Я – воин СВО

Оказывается, укропы обошли нас и сзади начали цепью заходить. Позиция у нас была хорошая, но нам не хватило времени её оборудовать до конца. Любая позиция должна быть готова для ведения круговой обороны. Мы же этого сделать не успели и теперь не могли вести бой с тыла.

Укропы начали с обстрела – сначала наши позиции накрыли с фронта. Они били из танка, миномётов и ствольной артиллерии. У нас появились раненые…

Команды отходить не поступало – я самостоятельно принял решение отходить. Вперёд отправил головной дозор. Они доложили, что всё чисто. Тогда мы отправили группу с ранеными, потом пошли сами. Метров 500 прошли – всё, воткнулись в укропов. Сразу же бой – головной дозор прошляпил… Всё, укропы спереди, укропы сзади…

Жёстко я потом на дозорных, конечно… Но ведь головной дозор должен видеть всё. Так должно быть в идеале, и ты этого требуешь от людей. На то вы и головной дозор. Огонь должен был открыт по вам, а не тогда, когда подошла группа с ранеными. Но это так, лирика… В общем, хорошо всё, что хорошо кончается.

Ну что, мы с боем поддавливаем. Запрашиваем поддержку, говорю им по рации: «Тут особо не надо ничего. Просто группу пришлите, чтобы в спину укропам постреляли, хоть даже в воздух. Тогда они поймут, что они уже сами в окружении». Но этой и хоть какой помощи мы не добились.

Идёт бой, у нас трое раненых. С боем часа три мы прорывались, откатившись с километр вдоль фронта, пока не загнули их фланг и не образовался коридорчик, в который мы прошли.

Так получилось, что какие-то соседние подразделения по приезде начали окапываться, а потом почему-то покинули эти позиции. Укропы просто «присели» в эти окопы. Удружили…

А потом начались неприятные моменты с обвинением, что мы запятисотились и сбежали с позиции. Приехал высокого уровня командир:

– Все разведки мира докладывают, что там противника нет.

Говорю ему:

– Вопросов нет, я не отказываюсь. Если хоть одно подразделение туда зайдёт, то отдавайте под суд…

Он прислал свежее подразделение в 28 человек, все заряжены… Так они несколько дней пытались зайти туда на утерянную позицию, но не смогли продвинуться вглубь даже 500 метров. Здесь всё стало очевидно. Ну, никто – значит, никто, уговор был такой.

Он достал карту, показывает мне – и там на карте у него всё подробно изображено. Предлагает сверить с моей. Начал меня уговаривать:

– Давайте-ка заходите назад…

– Куда заходить-то там? Некуда… К тому же я вижу состояние людей – они уже на пределе. С учётом предыдущих дней работы, отсутствия помощи и так далее… они не готовы ещё один бой вытянуть.

Ну на самом деле, когда мы в лесу стояли, нас там было десять человек на этом островке. А в Кременную за продуктами приезжаешь, так она просто кишит военными. Да ёлки-палки, мне что их… отлавливать возле шаурмичной и отвозить в окоп? Хорошо, сейчас такого нет, постепенно порядок берёт своё…

Командованию бойцы доложили, что не смогли взять позицию. Так вот, этот командир принёс свои извинения перед строем! Да, он извинился. Назвал должность: «Я такой-то, такой-то. Приношу свои извинения за то, что назвал вас пятисотыми…»

Далее сверили карты. Показывает свою карту: наша позиция красным, противник – синим. Везде, где мы стояли, всё закрашено красным цветом. Спрашивает меня: «Всё правильно?» Говорю ему: «Ну… всё правильно. Только надо всё синим цветом перекрасить». Он так посмотрел на меня внимательно… (Смеётся.)

Передний край, он такой – его на этой войне сложно установить, потому что там всё постоянно под огневым воздействием. Если раньше разведчики могли ночью куда-то проползти, то сейчас все преимущества ночи просто сведены на нет. Ночью в тепловизор видно ещё лучше, чем днём. Поэтому реальность отличается от того, что написано в уставах. А чернила для новых уставов – кровь. И они, эти уставы, будут набраны.

Как за год изменилась армия? Что было в 2022 год у и что сейчас?

