Русская цивилизация в ожидании нового Кузьмы Минина

Владимир Тарасов

Русская цивилизация в ожидании нового Кузьмы Минина

Введение

Федор Михайлович Достоевский написал полтора века назад в «Дневниках писателя», что в России люди, ищущие правду, «… страшно как разбиты на кучки и лагери в своих убеждениях, но зато все ищут правды прежде всего …». И выразил надежду на то, что им удастся объединиться и найти ее.

Надежды писателя в его время не оправдались, но сейчас дело идет к тому, что люди, ищущие правду, поймут, в чем она заключается, как ее надо искать, осознают свое место в этом процессе, вспомнят лозунг Второго ополчения, существовавший во временя Смуты 17 века («купно за едино»), и наконец-то объединятся. Данная книга посвящена описанию этого процесса, который в современной России идет полным ходом.

У Достоевского есть несколько идей, которые будут использованы в книге.

Первая – это замечание персонажа романа «Преступление и наказание» Дмитрия Разумихина о том, что развитие человечества осуществляется историческим живым путем, и человечество нельзя превратить в нормальное общество в один миг, используя социальную систему, выдуманную в какой-нибудь математической голове.

Вторая – рассуждения самого Достоевского в его письмах об особом виде его реализма, который позволяет смотреть в суть, природу вещей и событий и искать общее в различном.

В книге будет предпринята попытка применить указанные идеи к текущим событиям, происходящим в России, то есть а) понять, куда идет живой исторический процесс ее развития, не изобретая моделей и не предлагая рецептов ее обустройства, и б) найти суть, общее, типичное во внешне совершенно разных явлениях и представлениях (типа идей Льва Сапеги и Ивана Грозного о власти, казаков и джентльменов, сторонников капитализма и социализма, религии и науки и т. д.).

Это позволит обнаружить, что ситуация в современной России по сути идентична той, в которой страна пребывала в период Смуты 17 века: существуют те же самые внутренние противоречия, да и группы населения, участвующие во внутреннем конфликте по сути те же. И естественный живой процесс исторического развития страны идет таким же образом, что и тогда, и приведет к похожему результату.

Речь, разумеется, идет не о восстановлении самодержавия, а о формировании системы государственного управления, соответствующей законам природы на нынешнем уровне развития экономики и цивилизации. Подобно тому, как самодержавие соответствовало этим же законам в 17 веке. В годы Смуты шла борьба с иностранной интервенцией и разрушением основ нравственности и православия, сейчас идет процесс формирования общества, опирающегося на собственные человеческие, материальные и финансовые ресурсы, а также на достижения и традиционные культурные, нравственные и религиозные ценности народов России.

Можно сказать, что в настоящее время страна находится в таком состоянии, в котором она пребывала в то время, когда Кузьма Минин еще не обратился к жителям Нижнего Новгорода с призывом собрать деньги и профинансировать создание Второго ополчения, но к нему уже явился во сне святой Сергий Радонежский, который и поручил ему заняться организацией ополчения. Поэтому на обложке этой книги размещена репродукция гравера Юлиана Шублера с рисунка Михаила Нестерова – «Видение Кузьмы Минина».

А так как пока в России организацией современного Второго ополчения никто не занимается, сама книга называется «Русская цивилизация в ожидании нового Кузьмы Минина». Место одного из спасителей отечества вакантно, но подготовка к формированию современного Второго ополчения идет.

ЧАСТЬ 1. Русский мир, либерализм и экономическая теория

Глава 1. Почему в России есть великие писатели, но нет великих экономистов?

Один из парадоксов русской цивилизации – это наличие великих писателей, признанных во всем мире, и отсутствие столь же признанных великих экономистов. У такого явления есть несколько причин, одна из которых состоит в том, что писатели стремились понять мир таким как он есть, в то время как экономисты часто пытались представить, каким он должен быть в далеком будущем. Поэтому, чтобы в России появились великие экономисты, им надо отказаться от традиции строить модели прекрасного далеко, и последовать некоторым рекомендациям Федора Достоевского.

О том, почему в России нет великих экономистов, существует множество мнений. А впервые данная тема была поднята, наверное, еще в царской России публицистом и экономистом Сергеем Шараповым.

