Рецепт смерти

Лиса Лисскина

Рецепт смерти

Самая страшная болезнь – это знание, от которого нет лекарства.

– Найдено в личном деле санатория «Тишина»

Пролог

1985 год. Санаторий «Тишина». Ночь.

Тишина в ночном санатории была обманчивой. Она не была пустой – она была густой, плотной, как сироп, и наполненной звуками, которых не должно было быть. Скрип половиц из закрытого крыла. Шёпот вентиляционных труб. Эхо давно забытых шагов в пустых коридорах.

Медсестра Вера Петрова совершала обход, плотнее кутаясь в халат. Не от холода – от ощущения, что за ней следят стены. Она привыкла к этому давящему чувству за пять лет работы в «Тишине». Но сегодня ночью что-то было иначе. Воздух вибрировал, будто перед грозой.

И вот он, звук, ворвавшийся в искусственное спокойствие, – приглушённый, прорывающийся сквозь стены крик. Не крик ужаса, а крик узнавания. Потом – глухой стук, и вновь наступила тишина. Ещё более зловещая, чем прежде.

Сердце Веры заколотилось где-то в горле. Крик донёсся из палаты № 13. Той самой, что всегда была заперта, чьи истории шептались в курилке старожилами.

Она подбежала к двери. Та была приоткрыта. Внутри, в свете одинокой лампы над койкой, сидел пациент – Иван Петров. Он был привязан к спинке кровати, его глаза, полные немого ужаса, смотрели в пустоту. В его руке судорожно сжимался клочок бумаги. Он что-то беззвучно шептал, его губы синели.

– Что с вами? – бросилась к нему Вера, хватая его за запястье, пытаясь нащупать пульс.

– Он… не лекарство… – прохрипел он, впиваясь в неё пальцами. – Это… рецепт…Петров резко повернул к ней голову. Его взгляд был абсолютно ясным и пронзительным.

– …смерти…Он сунул ей в руку смятый листок. Пальцы его ослабели. Последний выдох вышел из его груди вместе со словом, которое Вера разобрала с трудом:

В дверях появилась высокая тень. Главный врач санатория, Виктор Сергеевич Орлов. Его лицо, обычно невозмутимое, было искажено холодной яростью.

– Что здесь происходит? – его голос прозвучал как удар хлыста.

Вера, онемев, протянула ему бумажку. Орлов выхватил её, пробежал глазами. Кровь отхлынула от его лица, оставив кожу землисто-серой. Он медленно, с невероятным усилием, разорвал листок на мелкие кусочки.

– Ничего не произошло, Петрова, – сказал он, и в его голосе не было места возражениям. – У пациента случился острый инфаркт. Ты ничего не видела и не слышала. Никакого крика. Никаких бумажек. Понятно?

Его глаза были ледяными. В них не было просьбы – был приказ. Приказ, за которым стояло нечто такое, от чего у Веры похолодела душа.

– Понятно, – прошептала она, глядя, как белые клочки бумаги усыпают пол, словно первые снежинки. На одном из них она успела разглядеть напечатанные слова: «Протокол применения…», и ниже, от руки, выведенную фразу: «Рецепт № 13».

Она поняла. Некоторые знания – это болезнь. Болезнь, от которой нет лекарства. Единственное лечение – молчание. И оно будет соблюдено. Ценой её собственного страха. Ценой этой ночи. Ценой правды, похороненной в стенах «Тишины».

