Я – воин СВО

Как показывает практика, если ты на войне слишком увлекаешься материальными моментами… это всё-таки такой путь, конечный, так скажем. Война сама как-то распределяет, регулирует. Случались ситуации в соседних частях, так скажем… к примеру, приходил квадрокоптер, и он сразу же «уплывал» назад в Россию через СДЭК на продажу. А потом к тому, кто этим занимался, прилетел снаряд. Причём стал 200 не в штурме где-то или ещё как-то в бою, а просто прилетел снаряд, и почему-то конкретно в него…

Но вот чтоб оборот оружия – этого, конечно же, нет. Может быть, трофейными автоматами ещё и обменивался кто… Помнится, ходил по рукам трофейный американский «Бульдог».

Кстати, у тебя, как у командира роты, пистолет есть?

ПМ. И этого достаточно. Командиру роты больше приходится организовать процессы, чтобы всё как часики работало.

Связь как?

Связь хорошая. Сначала была не очень, а сейчас хорошая. Благодарим наших связистов, которые в тему вникли, освоили, заказали что-то через гуманитарные каналы, что-то по линии Минобороны получили и всё это совместили, в итоге получив какой-то хороший продукт.

Начиналось всё с «Баофенга», это классика, «Баофенги». Сейчас какие-то армейские, я не вникал. Сейчас шифрованная связь.

В декабре 22-го на опорнике у вас была связь?

Да, на «Азарте». И у нас ещё были «Кенвуд», их привезли. Эти чуть покруче. Хотя по сути тот же «Баофенг», только надпись другая – «Кенвуд».

Как относишься к трофеям?

Оружие можно взять, тот же «Бульдог». Меня вообще трофеи не интересовали. Я как-то… отворачивался в тот момент. Когда ехал, думал, что там такого интересного есть. У любого военного есть тяга к импортному оружию: натовский бронежилет и прочее… Действительно, у них вещи хорошего качества, что говорить. Но когда по факту столкнулся, не захотел это носить. Без трофеев, значит, остался.

Каково отношение врачей в госпитале?

Врачи нормально. Понимаешь, врачи иногда в моменте словно даже извиняются в чём-то перед тобой…

И между ранеными отношения были нормальные. Понятное дело, не зря же говорят, что в семье не без урода. Бывало, кто-то выпьет из раненых. И начинают медсестре высказывать: «Да я воевал, а ты…» Ну абсурд же! И медсестры сразу – да, как-то вроде и виновата в чём-то, и что она ему как-то не так сделала. Но понятно, что коллектив реагировал на такие случаи и таких персонажей сразу «тушили».

После излечения отпуск?

Да, дали отпуск. Потому что нервы повредило, кость срасталась. Потом был ещё один отпуск – операция потребовалась. Сейчас (двигательная) функция ноги частично утрачена, но я всё же надеюсь, что она восстановится. Это некритично, терпимо. Начал бегать, «физо» даже сдал. Вот что значит мотивация!

Скажи, была возможность остаться?

Да, инвалидность можно оформить, получить льготы какие-то… Предлагали мне, но я им говорю: «Да не буду я инвалидом, что вы пристали?!» Как-то само по себе это не очень, статус – инвалид. Всякие варианты предлагали. И со стороны все говорили: «Хватит, не надо больше. Что ты, не навоевался ещё?» Мне кажется, в такие моменты вообще нельзя лезть с советом. Откуда ты знаешь, надо ему ехать или нет? Это его путь, так ему предопределено, поедет он или нет.

Что меня мотивировало на возвращение? Моих ребят там почти не осталось, уже многих поранило на тот момент. Практически там из той роты в 50 человек оставалось четверо. Состав постепенно таял…

Мотивация… да просто довершить недоделанное дело, это во-первых. Во-вторых, когда я домой после ранения приехал, в мирной жизни мы оказались немного чужими. Все разговаривают о каких-то житейских делах. Сижу дома, разговариваю с друзьями – и у всех какие-то проблемы. Не выдержал, говорю им: «Вы что, издеваетесь? Какие это проблемы? Вы знаете, что там происходит?» В общем, этот вопрос надо всё-таки закрыть. Так просто отсидеться не получится, ты будешь чувствовать, что ты… не поехал, уклонился, испугался, и это будет в тебе сидеть всегда. Этот отрицательный поступок, который ты совершил, навсегда останется с тобой. Как ты будешь с этим жить дальше?