В книге «Россия будущего», изданной в 1907 году, он написал, «… что в области экономии наша родина не дала, не могла или не успела дать еще своего великого экономиста. … Но почему же так? Неужели у нас нет экономической жизни? Наоборот, есть, огромная и сложная и вдобавок совершенно оригинальная. Такая жизнь не могла возбуждать аналитической мысли, не могла, казалось бы, не вызвать и своих экономических построений. Но, может быть, таковые и есть, да только мы их не видим и не знаем? Из того, что русская литература, давшая такие огромные и разнообразные вклады в общечеловеческую сокровищницу, упорно не выдвигала до сих пор ни одного мирового экономиста, можно, пожалуй, заключить и нечто иное. Не отвращалась ли русская мысль от западного толкования экономических явлений, не относилась ли она отрицательно к самой возможности признать особый мир экономических явлений со своими особыми законами?»

1.1. Чем законы экономики отличаются от законов естественных наук?

Ученые до сих пор спорят о том, что представляют собой особые законы экономики. Доктор экономических наук Валентин Касатонов, председатель Русского экономического общества имени Сергея Шарапова в статье «Экономика – это лженаука» написал о законах типа закона стоимости, спроса и предложения, и т. д. следующее: «многие эти законы – откровенно смешны, и они и не законы вовсе, такие «законы» можно в большом количестве открывать самому, исходя из обычного здравого смысла. Например, закон, согласно которому солнце утром восходит на востоке, а вечером – заходит на западе … Тот же закон стоимости – это некая устойчивая причинно-следственная связь, которая, кстати, не настолько устойчива, чтобы существовать везде и всегда. Невольно напрашивался вывод, что если никаких законов нет, то что тогда остается от экономической науки? В итоге, еще через пять лет спустя я пришел к окончательному выводу, что никакой экономической науки не существует».

Такое мнение большинством современных ученых не разделяется. Тем не менее, проблема с научностью экономических теорий действительно имеется. На что указывает хотя бы то, что Альфред Нобель, учредивший премии по достижениям в различных сферах науки, не упомянул в их списке экономику. Государственный банк Швеции только с 1969 года присуждает экономистам собственную премию имени Нобеля.

Обычно законы экономики сравнивают с законами естественных наук, в частности, с астрономии и физики. Но их следует сопоставлять с некоторыми закономерностями, которые наблюдаются в мире сложных физических и биологических систем. То есть, не с фундаментальными науками, а прикладными.

Например, можно рассмотреть знаменитый принцип, описанный Адамом Смитом в книге «Исследование о природе и причинах богатства народов», связанный с таинственной невидимой рукой, направляющей эгоиста бизнесмена: «Предпочитая оказывать поддержку отечественному производству, а не иностранному, он имеет в виду лишь свой собственный интерес, и осуществляя это производство таким образом, чтобы его продукт обладал максимальной стоимостью, он преследует лишь свою собственную выгоду, причем в этом случае, как и во многих других, он невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения; при этом общество не всегда страдает от того, что эта цель не входила в его намерения. Преследуя свои собственные интересы, он часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это».

Аналогичную закономерность можно легко обнаружить в транспорте: хотя колесо вращается только вокруг собственной оси, это приводит к поступательному движению всего транспортного средства в некотором направлении, что совсем не входит в «намерения» колеса.

Можно найти аналоги и других привычных нам законов экономики. Например, по мере развития технологий появляется возможность перехода к новым видам колес, их крепления и т. д. Даже бесколесный транспорт появился (дирижабли, самолеты, …). Этот процесс ничего не напоминает? А ведь это аналог закона развития общества посредством смены общественно-экономических формаций, описанного Карлом Марксом. Можно по аналогии сформулировать закон эволюции колеса в зависимости от развития технологий (производственных сил) и функций колеса в транспортном средстве (производственных отношений): вначале колеса намертво крепились к оси в колесницах (аналог рабовладения), затем крепление стало подвижным по отношению к оси (это феодализм), потом колеса стали приводить в движение весь транспорт и появились автомобили (капитализм), и, наконец, колеса стали включаться в сложные комплексы, в частности, появился гусеничный транспорт (социальная рыночная экономика).

Аналогия законов экономики с правилами и свойствами различных объектов, которые определяют функционирование и использование транспортных средств, позволят понять особенности ее законов. В частности, люди могут соблюдать их, а могут и не соблюдать, исходя их своего субъективного мнения. Точно так же могут существовать транспортные средства с разными колесами, с разным креплением колес, вообще без колес, и т. д., и люди могут выбирать те машины, которые им нравятся.

Но несоблюдение законов природы и на транспорте, и в экономике влечет неизбежные негативные последствия, причем вполне объективные и независящие от желания и воли человека. Если колеса закреплены ненадежно, то транспортное средство попадет в аварию или просто не сможет ехать, так как невидимая рука законов физики приведет к тому, что колеса либо отвалятся, либо заклинят. Точно так же и страна, в которой люди действуют, не соблюдая законы экономики, либо терпит крах, либо останавливается в развитии и проигрывает в соревновании с другими странами, так будто чья-то невидимая рука приводит к деградации общества или застою.

