Последние невесты Романовых

* * *

Наступил ранний вечер, и в мраморном входном холле с флагами стоял холод. Виктория крепко держала ее за руку. Кто перенес два тяжелых бронзовых канделябра из столовой залы сюда? Те же рабочие, которые поставили короб, покрытый белой и красной тканью, на два столовых стула?

Этот короб назывался гробом, как объяснила Орчи.

– Это гроб, и этот гроб – для Мамы, – тихонько повторяла про себя Аликс.

Но как там могла находиться Мама, оказавшись запертой внутри? Аликс никак не могла этого понять. Ведь жизнь продолжалась – почему же Мама не могла тоже продолжать жить?

Она захотела уйти, но, когда попыталась вытащить свою руку из руки сестры, Виктория только сильнее сжала ее.

– Нам нужно было подождать здесь Папу. И британского министра, – прошептала ей Виктория.

Элла стояла по другую руку от Виктории. Сегодня утром, увидев Эллу, Аликс запрыгала от восторга. Но Элла почти ничего не говорила, не улыбалась, и глаза ее больше не сияли. Получалось, что глаза – как свечи: их тоже можно было погасить.

Открылась дверь, по ногам Аликс потянуло холодом, хоть на них и были надеты чулочки. Раздался отрывистый звук шагов – топ-топ-топ, – и вошел Папа, а с ним какой-то человек в очках. На Папе был черный мундир с широкими алыми лацканами. Он нес, прижав к груди, красно-синий сверток. При взгляде на гроб он горестно сжал губы, затем кивнул:

– Да, мы его поменяем. Таково было ее желание. Мы проводим ее с английскими знаменами.

Папа положил свой сверток на маленький столик. Затем они с этим человеком в очках встали по обе стороны от гроба. «Zusammen!»[6] – сказал ему Папа, и они вместе бережно подняли ткань с широкой белой полосой посредине и красной по бокам.

Теперь Аликс узнала, что это такое: флаг герцогства Гессенского и Прирейнского. Это был Папин флаг.

Они отступили назад, потом сделали шаг навстречу друг другу, соединяя концы флага – так, как это делали горничные, складывая отглаженные простыни. Человек в очках сложил флаг еще раз и перекинул его себе на согнутую в локте руку.

Гроб был сделан из отполированного темного дерева, по бокам у него находились небольшие золотые ручки, очень похожие на ручки комода. Виктория, такая взрослая, плакала навзрыд. Элла и Ирен тоже плакали. Аликс наклонилась немного вперед, чтобы увидеть, что делал Эрни. Он стоял, плотно сомкнув веки, руки по бокам, кулаки у него были крепко сжаты.

Папа развернул тот сверток, который принес с собой. Это оказался еще один флаг – на нем был большой красный крест, синие треугольники, немного белого по краям. Резким движением Папа раскрыл его в воздухе – и Аликс это опять напомнило горничных с простынями, когда они меняли белье на кроватях. Накрыв флагом гроб, Папа подтянул его концы, расправил полотнище, затем нежно разгладил его.

Пламя свечей горело ровно и прямо, однако все равно было темно и очень одиноко.

Вернись!

Папа вдруг издал странный сдавленный звук, оперся обеими руками на гроб и склонил голову. Затем произнес:

– Несколько слов на прощание, сэр Джеймс! Прежде чем мы вынесем ее отсюда. Для детей.

Человек в очках откашлялся и начал говорить по-английски:

– О Небесный Отец, мы молимся Тебе за Алису и за всех тех, кого мы любили, но больше не видим…

Больше не видим? Я не увижу Маму? Но я же вижу ее!

Аликс закрыла глаза: Мама шла впереди по саду. Шлейф ее бледно-фиолетового платья струился по зелени травы. Мама повернула голову, чтобы посмотреть назад, улыбнулась, увидев свое Солнышко, и протянула ей руку.

Часть первая

Глава 1

Визит русских кузенов

Новый дворец, Дармштадт, октябрь 1882 года

В России, далекой-далекой стране, почти всегда царит зима. Там нет ни королевы, ни кайзера – в России правит царь. Он состоит в родстве с домом герцога Гессенского и даже, как рассказывали, бывал в Дармштадте, хотя Аликс этого не помнит. Папа говорил ей о царе. Его зовут Александр, но в семье его зовут просто – Саша. Он человек крупного сложения, широкоплечий, и, по словам Папы, телосложением напоминает большого медведя. Что ж, это весьма подходит к суровому климату его обширной державы.