ГЛАВА 1. ПЫЛЬНЫЕ ВРАТА

Санаторий «Тишина» встретил ее не молчанием, а протяжным, скрипучим вздохом, словно огромное существо, потревоженное в вековой спячке. Такси, мрачный бордовый седан, развернулось на заросшей гравийной площадке и укатило прочь, оставив Алису одну наедине с коваными воротами. Те были массивными, когда-то, видимо, величественными, но теперь краска облупилась, обнажив рыжую от ржавчины сталь, а позолоченные навершия в виде шишек потускнели и почернели. Сквозь прутья, как сквозь решётку, угадывалась аллея, убегающая вглубь парка. В конце её высился главный корпус – громада из серого камня с рядами тёмных, слепых окон. Он не просто стоял там; он владел этой территорией, нависая над увядшими осенними клёнами и елями с поникшими ветвями. Он напоминал не место для исцеления, а старого, уставшего зверя, который прилёг отдохнуть и не потрудившегося закрыть пасть.

«Уединение, – сурово напомнила себе Алиса, с силой поправляя ремень тяжёлой сумки с ноутбуком и парой книг «на первое время». – Именно этого я и хотела. Никаких звонков. Никаких вопросов. Никакого прошлого».

Хотела ли? Городской шум, от которого она бежала, она променяла на звенящую, давящую тишину, прерываемую лишь карканьем ворон, чьи чёрные силуэты казались случайными кляксами на бледном небе. Воздух был холодным, обжигающе-влажным, и он странно пах – не свежестью леса, а прелой хвоей, влажной землей и чем-то еще… сладковатым, лекарственным, приторным. Казалось, этот запах въелся в самый камень, в почву, в кору деревьев.

По её звонку в будке – сторожке что-то зашевелилось, и через мгновение появился мужчина. Он возник бесшумно, будто вырос из тени. Не сторож – хранитель. Лет семидесяти, не меньше, сгорбленный, в потёртом ватнике цвета грязи. Его лицо было испещрено глубокими морщинами, а движения – медленными, выверенными, словно он экономил каждое усилие.

– Здесь всегда всех ждут, – бессмысленно и потому особенно жутко ответил он, доставая из кармана огромный ржавый ключ. Он вставил его в массивный замок, и ворота с пронзительным, болезненным скрипом отворились, словно нехотя пропуская её внутрь. – Я Михаил Иванович. Проходите.– Алиса? Архивариус? – его голос был низким, сиплым, идеально подходящим к окружающему пейзажу. В нем не было ни капли приветствия. – Да. Меня должны были предупредить, – она почувствовала, как под взглядом его маленьких, глубоко посаженных глаз ей становится не по себе.

Дорога к корпусу по заросшей тропинке показалась бесконечной. Алиса чувствовала на себе его взгляд, тяжёлый и оценивающий, будто он проверял, выдержит ли она то, что ждет ее впереди. Спина у нее напряглась.

– С тех пор, как здесь перестали лечить, – последовал немедленный, отточенный ответ.– Давно здесь работаете? – спросила она, чтобы разрядить гнетущее молчание.

Она не нашлась, что сказать на это. Казалось, любой вопрос наткнётся на такую же глухую, обтекаемую стену.

Главный вход украшала некогда величественная, а ныне потрескавшаяся мозаика с изображением Гигеи, обвивающей змеёй чашу. Двери были стеклянными, но слои грязи и пыли сделали их матовыми, непроницаемыми, как занавес. Михаил Иванович толкнул одну из створок, и та, с сопротивлением, подалась внутрь.

Запах ударил в нос – это был тот самый сладковатый лекарственный аромат, только здесь, в замкнутом пространстве, он стал густым, удушающим, смешанным с запахом пыли, старого дерева и влажной штукатурки. Потолки в вестибюле были такими высокими, что терялись в полумраке. С них свисала огромная люстра в стиле модерн, вся укутанная в саван из паутины. Призрачные очертания зачехлённой мебели, скульптуры с отбитыми руками, тёмное дерево административной стойки – все это тонуло в сумерках, которые не мог развеять тусклый свет из грязных окон.

– Архив на втором этаже, – Михаил Иванович двинулся к широкой мраморной лестнице с обшарпанными балясинами. – Лифты не работают. Электричество экономят. Вам провели только в архив и в вашу комнату в корпусе. Батареи еле тёплые.

