то особенной мечты. Он просто хотел хорошо жить, придерживаясь шутки из «бородатого» анекдота: «Хочу, чтобы у меня всё было, и мне ничего за это не было».

***

Сосед Сашка как-то спросил его о счастье, и Баранов отмахнулся, не став отвечать. Тогда настойчивый Косоножкин ударил ниже пояса:

– Говорят несчастье и невезение передается по наследству. Скажи, твой батя был когда-нибудь счастлив?

Тогда Баранов серьезно задумался и ответил:

– У нас дома в углу на полированном столе громоздился новенький катушечный магнитофон «Электроника ТА1-003». Отец, запрещая всем домашним прикасаться, заботливо накрывал его салфеткой макраме. В любое свободное время, протирая, он шепотом разговаривал с ним как с одушевленным предметом. Купить такую технику было давней его мечтой: приходилось откладывать с каждой получки, отказывая себе в приятных мелочах. Друзья с работы звали в баню посидеть в парилке, попить пивка или в бильярде раскатать «пирамиду». Он мечтательно представлял, как принесет в дом упакованный магнитофон, как аккуратно поставит бобины и нажмет заветную кнопочку. Как соберет всего Высоцкого, Окуджаву, Визбора и вот тогда… он заживет наконец-то по-настоящему счастливо.

«Самый счастливый тот, кто понимает, что он самый счастливый, вот и все, – сказал ему как-то сосед Степанов. – А кто он при этом и что у него есть, совершенно неважно. Если тебя подсаживают на крючок зависимости от чего-то, дают тебе ровно столько денег, чтобы ты не сдох с голоду, но при этом раздувают твое самомнение до размеров необъятного желания иметь все здесь и сейчас, то тебя заведомо делают несчастным. Это огромное желание порождает того дракона, который и сожрет тебя изнутри. Причем у этого дракона постоянно отваливается хвост, и растет шея. И он вечно рождается и умирает в тебе. Каждую секунду, каждое мгновение. Вот и выходит, что люди, каждый в отдельности – это неповторимая личность. А в целом… серая глупая липкая масса для заделывания щелей в окнах. А все оттого, что вы постоянно чего-то хотите. Просто так вам не живется. Здесь и сейчас. И почему-то для счастья обязательно что-то нужно купить».

Отец с этой концепцией был не согласен и продолжал копить на мечту. Счастье в его понимании выглядело именно так.

Выслушав, Косоножкин тушил окурок двумя пальцами и переспрашивал: — «Чет я не понял, счастливым он был или хрена лысого?»

***

Лена перед тем как уйти, сказала, что Баранов – безвольный, бесхарактерный, вялый мальчик, обозначив его выражением «даже не Печорин».

Андрей теперь и припомнить не мог, или уже не хотел, как его угораздило влюбиться в филологиню. И это при всей его невыносимости к чтению.

– Что тебя больше всего возбуждает? – спрашивал он, намекая на близость, когда познакомился с Леной.

– Вино, – тихо отвечала она.

– Вино? – глупо переспрашивал влюбленный Баранов.

– Вино из одуванчиков, Брэдбери, – поясняла она и, задрав голову к небу, шептала, – это немыслимый кайф. – И потом добавляла. – Какое у тебя на этот счет мнение?

В такие минуты Баранова начинало тошнить. Позже, после расставания он записал:

Telegram-канал "Интеллигентный неудачник".

«Раньше я как-то квалифицировал женщин, окружавших меня, придавая им всевозможные ярлыки, считая их красивыми и не очень, умными и не очень или не очень. Все это полная ересь. Когда понимаешь, что существует только два типа женщин, – любимые и не любимые, жизнь обретает иной смысл. И еще: любимая женщина не должна знать, что такое вино из одуванчиков; это участь нелюбимой. Потому что от чтения книг у девочек увеличивается мозг и уменьшается грудь в равной пропорции. Интересно, кто-нибудь уже написал на эту тему диссертацию?»

Лена не сразу отказалась от Андрея, долго пытаясь найти в нем зачатки характера или образа – пусть не положительного, но хоть какого-нибудь. «Папенька, хочу вас познакомить с Базаровым, – он нигилист!» – топорщилось где-то в голове у Лены. Но Баранов в ее глазах не тянул даже на Базарова.