Папа был очень рад, когда два младших брата императора Александра приехали в Дармштадт погостить. Он пообещал Аликс, что на этот раз она будет обедать вместе со взрослыми, ведь ей уже исполнилось десять лет. Однако в день их прибытия после полудня неуступчивая мисс Джексон наотрез отказалась отпустить Аликс с уроков пораньше, и потому та не смогла спуститься ко времени начала обеда.

Когда Аликс наконец вышла из детской и приблизилась к гостиной, откуда доносились веселые голоса и смех, она замешкалась на пороге. На диване бок о бок сидели двое молодых людей: один с темными волосами, другой – темно-русый, с узкой бородкой. Несмотря на то что они были ее родственниками, Аликс вдруг почувствовала стеснение.

– Посмотрите-ка, кто к нам пришел! – воскликнул Папа с радостью.

Оба юноши тут же поднялись, чтобы поприветствовать ее. Они были очень высоки – казались ей просто великанами.

– Какая ты стала красавица, малышка Аликс! – сказал темноволосый кузен и шагнул вперед. Ей сначала показалось, что он сейчас потреплет ее по подбородку, как делают со своими маленькими племянницами, но вместо этого он с достоинством склонился, взял ее руку и поднял ее к губам – как если бы она была взрослой, как Элла или Виктория. Это было приятно.

Тут заговорил другой кузен:

– А я видел, как тебя купали!

Щеки Аликс вспыхнули от смущения. Она нахмурилась и уставилась в пол, не зная, что ответить.

– Не дразни ее, Серж, – спокойно, но твердо сказала Виктория.

– Аликс, komm[7], – поманил ее к себе Папа, и, когда Аликс оказалась рядом с ним, обнял ее и прошептал ей на ухо: «Кузен Серж жил здесь у нас несколько недель, когда ты была совсем маленькая».

– Аликс, пожалуйста, не сердись! – сказал Серж. – Уверяю тебя, ты была просто прелестной!

– Да уж, – холодно ответила Аликс. – Могу себе вообразить.

Все рассмеялись, словно она произнесла что-то забавное, хотя Аликс вовсе не стремилась вызвать смех. Она лишь хотела дать понять, насколько неделикатно распространяться о внешности человека в младенческом возрасте – даже если речь идет о родной кузине.

За обедом темноволосый кузен, Павел, сидел рядом с Аликс. Он с живостью рассказывал о своем родном городе – Петербурге, городе рек и каналов. Павел и Серж только что вернулись из Венеции и теперь сравнивали два столь разных, но в чем-то схожих города.

– Но каналы в Венеции гораздо грязнее, чем у нас, – подчеркнул Павел. – И, представьте себе, они никогда не замерзают. А в Петербурге почти полгода вода скована льдом – и каналы, и наша Нева, которая течет, извиваясь, через весь город.

Он провел рукой в воздухе, показывая, как змеей изгибается река.

Серж, сидевший напротив, тут же подхватил:

– И вот в один ясный апрельский день лед вдруг начинает подниматься, трескаться, ломаться и медленно плыть вниз по течению, к морю. Тогда официально открывается навигация.

Аликс вообразила себе радостные толпы: женщины в платках, мужчины в меховых шапках – все наблюдают, как трескается лед. Ей стало понятно: если чего-то долго нет – например, весны, – то ее приход ощущается особенно ярко.

Серж продолжал:

– Это всегда праздник. Гремят пушечные залпы, звонят колокола, люди выходят на улицы, танцуют, поют…

Разговор перешел на другие темы, и вскоре старшие девочки, как это нередко бывало, увлеклись воспоминаниями о недавнем путешествии в Италию. Аликс слушала рассеянно: ей быстро наскучили разговоры о музеях и виллах. Но все изменилось, когда Серж заговорил о том, как он сам выучил итальянский язык. В подтверждение своих слов он начал нараспев читать длинное стихотворение – в оригинале, на итальянском, – о странствии в царство мертвых.