Поднимаясь по ступеням, Алиса заметила на стене в зоне отдыха портрет. Суровый мужчина в белом халате, с пронзительным, умным и безжалостным взглядом. Он смотрел прямо на зрителя, будто оценивая его на предмет болезни. Подпись на латунной табличке гласила: «Главный врач В.С. Орлов. 1970-1989».

Тот самый врач из пролога. Ледяная игла прошлась по спине Алисы. Вот он, мост между тем страшным ночным происшествием и этим тихим, пыльным днём. Ещё одна ниточка, связывающая прошлое и настоящее.

– Кто-то умирает, кто-то остаётся, – произнёс он загадочно и, не добавляя больше ни слова, повёл её дальше по коридору.– Он ещё жив? Орлов? – не удержалась она, остановившись у портрета. Михаил Иванович, уже поднявшийся наверх, обернулся. Он посмотрел то на портрет, то на нее. Его лицо ничего не выразило.

Он привел ее к массивной дубовой двери с табличкой «Архив. Вход воспрещен». Дверь тоже была заперта. Сторож достал из связки современный ключ-бабочку.

– Вот. Распишитесь, – он протянул ей потрепанную тетрадь в клеёнчатой обложке, раскрытую на странице с датой сегодняшнего числа. – Работайте. Я буду внизу. Если что… – он запнулся, будто подбирал слова, и в его глазах мелькнуло что-то, что Алиса не смогла прочитать. Не то предостережение, не то безразличие. – …кричите. Громко. Эти стены… они хорошо передают звуки. И эхо.

Он развернулся и ушел, его мягкие шаги быстро растворились в гулкой тишине коридора.

Алиса осталась одна. Она глубоко вздохнула, повернула ключ, и замок щелкнул с сухим, громким звуком. Она толкнула дверь.

Комната была огромной, настоящим лабиринтом. Стеллажи из темного дерева уходили под самый потолок, они были забиты папками, картонными коробками, рулонами пожелтевших чертежей и какими-то медицинскими журналами. Пыль лежала повсюду толстым, бархатистым слоем; она вспархивала и кружилась в единственном слабом луче света, что пробивался сквозь огромное, но немытое окно. Воздух был спертым, мертвым, им было тяжело дышать. Это был не хаос, а застывший, систематизированный порядок забвения.

Она поставила сумку на единственный свободный угол огромного деревянного стола, стоявшего в центре, и провела пальцем по корешку ближайшей папки. Пыль легла серым налетом на кожу. На корешке было выведено чернилами: «Истории болезней. Отделение №2. 1984-1985».

Сердце у нее дрогнуло и замерло на секунду. Где-то здесь, среди этих тысяч страниц, среди этих молчаливых свидетельств, лежали ответы. На какие вопросы – она пока не знала. Не знала, что ищет. Но первое, отчетливое предчувствие, холодное и тревожное, скользнуло по спине, заставив похолодеть пальцы.

«Тишина» не была молчаливой. Она была полна шепота. Шёпота бумаг, шагов в прошлом и невысказанных тайн. И Алиса только что переступила ее порог. Обратной дороги, она чувствовала это кожей, уже не было.

ГЛАВА 2. ШЁПОТ В ПЫЛИ

Первые полчаса в архиве Алиса провела, просто осматриваясь. Она медленно ходила между бесконечными стеллажами, её пальцы скользили по шершавым, пыльным корешкам папок. «Отделение №1, 1970-1975», «Отделение №2, 1976-1980»… Архив был организован с удивительной, почти немецкой педантичностью, что странно контрастировало с всеобщим запустением. Этот порядок, запечатанный под слоем пыли, наводил на мысль, что забвение здесь было не случайным, а тщательно спланированным.

