Дуэлянты

– Вскоре сами во всем убедитесь. Именно поэтому я оставляю вам свой адрес.

– Нет-нет, не трудитесь, прошу вас, – ответил Матален, насмешливо ухмыляясь.

– Дорога на Тондю, угол улицы Повешенного, за торговками рисом.

– Ваше жилище прекрасно вписывается в местный колорит, – ответил бретер. – Тондю5 должно напоминать о юности, ведь вы своими руками остригли не одного барана. А насчет Повешенного… Как знать!

Старуха улыбнулась, продемонстрировав зубы плотоядного хищника.

– Здесь мне больше делать нечего, – промолвила она. – До свидания, маркиз.

Матален не ответил. Уже переступая порог, старуха добавила:

– Все же пощадите Вертея – это мой вам дружеский совет.

И ушла.

Затем, не теряя ни минуты, мегера поспешно направилась в дом мадам Лонгваль. Та уже ждала ее добрых полчаса – в состоянии тревоги и непередаваемого нервного напряжения.

Как только Меротт назвала имя мадам де Лонгваль, ее тут же провели в покои.

Очаровательная молодая женщина сидела в заранее обдуманной позе. Под рукой у нее были бумажник и кошелек. Как только ведьма закрыла за собой дверь, хозяйка дома сказала:

– Здесь требуемая вами сумма, полагаю, вы принесли мне изложенные в письменном виде извинения господина де Маталена?

Несмотря на всю свою уверенность, старуха смутилась и ответила:

– Мадам, вчера я осмелилась слишком много на себя взять.

– Как! Маркиз отказался?

– Увы, мадам! От этого я опечалена даже больше, чем вы.

– Отказался! – повторила мадам Лонгваль, уже привыкшая к мысли о том, что ее Гектор спасен.

Меротт хранила молчание.

– Тогда зачем вы сюда пришли, мадам?

– Предупредить вас, черт побери! – воскликнула ужасная старуха, вновь обретая весь свой апломб.

Мадам де Лонгваль вскочила, выпрямилась и задрожала; глаза ее полыхнули ненавистью и отвращением. Она повелительным жестом указала Меротт на дверь и закричала:

– Убирайтесь! Убирайтесь, немедленно!

– Ваш гнев мне понятен, – нагло возразила старуха, – но тем не менее вам не стоит вести себя со мной так бесцеремонно.

– Почему? Сделайте одолжение, объяснитесь.

– Потому что вы поведали мне свой секрет и одно-единственное мое слово может вас погубить.

– И кто же меня погубит? – закричала мадам Лонгваль, больше не в силах сдерживаться. – Вы?

Она подошла к камину и с силой дернула за веревку колокольчика. Через минуту на пороге встала горничная.

– Передайте моему мужу, брату и другим домочадцами незамедлительно прийти сюда, я их жду.

– Что вы задумали? – спросила Меротт, удивляясь той решительности, с которой действовала мадам Лонгваль.

– Что я задумала? – ответила та. – Сейчас увидите.

– Но, мадам… в конце концов… – начала Меротт, чувствуя себя явно не в своей тарелке.

– Замолчите! Вы хотите меня напугать, нагнать страху, воспользоваться ситуацией, для вас, якобы, ясной и понятной, и тем самым заставить меня выполнить ваши грязные, мерзкие требования.

В этот момент в гостиную, где разворачивалась эта сцена, вошел господин де Лонгваль. Его сопровождали еще трое мужчин – ближайших родственников хозяйки дома.

– Господа, – начала госпожа Лонгваль, – эта женщина под пустячным предлогом пришла ко мне, понавыдумывала бог знает каких историй и теперь требует подчинения, грозя какими-то непонятными разоблачениями и откровениями.

Меротт, решившая идти напролом, уже открыла было рот, чтобы выдвинуть против мадам Лонгваль обвинение, но тут господин Лонгваль обратился к ней с неожиданным вопросом:

– Кто вы?

– Женщина, которая…

– Это не ответ. Как вас зовут?

– Меротт.

– Таких имен не бывает. Этот господин – заместитель королевского прокурора, он сумеет выудить из вас правду.