Конечно, армия изменилась, и это чувствуется. Есть движение, и оно не вспышками, не рывками… маховик раскручивается медленно, но верно. Конечно, хочется быстрее. В рамках человеческой жизни это очень медленно. Уже два года идёт СВО. Уже кажется, что нет сил, уже хочется сказать: «Давайте наконец чудо-бомбу достанем и кинем!» Но если мерить категориями государства, то два года – это неплохо. Можно сказать, сейчас армию строят с нуля. Имеется в виду, что для армии война – это её естественное состояние. Армия учится, закаляется на годы вперёд. Но всё, чего армия достигла на войне, потом в мирное время снова начинает потихоньку разрушаться, окисляться… потому что мир для неё – среда неродная…

Мы можем сказать, что сейчас армия укрепляется?

Да. Вот если, к примеру, примерить это всё на меня. Мы отошли (с позиции), потом менялось подразделение, потом в марте меня ранило, и потом я полгода лечился. Вернулся уже в сентябре 23-го. Ну и… прямо чувствуется, как… словно во второй класс мы пошли, так можно сказать. То есть те моменты, которые нас беспокоили тогда, они в большинстве своём закрыты.

Вопросы снабжения, вопросы компетенции руководителей… командный состав, так скажем, очень сильно хромал, потому что командиры в основном были мирного времени. Взять в тех же подразделениях командиров рот… они приехали после полигона. Ну устав, книжки… приехав же сюда, человек полностью потерялся – не знал, что делать. Ведь за каждое твоё командирское решение, действие или бездействие, есть цена. Либо сохранены жизнь и здоровье человека, либо 200–300. Цена фиксированная, инфляции нет… только 200 и 300. И не каждый готов к таким решениям. Ты отправляешь человека – иди туда! Он пошёл – и погиб. Он погиб почему?! Так случилось или ты что-то как командир не досмотрел? Он почему-то не надел бронежилет или он попал на минные заграждения? То есть там оказались мины, а ты не проверил… Все эти нюансы должны быть учтены. И каждое твоё распоряжение там, оно имеет последствия.

Что было после беседы с командиром высокого уровня?

Нас вывели, потому что мы ни разу с передней линии не менялись с тех пор, как зашли на Украину. У нас была короткая передышка, буквально дня три, когда был переезд из-под Купянска в Кременную. За это время подышали немного: баня, электричество, помылись, поели, в магазин сходили… а потом опять «залились» на передовую. В общем, Новый год мы отметили в каком-то доме. Настроили пацаны телевизор, поставили антенну – рябит… Тогда, в 23-м, выступление Путина было на фоне военнослужащих. Мы все смотрели в этот рябящий телевизор, под мандаринку. Пацаны где-то откопали бутылку шампанского… а у нас там человек двадцать. То есть все традиции – даже оливье накрошили. Все были по-настоящему рады, что выпутались из той ситуации. Настроение было хорошее, действительно праздничное. А потом нас отвели в тыл. Переформировали в бригаду. И с этой бригадой уже зашли под Белогоровку, где я и получил ранение.

Да, под Кременной мы испытали горечь поражения. Отступать, терять позицию – неважно, по какой причине ты это сделал, – это крайне неприятное и тяжёлое чувство. Мы тогда познали, что такое быть битым. До этого мы там сами кого-то били, что-то брали и были на кураже, такие были воодушевлённые… И то, что за одного битого дают двух небитых, – в этом есть определённый смысл.

Я принял решение отойти без приказа, и мне до сих пор тяжело это вспоминать. Но на мне, как на командире, лежит ответственность. Я должен сохранить своё подразделение, чтобы им можно было действовать в дальнейшем. Если всех задвухсотить, кто от этого выиграет? Кто дальше-то будет воевать?! Героизм тоже должен быть разумным. На войне всё сердце предопределяет, совершить поступок или нет. В тот момент мне казалось очевидным, что нужно отойти. Так как расчёт сил и средств кричал о том, что этот бой будет проигран, подразделение потеряно без особого ущерба для противника. Да, бывает, что есть потери, но нужно терпеть, нужно стоять насмерть. Можно и нужно. Но не в тот раз.

За тот бой под Кременной пришла награда, медаль «За отвагу». Хотя там подавали и на другие награды, но тогда царил беспорядок с документами. Скажу одно: своё доброе имя мы тогда отстояли.

Где получил ранение?

На штурм ходили. Одна пуля попала в лицо, но повезло – прошла вскользь… Две пули в ногу попали. Да потом ещё на отходе осколочное ранение в ногу. Кроме меня в группе двое 200 и ещё двое – 300. Лишь один молодой разведчик, позывной Рамс, остался невредим, его не ранило.

