Тени на снимках

«Нам нужно туда», – сказал Кирилл. Это было не предложение, а констатация факта.

Ответы, которые они искали, не хранились в пыльных папках архива. Они ждали их там, в заброшенном доме с пустыми глазницами окон, на продуваемом всеми ветрами скалистом обрыве, где безумный фотограф когда-то пытался заглянуть по ту сторону реальности.

Глава 4

Путь к Черному мысу лежал через старое городское кладбище и дальше, по узкой, едва заметной тропе, вьющейся по самому краю обрыва. Туман здесь был еще гуще, он клубился у их ног, скрывая опасную высоту и создавая иллюзию, что они идут по облакам. Снизу доносился глухой, ритмичный рокот прибоя – море дышало, как огромное, спящее чудовище. Воздух был пропитан солью и запахом мокрой земли. Ольга шла впереди, уверенно ступая по скользким камням, в то время как Кирилл, житель асфальтовых джунглей, чувствовал себя неуютно и постоянно оглядывался, будто ожидая увидеть за спиной ту самую тень со снимка.

«Раньше здесь была дорога, – сказала Ольга, не оборачиваясь. – Но ее давно размыло. Вересаев выбрал это место не случайно. Уединение, близость к стихии. Море, скалы… Все это считалось источником особой энергии у мистиков того времени».

Ее спокойный, почти лекторский тон немного успокаивал Кирилла, возвращая происходящему налет исторического исследования, а не погружения в ночной кошмар.

И вот, из белесой мглы начало проступать темное, костлявое пятно. С каждым шагом оно обретало форму, превращаясь в двухэтажный дом с острой, провалившейся в нескольких местах крышей и высоким кирпичным дымоходом, похожим на указующий в серое небо палец. Дом Арсения Вересаева.

Он стоял на самом краю обрыва, вцепившись фундаментом в каменистую почву, словно из последних сил сопротивляясь ветрам и времени, которые неустанно грызли его деревянную обшивку, содрав с нее почти всю краску и обнажив почерневшие от сырости доски. Дом не выглядел просто заброшенным. Он выглядел мертвым. Пустые, без стекол, глазницы окон на втором этаже смотрели на них с невыразимой тоской и затаенной угрозой. Заколоченная досками дверь и покосившееся крыльцо довершали картину полного упадка. Вокруг дома рос дикий шиповник, его колючие, безлистные ветви цеплялись за одежду, словно не желая пускать их дальше.

«Жутковато», – пробормотал Кирилл.

«Это еще мягко сказано, – согласилась Ольга. – Местные говорят, что по ночам в окнах до сих пор видят свет, хотя электричества здесь нет уже сто лет. И слышат странные щелчки, похожие на звук…»

Она осеклась, но Кирилл закончил за нее: «…затвора фотоаппарата».

Он вспомнил слова Алины, и по его спине снова пробежала ледяная дрожь. Они обошли дом кругом. С задней стороны, выходившей прямо на обрыв, была пристроена большая застекленная веранда, служившая, по-видимому, студией. Большая часть стекол была выбита, и ветер свободно гулял внутри, заставляя уцелевшие осколки жалобно дребезжать. Один из оконных проемов на первом этаже не был заколочен. Кто-то выломал доски, и черная дыра проема зияла, как открытый рот.

«Похоже, мы здесь не первые гости», – заметил Кирилл.

Ольга кивнула. «Ну что, полезем?»

Она без колебаний подошла к проему. Кирилл помог ей взобраться внутрь, а затем залез и сам. Они оказались в просторной комнате, погруженной в полумрак. Воздух внутри был спертым, тяжелым. Пахло сыростью, гниющим деревом, мышиным пометом и еще чем-то – резким, химическим запахом, который въелся в сами стены. Пыль лежала толстым, нетронутым слоем на истлевших остатках мебели: перевернутом столе, сломанном стуле, книжном шкафе с пустыми полками. Сквозь щели в потолке сочилась вода, и на полу образовались темные, блестящие лужи.

Из этой комнаты вела дверь в центральный холл с широкой, но прогнившей лестницей на второй этаж. Подниматься по ней было бы самоубийством. Они решили сначала осмотреть первый этаж. Комнаты были пусты и безлики, в них не осталось ничего, что могло бы рассказать о прежних хозяевах. Все ценное, видимо, давно растащили мародеры.

«Лаборатория должна быть где-то здесь», – сказала Ольга, принюхиваясь. – «Этот химический запах… он идет оттуда».

