Сова и Жаворонок

Синичка, привычно порхая рядом, с любопытством заглянула Жаворонку в клюв:

– У реки? Ивы? Ты точно ничего не перепутал? Я, конечно, не так стара, как некоторые, но я помню, что у этой речушки никогда не было ив. Только этот странный гладкий камень.

Жаворонок застыл на месте. Его сердце сжалось, как будто его крепко обхватили чьи-то невидимые лапы.

– Как… как не было? – пролепетал он. – Но ведь… ведь я же сидел на ней, мечтал…

– Мечтать, дорогой, можно и на камне, – хихикнула Синичка. – А на ивах, знаешь ли, любят сидеть те, кто любит всякие глупости. Я вот предпочитаю реальность.

Жаворонок не мог поверить своим ушам. Отсутствие ивы – это уже слишком. Он вспомнил о пропавшем дубе, который когда-то служил ему убежищем.

– А… а как насчёт старого дуба? – спросил он, чувствуя, как по спине пробегает холодок. – Того, что рос неподалёку отсюда. Ты его помнишь?

Синичка просто моргнула своими чёрными глазками, хлопая ими, как мотылёк, попавший под лампу.

– Дуб? Какой дуб? Здесь никогда не было никакого дуба. Может, тебе показалось? Ты же у нас теперь звезда, тебе, наверное, свет софитов в глаза бьёт. Может, тебе воды попить? Хотя вода здесь, конечно, тоже какая-то странная…

Она снова защебетала о чём-то своём, о новом цвете своих пёрышек и о последнем модном шарфе, который ей подарили. Но Жаворонок её уже не слушал. Он смотрел на пустую поляну, на гладкий камень, на ничего не подозревающую Синичку. Исчезли уже два дерева. Два дерева, которые были частью его жизни, его воспоминаний. И никто, кроме него, этого не замечал. Они просто испарились. И это было страшнее любых угроз Ястребов.

Мучимый вопросом, который не давал ему покоя ни днём, ни ночью, Жаворонок чувствовал, что должен что-то предпринять. Он вспомнил про старую газету, которую когда-то нашёл под одним из исчезнувших деревьев, и про пару увядших листьев. Из них он смастерил грубую карту леса. В своём новом «штабе» – родном дупле, которое, к счастью, пока оставалось на месте, – он аккуратно повесил её на стену и красными крестиками отметил места, где когда-то росли деревья.

Каждый новый крестик на карте был для него, словно очередной удар молота по сердцу. Всякий раз, когда кто-то из его знакомых, невольно спотыкаясь о пустоту, роняя озадаченное: «Странно, здесь раньше было дерево…или нет?», Жаворонок ставил новый крестик. Он словно вёл хронику катастрофы, разворачивавшейся у него на глазах.

Но к удивлению Жаворонка, даже те обитатели леса, которые замечали пропажу деревьев, не были нисколько обеспокоены.  «Да ладно тебе, Жаворонок, – говорили ему, – что ты панику устраиваешь? Просто деревья старые, вот и умирают. На их месте вырастут новые. А ты лучше пой, у тебя это лучше получается».

Он видел, как Соловей, проходя мимо очередной голой поляны, лишь пренебрежительно фыркнул: «Да кому нужна эта лишняя тень? Теперь больше солнца для моей идеальной причёски!».

Но Жаворонок знал. Он чувствовал это всем своим существом. Лес медленно умирал. Это не было случайностью, не было следствием старости деревьев или чьей-то невнимательности. За этими исчезновениями стояло что-то большее, что-то зловещее. И он, скромный солист Лесного хора, кажется, был единственным, кто это понимал. Составляя карту погибших деревьев, он словно пытался удержать ускользающую реальность и собрать воедино разрозненные осколки своего мира.

Глава 3 Мышиная охота

За неделю, до того, как Жаворонок, ослеплённый внезапной славой, всё ещё пытался понять, как из его клюва вдруг начали вылетать ноты и как правильно держать вилку на званых обедах у Ворона, на другом конце леса назревала собственная драма, такая же тихая и незаметная, как падение пера с крыла ночной птицы.