В чём причина неудачи?.. Ошибки в организации планирования. Вроде есть план, но при планировании не учли, что случаются форс-мажоры.

Успешность действий штурмовых групп или разведгрупп в большой степени зависит от того, насколько долго ты сможешь оставаться незамеченным. Сохранить фактор внезапности. Если тебя противник не заметил, когда ты уже в боевой порядок развернулся возле его опорника, – значит, штурм будет успешным. И совершенно другая ситуация, когда тебя видят ещё на подходе или даже на «нуле». Ты только высадил группу, а тебя уже «спалили», ты идёшь с этой группой, а по тебе уже наносится огневое поражение.

В тот раз мы не имели плана «Б» на случай, если на раннем этапе выполнения задачи нас обнаружили, и дальнейшее выполнение задачи теряло всякий смысл. То есть всё – план уже дальше не работает. Нас обнаружили, противник видит и уже наносит огневое поражение. Висят коптеры и так далее.

Задача была по-тёмному зайти, а утром с рассветом мы уже должны были все сидеть на местах, окопанными. Потом работает артиллерия, и штурмовая группа запрыгивает в окопы противника.

Надо отметить ещё то, что мы воевали в составе сводного подразделения, то есть действовали под управлением командиров, к которым нас прикомандировали. А это тоже вносило определённый момент во всё происходящее…

Вот у Высоцкого есть: «И когда ты без кожи останешься вдруг… от того, что убило его, не тебя». Он поёт о человеке высоких моральных установок. Когда прилетает снаряд, вы под обстрелом находитесь в одних условиях, и здесь уже лотерея, в кого прилетит, в кого нет. Когда прилетает не в тебя и когда ранило кого-то другого, возникает первичная радость, что не в тебя. Эта радость неконтролируемая и неприятная, и ты гасишь этот рефлекторный порыв.

Иногда ты себя ловишь на том, что свои бойцы становятся более ценными, что ли… тот, с которым ты воевал раньше, он для тебя прежде всего проверенный и опытный боец. Появляется армейский цинизм: этот человек теперь просто более ценный для тебя, потому что ты знаешь, что он может и как он себя поведёт там, на передовой. А этот новый человек, ну субъективно, он и выглядит не так, и непонятно, что от него ждать и можно дать ему задание посложнее… да, есть такое, и нечего скрывать. И если кто-то говорит, что нет такого, – это неправда. Хороший командир это всё сглаживает, но для этого он должен быть не просто хорошим командиром, а хорошим человеком!

Заходили с того места, где днём ранее взяли у укропов пленного. Опять по той же тропе решили пройти. А противник ведь тоже не дурак – они там поставили растяжку, заминировали. Ночью эта растяжка сработала. Когда ты какие-то заграждения ставишь и они срабатывают, ты сразу понимаешь: «О, поклёвка! Кто-то попался». У нас от разрыва один военнослужащий погиб на месте, одного ранило. Пока этого раненого вытягивали оттуда, потеряли время.

Мы дошли условно из точки А в точку Б, а там уже противник готов к нашему появлению. Ну, мы сунулись… завязался стрелковый бой. Меня ранило первого. Почувствовал удар в лицо, словно кулаком. Тем не менее я решил оставаться. Ранение как-то особо не почувствовал. Чуть на склоне стоял – и тут в ногу попало, меня кувырнуло. Всё замедляется в этот момент. Лечу и как бы уже ничего не вижу. В момент кувырка какое-то потемнение произошло. Ещё раз попали в лицо. И у меня такая досада, думаю: «Неужели всё? Блин, ну как так? Неужели всё так просто? Даже не успели ничего сделать, в контакт даже не вступили». А потом смотрю – картинка не поменялась, вроде всё в порядке. Вскочил, начал отстреливаться. Стрелковый бой идёт. Причём пулемётчик рядом со мной, молодой парень, – его вообще не зацепило. Он просто стоял. У парня первый выход, достаточно тяжело ему всё это далось. Конечно, он, по идее, должен был сразу начать по противнику с пулемёта наваливать. Мы чуть откатились. Ну и всё, они уже просто артиллерией всё давай разносить. Мы пытаемся раненых эвакуировать. Укропы давай работать по группе эвакуации. Много в тот день было погибших…

Скрытность и внезапность – одни из основных задач, которые можно и нужно решать. Под той же Авдеевкой парни по коммуникациям пробрались. Можно ведь и наземным способом скрытно подойти. Может быть, поможет туман или снегопад…

Сейчас вся линия боевого соприкосновения на ви ду. Нет никаких серых зон. Смотришь на карту – вроде бы обозначен лес или какие-то посадки. А вживую там торчат огрызки деревьев небольшого размера. То есть вокруг голое поле, выжженная-выжженная земля.