– Герой Тургенева руководствуется принципами отрицания, провозглашая их главными. – говорила Андрею Лена, – а у тебя даже зачатков принципов, к сожалению, нет.

Вот такой…лекарственный боярышник!

***

Андрей проводил усталым взглядом грязную задницу служебного автобуса и, развернувшись, пошел в местную круглосуточную разливайку. Работать сегодня он не был намерен. Иногда это место становилось для него спасительным: здесь всегда можно было посидеть в одиночестве, особенно в утренние часы. В начале восьмого утра пивной зал почти пустовал: за крайним левым столиком устроился одинокий мужик. Он был одет в грязную майку-алкоголичку, вытянутые трико и старый плащ. От него ужасно несло керосином. Андрей уныло поприветствовал бедолагу, тот улыбнулся ему, ощерившись беззубым ртом.

– Чтобы употреблять с утра, нужно быть либо демоном, либо ангелом, – заявил мужик.

– А ты, видимо, демон? – спросил Баранов.

– Не, я ангел, – ответил мужик и залился пьяным смехом.

– Я ангелов себе как-то иначе представлял.

– Это массовое заблуждение, – ответил мужик и некрасиво почесал свой зад, – если бы ангелы выглядели, как их малюют в храмах, они не смогли бы обитать среди людей. И достучаться до людских сердец тоже не смогли бы. А так сильвупле!

Баранов приблизился к стойке и тренькнул в колокольчик. Из подсобного помещения тяжело вывалилось тело дежурного продавца-бармена. Это был высокий белокурый парень с татуировкой в виде летучей мыши на шее.

Он подошел к стойке с закрытыми глазами и сонно спросил о цели визита.

– А малыши есть? – почти шепотом спросил Баранов и почему-то съёжился от нежелания услышать отрицательный ответ.

– Еще что-то? – не открывая глаз, спросил бармен.

Баранов сделал вид, что подумал, и, заказав сразу две кружки пива, отошел к угловому столику. Сонный парень принес ему все и ушел в подсобку досыпать.

Андрей щелкнул крышкой стограммового «мерзавчика» и, не задумываясь, выпил залпом всю водку. Убрав в сторону пустую тару, он схватил двумя руками кружку пива и жадно отпил сразу половину.

– Ну ты можешь, паря, – прокомментировал мужик с керосиновым амбре.

Работа, работа перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на…

«Пятница, в понедельник что-нибудь придумаю для руководства, они схавают, как обычно», – подумал Баранов и, допив, решил бесцельно побродить по городу, тем более особенных планов на жизнь не было.

К выпивке Андрей пристрастился до расставания с Леной, во время разрыва с великой русской литературой. Веру Борисовну это сначала забавляло, но позже начало искренне раздражать. В минуты алкогольного опьянения Баранов всегда искренне сожалел об утраченном. Ничего великого он так и не написал, вернее сказать, не написал вообще ничего. Бывало, он укладывал перед собой чистый лист бумаги и выводил почти каллиграфическим почерком следующее: «В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан».

Но тут же вспоминал, что это принадлежит Михаилу Афанасьевичу Булгакову.

Зачеркивал и писал иное:

«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

Лев Николаевич Толстой грозил ему пальчиком., Баранов рвал лист и шел к холодильнику за водкой.

Думать о ненавистной литературе сейчас хотелось менее всего. Направившись в сторону ближайшей станции метро, он включил на телефоне диктофон и начал наговаривать пьяным голосом:

«Вот вы спрашиваете меня, отчего я не на работе? Ну а что, вопрос вполне приемлемый. В это прекрасное осеннее утро я, как обычно, поднялся в отличном расположении духа, и, открыв окно, вдохнул вновь предстоящий рабочий день в свои слабые легкие, он впитался в мою кровь, и я стал буквально заряженным на подвиг. И мне, представьте себе, даже показалось, что на дворе не осень, а бурная весна. И в животе у меня начала шебаршиться какая-то метаморфоза.