В густой чаще, где даже полуденное солнце с трудом пробивалось сквозь плотную листву, жила Сова. Не то чтобы жила – скорее, существовала. Ею жизнь, как и жизнь большинства сов, была подчинена строгим правилам, которые ею отец, Сова-Папа, чтил больше, чем лунный свет.

Сова-Папа был совой старой закалки, с перьями, выцветшими от времени и предрассудков, и взглядом, способным заморозить даже самое горячее сердце. Он верил в традиции, в охоту на грызунов и в то, что самое страшное, что может случиться с совой – это подняться выше деревьев.

«Никогда, слышишь, никогда не поднимайся выше лесных крон!» – гремел его голос, когда Сова была ещё совсем маленькой, – «Там обитают неведомые силы, способные погубить тебя! Твоя мать…»

Тут голос Совы-Папы всегда обрывался, а глаза наполнялись такой тоской, что Сова предпочитала не задавать вопросов. История о пропавшей матери была табу, тайной, которую лучше не трогать, если не хочешь навлечь на себя гнев небес и, что ещё хуже, гнев Совы-Папы. Никто не знал, куда и как она пропала, но все были уверены, что она поднялась выше крон деревьев и навлекла на себя беду.

Сова-светлячок, как её ласково звали в лесу, не была похожа на своих степенных и рассудительных сородичей. В отличие от них, она не довольствовалась ночными бдениями в привычной лесной чаще. В её больших, всегда любопытных глазах горел неугасимый огонёк, жаждавший познать мир за пределами густых крон. Она была бунтаркой от природы, птицей, которая всегда стремилась увидеть больше, чем позволяла темнота. Она даже смогла заставить мох светиться, хотя мох был слишком консервативен. Её перья были иссиня-чёрными, как ночное небо, но светились они не от лунного света, а от внутренней энергии. Говорили, что она умела находить самые редкие травы, которые могли исцелить любые недуги, и знала песни ветра, которые могли успокоить любую бурю. Её звонкий, мелодичный «ух», когда она была рада, был самой любимой мелодией её дочери.

Маленькая Совушка, ещё с мягкими, пушистыми пёрышками, уютно устраивалась на широкой спине матери. Они парили в ночном небе, пробираясь сквозь тенистые заросли ветвей.  Иногда Совушка летала самостоятельно, но под заботливым родительским крылом. Мать, Сова-светлячок, вела дочь в потаённые уголки леса, показывая ей мерцающие звёздные россыпи, которые виднелись сквозь листву, и рассказывая о далёких землях, где солнце никогда не прячется, а деревья растут до самого неба. «Мама, а там правда есть такие цветы, которые светятся сами по себе?» – щебетала Совушка, прижимаясь к её тёплому боку.

Мать нежно ухнула в ответ, и в её голосе прозвучали любовь и тихая решимость. «Конечно, моя маленькая. И не только цветы. Там есть мир, о котором мы можем только мечтать, сидя здесь. Я хочу, чтобы ты увидела его, Совушка. Я хочу, чтобы ты поняла, что лес – это ещё не всё. Есть нечто большее». Она подхватывала её, когда Совушка теряла равновесие, и её крылья были для дочери самым надёжным укрытием. Каждое её уханье было наполнено нежностью, каждое прикосновение – заботой. Их связь была сплетена из общих мечтаний о неизведанном, тихих ночных разговоров и безграничной материнской любви, которая светилась ярче любого светлячка. И каждый раз, когда мать возвращалась с какой-нибудь новой, удивительной вестью о мире за пределами леса, глаза Совушки загорались ответным восторгом. А потом Мама пропала, унеся с собой все тайны иных земель.

Но и у младшей Совы тоже была тайна. Нет, она не мечтала о славе и признании, как Жаворонок. Ею секрет был куда более… странным. Сова была вегетарианкой. Да, да, вы не ослышались. Сова, хищная птица, питалась исключительно ягодами, орехами и прочей растительной пищей. Она считала, что убийство ради еды – это варварство, и что мыши, как и все остальные живые существа, имеют право на жизнь.