Как и человеческое общество, транспортные средства прошли через несколько этапов развития. Многие средства основаны на использовании колеса, которое после его изобретения стремительно завоевало мир и используется сейчас чрезвычайно широко. Причина – экономическая эффективность. Колесный транспорт позволил перемещать больше грузов на большие расстояния за меньшее время, чем, например, волокуша, хотя для него требуется строительство дорог. Точно так же эгоизм и частная собственность делают общество богаче, так как стимулируют людей работать и стремиться чего-то достичь, хотя обществу приходиться принимать меры по ограничению свободы эгоистов, удерживая их в определенных рамках в рамках рынка, регулируемого государством (как и автомобиль на дороге). Отдельные страны могут не использовать полезные качества эгоизма вообще, запрещая или каким-то образом ограничивая частную собственность. Но это приводит к более низкой эффективности экономики и проигрышу этими странами конкуренции с другими. Поэтому, как волокуша проиграла соревнование с колесным транспортом, так и рабовладельческий строй проиграл феодальному, а тот – капитализму.

1.2. Русская экономическая школа – это наука о прекрасном далеко

Такое понимание особенностей экономической теории позволяет понять, какое место занимают русские экономисты в мировой науке. В частности, Сергей Шарапов выступал против западных теорий, основанных на идее о борьбе индивидуальных эгоизмов между собой. В книге «Бумажный рубль. Его теория и практика» он написал следующее: «Эгоизмы эти то топят безжалостно друг друга, то, устав в борьбе и впадая в отчаяние, силятся путем холодной рассудочной спекуляции придумать такие нормы и рамки, при которых было бы возможно кое-как жить».

Ученый фактически описал закон капиталистической экономики, который состоит в том, что человеческое общество развивается таким образом, что в нем происходят кризисы (эгоизмы топят друг друга), в результате которых изобретаются и внедряются некоторые нормы и правила, которые должны соблюдаться бизнесменами, что обеспечивает выход из кризиса (возможность «кое-как жить»). Он не написал, какие нормы и рамки имел в виду, но они, в принципе, известны. Так, например, протестанты придумали специальную этику поведения бизнесменов. В Англии ввели систему воспитания элиты, людей, которым принадлежала власть в стране, – джентльменов. Эти нормы и рамки (экономические институции) не только придумывались, они еще и сравнительно успешно внедрялись, для чего создавались специальные институты, в частности, протестантская община и британская система образования.

Точно так же на колесном транспорте происходят постоянные поломки колес из-за изнашивания и несовершенства материалов, в связи с чем автомобили попадают в аварии. Поэтому люди постоянно путем рассудочных усилий придумывают новые виды колес, на которых кое-как можно ездить. Были изобретены колеса с надувными камерами, стальные колеса – для железных дорог, и т. д. А на дорогах появилось множество станций технического обслуживания. Полностью проблему поломки колес и аварий все это не решило, но кое-как жить возможно.

Сергей Шарапов значение аналогичных процессов в мировой экономике не оценил, и написал по поводу введения норм и правил в целях исправления эгоизма следующее: «Но не удается это Западу ни в какой области. Куда ни взглянешь, повсюду человеческая мысль упирается в отчаяние и небытие. Религия выродилась в материалистический атеизм, философия – в пессимизм, государственность – в анархизм, этика – в проповедь чистейшего эгоизма, экономика – в формальное торжество хитрости и силы с одной стороны, рабства, нищеты и неугасимой ненависти – с другой. … Бессилие Запада в области мысли до того поразительно за последнее время, что кроме опошленных, износившихся и полных внутренних противоречий нескольких модных мировоззрений не является ничего на смену, не блещет нигде ни луча надежды».

Однако его пессимизм оказался чрезмерным, хотя в его время дело обстояло примерно так, как он написал. В 20 веке некоторые проблемы удалось решить, и человеческая мысль много чего изобрела: возникла институциональная экономическая теория, во многом адекватно описывающая экономические события и отчасти учитывающая психологию человека. А в 60–80 годах прошлого века в западных странах почти удалось построить общество равных возможностей и всеобщего благоденствия (в некотором приближении). В идеологии возникли течения типа социального либерализма и ордолиберализма, в рамках которых бизнесу пытались привить некоторые нравственные принципы (с относительным успехом). В некоторых странах сформировалась социальная рыночная экономика. Это стало высшим пиком развития западной цивилизации, после которого, правда, началась очередная деградация, продолжающаяся в наши дни.