Она указала на неприметную дверь в конце коридора. Дверь была обита толстым слоем войлока для светоизоляции, но он давно истлел и свисал клочьями. Дверь поддалась с протяжным, мучительным скрипом, и они вошли внутрь.

Это была фотолаборатория. Даже в состоянии полного разгрома она производила сильное впечатление. Вдоль одной стены тянулся длинный стол с двумя каменными раковинами. На нем и под ним валялись разбитые стеклянные колбы, мензурки, бутылочки из темного стекла с выцветшими этикетками на латыни. В углу стояли деревянные штативы, похожие на скелеты доисторических птиц. А в центре комнаты, накрытый истлевшим куском брезента, возвышался главный идол этого заброшенного храма.

Кирилл подошел и сдернул покрывало. Под ним оказалась старинная студийная камера. Огромная, размером с тумбочку, сделанная из полированного красного дерева и блестящей латуни. Ее большой, похожий на глаз циклопа, объектив был направлен прямо на них. Пыль не смогла скрыть былое великолепие этого аппарата. Он казался не просто техническим устройством, а каким-то алхимическим инструментом, магическим артефактом. Кирилл почувствовал иррациональное желание дотронуться до него, но вовремя себя остановил.

Ольга тем временем осматривала полки. «Смотри, нитрат серебра, цианистый калий, коллодий… Классический набор для мокрого коллодионного процесса. Он работал по старинке. Этот процесс требовал огромного мастерства и… был чертовски ядовит. Может, он просто отравился парами?»

«Может, – неуверенно сказал Кирилл. – Но это не объясняет фотографию Алины».

Он прошелся по комнате, внимательно глядя под ноги. Пол был покрыт толстым слоем пыли и мусора – осколков стекла, обрывков бумаги. И тут он заметил то, что заставило его замереть. В пыли, ведущей от двери к столу, виднелись следы. Не старые, не занесенные пылью. Свежие. Отпечатки подошвы современной спортивной обуви. Кто-то был здесь. И был совсем недавно. Может быть, вчера. Может быть, даже сегодня утром.

«Оля, посмотри», – позвал он шепотом, будто боясь, что их могут услышать.

Она подошла и посмотрела на следы. Ее лицо стало напряженным. «Значит, мы не одни интересуемся Вересаевым. Кто-то опередил нас».

Кирилл почувствовал, как по шее поползли мурашки. Одно дело – исследовать дом, покинутый сто лет назад, и совсем другое – осознавать, что у этого дома есть другой, невидимый посетитель. Тот, кто прислал Алине фотографию? Тот, кто стоит за исчезновениями?

Они стояли в тишине, прислушиваясь. Было слышно только завывание ветра в дымоходе и скрип рассохшихся половиц. Но теперь эти звуки не казались просто звуками старого дома. В них слышалось чье-то присутствие. Казалось, дом наблюдает за ними, дышит им в затылок.

«Надо уходить отсюда», – сказал Кирилл.

«Подожди, – Ольга посветила фонариком своего телефона под рабочий стол. – Там что-то есть».

Она опустилась на колени и вытащила из-под стола небольшую деревянную шкатулку, не тронутую пылью. Она была пуста, за исключением нескольких разбитых стеклянных фотопластин на дне. Но на внутренней стороне крышки Ольга заметила что-то еще. Несколько царапин, складывающихся в буквы. Кто-то нацарапал их гвоздем или ножом.

«Что там?» – спросил Кирилл, подходя ближе.

Ольга провела пальцем по царапинам, счищая пыль. «Слова. Кажется, на латыни. «Imago animam capit».

«И что это значит?»

Ольга выпрямилась, и в тусклом свете фонарика ее глаза блестели тревогой.

«Это значит: «Изображение похищает душу».

В этот момент где-то над их головами, на втором этаже, раздался громкий, отчетливый скрип. Словно кто-то тяжелый медленно шагнул по прогнившей половице. Они замерли, боясь дышать. Скрип повторился, на этот раз ближе к лестнице. Их незваный сосед не ушел. Он был здесь, в доме. И он спускался к ним.

Глава 5

Первым порывом Кирилла было броситься к выходу, но Ольга схватила его за рукав, приложив палец к губам. Ее глаза были широко раскрыты, в них плескался страх, смешанный с исследовательским азартом. Они замерли в полумраке лаборатории, превратившись в слух. Скрип наверху больше не повторялся. Наступила давящая, звенящая тишина, нарушаемая лишь их собственным прерывистым дыханием и гулом ветра снаружи. Минута тянулась, как час. Ничего.