У Аликс были свои представления о встрече с умершими. Наверху, в маминой спальне, которую сохраняли в том виде, как было при ее жизни, находился витраж. Раньше это было обычное окно, из которого ее маленький брат Фритти когда-то слишком сильно высунулся и упал вниз на каменную террасу. Он скончался от внутреннего кровотечения. Большой квадрат прозрачного стекла после этого заменили маленькими квадратиками из цветного стекла в форме ангела с лучиками света вокруг него и словами внизу: «Не потерян навсегда, просто ушел раньше других». Аликс любила стоять перед этим окном и, закрыв глаза, шептать: «Не потерян навсегда, просто ушел раньше других». Затем она обращалась к самой сокровенной части себя (должно быть, своей душе) с просьбой, став легче пушинки, воспарить ввысь, к Маме, Фритти и малышке Мэй. Аликс чувствовала себя при этом похожей на ангела, живущего в этом мире и в то же время переносящегося в другой. Она представляла себе, что оказалась в заоблачном серо-голубом царстве, где нет ни крыш, ни земли, но рядом находилась Мама. Она не могла точно вспомнить, как звучал голос ее матери, но тем не менее слышала ее нежные слова: «Ты мое Солнышко, ты моя дорогая девочка!»

Когда все это происходило, у Аликс было ощущение чего-то волшебного, и она всегда испытывала настоящее счастье.

– Я бы хотела сама прочитать это стихотворение, – сказала она Сержу, перебивая его.

Ее кузен улыбнулся в ответ:

– Тогда, чтобы прочитать его в оригинале, надо будет сначала выучить итальянский.

Аликс строго посмотрела на него:

– Я уже знаю английский, немецкий и немного французский. Мне больше ничего не нужно.

Все снова засмеялись, хотя Аликс добивалась вовсе не этого!

– Я очень надеюсь, что в будущем ты станешь более амбициозной, Аликс. И я уверен, что ты также освоишь и итальянский, – сказал Серж, насмешливо улыбаясь.

* * *

Павел и Серж собирались пробыть в гостях всего два дня, поэтому на следующий день после обеда им очень хотелось навестить бабушку Гессе на Вильгельминенштрассе. Она была уже слишком стара и слаба, чтобы выходить из дома, поэтому они решили все вместе (кроме Папы, который должен был уладить некоторые дела) пойти к ней на чай.

В темно-синем пальто и шерстяной шапочке Аликс нетерпеливо ждала у двери, наблюдая за тем, как Эрни дурачился с Павлом в углу, Ирен искала свои перчатки, а Виктория обсуждала с гофмаршалом[8] бароном Вестервеллером меню на ужин.

Аликс никак не могла понять, куда подевалась Элла. Неожиданно она заметила, как та легкими шагами спускалась по лестнице в шляпке с развевавшимся пером и новом сером пальто с рукавами, ниспадавшими длинными складками и отороченными бобром. Чтобы показать портнихе фрау Хойер, какое именно пальто ей хотелось, Элла даже вырвала страницы из французского журнала.

Элла с улыбкой взглянула на Сержа, он тоже, не отрываясь, смотрел на нее снизу вверх. Было совершенно очевидно, что он восхищался ею, как и многие другие молодые люди. Серж все время крутил – все быстрее и быстрее! – золотое кольцо на своем мизинце. Элла была какой-то особенно румяной в эти минуты. Затем Серж что-то сказал ей, однако Аликс не смогла расслышать, что именно, поскольку находилась в некотором отдалении от них. Улыбка пропала с лица Эллы, оно стало напряженным, сама Элла стала выглядеть несчастной и, дойдя до подножия лестницы, принялась нервно озираться по сторонам.

– О, Аликс, умница, ты уже готова! Тогда пойдем, согласна? – сказала Элла, быстро подходя к ней. Взяв младшую сестру за правую руку, она повела ее к выходу, и лакей Гюнтер услужливо придерживал для них дверь. Оглянувшись, Аликс увидела, что Серж наблюдал за ними с веселым выражением лица.

Направляясь к воротам, Аликс дернула свою правую руку, чтобы обратить на себя внимание Эллы, и спросила ее, когда они свернули на дорогу:

– Серж тебе что-то сказал?

– Когда? – уточнила Элла.

– Только что.

Элла задумалась на какое-то время.

– Когда ты спускалась по лестнице, я видела, как Серж что-то тебе сказал, – настаивала Аликс.

– Ах да, он сказал… – начала было Элла, но потом замолкла.

Аликс ждала завершения ее фразы.

– …Он сделал замечание по поводу моей шляпы, – договорила наконец Элла.