Во времена Сергея Шарапова всего перечисленного выше не было. Книга о бумажном рубле была написано им в 1893 году, а книга Макса Вебера «Протестантская этика и дух капитализма» была опубликована только через 9 лет – в 1904 году. Американский экономист, социолог и публицист Торстейн Веблен, основавший институционализм, написал книгу «Теория праздного класса: экономическое исследование институций» через 6 лет – в 1899 году. В этой книге он назвал экономическими институциями то, что Шарапов описал как «нормы и рамки, при которых было бы возможно кое-как жить» (обычаи и нормы, регулирующие поведение человека в экономике), а наблюдение Шарапова о постоянном придумывании чего-то, охарактеризовал как развитие общества посредством усовершенствования институций. Сам термин «институциональная экономика» был введен только в 1919 году.

В современной России указанные обычаи и нормы часто называют экономическими институтами, но доктора экономических наук Олег Иншаков и Даниил Фролов считают, что правильнее использовать термин «институции». Так и будем делать в дальнейшем.

Таким образом, Сергей Шарапов был в шаге от того, чтобы стать основателем целого направления в экономической науке, активно развивающегося и в настоящее время – институциональной экономической теории. Он мог стать одним из великих экономистов, и его вклад, пожалуй, был бы признан мировым сообществом. Ему надо было просто исследовать, в чем состоит «придумывание норм и правил, в рамках которых можно как-то жить».

Но русский экономист не стал изучать не очень красивую реальность, в которой властвует эгоизм, и пытался описать модель экономики, основанную на высокой нравственности ее участников. В частности, в книге «Россия будущего» он описал идеи другого русского экономиста – Никиты Гилярова-Платонова, который пытался выдвинуть на первый план анализ значения психического, морального элемента в человеческой экономике. Это отчасти напоминает подход институционализма, но Гиляров-Платонов тоже предлагал заглянуть в будущее и отказаться от эгоизма, поставив в центр экономики взаимную помощь.

Подобные идеи эквивалентны отказу от использования на транспорте колеса, которое только вращается вокруг собственной оси, создавая множество проблем всем окружающим (ломается, людей давит, брызги от него летят и т. п.), и объявлению о переходе к принципу, допустим, ракетного движения. А что – ракеты представляют собой весьма продвинутый вид транспорта, и в ряде случаев они позволяют достичь целей, недоступных колесному транспорту, например, слетать на Луну. Но в настоящее время для использования в обыденной жизни, допустим, для поездок на работу, ракеты мало пригодны. Точно так же и капиталистическая система, ориентированная на предоставление относительной экономической свободы эгоистам, на в реальной жизни сейчас обычно эффективнее систем, полностью отказывающихся от эгоизма и частной собственности.

То есть западная экономическая наука, вернее, та ее часть, в основу которой положен эгоизм, и русская экономическая мысль – та ее часть, в основу которой предполагается разместить сотрудничество и тому подобные замечательные нравственные качества, вовсе не заменяют, а дополняют друг друга в рамках одной теории транспорта. Нельзя сказать, что одна их них истинная, а другая нет, точно так же как нельзя сказать, что теория автомобиля – это истинная теория, а теория ракеты – ошибочная. Возможно существование разных видов транспорта и разных теорий их конструирования. Может быть разной и экономика. Вопрос только в возможности реализации разных моделей экономики в конкретных исторических условиях.

Но Сергей Шарапов последний момент не учел. Он думал, что мир должен отказаться от эгоизма в пользу сотрудничества, и такой период наступит: «основной чертой этого нового периода должно явиться преобладание духовного и нравственного начала во всех областях человеческого мышления и делания, ибо только нравственное начало и способно вывести заблудившийся цивилизованный мир из дебрей материализма и бессмысленной животной борьбы». По его мнению, мир «спасет сохранившееся именно в русском племени отвращение к грубой материальной силе в качестве идеала, спасет, наконец, истинная финансовая наука, которая должна же когда-нибудь явиться».

Это прекрасные идеи, которые, вполне возможно, когда-нибудь действительно реализуются. Но у них имеется весьма существенный недостаток: даже сейчас это чистая фантастика. Экономика, основанная на нравственном начале, может быть, когда-нибудь, где-нибудь и окажется лучше капитализма, но пока особых признаков преобладания духовного и нравственного начала в мире не наблюдается.

Поэтому идеи Сергея Шарапова, как и многих других русских экономистов, пока не востребованы, несмотря на их привлекательность. Хотя, конечно, через несколько столетий, его, возможно, и признают великим мировым экономистом, намного опередившим свое время. Как признали заслуги Константина Циолковского.

