Тишина после крика

И вот, когда трость снова обожгла мою лодыжку, со мной что-то случилось. Сквозь пелену слёз, сквозь боль и унижение, я вдруг ясно ощутила внутри себя нечто новое. Не страх. Не отчаяние. Это была ярость. Глубокая, чёрная, первобытная ярость. Она вспыхнула где-то в глубине моего существа, как крошечное, но невероятно плотное зёрнышко. Оно было тяжёлым и холодным.

Он занёс трость для очередного удара. И в этот миг я подняла голову. Я не посмотрела на него с мольбой. Я посмотрела на трость. На этот полированный, бездушный кусок дерева. И в моих глазах, я почувствовала это, было нечто, что заставило его руку на мгновение замереть.

Он опустил трость, снова уперев её в пол.

– Урок окончен, – произнёс он своим монотонным голосом. – Ты – плохая ученица. Но мы будем заниматься. Регулярно.

Он развернулся и ушёл. Свет погас. Дверь защёлкнулась. Я осталась лежать в полной темноте, вся в синяках и ссадинах, каждое движение отзывалось болью.

Но я не плакала. Я лежала и чувствовала, как эта новая, чёрная ярость пускает корни в моём опустошённом нутре. Он думал, что проводит урок. Он думал, что ломает меня.

А на самом деле он только что посадил семя. Семя ненависти. И я знала, что буду лелеять его, холить и растить. Поливать его своей болью и отчаянием.

Я медленно перевернулась на спину, глядя в непроглядный чёрный потолок. Боль была моим доказательством. Доказательством того, что я ещё жива. А ярость – моим единственным оружием.

«Хорошо, – подумала я, и мысль эта была холодной и острой, как лезвие. – Мы будем заниматься. Регулярно. Посмотрим, кто кого чему научит».

Глава 4. Игра в тени

Свет зажегся. Резко, без предупреждения, заставив меня вздрогнуть и прищуриться. Я лежала на боку, поджав колени к подбородку, и несколько секунд просто смотрела на пылинки, танцующие в жёлтом луче, падающем из-под двери. Боль была моим вторым скелетом, она пульсировала в каждом синяке, ныла в каждом перебитом месте. Но сегодня она была приглушённой, фоновой. Как шум в ушах, к которому привыкаешь.

Он не приходил долго. После «урока» прошло, по моим ощущениям, несколько дней. Или ночей. Время текло как густой, мутный сироп. Я спала урывками, просыпаясь от каждого скрипа в доме наверху, от собственного сердца, выскакивающего из груди. Но теперь, когда свет горел, я знала – это предвестник его визита. Не еды, не воды – его.

Я медленно села, опираясь спиной о холодный бетон. Цепь звякнула, напоминая о своём присутствии. Я не сводила глаз с щели под дверью. Сегодня я не была просто жертвой, ожидающей пыток. Сегодня я была наблюдателем.

Шаги. Они были такими же тяжёлыми и мерными, но теперь я слушала их иначе. Я заметила, что он всегда делает паузу на третьей ступеньке сверху – скрип был чуть громче. Потом ещё две, и он перед дверью. Звук ключа – сначала один щелчок, потом, после паузы, второй. Два оборота. Всегда.

Дверь открылась. Он вошёл. На нём была та же тёмная куртка, те же грубые рабочие брюки. В руках – миска с едой и кружка. Но сегодня он поставил их на пол аккуратно, не пиная, не разливая. Потом его рука скользнула в карман куртки, и он вытащил небольшую, потрёпанную книжку в мягком переплёте. Швы на корешке были прошиты кое-как, обложка заляпана чем-то тёмным.

Он бросил её на пол рядом с миской. Я не сводила с него глаз, пытаясь уловить хоть что-то – тень выражения на нижней части его лица, движение глаз. Но он был маской. Безликой и непробиваемой.

– Ешь, – сказал он своим пустым голосом и отступил на шаг, прислонившись к стене у двери. Он не уходил. Он собирался смотреть.

Я медленно, преодолевая боль в рёбрах, потянулась к миске. Каша сегодня была чуть гуще, в ней плавали какие-то бледные, разваренные овощи. Я взяла миску в руки, не решаясь поднести ко рту. Его присутствие было физическим грузом, давящим на меня.

– Ты левша, – сказала я тихо. Голос мой был хриплым от неиспользования.

Он не шелохнулся. Ни единым мускулом не дрогнуло его лицо. Но я поймала крошечное, почти незаметное движение его правой руки – пальцы слегка сжались, будто готовясь к удару. Я не отводила взгляда. Это была проверка. Первая попытка хоть как-то обозначить своё присутствие, не как объекта, а как субъекта.

– Когда ты заносил трость, – продолжила я, едва слышно, – ты всегда делал это левой. И ключ ты держишь в левой руке.

Он молчал. Минуту. Две. Тишина в подвале была густой, наполненной лишь звуком моего собственного неровного дыхания.

– Ешь, – повторил он наконец, не ответив на моё наблюдение, но и не наказав за него.

Я поднесла миску к губам и стала есть. Медленно, без удовольствия, просто поглощая топливо. Вкус был отвратительным, но сегодня он был на втором плане. Я ела и смотрела на книгу. Детские сказки. Издевательство было настолько очевидным, насколько и примитивным. Смотри, взрослая женщина, умная, образованная, сидит в подвале и читает детские сказки. Смотри, до чего я тебя опустил.