Эта фраза произвела на мегеру самое сильное впечатление. Она слегка побледнела, сбавила тон и сказала:

– По-видимому, сегодня у мадам расшалились нервы, ведь я неизменно проявляла по отношению к ней всяческое уважение. По поводу того, что мне хотелось ей продать, я, возможно, слегка погорячилась, но это еще не повод для того, чтобы вести себя со мной как с человеком, совершившим страшное злодеяние. Я готова откланяться.

Эти речи Меротт оказали на господина Лонгваля и других домочадцев весьма благоприятный эффект.

Мадам Лонгваль, со своей стороны, почувствовала, что воинственная старуха отказалась выдавать ее тайну, по крайней мере на данный момент, и настаивать не стала.

– Это правда, Гортензия? – спросил ее муж.

– Почти. Я допускаю, что поддалась чувствам, по ошибке подумав, что слова этой дамы таят в себе угрозу.

– И что нам теперь делать?

– Прогнать ее, и дело с концом.

При этом слове, «прогнать», Меротт почувствовала себя так, будто ее хлестнули по лицу. Она выпрямилась, но мадам Лонгваль окинула ее столь свирепым взглядом, а заместитель королевского прокурора так внимательно присмотрелся, что старуха вновь проявила смирение и сказала:

– Не трудитесь меня прогонять, я же сказала, что ухожу.

И Меротт медленно, не без театральной, тщательно рассчитанной величественности, покинула салон, не удостоив присутствующих даже взглядом.

Когда она ушла, господин Лонгваль не удержался и сказал:

– Какая странная старуха!

– Эта женщина, должно быть, жутко опасна, не исключено, что в прошлом она пережила какую-то страшную драму, – заметил заместитель королевского прокурора. – Надо будет присмотреться к ней повнимательнее.

После этого все бросились успокаивать мадам Лонгваль, полагая, что ее охватил необъяснимый ужас.

VI

На следующий день, в восемь часов утра, на окраине деревни Буска, по пустоши, известной как ланды Пезу, единственным обитателем которой был городской живодер, прогуливались четыре человека.

Позже к северу от этих ланд был построен ипподром, где в апреле и ноябре стали проводиться скачки, за которыми пристально следило Общество содействия Бордо.

На следующий день на окраине деревни Буска прогуливались четыре человека.

Но в 1815 году это было пустынное место, поросшее вереском, дроком и кое-где купами чахлых, приземистых деревьев.

В двух шагах от одной из таких рощиц и прогуливались четыре упомянутых нами человека. Ими были не кто иной, как Гектор де Вертей, два его секунданта и хирург, которого они с собой привезли.

Именно там должна была состояться дуэль между Гектором и маркизом, которой так пыталась помешать Меротт.

Время от времени Вертей поглядывал на часы.

– Господа, – наконец сказал он, – уже восемь с четвертью.

– Господин де Матален слишком злоупотребляет правом заставлять себя ждать, – сказал первый секундант.

– Даже время, предусмотренное дуэльным кодексом, и то вышло, – добавил второй.

– Так оно и есть, – заметил, в свою очередь, хирург, – я не большой знаток свода правил, которым руководствуются бретеры, но кто-то говорил мне, что ждать противника на поле боя больше одиннадцати минут не принято.

– Давайте проявим больше великодушия, чем допускает кодекс этих господ, – вновь взял слово Вертей, – и пробудем здесь до половины девятого.

– Как скажете, мой дорогой Вертей, но с такими мерзавцами, как Матален, нужно использовать любое преимущество и не делать для них больше, чем они в аналогичной ситуации сделали бы для вас.

– Ба! – ответил Вертей. – Мы увидим его с минуты на минуту. Глядите, по дороге рысью мчится экипаж, не пройдет и трех минут, как он будет в конце тропы, на которой мы с вами стоим. Давайте сделаем маркизу последнюю уступку.

Для человека, почти наверняка знающего, что Матален его убьет, Вертей вел себя на редкость смело и великодушно. Но во Франции храбрости и чести много не бывает.

Означенная карета не остановилась в том месте, где должна была это сделать, если бы в ней находился Матален со своими свидетелями, и покатила дальше.

– Это не он, – сказал секундант.

– Господин де Вертей, – произнес хирург, не испытывавший ни малейшего желания заниматься своим ремеслом, особенно если его пациентом был бы Гектор, – ждать больше нельзя.

