Надеюсь в аду мне нальют рюмку водки. Айсберг

Через некоторое время, я нашел себя в положении, когда двое жандармов, за ноги вытаскивали меня из камеры и потащили по металлической лестнице вниз. Ударившись несколько раз головой о металлические ступеньки, я пришел в сознание и уперевшись в перила ступенек, ногами оттолкнул жандармов, которые меня тащили вниз. Наверху, в районе камеры под названием «Сибирь», все еще оставались три офицера, в составе: начальник оперативной части капитан Халк, заместитель начальника тюрьмы капитан Хартман и главный сержант сегрегации Салсидо. Внизу, на первом этаже, оставались несколько дежурных жандармов. Понимая, что я заблокировал и контролирую лестницу, они отменили попытку её штурма и убрались восвояси.

Когда во время избиения, я пытался кричать и старался закрывать жизненно важные органы, заместитель начальника тюрьмы капитан Хартман, запрыгнул на меня сзади и стал душить. Поэтому, когда я его увидел наверху возле «Сибири», я посчитал что это мой главный обидчик, на пару с Салсидо. Находясь в состоянии высочайшего аффекта и желания совершить справедливость, я подошел к капитану Хартману и ударил его правой ногой в район левого уха, а сержанта Салсидо, также ударил ногой, но в район правого уха. Я не мог использовать руки, потому что пальцы были разбиты или сломаны. Отомстив главным обидчикам, я побежал вниз к дежурному на пульте управления, чтобы он мне вызвал врача. Мои действия не были агрессивными. Все, что я пытался достичь – это получить хоть какую-то помощь.

Я не знаю почему капитана Халка я не тронул, видимо потому, что он подошел позже и не участвовал в издевательствах надо мной. По отношению к нему, у меня не было плохой памяти. Однако, когда я спускался вниз по лестнице к пульту дежурного с мольбой о помощи, капитан Халк выстрелил в меня из «тейзера», практически в упор! Меня пронзила жуткая боль и я покатился по лестнице вниз. Учитывая, что «тейзер» плотно сидел в моем теле, падая вниз по оси и намотав электроды на собственное тело, я вырвал у него пистолет из рук, за счёт кинетической энергии и сила электрошока прекратила свое действие.

Когда я спустился вниз, жандармы, которые стояли в холле, просто разбежались и я никому больше не причинил вреда. В этот момент, я почувствовал удар тяжелым предметом в заднюю часть головы и потерял сознание. Атакующего я не увидел.

Следующий момент, когда я пришел в сознание – я обнаружил себя сидящим в специальном деревянном кресле на колесах для транспортировки смертников, привязанным скотчем по рукам и ногам. На голове, у меня был чёрный пластиковый мешок, и я по-прежнему был полностью голым и слепым, с неимоверной болью в позвоночнике. Мне тяжело было дышать, я боялся, что я задохнусь и был на краю обморока. Кто-то из офицеров меня бил по голове, по открытым гениталиям, потом засунули мне в мешок баллон с газом и выдули полностью, одновременно пытаясь меня душить. И я снова потерял сознание. Я не знаю, сколько офицеров принимало участия в моей экзекуции точно, но по репликам и общей совокупности ударов, которые я испытывал, их было не менее восьми. Я считаю, что надо мной издевалась все дежурная смена, кроме постовых.

Когда я снова очнулся – меня куда-то долго везли и по запаху я определил, что мы находимся в медицинском учреждении, потому что я почувствовал резкий запах дезинфектанта. Это был медицинский пункт дежурной медсестры. Не стесняясь в присутствии очередного свидетеля, сопровождавшее меня коррекционные офицеры, продолжили избивать и издеваться, стараясь причинить мне максимальную боль, особенно в районе моих шрамов и следов от ранений и повреждений. Когда я стал им словесно отвечать, находясь на вершине безумия от боли, издевательств и унижений, меня кто-то сильно ударил в правую часть головы чем-то тяжелым и я вместе с креслом упал. На меня прыгнули несколько человек двумя ногами, стараясь опять причинить максимальную боль.

Медсестра, которая находилась в помещении и которую я не видел, не проронила ни слова в мою защиту, хотя она является сестрой милосердия, которая наверняка принимала клятву для спасения человеческих жизней.