Попытки Совы-Папы привить ей любовь к мышам заканчивались катастрофой. Сова просто не могла заставить себя охотиться на этих милых зверьков, чьи писклявые голоса напоминали ей детские колыбельные. Вместо этого она тихонько подкармливала их ягодами, надеясь, что они когда-нибудь перестанут бояться ею и начнут приносить ей газеты.

Каждую ночь Сова разыгрывала спектакль для своего отца, изображая свирепого охотника, возвращающегося с добычей. Она ловила Мышь, свою давнюю знакомую и по совместительству – лучшую подругу, и делала вид, что собирается съесть ею. Мышь, как настоящая актриса, визжала, а потом притворялась мёртвой. Сова-Папа, довольный, кивал и говорил: «Настоящая сова!». Но иногда, когда Сова-Папа отворачивался, Сова тихонько подмигивала Мыши и шептала: «Не волнуйся, сегодня на ужин яблочный пирог».

Но однажды ночью всё раскрылось. Папа-Сова, как обычно, отправился на охоту и по опыту знал, что каждая мышь – это не просто еда, а проверка навыков, показатель мастерства. Но в этот вечер что-то пошло не так. Его чуткий слух уловил не шорох когтей, царапающих землю, а какой-то странный мелодичный писк, перемежающийся тихим нежным уханьем.

Он замер на ветке, внимательно вглядываясь. Внизу, на небольшой полянке, освещённой слабым светом луны, он увидел свою дочь Совушку. Она не кружила в охотничьем пике и не прицеливалась. Вместо этого она сидела на земле, а перед ней, словно приглашённые гости, расположилось целое семейство мышей. Они сидели очень ровно, как будто камни на киносеансе самого интересного фильма.

Совушка, забыв обо всех своих охотничьих инстинктах, что-то тихо рассказывала им, а мыши, казалось, внимательно слушали. Одна из них, самая смелая, даже забралась ей на макушку. Сова старалась не вертеть головой, чтобы мышь не упала, и тихонько ухала, словно смеясь.

– Что здесь происходит? – прорычал Сова-Папа, появляясь из темноты, словно налоговый инспектор, явившийся с проверкой. – Объяснись!

Мыши тут же разбежались врассыпную, причём одна даже споткнулась о собственные усы, а Сова, понимая, что ею обман раскрыт, опустила голову.

– Я… я не могу, – прошептала она, – Я не могу, есть мышей. Я люблю ягоды! Они такие вкусные, и их не надо ловить, они сами падают с кустов, будто бы по заказу.

Сова-Папа молчал, глядя на дочь с разочарованием.

– Ты опозорила нашу семью! – наконец произнёс он, – Сова, не охотящаяся на мышей, это как Соловей, не умеющий петь! Это как рыба, не умеющая плавать! Или как цветок, который забыл, как пахнуть! Это позор!

Сова вздрогнула. Упоминание Соловья, чья слава гремела на весь лес, было для неё, настоящим оскорблением. Она не понимала, что такого особенного в этом писклявом певце, но знала, что её отец, хоть и относится к нему с особым презрением, не упускает возможности уколоть её побольнее.

– Я ухожу, – тихо сказала Сова, – Я не могу больше жить во лжи.

И, не дожидаясь ответа, она расправила крылья и улетела прочь, оставив позади свой дом, своего отца и свою прошлую жизнь.

Собравшись с силами, Сова приняла решение. Она покидает отчий дом и найдёт своё место в этом огромном и незнакомом лесу. И пусть ею ждёт неизвестность, пусть ей будет трудно и одиноко, она будет жить так, как велит ей ею сердце.

