Секрет в Туманном Фьорде

ЭЙНАР

(качает головой)

Нет. У него была синяя ветровка и серый свитер. Эта – красная. И она свежая, не выцвела на солнце и не размокла от росы. Ее кто-то оставил здесь недавно.

Он повернулся и медленным, оценивающим взглядом окинул окрестности. Его взгляд остановился на большом валуне в десятке метров от обрыва.

ЭЙНАР

Если бы кто-то стоял там… за этим камнем… он был бы невидим с тропы. И для птиц… он был бы просто частью ландшафта. Пока не вышел.

Эва последовала за его взглядом. Камень. Укрытие. Теория несчастного случая трещала по швам, уступая место куда более мрачной и сложной картине. Она достала телефон.

ЭВА

(говорит резко, по-деловому)

Йоханнес? Капитан Петерсен. Место происхождения огородить. Никого не подпускать. И поднимите, пожалуйста, базу данных… Да, по вещам Магнуса Йоэнсена. Меня интересует… нет, не камера. Весь его гардероб. Особенно шерстяные вещи. И найдите того рыбака… Олафура. Мне нужно с ним поговорить. Официально.

Она положила трубку и снова посмотрела на Эйнара. Теперь в ее глазах не было ни раздражения, ни снисхождения. Было уважение.

ЭВА

Вы оказались правы. Скалы могут подождать. А вот эта нитка… и тишина птиц… теперь это главные свидетели.

Возвращаясь к машине, Эва молчала, переваривая новые факты. Очевидное дело вдруг превратилось в головоломку, и самым неожиданным ключом к ней оказался не свидетель, не улика с отпечатками, а молчание птиц и короткая нитка.

ЭВА

(прерывая тишину)

Олафур. Вы сказали, у него был «разговор» с Магнусом. Что он имел против него?

ЭЙНАР

(идет не спеша, его руки засунуты в карманы)

Олафур – человек из другого времени. Он верит, что некоторые вещи должны оставаться священными. Ритуалы. Труд. Даже наша… вяленая овечья голова. Для него это не «деликатес для взрыва интернета», а память. А память не продается и не выставляется на показ.

ЭВА

И этого достаточно для ненависти? Чтобы толкнуть человека со скалы?

ЭЙНАР

(останавливается и смотрит на Эву)

Ненависть? Нет. Для Олафура это не ненависть. Это… защита. Как отстрел чужой овцы, забредшей на твой луг. Жестко, справедливо, без злобы. По его правде.

Они дошли до полицейского внедорожника. У машины их уже ждал местный участковый Йоханнес, а рядом, прислонившись к своему старому пикапу, стоял Олафур. Он чистил яблоко своим кривым ножом, длинными, точными движениями. Его лицо не выражало ни страха, ни любопытства.

ЭВА

(подходя, официальным тоном)

Олафур. Благодарю, что дождались. У меня есть вопросы о вашей встрече с Магнусом Йоэнсеном.

Олафур отрезал тонкую дольку яблока, положил в рот и медленно прожевал, прежде чем ответить.

ОЛАФУР

Я ему ничего не говорил. Только смотрел. Он сам все понял. Или не понял. Городские редко понимают.

ЭВА

Вы говорили участковому, что между вами была словесная перепалка.

ОЛАФУР

(фыркает)

Перепалка? С перепалкой он бы до скал не дошел. Я бы его у порога развернул. Я просто показал ему, что он здесь чужой. А чужим здесь не место. Особенно тем, кто пришел с камерой в руках и пустотой в голове.

Его слова висели в воздухе, тяжелые и острые, как лезвие его ножа. Эва чувствовала, как по спине пробегает холодок. Это не было признанием. Это было философское обоснование.

ЭЙНАР

(все так же спокойно)

Красная нитка, Олафур. На Старом Крюке. Ты ведь в темноте не рыбачишь. И уж тем более не в красном.

Олафур на мгновение замер, его пальцы сжали рукоять ножа. Он посмотрел не на Эву, а на Эйнара. Между стариками прошел безмолвный, многолетний диалог.

ОЛАФУР

Нитка… Да, бывает. Может, с чьей-то куртки ветром сорвало.

ЭВА

Мы проверим ее на соответствие волокнам вашей одежды.

Впервые за весь разговор Олафур улыбнулся. Это была недобрая, серая улыбка.

ОЛАФУР

Проверяйте. У меня вся одежда в запахах рыбы и смолы. А эта нитка… она пахнет городом. Дешевым парфюмом.

Он повернулся, откинул на кузове пикапа брезент, под которым лежали сети. И Эва увидела то, от чего у нее перехватило дыхание. На сиденье, свернутый в аккуратный рулон, лежал новый, ярко-красный рыболовный жилет. Бирочка болталась сбоку.

Эйнар вздохнул, и в этом вздохе была целая жизнь, прожитая рядом с этим человеком, и горечь от того, куда эта жизнь их привела.

ЭЙНАР

(тихо, почти с жалостью)

Олафур… Зачем?

Олафур посмотрел на них, и в его глазах не было ни раскаяния, ни страха. Лишь холодная, гранитная уверенность.

ОЛАФУР

Чтобы напомнить. Чтобы следующий, кто приедет с камерой, знал, что наша тишина – не для их гама. А наши скалы… они и правду могут хранить молчание.

Он сел в кабину, завел двигатель и медленно тронулся, оставив их стоять в облаке пыли и тяжелой, невысказанной правды. Эва понимала – у нее есть подозрения, есть улики, но не будет признания. Только молчание скал, оглушительное, как птичий гам, который так вовремя смолк в ту ночь.

Дорога до кафе «У Хельги» прошла в задумчивом молчании. Эва смотрела в окно на проплывающие домики, ее ум был занят круговоротом из красных нитей, молчаливых птиц и ледяного спокойствия Олафура. Эйнар, казалось, был погружен в свои мысли, но его внимание оставалось острым, как скальный ветер.

Кафе встретило их теплом и густыми ароматами свежего хлеба, корицы и вареного кофе. За стойкой стояла Хельга , женщина с лицом, испещренным морщинами доброты, и руками, знавшими цену хорошей еде. Она разливала по тарелкам дымящийся суп, и сам воздух здесь казался съедобным.

Эва, почти машинально, заказала кусок ягодного пирога. Первый же кусок заставил ее закрыть глаза. Кислинка дикой черники, сладость теста и что-то неуловимое, домашнее… Ее строгое, сосредоточенное лицо невольно смягчилось.

ЭВА

Боже, это невероятно.

ХЕЛЬГА

(подходя к их столику, с улыбкой)

Секрет – в чернике, собранной на солнечном склоне у фьорда. И в щепотке терпения. Его нельзя испечь впопыхах.

Эва откашлялась, с силой возвращая себя к реальности следствия.

ЭВА

Госпожа Хельга, что вы можете сказать о господине Йоэнсене? Он бывал здесь?

ХЕЛЬГА

(вздыхает, вытирает руки о клетчатый фартук)

Яркий был человек. Смелый. Энергии – через край. Но… не чувствовал наших мест. Спрашивал у всех про старинные рецепты, про узоры для вязания. Говорил, хочет сохранить нашу культуру, показать ее миру. Но в его глазах был не голод знаний, а голод… камеры. Он смотрел на нас, как на экспонаты.

В этот момент дверь на кухню приоткрылась, и появилась Сигрид . Молодая девушка с печальными глазами цвета фьорда и руками, припудренными мукой. Увидев полицейскую форму, она замерла, словно испуганная птица.

СИГРИД

Хельга, мне нужна… я потом.