Когда я пришел в сознание в очередной раз, я нашел себя лежащим на полу, в камере тюремного медицинского блока. Я всё ещё оставался голым, и моя одежда валялась рядом со мной, так же на полу. Моё тело все было в синяках и ссадинах, и я практически ничего не видел. Глаза были разбиты и полностью заплыли. Мои гениталии были распухшими и все тело было синим. Я не мог ходить в туалет, потому что это доставляло мне огромную боль, и моча была полностью красной. С великим трудом одевшись, я потребовал увидеть врача, пытаясь достучаться в дверь и обратить на себя внимание. Ко мне подошел дежурный и сказал, что, если я буду буянить, они меня опять пропустят через «Сибирь!» Рассмеявшись, он вернулся на пост.

Понимая, что моя жизнь становится бессмысленной, я пошел на крайние меры и объявил голодовку, не прикасаясь к еде на протяжении девяти суток. Все, что я хотел – это покончить с собой любыми способами, включая безальтернативную голодовку, чтобы выбраться из дикого ужаса «самой демократичной и справедливой страны», которая себя называет – «оплотом прогрессивного мира», страны, за которую я неоднократно проливал кровь на переднем крае под огнем, имея многочисленные боевые награды этой страны.

По истечении девятых суток голодовки, когда я перестал вставать с постели, мне в камеру, наконец вызвали дежурного врача, доктора Ван Кила для того, чтобы осмотреть моё физическое состояние и убедиться, как долго я ещё смогу протянуть, не принимая пищу? Мы остались наедине. Учитывая тот факт, что доктор Ван Кил также, как и я, является ветераном афганской войны, я ему рассказал все, что произошло со мной на самом деле. Мистер Ван Кил, после осмотра, немедленно вызвал скорую помощь из местного госпиталя города Йорка и отправил меня в реанимационный блок для эволюации (исследований).

В госпитале, со мной были проведены все исследовательские мероприятия и занесены в протокол, а также потребовали от эскорта оставить меня в реанимации. Однако два офицера, сопровождавших меня, (сержанты Сайко и Салсидо) о чем-то долго разговаривали с доктором Поллоком в его офисе, после чего он изменил свое решение и отказался оставлять меня в госпитале, сославшись на то, что как ему доложили, «я уже нахожусь на излечении в медицинском учреждении» депортационной тюрьмы.

После этого, находясь под личным присмотром лечащего врача доктора Ван Кила в медицинском учреждении пенитенциарной тюрьмы города Йорка, я попросил свою семью прислать мне газеты, журналы и немного денег на продукты. Моя жена отправила мне посылку с газетами и журналами на моем родном языке и «мани – ордер» на сто долларов. Каково же было моё удивление, когда почтальон, мистер Кэмпбелл сказал, что мне не положено получать корреспонденцию учитывая, что я нахожусь в медблоке и они – все отправили домой. Примерно через неделю, я снова попросил свою жену прислать мне немного денег только напрямую – положить сразу на мой тюремный счёт. Она снова это сделала и снова я ничего не получил, ссылаясь на мистера Кэмпбелла из его объяснения, что вся моя корреспонденция, возвращается назад адресату. Каково же было моё удивление, что через неделю, когда я позвонил в очередной раз своей жене и спросил, где деньги, она сказала, что она отправила мне дважды по сто долларов и ничего обратно не получала.

Я написал прошение на имя начальника тюрьмы с просьбой разобраться и получил ответ из его секретариата, что никаких денег тюрьма никогда не получала. Я просто в шоке от этой подлой и мерзкой схемы «кидалова», которой пользуется это учреждение.

Уважаемая мадам Секретарь!

Когда, я и моя семья иммигрировали в Соединенные Штаты, по личной просьбе президента У.Клинтона, в «страну великих возможностей и свобод», мы в самом диком сне не могли себе представить, что подобный дизастер вообще возможен?!

После всего случившегося, в этой стране я чувствую себя, как «жертвенная овца, которую ведут на заклание», в стране высоких лозунгов и идеалов, пропагандирующих на весь мир «правильные цели», в стране, за которую я пролил кровь на передней линии, став кавалером трех орденов «Пурпурное сердце!»