Мне тогда перебило малую берцовую кость. На опорную функцию это не повлияло. По инерции я ещё там какое-то время ходил. Накрутил жгут… мне как-то жгуты ближе, у турникета свои особенности есть. К тому же если зимнее обмундирование, больше провозишься с ним. Ну и мы же обучались на жгуты. В принципе, это просто и эффективно.

На этих жгутах я конкретно сосредоточился. Мне потом ещё во вторую ногу осколок тоже прилетел, и уже на двух ногах были жгуты. За этот момент я очень сильно переживал, чтобы не прозевать. Меня выключало. Просыпаюсь, смотрю на часы – время ослабить. Один момент я проспал. Примерно час двадцать прошло. Отпустил, потом опять затянул… У меня вся рука была исписана, я там записывал время. Зациклился на том, что надо ноги надо сохранить.

То, что могли прийти укропы, – это меня уже не беспокоило. Ну а как бы что я могу сделать? Ну, граната у меня под рукой, да и всё. Лежал я под насыпью у дороги и просто смотрел в небо. Слышу – где-то прилёты. Вдруг снаряд крупного калибра, 152-й, прилетает в дорогу. Куски асфальта фонтаном. Смотрю в небо – летят, огромные комья просто. Подумалось: мол, ёлки-палки, сначала пули, потом осколок ещё прилетел, теперь это…

Поначалу как-то ведь даже перемещался, пытался эвакуироваться самостоятельно. Ребята ещё помогали. Когда во вторую ногу прилетело, «Всё», – говорю. Рядом со мной тот молодой парнишка-пулемётчик, Рамс, остался: «Я тебя не брошу». Туда-сюда… «Всё, давай… ушёл отсюда! Ты знаешь, где я лежу. Точку передай нашим!»

В общем, прогнал его. Лежу, смотрю в небо. И вот эти комья летят. Подумалось: «Ну, ёлки-палки, вы-то куда?» Но не попали, рядом приземлились, только землёй да мелкими камушками осыпало. Я верил, что они меня вытащат.

Да, у меня была уверенность. Мы же постоянно держали связь с подразделением, которому нас передали. И я им просто сказал: «Передайте моим, что я 300, и я здесь. Больше ничего не надо, просто выйдите на связь! Мне не надо, чтобы вы меня эвакуировали, просто передайте нашим».

На 100 % был уверен, что не «забили» на меня. В сумерках ко мне дополз парень, позывной Сокол. Никак не могли подойти – укропы держали подходы под обстрелом. Он единственный из десяти добрался до меня. Принёс немного воды – пить очень сильно хотелось. И он так с заботой ко мне: «Всё-всё, я здесь…» А у него самого слезы катятся. Да, вот он насколько душевно к этому моменту подошёл: «Всё, всё, всё, сейчас всё будет нормально. Ты не переживай!» Говорю ему: «Да я не переживал. Я знал, что по-любому ребята придут».

Спустя две недели Сокол погиб при попытке достать из серой зоны погибших товарищей… Вечная память…

Долго тащили?

Насколько помню, тащили меня недолго. На носилки меня положили – я сразу, фигурально выражаясь, выдохнул, расслабился немного. А они пристают ко мне: «Не отключайся! Где ты родился?» Говорю им: «Слушайте, отстаньте от меня! За 12 часов не умер, так что и сейчас не помру».

Обезболивающее колол?

Да, обезбол колол. Но потом, когда во вторую ногу прилетело, он уже не помогал. Ползти не получалось – мне сильной болью в ноги отдавало. Стало понятно, что по грязи, ну, проползу я пять метров, а сил уже не будет. Там ведь километра два надо было ползти. Решил сберечь силы и оказался прав.

Что скажешь про АК-12?

Хоть по нему и разные мнения есть, но мне нормальный (автомат) попался, он меня не подводил. Мне достаточно, чтобы оружие просто не подводило в бою.

Режим стрельбы в два патрона я ставил просто попробовать, посмотреть, как оно работает. А так обычно либо очередями, либо одиночными.