Трудно было вернуться назад после ранения, после всего-всего, что произошло… ещё и с учётом того, что тогда шёл период их контрнаступа. Укропы наращивали давление. Конечно, кому в такой момент захочется на войну. Да, есть люди, которые живут войной, и им только дай повоевать. Но сейчас таких уже почти не осталось. А так обычный, нормальный человек разве захочет поехать туда, где в него будут стрелять и будут пытаться убить его или разорвать на части? Конечно, нет. Тем не менее суть вещей именно в том, что нужно дожать этот вопрос. Чувствуется, что происходит нечто грандиозное и именно на Украине находится эпицентр. Ты здесь, и вокруг тебя кипит очень много различной энергии. Вообще война – сама по себе уже такая активная субстанция. Нигде в другом месте ты такой опыт не получишь, такие чувства и ощущения. Только здесь ты это понимаешь. А когда ты приезжаешь домой, а там кто-то собаку выгуливает, кто-то туда-сюда… Вместо этого пустого нам сейчас там надо дело делать. Идёт передел, какая-то попытка реванша, я не знаю. Для меня, как для русского человека, это надежда, что обычный русский человек наконец обретёт долгожданное счастье, которое многострадальный русский народ заслужил. Это как бы завязка, и кровь мы проливаем именно за это.

Скажи, пожалуйста, у тебя нет неприятия тех, кто остался дома?

Нет-нет. Во-первых, у нас идёт специальная военная операция. Президент это назвал именно так, и я сейчас понимаю, что это действительно так и есть. Поначалу мы все строили параллели с Великой Отечественной войной. Но это некоторое заблуждение. Да, это специальная военная операция, да, большого масштаба и большого напряжения, но тем не менее… и поэтому ехать тебе сюда или нет, это пока личное дело каждого. Пока без тебя и без него справляемся. А вот когда уже не будем без «того парня» справляться – всё, уже никого не осталось, – давай уже и ты подтягивайся!

Из тех, с кем я начинал, кто-то ранен, кто-то 200, кто-то категорию «Д» получил, то есть не смог продолжить службу, кто-то перевёлся в другие подразделения…

Потом ты вернулся в бригаду?

Да, в бригаду. Наш полк вроде как расформировали, и все перешли в эту бригаду. Когда она формировалась, там было очень много проблем как по документам, так и на деле – царил полный бардак. У многих осадок, так скажем, остался по отношению к бригаде. Переподчиняли к разным частям, затягивали людей в другие подразделения… Но я считаю, что коней на переправе не меняют и хорошо там, где нас нет. Искать себе сладкое место, где потеплее, – не мой путь. Если в этой бригаде так плохи дела, значит, надо туда ехать и что-то стараться сделать, чтобы там стало лучше, и каждому это по силам. Каждый на своём месте делает максимум, и результат будет в любом случае. Даже просто хорошее отношение между двумя-тремя отделениями, взводами, постараться наладить вот этот момент – и уже будет легче. Несмотря на то что внешне, казалось бы, ничего не поменялось.

Мой товарищ, у него как раз подходил срок окончания лечения, так он меня спросил: «Ну что, куда поедем?» Ему я ответил твёрдо: «Поехали туда же! Мы уже гарантированно знаем степень того, как там плохо. А в других мы не знаем, может, там ещё хуже…»

Когда уже есть опыт, уже неважно, куда ты попадаешь, главное, чтобы люди попались хорошие. А это уже определяется боевым «слаживанием», в нём происходит такая фильтрация, после которой кто-то остаётся с тобой, а кто-то как бы и нет…