Оказывается, что это все – я делал зря!

Уважаемая, госпожа Неополитано!

Если вы имеете хоть малейший шанс оказать мне хоть какое-то содействие в этом деле, я очень прошу вас следовать закону и всеми возможными вашими полномочиями.

Спасибо за внимание и ваше время, которое вы уделили моему письму, а также за ваши переживания. Любой ваш ответ, вне зависимости от результата, я встречу с достоинством и уважением.

Искренне представлено,

Виктором Одесским.

PS: Мои медицинские показатели находятся здесь:

1. York hospital, 1001 South George St., York, Pa 17405, tel: [phone]

2. Hahnemann University Hospital, Phila., Pa, Neurosurgery department

3. Family physician – MD, Eugene Goldman

4. Prison doctor – MD, Van Kil

5. Psychiatrist department of US Navy, doctor Radzievski.

Copy, as well, goes to: A.C.L.U. (ассоциация международной свободы),

(Копии уходят также) в: О.О.Н. (Департамент по делам беженцев),

ЮНЕСКО (департамент по правам беженцев и свобод),

ЮНИСЕФ (департамент по правам беженцев, детей сирот и

эксплуатации человека человеком),

АМНЕСТИ ИНТЕРНЭШНЛ (международная организация

амнистии и свобод, эксплуатации человека человеком и

незаконном содержании против его воли),

D.O.C.– Department of Correction/управление лагерей штата Пенсильвания,

Department of Personnel, US Army/Secretary (отдел кадров армии),

Department of Personnel, US Navy /Secretary (отдел кадров флота),

JSOC (Joint Special Operation Command, D.O.D.), Commander in

Chief (управление спец-операций),

1600 Pennsylvania Ave, White house, oval office, Mr. President B.

Obama (Президенту Б. Обаме, овальный кабинет),

Vatican, Его Преосвященству Папе Римскому.

Глава 2. Непокоренный!

Как только по моей просьбе доктор Ван Кил, связался с моим адвокатом и объяснил ей ситуацию, Меган на следующий день уже была у меня, в районе полуночи и просунула под дверь, напечатанный лист моих «жалоб всему свету», который я подготовил перед походом на прием, к доктору Ван Килу. С болью нацарапав черновик резиновым карандашом на обратной стороне приговора, «о возмущение своего закипающего разума», который я с великим трудом положил на бумагу.

Меган всегда была на моей стороне, несмотря ни на что. Не знаю почему? Скорее всего, это армейская солидарность и просто человеческая уважуха. Она не стала меня переубеждать, основываясь на базе моего клинического «послания вселенной». Слишком многие, практически высшие уровни власти, я затронул и вполне возможно, сделаю себе только плохо, в смысле – намного хуже.

Однако, мы с ней думали в одном направлении – я не думаю, что страна, за которую я пролил кровь защищая её интересы на всех континентах, просто так бросит на произвол судьбы своего солдата, который попал в непонятку, неизвестно с кем и неизвестно где? Я бы пустил все на самотёк: зализал раны, прикусил язык и тихо уполз в свою нору, продолжая обычную рутину. Они мне даже предложили вернуть все тюремные привилегии, то есть оставить на работе и поселить в том же блоке, то есть в иммиграционном, а не с уголовниками, если я промолчу в тряпочку. Салсидо даже пришел ко мне в палату, с подобием каких-то извинений и принёс баночку пепси-колы со сникерсом, что являлось в тюрьме высшим пилотажем уважения.

Я сразу врубился, что если они (администрация учреждения) "затанцевали" вокруг меня, то значит у них – не всё в порядке. И я ему соврал.

Я сказал, что ничего делать не собираюсь – все равно скоро домой, в Россию и типа, все – пучком! То есть с подонками, как говорил мой дедушка, нужно поступать «по-подонистому» – в этом и есть вся моя философия! В противном случае, они не поймут, что они и есть – подонки и нашу порядочность и милосердие, всегда воспринимают за нашу слабость! Именно в Америке, я и научился жестокости – слишком хорошие учителя были.