– Почему это?

– Потому что ваш противник должен был явиться сюда еще двадцать пять минут назад. И поскольку в вопросах чести вы выказываете приверженность, в достаточной степени рабскую для того, чтобы драться с профессиональным бретером, безотлагательно констатируйте в полном соответствии с дуэльным кодексом, что маркиз де Матален отказался скрестить с вами шпаги.

Секунданты составили короткий протокол, отметив в нем необъяснимое отсутствие маркиза и вся компания решила возвратиться в город.

Когда трое молодых людей и хирург уже разместились в видавшем виды двухколесном фиакре, нанятом для этой поездки, один из секундантов выразил свое удивление, вызванное поведением Маталена.

– Чтобы забыть о дуэли, – промолвил он, – этому взбесившемуся креолу, должно быть, пришлось надраться и лечь спать мертвецки пьяным.

– И тем самым окончательно себя обесчестить, ведь теперь вы имеете полное право отказать дать ему удовлетворение.

Едва эти слова были произнесены, карета остановилась.

– В чем дело? Что случилось? – спросил хирург.

Не успел кучер ответить, как у дверцы кареты возник всадник.

Он был бледен и с трудом переводил дух.

– Господа, – произнес он дрогнувшим голосом, – на встречу, назначенную господином де Вертеем, маркиз де Матален не явился только потому, что его ударили ножом.

– Ударили ножом! – хором повторили молодые люди и хирург.

– Да, господа!

– Где? – вскричал де Вертей.

– Как? – поинтересовался один из секундантов.

– Кто? – поддержал его другой.

– Увы, господа, мне об этом известно не больше, чем вам. Ему нанесли удар, когда он спал в своей постели. Кто? Неизвестно.

– Он умер? – спросил Гектор.

– К счастью, нет, сударь. Но доктор за его жизнь поручиться не может.

Изумление, которое испытали Вертей и его друзья, не поддается никакому описанию. То, что Маталена ранили именно в этот день, было, по меньшей мере, странно.

– Неужели нет никакой надежды узнать, кто совершил это гнусное злодеяние? – продолжал хирург.

– Нет, по крайней мере до тех пор, пока маркиз не придет в себя и не заговорит.

Эти слова всадник произнес несколько странным тоном. Затем пристально вгляделся в лицо Вертея. Мысль о том, что этот негодяй может в чем-то заподозрить порядочного молодого человека, повергла всех в ужас.

Но Гектор не обратил на его взгляд никакого внимания.

– Кто его нашел?

– Я. Ранним утром я заехал к маркизу, чтобы разбудить его. Обычно он закрывает дверь комнаты на обыкновенную задвижку. Но вопреки этой его привычки, я обнаружил, что на этот раз она заперта на ключ. Жак не отвечал. Я в удивлении принялся изо всех сил молотить в дверь, но на мой зов так никто и не откликнулся. Разбудив таким образом всю округу, я послал за слесарем и пять минут спустя уже входил в спальню маркиза.

Матален, лежал в постели и, казалось, спал. Тогда я подумал, что накануне он, по-видимому, немного выпил. Я подошел ближе, чтобы потрясти его, но тут увидел, что он смертельно бледен. Бросился к окну, отдернул занавеску и увидел на губах друга кровавую пену.

– Матален! – закричал я. – Маркиз!

Он не ответил. Тогда я откинул простыню и в страхе попятился. Из груди его торчал маленький кинжал. Не отдавая отчета в своих поступках и совершенно не задумываясь, к каким плачевным результатам они могут привести, я выдернул оружие из раны. Маркиз издал вздох. «Слава Богу! Он жив!» – воскликнул я.

Тут же послали за королевским прокурором. Вместо него полчаса спустя явился помощник, господин де Кери, родственник мадам де Лонгваль. Он и произвел осмотр места преступления.

– Но, сударь! – воскликнул хирург, перебивая рассказчика. – Вы утверждаете, что на де Маталена покушались, но это не так!

– Что вы хотите этим сказать?

– А почему бы не предположить, что это было самоубийство?

– Невозможно, сударь.

– Почему?

– Потому что маркиз не покончил бы с собой накануне дуэли.