– У тебя очень милая шляпка, – уверила ее Аликс, улыбаясь. – Как замечательно, что ты прикрепила к ней страусиное перо! И я надеюсь, ему понравилось твое пальто? Разве фрау Хойер доводилось когда-нибудь шить хоть что-нибудь столь же изысканное?

Элла улыбнулась в ответ:

– Я боялась, что все получится не так, как я себе это представляла, но в конечном итоге я довольна.

– Рукава вышли красивые, они не обтягивают руку.

– Такие рукава называют «доломан».

И Элла сильно сжала руку Аликс. Что с ней происходило? Аликс так этого и не поняла.

За чаем Аликс наблюдала за тем, как Элла ухаживала за бабушкой, следила за тем, чтобы ее чашка не пустовала, и постоянно передавала ей кусочки торта. При этом Элла не обращала на Сержа никакого внимания, а он, в свою очередь, неотрывно смотрел на Эллу в течение целого часа.

За чаем разговаривали в основном о многочисленных родственниках, которых Аликс никогда не видела, поэтому ей эти разговоры было совершенно не интересны. Она развлекала себя тем, что рассматривала чудесные напольные часы бабушки, которыми можно было любоваться бесконечно. В качестве фона за цифрами и тонкими стрелками на циферблате был изображен большой парусный корабль, который плыл по зеленому морю, а волны были украшены изящными белыми гребешками и золотыми точками брызг. Куда же направлялся этот корабль? В Америку? На Мадагаскар? В Перу?

Пока остальные болтали без умолку, Аликс, чтобы развеяться, подалась вперед на жестком стуле из конского волоса, а затем откинулась на спинку, которая показалась ей приятной на ощупь. Заметив это, Виктория резко сказала:

– Аликс, прекрати баловаться!

Когда пришло время возвращаться домой, Аликс была этому только рада.

* * *

На Вильгельминенштрассе Эрни предложил Павлу посоревноваться в беге. Кузен ответил, что, пожалуй, не сможет бежать так же быстро, как Эрни, но, если они оба будут прыгать на одной ноге то состязание будет куда честнее. В итоге победил Павел – Эрни споткнулся и упал в нескольких шагах от дорожки. Усмехнувшись, Павел, однако, признался, что и сам вряд ли смог бы продержаться дольше.

Тогда Виктория предложила новую забаву: бежать спиной вперед. Ко всеобщему удивлению, лучше всех с этим справилась Ирен. Павел же с трудом совладал со своим высоким, нескладным телом – он то и дело спотыкался, падал, но каждый раз хохотал, совершенно не смущаясь.

Русские кузены явно происходили из весьма состоятельной семьи: их одежда отличалась модным покроем, на пальцах поблескивали кольца с драгоценными камнями. Как родные братья императора, они носили титул великих князей, и все же Павел поражал Аликс своей непринужденной, почти мальчишеской игривостью, что лишь усиливало ее восхищение.

Во время всех этих игр Аликс то и дело оглядывалась на Эллу, которая шла позади с кузеном Сержем. Они нарочно замедлили шаг и были, по-видимому, глубоко увлечены беседой. О чем они говорили? Вряд ли о дамских шляпках – лица обоих были сосредоточенны и серьезны. Постепенно их фигуры все дальше отставали от группы, и к тому времени, когда остальные достигли ворот дворца, Эллу и Сержа уже не было видно.

Они вернулись только спустя добрых десять минут, когда все остальные уже удобно устроились в библиотеке и делились с Папой впечатлениями от прогулки. При появлении Эллы Аликс сразу заметила, как порозовели ее щеки. Она радостно улыбнулась сестре – легко и немного застенчиво.

Аликс оставалось лишь порадоваться за нее. Скорее всего, Серж осыпал Эллу комплиментами во время их беседы. Впрочем, иного от него и не следовало ожидать.

Глава 2

Сообщение из Виндзора

Новый дворец, Дармштадт, декабрь 1882 года

Как-то одним теплым летним вечером в июне прошлого года в саду Букингемского дворца Элла стала свидетелем, как ее сестра Виктория влюбилась в принца Луи Баттенбергского.

Луи был темноволосым, симпатичным, энергичным юношей, который везде следовал за Викторией. В качестве старшего сына дяди Александра, принца Баттенбергского, он являлся племянником Папы, но, поскольку еще в четырнадцать лет уехал из Дармштадта, чтобы поступить на службу в Королевский военно-морской флот Великобритании, Элла и Виктория его почти не помнили, поскольку были тогда еще маленькими. Девушки вновь встретились с ним прошлым летом, когда по просьбе Бабушки, королевы Виктории, Луи стал повсюду сопровождать их: на балах, различных праздниках, званых обедах.