Э-эх, весна. На деревьях, в венах и артериях, канализационных трубах и планах на жизнь набухает. В преддверии всеобщего раздевания и оголения начинаешь ожесточеннее ненавидеть себя за сожранные в зимний период пачки печенья и бочки варенья. Неожиданно вспомнилось, как мы с Ленкой сидим на кухне и молчим. Она молчит о том, что я ее недостоин. Что совсем не люблю ее и маму ее, и природу, и вообще. Я молчу о том, что она, конечно же, права. И что она – самая лучшая на свете. Мы настолько счастливы, что нам есть о чем помолчать. На душе щемящее чувство щенячьего восторга, как будто весна – это первая и март этот первый в нашей с ней жизни. Солнышко светит, глазки слезятся, где-то у солнечного сплетения приятно ноет. То ли поджелудочная, то ли действительно чудо. Весна…весна идет, расступись, а то намотает! И уже не оторвать будет, не отмыться, не разлюбить никогда. А она проглотит и не подавится. Где же ты, моя весна? Видимо, ушла вместе с Ленкой. Тварь!»

Заходя в омское метро, он сунул телефон в карман и подумал, что так и не решил, куда хотел бы отправиться сейчас. Неожиданно в голове всплыло последнее задание Кабриолетты. Баранов прикрыл пьяные глаза и, в ожидании поезда, начал изобретать свою выдуманную жизнь и сказочную девушку.

– Предположим, ее я увидел не сразу, – начал вслух рассуждать Андрей, – сидит на кочке, глазенки выпучила, рот разинула, животик свой по мху распластала, не женщина – царевна. Чуть не вляпался в нее, но, когда услышал отчетливо: «Молодой человек, это не вы потеряли?», – обернулся и посмотрел под ноги. Сидит, стрелу мою в зубах держит. Звали ее, ну пускай Наташа, имя, скажу вам, очень многообещающее. Пригласил ее к себе. Она уныло поводила глазенками по сторонам, поймала языком комара и, улыбнувшись, отрицательно покачала головой.

– Милостивый государь, я здесь ожидаю прынца, а вы неудачник, – квакнула она.

– Жаба, – отозвался я с нежностью.

Баранов расхохотался; выдумка его позабавила, и он продолжил игру:

– Представим другую историю: иду я по рыбному рынку, а тут она. И хотя она была на первый взгляд ни рыба ни мясо – русалка, одним словом, я, типа пригласил ее к себе в гости. И она вошла, точнее, заплыла в мою акваторию. Вместе с ней в моем убогом жилище появился аквариум и огромное розовое дерево. На его ветвях она частенько просто сидела и думала о чем-то своем. Я аккуратно снимал ее оттуда и нежно гладил против чешуи, от хвоста к голове.

– Не называй меня рыбой, – шипела русалка, – она холодная.

Звали ее, ну пускай будет Валентина. Часто она экспериментировала с цветом своих волос. То красилась в голубой, то в нежно-зеленый. А один раз даже постриглась наголо.

В отличие от меня, неудачника, Валя всегда где-то плавала. Когда не плавала, летала в облаках. Я решил, что ей нужно развеяться, и отправил ее в Адлер подышать морем. И назад она не вернулась. Потом я узнал от ее подруг, что она, купаясь, увидела местного олигарха, проплывающего мимо на своей субмарине. Ну и махнула хвостиком. Вот только олигарх этот не очень понял ее жеста. И тогда пришлось русалочке моей пойти на вынужденные меры. Обратившись (через газету «Вечерний Адлер») к колдунье, она быстро встала на ноги. Вот только, простудившись, потеряла дар речи. Но это не смутило ни ее, ни олигарха, который, попотчевав ее, выбросил где-то в Дании за борт. Где она и окаменела. Говорят, сидит себе на камешке: морда умная, взгляд горестный, хвостик распушила.… И ждет. Крабы ей весело машут клешнями, а голуби гадят на голову. После нее в моей жизни остался непреодолимый запах рыбы, аквариум и большое розовое дерево. И грусть, потому что не смог я дать счастья своей Золотой Рыбке. Какая-никакая, а была в доме женщина. Ну а хвост.… Это, как говорится, ерунда. Лишь бы человек был хороший.