– Это ваше личное убеждение, в глазах незаинтересованных наблюдателей оно ровным счетом ничего не значит.

– Сударь, мои убеждения ничем не хуже ваших, – резко бросил всадник.

– Ой-ой-ой! – ухмыльнулся хирург. – Может, вы, сударь, ищете со мной ссоры? Зря теряете время, молодой человек, если у врача и есть право кого-то убивать, то только своих больных.

В ответ на эту остроумную шутку все заулыбались и разговор продолжился.

– А ведь доктор, – сказал де Вертей, – по всей видимости, прав. Если дверь была заперта изнутри, то как преступник мог уйти, нанеся жертве удар кинжалом?

Ответить на этот вопрос другу Маталена было нечего, но он тем не менее с прежним упорством настаивал на своем мнении.

– Слуга Маталена вне подозрений?

– Боже праведный, господа, вы требуете от меня слишком многого. Я уехал, чтобы сообщить вам эту прискорбную новость, буквально через несколько минут после прибытия помощника прокурора, и все, что мне было известно, уже рассказал.

Во время этого разговора Вертей, хирург и два секунданта вышли из экипажа. Друг маркиза тоже спешился, взял лошадь под уздцы, и они, разговаривая на ходу, все вместе пошли пешком.

По дороге в Бордо каждый по очереди оплакивал случившееся ужасное несчастье. Потом де Вертей и его спутники вновь сели в фиакр, запряженный хилой лошадкой, которая неожиданно перешла на бодрую рысь, в то время как друг маркиза вскочил на своего коня и погнал его галопом кратчайшим путем, чтобы побыстрее добраться до аллей Любви.

VII

Тем временем правосудие выполняло в доме Маталена свои тяжкие, суровые обязанности.

Господин де Кери, помощник королевского прокурора, в сопровождении капитана жандармов и его подчиненных – в те времена полиция еще не была толком сформирована и жандармы были единственными помощниками судейских – произвел первый осмотр места происшествия.

Сначала он хотел допросить умирающего, но тот был не в состоянии не то что ответить на вопросы молодого законника, но даже услышать их.

Видя, что поделать с этим ничего было нельзя, помощник прокурора обратился к капитану жандармов и сказал:

– Поставьте у входа двух человек. Пусть всех впускают и никого не выпускают.

– К чему эти меры предосторожности?

– Не исключено, что преступник все еще в доме.

– В том случае, если преступление действительно имело место, – ответил офицер.

– Разумеется, – ответил судейский. – Тем временем четыре других жандарма тщательно обыщут дом. Пусть осмотрят чуланы и кладовки, спустятся в подвал, заглянут в шкафы и пустые бочки. Потом досконально проверят чердак, обращая особое внимание на возможные пятна крови.

– Слушаюсь, сударь. Это все?

– Нет. Пошлите кого-нибудь за слугой Маталена.

Жандармский офицер повернулся на каблуках и отправился выполнять полученные приказания.

Когда он вернулся, помощник прокурора отвел его в сторонку, в нишу окна, и сказал:

– Послушайте, капитан, по сравнению со мной, в подобных скорбных делах вы накопили больше опыта. Что вы думаете о печальном событии, которое привело нас в этот дом?

– Убежден, что это самоубийство.

– Почему?

– Потому что дверь была заперта изнутри, а злодеи, какими бы хитрыми они ни были, не имеют привычки выбираться из дому через замочную скважину.

– Правда ваша, но обратите внимание, что мы не знаем, кто запер дверь – сам маркиз или преступник, ведь ключа в доме не обнаружено.

– Согласен, – ответил офицер, – это действительно важная улика.

– Да и потом, зачем господину де Маталену было себя убивать?

– В Бордо этот господин пользуется отвратительной репутацией, – ответствовал капитан. – Многие открыто говорят, что он живет как придется и чем придется. Спросите у первого встречного и он расскажет, что весь арсенал его средств к существованию сводится к деньгам, которые ему ссужают товарищи по дебошам. Они очень боятся маркиза и, открывая перед ним свои кошельки, лишают возможности вызвать их на дуэль, ведь вы прекрасно знаете, что драться с заемщиками категорически запрещено.

– И что из этого следует? – спросил Кери.