Она летела всю ночь, ориентируясь по звёздам и прислушиваясь к шёпоту леса. Ночной лес жил своей жизнью, отличной от жизни дневного леса. Здесь царили тишина и мрак, нарушаемые лишь редкими криками ночных птиц и шорохом листьев под лапами ночных зверьков. Сова чувствовала себя здесь как дома. Она любила этот мир теней и полутонов, где каждый звук и каждый силуэт приобретали особое значение. Вдалеке завыл волк, где-то прокричала выпь, и этот ночной хор успокаивал и придавал ей сил. Она знала каждый куст, каждое дерево в округе, каждый сантиметр мха. Это был её дом, который она покидала с тревогой, но с надеждой на новую встречу.

Ей было страшно и одиноко, но в то же время она чувствовала себя свободной. Впервые в жизни она сама решала, что ей делать и куда лететь.

К рассвету, обессиленная и голодная, Сова приземлилась на ветку раскидистого клёна. Она искала место, где можно было бы отдохнуть и перекусить, но вокруг не было ничего, кроме деревьев и травы.

Вдруг она увидела дупло. Небольшое, уютное дупло, словно созданное для неё. Сова подлетела ближе и заглянула внутрь.

Дупло было пустым. Вернее, почти пустым. Внутри царил маниакальный порядок, словно там жил какой-то помешанный на чистоте гном. Такой помешанный, что даже паутина была аккуратно смотана и сложена в уголок, как пряжа для продажи. Сова, недолго думая, забралась в дупло и свернулась калачиком на полу. Она была слишком уставшей, чтобы думать о том, кто здесь живёт. Она просто закрыла глаза и уснула, мечтая о ягодах и о новой жизни, в которой ей не придётся притворяться тем, кем она не является. И, возможно, ей приснится, как она открывает собственный ягодный ресторан, где вместо мышей подают клубничный джем.

Глава 4 Загадочный куст

Как только последние лучи солнца, словно старые ворчливые философы, неохотно покинули лес, оставив свои недописанные трактаты о смысле жизни, Сова выбралась из дупла. Она в высокие материи, конечно, верила, но предпочитала, чтобы эти материи можно было съесть. Ягоды, например.

Ночь встретила её своим обычным репертуаром: шелестом листьев, похожим на шёпот заговорщиков, уханьем других сов, в коих слышалась вселенская тоска, и подозрительными звуками из кустов, которые могли означать как ежа, так и нечто гораздо более зловещее. В лесу, как и в жизни, всегда есть место для абсурда и неожиданных поворотов судьбы. Как говаривал один известный экзистенциалист: «Всё дозволено, но не всё полезно для пищеварения».

Желудок Совы, этот вечный бунтарь, снова заявил о своих правах. Пришлось отправляться на поиски пропитания, что для совы-вегетарианки было сродни восхождению на Эверест в тапочках. Ей приходилось лавировать между голодными лисами, белками-рэкетирами, требующими орехи за «крышу», и стаями кровожадных комаров, которые, казалось, пили кровь просто ради развлечения.

Блуждая по ночному лесу, Сова чувствовала себя потерянной и одинокой. Она вспоминала свою мать, которая всегда знала, где растут самые сочные ягоды. «Эх, где ты, мама?» – думала Сова, – «Наверное, на другом конце Земли». Вдруг, её осенила мысль: «А что, если смысла нет? Что, если мы просто марионетки в руках безжалостного кукловода, который дёргает за ниточки судьбы и смеётся над нашими страданиями?». Эта мысль, словно ледяной ветер, пронеслась по её душе.

С такими мрачными мыслями Сова добрела до поляны, где раньше рос огромный куст, ягоды которого были настолько вкусными, что могли заставить плакать от счастья даже самого сурового медведя. Но поляна встретила ею лишь зловещей пустотой. Куст исчез. Как будто его вычеркнули из книги бытия.

– Да что ж это такое-то! – пробормотала Сова, – Сначала отец с его предрассудками, потом вечное притворство, теперь исчез куст. Что дальше? Меня заставят охотиться на мышей?

В этот момент из кустов вылезла Мышь, ею старая знакомая и соратница по симуляции.

– О, Сова, это ты? – пискнула Мышь, – Выглядишь как жертва экзистенциального кризиса. Что-то случилось?