У тебя 12-й с коллиматором?

Да, коллиматор пришёл по гуманитарной помощи. Иркутяне помогли, хорошие коллиматоры прислали на всех бойцов моей роты. Я лично обращался. Хотя у нас из Иркутска было всего восемь человек, но я просил, чтобы прислали на всю мою роту. Неважно, что они не иркутяне.

В общем, прислали для всех пацанов, без всяких там… молодцы. Ещё прислали нам уазик, один из первых. Это работа иркутского благотворительного фонда «Звезда»! Для сравнения: комбат ездил тогда на какой-то копейке с украинскими номерами. А тут нам прислали уазик «Фермер» со всеми делами! Что такое полноприводная машина на фронте, нет смысла объяснять. Это как «мерседес» на гражданке…

Его ребята душевно прозвали «Иркутёнок». Он до сих пор живой, несмотря на осколочное ранение. Эта машина, конечно, нас очень выручила.

Насчёт одежды, вы всё сами покупали или всё-таки вам выдавали?

В первый заход 50 на 50. Потом при переезде что-то было утеряно. Поэтому докупали, и гуманитарщики кое-что привозили. Гуманитарщики, конечно, в первое время подпитали очень сильно. Спасибо им!

Сейчас они тоже снабжают. Просто фронт постепенно насытился одеждой, носками, едой – это всё есть.

Но сейчас идёт война технологий, поэтому там нужны беспилотники. Очень много вопросов. Та же спутниковая связь Starlink, которую мы официально не используем.

Есть у вас?

Да, мы на ней тоже работаем. Это нам помог один доблестный гуманитарщик. Они очень оперативно закрывают потребности. Если очень-очень прижмёт, то люди сделают всё, чтобы в самое ближайшее время тебе это доставить. Конечно, мы стараемся по пустякам не тревожить, только когда действительно что-то очень надо. Подразделения разные, может, у кого-то из тех, что на второй линии стоят, до сих пор есть потребность в продуктах, а кому-то нужна бензопила – не знаю, за весь фронт не могу сказать. Может быть, кто-то там остался брошенный, без внимания. Чтобы не забирать ресурсы волонтёров вхолостую, надо, чтобы они помогали именно тем, кому это остро необходимо.

Ну и ещё такой момент. Допустим, ты просишь немного того и чуть-чуть другого, и общая потребность у тебя тысяч на пятьсот. Заказ состоит из разных позиций по 10, 20, 30 тысяч. Нужно это всё раскидать, распределить. Потом на всё это, что ты распределил, нужно записать видеообращения. Тяжело командиру роты, у него день достаточно насыщенный. Это тоже одна из задач, которую тебе приходится решать. Отказать нельзя, ты понимаешь, что не можешь их обделить вниманием, потому что эти люди собирают и они тоже хотят обратную связь. Так же, как и нам хочется, чтобы люди помогали, чтобы помнили, что мы здесь, на СВО.

Есть уверенность, что вас поддерживают в тылу?

Да, конечно. Усилия наращиваются, поддержка растёт. В моменте, может быть, покажется, что… люди уже как бы привыкли, что идёт СВО. Но на самом деле видно, что всё больше и больше людей вовлекается в это…

Люди сами приходят, причём из тех, кого буквально год назад СВО не интересовало вообще. Причины могут быть разные, но я не хочу даже в них вникать. Смотришь – здесь человек начал интересоваться, кто-то собрал средства, тут каких-то инженеров начали собирать, ещё что-то… Вовлекаются люди, и люди деятельные, серьёзные.

Что скажешь про бронежилеты?

«Ратник» был. Тоже хороший бронежилет.

Тяжёлый?

«Ратник»? Нет, смотря с чем сравнить. Нам сначала выдали с металлическими плитами, тот тяжёлый, 14, 5 килограмма весил. Да плюс ещё шлем. Сначала всё это тяжело показалось, но после месяца полигона так уже не выглядело. А потом нам перед заездом на Украину… «Ратники» выдали. Эти вообще как рубашка показались…

Насчёт шлема… будь моя воля, не носил бы. Считал, что больше ущерба будет от того, что я из-за шлема менее эффективен, потому как он мне просто мешал. Но я понимал, что на меня смотрят и что я должен подавать пример. Поэтому я не мог не ходить в шлеме. А потом посмотрел – как только начинается обстрел, всем уже неважно, что командир без шлема, все тут же сами «упаковываются». То есть дурной пример здесь уже не работал. Но всё же в любом случае командир всегда должен подавать пример. Вот тебе ещё одна из нагрузок командира.