1.3. Писатель Федор Достоевский – пример для экономистов

Суть рассматриваемой проблемы с русскими экономистами можно понять, сравнивая их с русскими писателями. В частности, Федор Достоевский писал книги, рассматривая не только сотрудничество, но и эгоизм, хотя тоже мечтал о победе духовного и нравственного начала. Например, его роман «Преступление и наказание», написанный в 1866 году, посвящен исследованию природы человека, занятого борьбой с собой и окружающими в состоянии отчаяния и на грани небытия.

Мысли Достоевского по поводу ученых, не учитывающих природу человека, в этом романе выразил друг Родиона Раскольникова Дмитрий Разумихин следующим образом: «… всё у них потому, что «среда заела», – и ничего больше! Любимая фраза! Отсюда прямо, что если общество устроить нормально, то разом и все преступления исчезнут, так как не для чего будет протестовать, и все в один миг станут праведными. Натура не берется в расчет, натура изгоняется, натуры не полагается! У них не человечество, развившись историческим, живым путем до конца, само собою обратится наконец в нормальное общество, а, напротив, социальная система, выйдя из какой-нибудь математической головы, тотчас же и устроит всё человечество и в один миг сделает его праведным и безгрешным, раньше всякого живого процесса, без всякого исторического и живого пути! Оттого-то они так инстинктивно и не любят историю: «безобразия одни в ней да глупости» – и всё одною только глупостью объясняется! Оттого так и не любят живого процесса жизни: не надо живой души! Живая душа жизни потребует, живая душа не послушается механики, живая душа подозрительна, живая душа ретроградна!»

Федор Достоевский указал, что случаев миллион, но он пытался найти в них систему, и в романе описал несколько типичных социально-психологических типов. Поэтому, по-видимому, в книге появились герои, не имеющие никакого отношения ни к преступлению, ни к наказанию – Разумихин, Лужин, Лебезятников, и т. д.

Кому из них присуще «отвращение к грубой материальной силе в качестве идеала», на которое рассчитывал Сергей Шарапов? – Да, может быть, только Дмитрию Разумихину и Порфирию Петровичу (из мужских персонажей). Все остальные под вопросом. То есть, Федор Достоевский обнаружил, что русские люди по своей природе разные, и некоторым из них вовсе не свойственны высокие нравственные качества.

В то же время, для русской цивилизации в целом действительно характерно неприятие грубой материальной силы в качестве идеала, и стремление к преобладанию духовного и нравственного начала в отношениях между людьми. Но это не столько реальность, сколько некоторый идеал, стремление, основанное на православии, культуре, и, в частности, на творчестве Федора Достоевского. Он призывал к следованию данному идеалу, но одновременно описал реальность, которая этому идеалу не соответствовала. То есть он действовал как Торстейн Веблен, а не как Сергей Шарапов. Поэтому, возможно, и стал великим мировым писателем.

Достоевский не заморачивался вопросами типа того, как следует относится «к самой возможности признать особый мир экономических явлений со своими особыми законами». Он просто исследовал этот самый мир таким как он есть. А ведь он мог и не упоминать в романе «Преступление и наказание» обо всех неприятных типах, окружавших Раскольникова, а написать книгу, допустим, о том, как бедный студент удержался от соблазна убить старушку, хотя и весьма неприятную, пришел к Богу, создал семью, стал хорошим человеком, стремящимся к сотрудничеству с другими людьми, что является проявлением особого характера русского народа, и т. д. и т. п. Но стал бы он в результате великим писателем, хотя бы русским, а не мировым? Это вопрос дискуссионный.

Впрочем, Федор Михайлович все же написал роман о сугубо положительном человеке, признанный во всем мире. Но писатель был реалистом, поэтому получился «Идиот». Так что к замене эгоизма на что-то другое следует относиться осторожно – как бы беды не вышло. Природа ли, Бог ли, возможно, не зря сделали некоторых людей эгоистами, есть в этом какой-то замысел, который надо понять, перед тем, как попытаться в него вмешиваться.

Именно такой подход – учет природы человека и ее роли в экономике – был использован в институциональной экономической теории, которая появилась в конце 19 века, уже после смерти писателя. И не в России.

Но особое внимание к природе человека в целом свойственно русской цивилизации, что наглядно проявилось в государственной политике еще в очень важный период формирования России – в эпоху царя Ивана Грозного и Смуты 17 века.

Глава 2. Может ли в России существовать русский национальный либерализм?