Она чувствовала себя не архивариусом, а археологом, вскрывающим гробницу. Только вместо праха фараонов здесь покоились чужие боли, поставленные диагнозы и, как она все сильнее ощущала, чужие секреты. Воздух был спёртым и густым, им было тяжело дышать. Пыль стояла столбом в слабом свете, пробивавшемся сквозь громадное грязное окно, превращая каждый её шаг в медленное плавание в подводном царстве.

Она свернула за угол очередного стеллажа и замерла. В дальнем, самом тёмном углу комнаты, куда почти не достигал дневной свет, стоял не стеллаж, а небольшой картотечный шкаф. Он был старым, очень старым. Дерево потемнело почти до черноты, а латунные ручки покрылись густым зеленоватым налётом. На нем не было никаких опознавательных табличек, что выделяло его на фоне идеально подписанных полок.

Любопытство, тот самый профессиональный инстинкт, что привёл её в эту профессию, пересилил осторожность. Алиса подошла ближе. Шкаф казался инородным телом, чужим в этом упорядоченном пространстве. Она потянула на себя ручку одного из верхних ящиков. Та не поддалась, заев намертво. Она надавила сильнее, упересь коленом в деревянную панель. Раздался сухой, скрипучий звук, и ящик с неохотой подался вперёд.

Внутри лежали не стандартные папки, а тонкие, сшитые вручную дела в картонных обложках. Они были тоньше и какими-то… казёнными. Она взяла первое, что попало под руку, ощутив под пальцами шершавую, потрескавшуюся от времени кожуру картона.

И в этот самый момент, когда её пальцы сомкнулись на обложке, раздался звук.

Резкий, неожиданный, разорвавший давящую тишину. Это не был скрип половиц. И не падение книги с полки. Это был глухой, влажный шлепок, доносящийся прямо из-за стены, против которой стоял шкаф. Точнее, не из-за стены, а словно бы в самой стене. Как будто что-то тяжёлое и мягкое упало на каменный пол в соседнем, замкнутом пространстве.

Алиса застыла, вцепившись в дело, её дыхание замерло. Сердце застучало где-то в висках, громко, назойливо, нарушая неестественную тишину архива. Звук был отвратительным, вызывающим физическую тошноту.

«Крыса, – тут же, почти отчаянно, попыталась убедить себя она. – Большая крыса. Или старый мусорный мешок с тряпками упал. Старое здание. Сквозняк».

Но её внутренний голос, всегда такой рациональный, на этот раз молчал. Потому что это был не тот звук, который издаёт падающий предмет. В нем была какая-то… органичность. Живая, но в то же время безжизненная тяжесть.

Прошла минута. Другая. В ушах стояла абсолютная, оглушительная тишина. Только её собственное дыхание, снова ставшее слышным, и пыль, медленно кружащаяся в луче света, как в гигантском снежном шаре.

«Показалось. Должно было показаться. От усталости, от дороги, от этой гнетущей атмосферы».

Она с силой тряхнула головой, пытаясь отогнать нарастающую паранойю, и перевела взгляд на дело в своих руках, как на якорь, способный удержать её в реальности. Оно было необычным. На обложке не было имени пациента или диагноза, только вытесненный номер: «П-13». И ниже, штампиком, стояли слова, от которых ее сердце снова ёкнуло: «Хранение бессрочное. Протокол №13».

«Рецепт №13». Фраза из кошмара умирающего пациента, которую она прочла в исторической справке о санатории, всплыла в памяти сама собой, холодной иглой. Это не могло быть простым совпадением. Номера совпадали. Тринадцать. Роковое число.

Пальцы ее слегка дрожали, когда она раскрыла картонную обложку. Внутри лежало всего несколько листов, пожелтевших по краям. Самый верхний был бланком наблюдений, но он кардинально отличался от стандартных медицинских форм. В графе «Объект» стоял прочерк. В графе «Ответственный» – размашистая, уверенная подпись, которую она уже видела сегодня: «В.С. Орлов». А в графе «Результат» – одна – единственная, отпечатанная на машинке фраза, от которой у Алисы похолодели пальцы и кровь отхлынула от лица:

«Фаза первая завершена. Побочные эффекты в пределах прогноза. Переход к фазе второй утверждаю».