Как-то раз на одном скучном дворцовом приеме Луи уговорил их украдкой сбежать оттуда, пообещав взамен покатать на лодке по озеру. Когда они оказались в лодке, Луи принялся во все горло распевать моряцкие песенки и травить скабрезные анекдоты. Виктория отвечала на это заливистым хохотом, в восторге раскачивая утлое суденышко. Элла вздрагивала от ужаса при этих взрывах смеха, ожидая, что лодка вот-вот опрокинется и они все пойдут ко дну. Вместе с тем она с удивлением подмечала, какой счастливой выглядела ее сестра. Стоило только Луи отбыть обратно на службу на крейсер «Инконстант» («Непостоянный»), головной корабль флота Ее Величества, как Виктория заявила, что в Лондоне – просто скука и что можно смело возвращаться домой.

Хотя Луи и был близким другом старшего брата Мамы, дяди Берти, принца Уэльского, вся его родня из числа правящих семей, особенно берлинская, его откровенно презирала. Она считала, что наследнице великого герцогства Гессенского и Рейнского не подобает выходить замуж за человека, который службой на военно-морском флоте вынужден зарабатывать себе на жизнь. Более того, мать Луи, тетя Юлия, принцесса Баттенбергская, была просто графиней, поэтому принцем Луи являлся лишь наполовину, и к нему обращались Ваша Светлость, а не Ваше Королевское Высочество.

В своих письмах Бабушка, королева Виктория, переживала из-за ощутимой разницы в положении Луи и Виктории и подозревала, что Луи на самом деле стремится лишь получить приданое своей невесты. Однако сама Виктория, которая отличалась в своей семье передовыми взглядами, не придавала значения этой разнице в положении. Как казалось Элле, это даже усиливало ее интерес к Луи. Папа тоже не имеет ничего против Луи, хотя и он признавал, что отсутствие у того денежных средств – это серьезный минус.

Когда девушки путешествовали по Италии вместе с мисс Джексон, Виктория в течение всех трех недель, что длилась их поездка, каждый день отправляла Луи письма. Теперь она с нетерпением ждала Рождества, потому что ее возлюбленный должен был приехать домой на побывку.

Элла, с одной стороны, испытывала радость за свою сестру, с другой – испытывала некое беспокойство. Она тревожилась за судьбу Виктории, но вместе с тем ее смущала и собственная. Раньше, когда Мама была еще жива, предполагалось, что Элла выйдет замуж за своего кузена Вильгельма. Вилли, старший сын маминой сестры, тети Виктории, являлся наследником прусского (и германского) трона. Однако вскоре после маминой смерти было объявлено о помолвке Вилли и Доны, герцогини Голштинской. Бабушка была неприятно удивлена, Папа – оскорблен, но сама Элла не переживала из-за этого. В целом Вилли был ей симпатичен: он всегда пристально следил восхищенным взглядом именно за Эллой, а не за Викторией, однако отличался хвастовством и задиристостью, далеко не самыми подходящими чертами характера для идеального спутника жизни. Вскоре и Папа признал, что был даже рад, что его дочь никогда не станет королевой Пруссии. Проиграв в войне с Пруссий еще в те времена, когда Элла была совсем малышкой, герцогство Гессенское вошло в состав Германской империи, которой тогда правили кайзер Вильгельм, дедушка Вилли, и одиозный канцлер Бисмарк.

На публике Папе приходилось проявлять по отношению к пруссакам вежливость и учтивость, но в кругу семьи и ближайших друзей он часто ругал их за высокомерие и грубые манеры.

Вскоре Папа сообщил, что Бабушка присмотрела для Эллы другую партию – наследника шведской короны принца Карла. В свою очередь, императрица Германии предлагала Элле стать супругой двоюродного брата Вильгельма, принца Баденского, которого в кругу семьи называли Фрицем. Элле было неспокойно: неужели эти две царственные особы полагали, что они могут по своему собственному желанию назначить ей кого-либо в мужья? Ей оставалось только радоваться тому, что Папа так и не дал согласия на прибытие в Дармштадт ни одного из намеченного ей в мужья кандидатов.