Мне просто ничего не оставалось делать. Меня загнали в угол. Я полностью все потерял, включая самое дорогое – семью и свободу. Ну нахрена мне такая жизнь? Я – не жилец, при любых раскладах. Депортируют в Россию – меня грохнут свои, останусь здесь – эти урюки найдут способ, как от меня избавиться и вполне возможно, что меня уже заказали.

Выходит, я отвечаю сам за себя и только это – теперь радует. Ведь я – десантник, а значит и один в поле – воин!

Поэтому, я решил – всем этим американским падлам и упоротым сатанистам, дать бой!

Делай, что должен, и будь что будет…

Рецензии

Всё даётся по силам.

Если выбраться смог,

Значит путь указал

Тебе к выходу бог.

Есть причина для входа

И для выхода есть,

Человеком остаться -

Небывалая честь.

Читая вас, Виктор, мне на память пришли строки моих же стихотворений: "Пристало ли кривить душой сынам(Хорошо там, где нас нет и понимание Родины (рода, его силы) в широком смысле этого слова и "Потерянная страна" ( о преданности к своей Родине, в каком бы положении она не оказалась, оставайся её верным и преданным сыном (дочерью)). Вдруг проявите интерес?

Кто не ошибался? Важнее оказалось найти в себе силы и признать свои шаги ошибочными.

Вам желаю крепкого здоровья, благоразумия и благополучия. С теплом,

Наталья Сухоруких

Виктор Одесский

Айсберг. Шахматист

Бой на шахматном поле, в аду и в тюрьме,

Для врагов здесь пощады и жалости нет,

Каждый шаг мой продуман, холодный расчёт,

Жизнь – Игра, и я делаю правильный ход.

ГЛАВА 1. Шахматист.

Несмотря на весь маразм ситуации, в которую я попал и все бури вселенной, свалившиеся на мою голову, в этом убогом и уёбищном месте под названием «Айсберг», где пиндосовские нелюди превращают людей в животных, я до сих пор считаю себя счастливым человеком. А что мне ещё остается делать?

Я очень хорошо помню, когда, будучи штатным переводчиком войск коалиции в «зелёной зоне» Багдада, где находилась внутренняя тюрьма для военнопленных, мне не единожды приходилось наблюдать во время допросов, что эти «борцы за мир во всём мире» способны делать с людьми? Я помню, как несчастных арабов они травили собаками, я помню как их мучили жаждой, я помню как не давали им спать несколько суток подряд пока пленные полностью не вырубались, я помню постоянные избиения, унижение и как американские телки заставляли их лизать «пуси», потому что в исламском мире это табу, как привязывали их на цепи и таскали по коридорам, как животных, заставляя лаять, как постоянно пытали водой. Я всё это видел, я всё это помню.

Ожесточённое войной сердце, воспринимало это как должное просто потому, что были такие условия. Они были соответствующими, хотя хуже войны, невозможно придумать ничего. Но в то время, эта боль не была такой острой, хотя внутренне, я всегда старался абстрагироваться от тяжелых и бесчеловечных условий непредсказуемых ситуаций, делая сноску на войну. Внутри себя, я старался как мог, оправдаться перед собственной совестью. Ведь прямого отношения, я к этому не имел. Я всего лишь на всего, был техническим сотрудником и просто помогал обеим сторонам понимать друг друга. Но, внутри меня, всегда бушевала титаническая боль несправедливости, которую янки демонстрировали по отношению к пленным.

Я понимаю только теперь весь ужас и трагедию того, чем занимался. И я не помню, ни у одного из своих сослуживцев, хоть какое-то подобие от слова «милосердие», так присущее российским ребятам, с которыми когда-то, я тоже «делил табачок в окопах». Мне есть с чем сравнивать!

Просто теперь, поменялось место действия, но люди остались те же самые. Они представляют ту же систему, выращенные в той же среде и, по умолчанию, не могут быть другими. Они – те же самые варвары, которые разрушили всё, куда только ступал их сапог.

Это именно они – исчадия Ада, выхоленные и взлелеянные в стране сатаны! Так, что от них ожидать? Абсолютно ничего! С ними нужно бороться, а вернее воевать и только по их правилам. В смысле – вообще без правил!