Под этим – ещё одна та же самая подпись, ещё более резкая, будто поставленная в порыве гнева или торжества.

Она не понимала, что это значит, но каждое слово, каждая буква на этом листе источала ледяной, бездушный ужас. Это не было историей болезни. Это был… отчет. Сухой, бесчеловечный протокол какого-то эксперимента. Над кем? Или над чем?

И тут, как будто в ответ на её леденящие душу мысли, звук повторился. Снова. Тупой, мягкий удар. На этот раз чуть ближе. Прямо за стеной, у самого ее основания. И сразу за ним – короткий, металлический скрежет, будто что-то тяжелое и железное протащили по чугунной батарее, оставляя на ней царапины.

Крысы так не шумят. Никакие крысы. Даже стая гигантских крыс.

Алиса медленно, очень медленно, как в кошмарном сном, подняла голову и уставилась на стену, отделявшую ее от источника звука. Она была из грубого камня, покрытого слоем краски, которая давно потрескалась. Где-то там, в соседней, неизвестной ей комнате, или, что было еще страшнее, в полости внутри самой стены, кто-то был. Или что-то. И оно двигалось. Оно подавало знаки.

Она не дышала, вся превратившись в слух, пытаясь уловить малейший шорох, шаг, вздох. Но ничего. Только ее собственная кровь, стучавшая в ушах нарастающей, панической дробью.

«Кричите. Громко. Эти стены хорошо передают звуки. И эхо».

Слова Михаила Ивановича прозвучали в её памяти с пугающей ясностью. Это была не просьба, не вежливая рекомендация. Это было… предупреждение. Или инструкция?

Но она не посмела издать ни звука. Крик, казалось, мог разрушить хрупкое равновесие и выпустить на волю то, что скрывалось за камнем.

Прошло ещё десять мучительно долгих минут. Тишина вернулась, но теперь она была другой – натянутой, как струна, заряженной невидимой, но ощутимой угрозой. Алиса так и не нашла в себе сил сдвинуться с места. Она стояла, прислонившись спиной к холодному, почти живому дереву картотечного шкафа, сжимая в потных, холодных ладонях зловещее дело «П-13». Её взгляд был прикован к двери в коридор, и в её голове бились два противоборствующих страха: страх, что эта дверь сейчас откроется, впустив неведомую опасность. И страх – гораздо более сильный и липкий, – что она не откроется никогда, навсегда заперев её здесь наедине с тихими шорохами прошлого и тем, что скреблось за стеной, подавляя панический крик, подступавший к горлу.

«Тишина» начала говорить с ней. И её первый, едва различимый шёпот был полон боли и чего-то невыразимо чужого и враждебного.

ГЛАВА 3. ЛИЦОМ К ЛИЦУ С ТИШИНОЙ

Сколько она простояла так, прижавшись спиной к шкафу, Алиса не могла сказать. Время в архиве потеряло свою привычную упругость, растянулось, как пыльная паутина. Каждый мускул её тела застыл в напряжённом ожидании. Она вслушивалась в тишину так яростно, что начинало казаться, будто она слышит собственное кровообращение – тонкий, почти неслышный шёпот крови в венах.

Но из-за стены больше не доносилось ни звука. Абсолютно ничего. Эта новая тишина была, пожалуй, страшнее предыдущих шумов. Она была выжидающей.

Страх, парализовавший её в первые минуты, медленно, с неохотой, начал отступать, уступая место трезвой, леденящей душу мысли: «Ты не можешь стоять здесь вечно».