– Случилось, – вздохнула Сова, – Куст пропал. Ягодичного рая больше нет. Всё тлен.

– Погоди, не кипятись, – сказала Мышь, задумчиво почёсывая за ухом, – Во-первых, в лесу ещё полно кустов. А во-вторых, зачем тебе шарить, впотьмах выклёвывая ягодки? Почему бы не перетащить их к себе? Найди подходящий куст, выкопай, перенеси его в свой новый дом и наслаждайся жизнью!

Сова уставилась на Мышь, словно узрела в ней самого Ницше в мышином обличье.

– Ты гений, Мышь! – воскликнула она, – Я всю жизнь боролась за свободу, а решение было так просто. В этом и есть вся ирония! Осталось найти новый куст с ягодами.

И, не теряя времени, Сова приступила к операции «пересадка». Она выкопала ягодный куст (который рос неподалёку), обмотала корни лианами и, пыхтя, потащила его к дому. Мышь вприпрыжку бежала рядом и подбадривала ею мудрыми изречениями, вроде: «Сороку осилит идущий» и «В здоровом теле – здоровый куст».

Добравшись до дупла, Сова с трудом втиснула куст внутрь. Он занял почти всё пространство, оставив лишь небольшой уголок для самой Совы. Но она была довольна. Теперь у неё всегда будет свежий запас ягод, а значит, и меньше поводов для страданий. Сова, не знала, что в это время домой возвращается Жаворонок. Жаворонок, которому ещё только предстоит обрести голос, поскольку куст, что он не смог разглядеть в темноте своего жилища, утром его изрядно напугает. Впрочем, они не пересеклись, ведь ночь только началась и Сове нужно было лететь по своим делам – вертеть головой, всматриваясь во тьму.

Запасшись кустом, с чувством выполненного долга, Сова решила навестить её личное место силы, особенное место, где она чувствовала себя счастливой и безмятежной – старый могучий дуб, чьи ветви, словно раскинутые объятия, склонялись к прохладной глади реки. Здесь, у воды, где воздух был пропитан запахом влажной земли и цветущих трав, они с Мамой часто встречали рассвет. Маленькая Совушка с пушистыми перьями и ещё сонными глазами уютно устраивалась на широкой ветке рядом с Матерью.

По мере того как первые робкие лучи солнца пробивались сквозь предрассветную дымку, окрашивая небо в нежные розовые и золотистые тона, тишину нарушали лишь тихий плеск воды и редкое уханье.

– Мама, – прошептала Совушка, ещё не до конца проснувшись, – а почему солнце встаёт каждый день? Оно никогда не устаёт?

Сова-светлячок нежно ухнула, и в её голосе прозвучали теплота и мудрость.

– Солнце встаёт, потому что оно любит свет, моя маленькая. Оно любит дарить тепло и жизнь. И оно не устаёт, потому что знает, что его работа – это его предназначение.

Она склонила голову и ласково коснулась клювом головы дочери.

– То же самое и с нами, Совушка. Мы должны найти своё предназначение. То, что заставляет наши сердца петь, даже когда вокруг темно.

– А ты нашла, мама? – спросила Совушка, не сводя глаз с горизонта, где небо уже пылало яркими красками.

– Я ищу, моя радость, – ответила мать. – Я ищу мир за пределами нашего леса. Мир, где есть другие рассветы, другие песни, другие мечты. Я хочу увидеть всё, что скрывает ночь, и всё, что дарит день.

– А я хочу увидеть всё, что видишь ты, мама, – прошептала Совушка, прижимаясь к ней. – Хочу увидеть те цветы, которые светятся сами по себе, и те деревья, которые растут до самого неба.

Сова-светлячок обняла дочь крылом.

– И ты увидишь, моя маленькая. Мы обязательно увидим. Ведь в жизни есть нечто большее, чем просто охота на мышей. Есть мечты, которые нужно ловить, как самых быстрых мотыльков. И есть свет, который нужно искать, даже когда кажется, что вокруг одна тьма.