Пока я занимался личными проблемами, отбывал наказание в карцере, потом лечился, потом проходил реабилитацию, прошло немало времени. Это время я проводил по-разному – уровень моего психического состояния опустился ниже плинтуса. Радостного мало, да и жаловаться не буду, но один стопудовый факт могу доложить с гордостью – я остался живым. Хоть и «покоцанный», но одним куском.

Несгибаемая защитница, моя дорогая Мэган Бремер, которая за время тяжких испытаний, стала моей единственной надеждой во вселенной, хоть на какой-либо свет в дремуче-тяжком тоннеле. За короткое, но бурное время, она буквально заменила мне отца, мать, сестру, лучшего друга и в какой-то степени даже жену.

Мэган буквально разбивала себя вдребезги и истязала беспощадно, вступив в неравную борьбу с системой. Мы с ней дошли уже до такого уровня доверия, что могли обсуждать любую жизненную тему, где ключевое слово – любую! Очень интересное открытие произошло в моей душе и сознании, которому я очень обрадовался. Наверно, впервые в своей жизни, от общение с этой мужественной, милой и хрупкой женщиной, которая практически общалась со мной как с любимым братом, а мой израненный, заживающей член, который был всегда самым главным катализатором моего отношения к женщинам и к окружающей среде, ни разу не посмел наливаться бурлящей кровью. Я, ни разу, даже в самых дерзких воображениях или диких фантазиях, не видел её… своим сексуальным партнёром. Она была для меня просто другом с соседнего двора и ничего, кроме любви и теплоты, я к ней не испытывал, Мои братские чувства были построены на огромной уважухе, за её профессионализм и горячее сердце.

Я молился Богу и благодарил вселенную за то, что всевышний послал её ко мне и она так неожиданно появилась в моей жизни. В самый, что ни на есть подходящий момент! Удивительная закономерность присутствует в моей биографии – чем труднее мне даются преодоления жизненных баррикад, чем мощнее меня прессует природа трудностей, чем больше стараются уничтожать меня враги, Бог всегда присылает мне помощь в виде кого-то или чего-то и… балансирует ситуацию. В любой безвыходной или патовой ситуации, мне всегда есть на кого опереться. Чаще всего, конечно, в этом списке под номером один присутствую я сам и не знаю, как это объяснить?! А может, я вижу это больше других или просто вижу все по-другому? Может ли быть такое, что я не от мира сего?

Понимая моё психическое состояние, Мэган делала все для того, чтобы я не оставался один: она привлекла к поддержке моего морального духа всех, кого только возможно. Находясь в одиночной камере – 23/1, то есть в течение суток ты закрыт полностью, за исключением одного часа, который тебе дают на прогулку.

В тюрьме существует неписаное правило, что общественные деятели, медицинские работники, адвокаты и сотрудники учреждения, имеют прямой доступ в любое время суток к своему подзащитному или клиенту. Поэтому, Мэган загрузила такое количество людей, организаций и всевозможных представителей всего возможного люда для общения со мной, что я, практически, в одиночной камере не находился до самого отбоя. Ко мне шли ходоки со всего света, из всех организаций. Доктор Ван Кил, только заступал на смену, постоянно меня вызывал на больничку, где мы с ним могли просто сидеть в кабинете, трепаться час – полтора, пить кофе или чай и пиз*деть ни о чем.

Он прописал мне все возможные и невозможные медикаменты, за которые в тюрьме можно купить все. Одна обезболивающая пилюля на кодеине, а также транквилизаторы, в тюрьме являются «золотым запасом» и прописывается исключительно с разрешения главврача под роспись, в специальном протоколе!

Ван Кил, добивался этого чуда по мановению волшебной палочки, да и потому что главврач медицинского учреждения, был его армейским другом и был в курсе моей истории. За все, полученные мной повреждения и увечья от сотрудников «Айсберга», они имели полное право не кривя душой, выдавать мне всё, что я просил. И я хорошо знал, что нужно просить?

Ко мне приходили представители религиозных конфессий, общественных организаций по борьбе за права человека, какие-то журналисты и ученые дяди и тети, которые писали обо мне целые статьи. Меня постоянно вызывали в приёмник, где я проводил большее время суток, а не парился в камере! Мэган их организовала из числа тех людей, кто мне либо симпатизировал лично, либо из идеологических соображений поддерживали Россию.