Осторожно, боясь снова нарушить хрупкое затишье, она оттолкнулась от шкафа. Ноги затекли и предательски подрагивали. Она сделала один неуверенный шаг, затем другой, по-прежнему не сводя глаз со стены. Ничего. Еще шаг. Она медленно, как воришка, двинулась к своему столу, не выпуская из рук дела «П-13». Оно стало для нее теперь не просто уликой, а каким-то оберегом, материальным доказательством того, что ей не померещилось.

Она опустилась на стул, и только тогда позволила себе выдохнуть – долгий, прерывистый, дрожащий. Ладони были влажными, во рту пересохло. Нужно было думать. Логически анализировать.

Вариант первый: в санатории есть кто-то еще. Бродяга? Второй сторож? Но Михаил Иванович говорил, что электричество проводят только в архив и ее комнату. И звук был не похож на шаги. Он был… индустриальным. Механическим.

Вариант второй: старые коммуникации. Скрип труб, бульканье воды в давно неработающей системе. Но откуда тогда этот мягкий, органичный удар?

Вариант третий, самый нежелательный: ей начало казаться. Ее психика, истощенная переездом и гнетущей атмосферой, начала подкидывать ей кошмары наяву.

Она снова посмотрела на дело в своих руках. «Протокол №13». Подпись Орлова. Это было реально. Это было доказательством, что в «Тишине» творилось что-то темное. И, возможно, это «что-то» не закончилось. Оно просто затаилось.

Ей нужно было осмотреть здание. Не только архив. Нужно было понять планировку, найти то самое соседнее помещение. Мысль о том, чтобы выйти в коридор и снова погрузиться в полумрак, вызывала тошноту, но альтернативы не было. Сидеть и ждать повторения звуков она больше не могла.

Собрав волю в кулак, Алиса встала, положила дело «П-13» в свою сумку – она не могла оставить его здесь, – и направилась к двери. Рука сама потянулась к мобильному телефону в кармане. Без сигнала, конечно. Но сам холодный корпус в ладони давал призрачное ощущение безопасности.

Она приложила ухо к деревянной панели двери, затаив дыхание. Снаружи было тихо. Медленно, стараясь не производить ни малейшего шума, она повернула ключ и потянула дверь на себя.

Холодный воздух коридора встретил её, пахнущий уже знакомой смесью пыли и лекарственной сладости. Коридор был пуст. Длинный, тонущий в сумерках, он уходил в обе стороны. Та дверь, что вела на лестницу и дальше к выходу, была слева. А стена архива, из-за которой доносились звуки, уходила направо, вглубь здания, туда, где она ещё не была.

Именно туда ей и нужно было.

Алиса двинулась направо, ее шаги отдавались гулким эхом в абсолютной тишине. Она внимательно смотрела на стену, пытаясь найти дверь, люк, любое отверстие, которое могло бы вести в соседнее помещение. Но стена была глухой, монолитной, прерываясь лишь одинаковыми тёмными дверями, ведущими, судя по табличкам, в какие-то кладовки и подсобки. Все они были заперты.

Она прошла почти до конца коридора, и тут же ее сердце упало. Коридор упирался в тупик. Глухую, заросшую паутиной стену с облупившейся краской. Никаких дверей. Никаких проходов.

Значит, звук мог донестись только из… смежного крыла. Но как? Она подошла к последней двери слева, прямо напротив той самой зловещей стены архива. Таблички на ней не было. Ручка была стальной, холодной. Она потянула ее, почти не надеясь.

Дверь поддалась.

Это был не кабинет и не кладовка. Это был длинный, прямой служебный коридор, ещё более тёмный и узкий. Он, как ей показалось, вёл параллельно главному коридору, вдоль всего крыла. И он был ледяным. Температура здесь была на добрых пять градусов ниже. Воздух стоял неподвижный, спёртый.

Алиса сделала шаг внутрь, и её нога со скрипом наступила на что-то мелкое и хрустящее, рассыпанное по полу. Она наклонилась, щурясь в полумраке. Это были осколки. Маленькие, прозрачные осколки стекла от ампул. Десятки, сотни их.