Элле только в прошлом месяце исполнилось восемнадцать лет, и Папа говорил всем, что он совершенно не торопится отпускать своих старших дочерей из семьи, поскольку ему была необходима их помощь. Со смертью его супруги герцогство Гессенское осталось без Landesmutter[9], поэтому Элла и Виктория представляли правящее семейство на официальных торжествах, принимали высоких гостей, а также управляли благотворительной организацией Alice Frauenvereine[10], которую основала их мать для подготовки медсестер и обучения девочек.

Единственные два молодых человека, которых с радостью принимал в своем доме Папа, были русские великие князья Серж и Павел. Элле и Виктории они оба запомнились по прежним приездам как угрюмые, длинноногие бездельники, с выражением скуки на лицах сидевшие на диване и что-то бормотавшие друг другу по-русски. Однако в этот приезд они оказались приятной компанией. Молодые люди без конца делились историями из своей поездки по Италии, откуда они только что вернулись.

Павел был стройным юношей с веселыми карими глазами, его старший брат Серж – высоким молодым человеком с суровым выражением на узком лице, зелеными глазами, остроконечной бородкой и непринужденной манерой общения. Когда Серж с Эллой обсуждали различные картины, которые им довелось увидеть в галерее Уффици, русский гость пренебрежительно отозвался о ее любимом художнике, Рафаэле: «Меня не трогают его идеальные пропорции фигур и совершенные лица». Вместе с тем они сошлись во мнении, что виды, открывавшиеся во Фьезоле[11], просто замечательны. Серж прочитал хозяевам отрывок из «Божественной комедии», продемонстрировав свои знания итальянского, который он изучал самостоятельно.

Серж также превосходно говорил по-немецки и немного по-английски, но предпочитал французский, язык русского двора. Он поинтересовался у Эллы, почему та не совершенствует свой французский, а на второй день их визита на Вильгельминенштрассе, куда они направились все вместе выпить чаю с бабушкой, Серж заметил Элле:

– Дитя мое, твоя шляпка – это сплошное разочарование.

Элла почувствовала себя униженной: потратившись на зимнее пальто, отороченное бобром, Элла не могла позволить себе новую шляпку, поэтому она обновила старую фетровую, которую носила прошлой зимой, прикрепив к тулье страусиное перо. Ей самой результат нравился – но ровно до того момента, пока Серж не отпустил это язвительное замечание.

И все же после чая, когда они оказались на улице, Серж аккуратно придержал Эллу за локоть и предложил ей:

– Пусть Виктория и Павел присмотрят за младшими детьми, а я провожу тебя.

Пока они возвращались домой, он рассказал ей о своем опыте участия в Русско-турецкой войне и о своей новой должности командира лейб-гвардии Преображенского полка[12], на которую он был назначен своим старшим братом Александром, русским царем. Элла, в свою очередь, призналась ему в том, о чем редко кому рассказывала: что четыре года спустя после смерти Мамы она все еще тоскует по ней и не может понять, как долго это будет продолжаться.

Серж тоже признался ей, что, потеряв родителей, он все еще чувствует в душе пустоту, которую ничто не может заполнить. Он потерял их в одночасье. Его мать, русская императрица Мария Александровна, которая приходилась тетей отцу Эллы и двоюродной бабушкой Элле, умерла от туберкулеза два года назад, а в прошлом году его отец, царь Александр II, был смертельно ранен бомбой, брошенной в него возле Зимнего дворца[13].

Элла, конечно, знала о покушении – Папа ездил в Санкт-Петербург, чтобы присутствовать на похоронах императора Александра II. Но, слушая рассказ Сержа, она вновь ощутила острое сострадание к нему. Отец Сержа чудом уцелел при пяти прежних покушениях, но на этот раз убийцы достигли своей цели. Взрыв оторвал нижнюю часть правой ноги императора, раздробил левую, изуродовал живот и искромсал лицо осколками. Его донесли до дворцового кабинета, где, на глазах у близких, он истек кровью.

– Как Бог мог допустить такое? – с волнением в голосе воскликнул Серж. – Отец отдавал всего себя служению народу, а народ – воздал ему такой жестокостью!

Элла с трудом смогла подобрать нужные слова для утешения:

– Отец Зелл, наш настоятель, постоянно упоминает в своих проповедях, что для верующих страдание о своих родных и близких может быть искупительным и приносить им мудрость.