Но когда Сова добралась до места, то увидела лишь жуткую пустоту. Дерево исчезло. Сова почувствовала леденящий ужас. Как будто кто-то вырвал кусок из её души и небрежно завернул его в бумагу, чтобы выбросить в урну. Она начала метаться по поляне, пытаясь найти хоть что-то, что осталось от её прошлого. Но всё было тщетно. Дерево исчезло, словно его никогда и не было.

Тут Сове вспомнились истории о древних проклятиях и о злых духах леса. Может быть, она чем-то прогневала лесных богов? Может быть, ей следовало начать охотиться на мышей?

Услышав шум у реки, Сова подлетела ближе и увидела бобров. Их было много, они что-то строили и грызли, словно одержимые какой-то манией.

– Что вы творите? – крикнула Сова, – Зачем вы уничтожаете лес?

Бобры, словно зомби, медленно повернулись к ней. В их глазах не было ни капли сочувствия, только холодный и расчётливый блеск.

– Это не твоё дело, – прорычал один из бобров, – Убирайся, пока не поздно.

Сова почувствовала, что лучше не связываться с этими ребятами. В их действиях было что-то зловещее и непредсказуемое.

Проболтавшись всю ночь в привычной для себя атмосфере, Сова вернулась спать в новое дупло. Жаворонок уже успел упорхнуть, радостный обретённым голосом, и две птицы неделю так и прожили в одном жилище, даже не подозревая, о существовании друг друга. Возможно, они квартировали бы так и дольше, если бы Жаворонок не смастерил карту пропавших деревьев. Сова, осмотрев её и увидев крестик на месте «их с Мамой дерева», быстро поняла, что к чему. Она, как и любая Сова, была очень наблюдательна и с лёгкостью могла добавить на карту ещё несколько случаев странных пропаж лесного фонда. Сова решила посоветоваться с Мышью.

– Ты лунатишь Сова, – авторитетно заявила Мышь, – ты сама повесила эту карту, пока спала днём и даже не вспомнила.

Для Совы этого объяснения было достаточно. Вернувшись домой и вспомнив историю с бобрами, Сова взяла индигоферу и красивым почерком вывела на карте: «Может, это бобры?». И добавила маленький, но очень точный рисунок бобра в строительной каске.

Глава 5 Тайна зловещих бобров

Во Дворце искусств царил хаос. Концерт Лесного хора был не просто рядовым культурным событием – это была настоящая традиция, уходящая корнями в далёкое прошлое леса. Когда-то, давным-давно, когда в лесу царили раздоры и вражда, именно песни хора смогли объединить лесных жителей и примирить их. С тех пор каждый год в день весеннего равноденствия хор давал большой концерт, посвящённый миру, дружбе и красоте природы.

В этом году концерт был особенным. Он был приурочен к столетию Лесного совета – главного органа управления лесом. Это был шанс показать всем, чего достиг лес за эти годы, продемонстрировать его богатство, красоту и, конечно же, талант. На концерте должны были присутствовать самые важные шишки леса: – главы четырёх лесных департаментов – Орёл, Кабан, Лягушка и Шмель.

Присутствие таких важных персон делало концерт ещё более ответственным и престижным.

Все понимали, что это зрелище – не просто развлечение. Это – лицо леса. Это – возможность заявить о себе во весь голос. И Жаворонок, как новый солист Хора, должен был сыграть в этом ключевую роль. От его выступления многое зависело. И не только его личная слава, но и будущее всего леса.

Долгожданный концерт был уже не за горами, и подготовка шла полным ходом. Или, скорее, ползла со скоростью улитки, если верить маэстро Ворону.

Зал был украшен с размахом, достойным королей. Белки-декораторы развешивали гирлянды из осенних листьев, барсуки-столяры сколачивали сцену, а сороки-стилисты приводили в порядок костюмы артистов. Но Ворону всё было не так.

– Что это за гирлянды? – кричал он, нависая над несчастными белками. – Они какие-то тусклые! Где страсть? Где цвет? Немедленно добавьте больше ягод!