И тут её взгляд упал на противоположную стену этого служебного коридора. И она все поняла.

В стене, точно в том месте, где в архиве стоял картотечный шкаф, зиял прямоугольный провал. Когда-то здесь, видимо, был заделан проем. Кто-то пробил в нем грубую дыру, достаточно широкую, чтобы пролезть человеку. Края кирпичной кладки были неровными, свежими, без паутины и вековой пыли. Из чёрного зева дыры тянуло затхлым, мертвенным холодом и слабым, но отчётливым запахом хлорки и чего-то кислого, напоминающего о несвежем мясе.

Это было оно. Проход. Лаз.

И он явно использовался. И очень недавно.

Алиса замерла на пороге, в двух шагах от этой чёрной дыры в стене, ведущей в неизвестность. Ее разум кричал, чтобы она бежала. Но ноги будто приросли к полу. Она смотрела в этот провал, и ей казалось, что из его глубины на неё смотрят в ответ.

– Нашли что-нибудь интересное? – раздался прямо за её спиной низкий, сиплый голос.

Алиса вскрикнула от неожиданности, подпрыгнув на месте, и резко обернулась, прижимаясь спиной к косяку двери.

В проёме стоял Михаил Иванович. Он смотрел на неё своими маленькими, блестящими в полумраке глазами. И на его лице не было ни капли удивления.

ГЛАВА 4. УРОКИ ТИШИНЫ

Сердце Алисы провалилось куда-то в пятки, а потом с силой ударило в грудную клетку, заставив вздрогнуть. Она вжалась в дверной косяк, не в силах издать ни звука. Перед ней стоял Михаил Иванович, и его обычная отстранённость куда-то испарилась. Взгляд его был пристальным, тяжёлым, изучающим. Он смотрел не на неё, а сквозь неё, и в его глазах читалось не просто любопытство, а некое знание.

– В «Тишине» много пугающего, – парировал он, не меняя выражения лица. Его глаза скользнули за её спину, к зияющей дыре в стене. – Нашли что-нибудь? – повторил он свой вопрос, и теперь он прозвучал не как простая вежливость, а как требование.– Вы… вы меня напугали, – наконец выдохнула она, и голос прозвучал слабо и сипло.

Мысли в голове у Алисы метались, как перепуганные мыши. «Он знает. Он точно знает, что я слышала звуки. И что я нашла это дело. Что мне делать? Лгать?»

– Я… просто осматривалась, – попыталась она соврать, сжимая ремень сумки с злополучным делом так, что костяшки пальцев побелели. – Решила изучить планировку. А это… что это? – она кивнула в сторону пролома, пытаясь перевести стрелки.

– Это дыра. Старое здание. Все сыпется, – он произнёс это с убийственной простотой. – Вам не следовало сюда заходить. Это не ваша территория.Михаил Иванович медленно перевел взгляд на нее. Уголок его рта дрогнул в подобии улыбки, но в ней не было ни капли тепла.

– А чья? – не удержалась Алиса, чувствуя, как на смену страху приходит настойчивость. Ей нужно было понять, кто её противник.

– Ничья. Или чья-то. Трудно сказать, – он сделал шаг вперёд, и Алиса инстинктивно отпрянула, оказавшись снова в основном коридоре. Михаил Иванович вышел следом и с ощутимым усилием, но абсолютно бесшумно, прикрыл дверь в служебный проход. Щелчок замка прозвучал как приговор. – Вам лучше вернуться к работе. В архиве. Или в своей комнате. Уже вечереет.

Он не стал её сопровождать. Он просто стоял и смотрел, как она, пятясь, отдаляется от него по коридору. Его фигура в потёртом ватнике, освещённая косыми лучами заходящего солнца, пробивавшимися через пыльное окно в конце зала, казалась монолитом, неотъемлемой частью этого мрачного места.