Когда идёшь на штурм, сколько рожков в боекомплекте?

Когда заходил как старший группы, у меня улетало пять рожков, хотя я, можно сказать, и в бою не участвовал. Просто координируя и продвигаясь вместе с группой, засаживал пять рожков. А ведь нужно же учитывать ещё штурм и отход. Вообще 16, 20 надо, так по-хорошему если…

Гранаты?

Гранаты, да. Одно время «эргэдэшки» были, но они потом стали дефицитом. В итоге всё, что рабочее, всё оказалось дефицитом. С «эргэдэшки» контузит сильнее, нежели с «эфки». «Эфка», вообще, может просто разломиться как бы… тем не менее это граната в любом случае. И это уже наши некие капризы. А так граната есть граната.

Вернёмся к ранению. Первый этап эвакуации. Тебя вывезли, куда попал?

Меня отвезли в госпиталь Лисичанска. Очень хотелось пить, но мне не давали. Они боялись, что если я ещё воды попью, то это разбавит кровь. Но я отобрал бутылку и попил. Это просто нестерпимая жажда какая-то.

Потом Луганск. Из Луганска на вертолёте, а там уже Ростов. Из Ростова в Москву, в Вишневского. Самое тяжёлое – это на машине ехать с передка. Когда меня везли с «нуля» до Лисичанска и потом – по грунтовой дороге из Лисичанска до Луганска. Машина трясётся, а у тебя всё же рана какая-никакая. Но и это нормально, можно терпеть. Просто в госпитале как посмотришь, какие увечья ребята получают. Думаешь – тебе вообще радоваться надо.

Да, и вот здесь хочется поговорить про этот «момент трёх миллионов». Кое-что выглядит очень несправедливым. Кому-то ногу оторвало, а у кого-то – осколочная царапина. А в результате и тот и другой получат одинаково, ущерб фиксируется единовременной выплатой.

Конечно, обсуждали всё это. Кто-то поймал царапину и дальше себе побежал. А кто-то стал инвалидом. Всё-таки, когда человек получает такие ранения, он нуждается, чтобы его поддержали в этот момент.

Ты за это не три, а пять дай ему! Финансовый вопрос на самом деле стоит остро…

Этого вопроса мы с вами коснёмся без каких-то акцентов. 30 лет со страной что делали? Страну разваливали. Её разрушили в пепел, а потом этот пепел ещё и пытались затоптать. Чем простой русский мужик занимался, основная масса? Вахты, пьянка… Таким стал образ жизни у людей. Много я с пьяницами сталкивался. Такие, оказывается, проблемы с этими алкашами.

На самом деле ничего не меняется. Проблемы прежние – дураки и дороги. Это извечная проблема, это наш русский крест, и мы его будем тащить в любом случае. На СВО многие поехали как раз именно из-за финансовой составляющей. Но другой вопрос, что по приезде сюда всё то, что тебя сюда «сподвигло» приехать, становится неважным. Раз ты сюда приехал, становится важным то, как ты себя здесь ведёшь и как ты включился в эту войну. Неважно, по какой причине ты сюда попал, доброволец ты или контрактник, мобилизованный или ещё кто, – здесь все тянут одну лямку. Когда её все будут тянуть в равной степени, военная ноша станет легче. И это действительно так. Прямо результат чувствуется, когда все напряглись. Как бы сразу думаешь: «Блин, да тут вообще нормально служить». Ну действительно, все эти тяготы войны не кажутся такими ужасными, когда все вместе. А когда в одиночку, тогда сразу удручающие последствия.

СВО очень сильно помогло людям за счёт выплат по ранению. Многие из нас поправили своё финансовое положение, кто-то кредиты закрыл, у кого-то родные начали ремонт в квартире, кто-то участки покупает… И хочется верить, что мы с СВО выйдем с закрытыми долгами перед банками, которыми капитализм душил русского мужика.

Конкретно я купил на эти деньги участок, просто чтобы не держать их. Потому что эти три миллиона, которые были в начале спецоперации, – это не три миллиона, которые сейчас.

Но в целом всё это очень грамотно сделано, и главное, что народ в кои-то веки какие-то с этого всего дивиденды получает.