Пару ребят из числа охранников, прошедшие через горячие точки, каждый день приходя на смену, обязательно заходили ко мне минут на 15 – 20, чтобы просто потрепаться и вытащить меня из камеры. Точно такие же американцы, точно такие же представители Сатанинской страны, но совершенно другие. Я хочу сказать, что в Америке существует большое количество порядочных людей, которое нельзя игнорировать.

Я продолжал записывать свои воспоминания на обратной стороне приговора и любых кусках бумаги с чистым полем, где можно что-то записать. Самыми ценным, в этом занятии, были чернила. В карцере запрещалось иметь хоть какие-либо средства чтения и писания, кроме библии и приговора и резинового карандаша.

Резиновый карандаш для подачи прошений и рапортов администрации, был изобретением американской науки. Каждый раз, как только я брал его в руки, пытаясь что-то написать, мне хотелось этому «изобретателю» засунуть этот карандаш в его задницу.

Для того, чтобы общаться с администрацией существуют системы подачи рапорта. Рапорт – это обычный лист бумаги, на котором, с одной стороны, написаны несколько предложений, которые нужно заполнить и указать причину вызова врача, священника или своего адвоката. Задняя часть этого рапорта было пустой и для меня это было целое сокровище, потому что там можно было записать большой кусок. Я старался это делать мелким и убористым почерком, чтобы захватить больше памяти своей истории, которую я уже записывал третий год. Всякими способами, больше всего – почтой, я отправлял эти записи на волю своим друзьям, которые перепечатывали рукопись и выставляли ее на онлайн. Понятно, что редактирование было «от вольного» и получилось то, что получилось. Для меня, самым главным желанием, было познакомить остальной мир с тем, что на самом деле происходит, в американской карательной системе.

Мне не нужно было что-то «высасывать из пальца», а просто записывать обычную рутину, что со мной происходит каждый день? Записывал я, по мере возможности, стараясь захватить более существенные моменты, моей жизни за решеткой.

Все посетители, кто приходил ко мне по рапорту или утвержденному администрацией списку, подвергались обязательному обыску. Они не могли ничего приносить, кроме религиозных или юридических брошюр и документов, которые заранее оговаривались и утверждались. Тюремный «шнырь», который мыл полы в моей камере через день, мне помог. Его удалось уговорить, и он проносил мне несколько стержней от авторучек, из которых я мастерил нормальную ручку при помощи анкеты для заполнения товарных закупок в тюремном «булдыре», зубной пасты и капельки мочи. Он, конечно, сильно рисковал потерять работу и стать моим соседом в этом же самом помещении. Но к тому времени, после известных событий и моей битвы со спецназом в голом виде, благодаря сарафанному радио, мой авторитет в тюрьме настолько вырос, что, если я обращался к кому-то с просьбой – никто не отваживался мне отказать.

Получалась хорошего размера и правильной жёсткости авторучка, которую при обыске, я прятал в вентиляционным доке, подвесив ее на выдранной из полотенца нитке, и привязанной к решетке дока изнутри.

Однажды, я запросил у администрации и подал рапорт на священника для того, чтобы он провёл обряд очищения и исповеди. Существуют юридические законы в положении о депортации или перемещения людей. У «Айсберга» по этому закону, оказывается есть только 90(девяносто) суток для того, чтобы привести приговор в исполнение. Об этом мало кто знает, потому что они, естественно, все скрывают. Если «Айсберг» в течение девяносто дней не докажут, что человека нужно депортировать на законных основаниях, то они обязаны этого человека… выпустить. То есть, остановить процесс депортации и дать человеку «вольную». Эти уроды злоупотребляют, естественно, как могут и эти девяносто дней они автоматически превращают в 180(сто восемьдесят) дней, якобы главный супервайзер локального «Айсберга» уполномочен сделать одно продление. Дать «Айсбергу» вторую попытку для повторного захода на депортацию. Это ужасные и Сатанинские попрания своего же собственного закона, которым они безгранично пользуются.