– Из этого следует то, что де Матален, возможно, был на мели. У него могли быть и другие причины покончить с собой, причины, о которых мы не знаем и даже не догадываемся.

– Не знаю почему, капитан, но у меня такое ощущение, что вы идете по ложному следу.

– Значит, вы всерьез полагаете, что здесь имело место преступление?

– Да, полагаю.

В этот момент разговор был нарушен появлением жандарма, который вошел в комнату, толкая перед собой отчаянно протестовавшего Каде, слугу де Маталена.

Кери сел за стол, знаком велел секретарю приступить к выполнению своих обязанностей по ведению протокола, обратился к Каде и сказал:

– Как долго вы состоите на службе у маркиза де Маталена?

– Полтора года, сударь.

– Этой ночью в доме ничего не было слышно?

– Ничего, сударь, – ответил Каде. – Около часу ночи мне показалось, что кто-то закрыл входную дверь. Но как раз в это время маркиз каждый вечер возвращался домой, и я в точности узнал его по манере закрывать створку. И даже, как мне кажется, распознал его шаги, когда он шел по плитам коридора.

– Входную дверь сегодня утром открывали вы?

– Да, сударь, я, – ответил слуга.

– В каком состоянии был засов, на который ваш хозяин каждую ночь запирал дверь, когда возвращался домой?

– Мне кажется, он был задвинут.

– Вы в этом уверены?

– Думаю, у меня есть все основания это утверждать.

– Скажите, преступник мог уйти через заднюю часть дома?

– Не думаю. Единственное, он мог спрыгнуть из окна, расположенного на высоте двадцати пяти футов, и затем выйти через двор дома господина де Федье.

– Выходит, ваш хозяин покончил с собой?

– Ах, сударь, мне в это верится с большим трудом.

– Речь не о том, верится вам в это или нет, – с улыбкой сказал помощник прокурора. – К тому же, если это не самоубийство, то злоумышленником может быть только тот, кто хорошо знает внутреннее устройство дома, все его входы и выходы. Иными словами, если господин де Матален стал жертвой преступления, то преступник – не кто иной, как вы.

– Боже мой! Боже мой! – воскликнул несчастный Каде, воздевая руки к небу.

Затем упал на колени и залился горючими слезами.

– Полно вам! Полно! Давайте не будем терять голову. Лучше скажите мне, в последние несколько дней господин де Матален не принимал у себя никаких подозрительных личностей?

– Но… я не помню… мне кажется, нет… – отвечал горемычный слуга, дрожавший, как осиновый лист на ветру. – Хотя впрочем…

– Что? Не тяните, говорите!

– Да, да, вчера, позавчера и еще один раз за несколько дней до этого к нему приходила злобного вида старуха, с ног до головы закутанная в длинную хламиду, больше напоминающую лохмотья.

– Вы знаете, как ее зовут?

– Нет, сударь.

– Постарайтесь описать портрет этой женщины, по которому ее можно было бы отыскать.

В ответ на эту просьбу Каде довольно точно описал одежду и внешность ведьмы из Тондю.

– Я где-то уже ее встречал, – сказал судейский. – Ах да! Это же та странная старуха, что явилась вчера к мадам Лонгваль. Капитан, срочно пошлите людей арестовать старую ведьму, откликающуюся на имя Меротт.

Помощник королевского прокурора неразборчиво нацарапал несколько слов, протянул офицеру листок и сказал:

– Вот ее приметы.

Доблестный капитан тут же отправил на поиски Меротт двух жандармов, а сам, поскольку помощник прокурора закончил допрос Каде, приказав ему никуда не отлучаться, подошел к судейскому и возобновил прерванный разговор:

– Господин прокурор, вы в самом деле думаете, что этот молодой человек стал жертвой преступления?

– Утверждать это с полной уверенностью я не стану. Но и причин, по которым он мог бы пойти на самоубийство, тоже не вижу.

Едва молодой судейский сформулировал этот ответ, ему сообщили, что с ним желают поговорить несколько городских торговцев.

– Что им нужно? – спросил капитан.

– Лучший способ это узнать, мой дорогой господин Лассье, это пригласить их сюда и спросить.

Несколько секунд спустя в комнату, где устроились представители закона, ввалились несколько человек с взволнованными лицами.

Доблестный капитан отправил на поиски Меротт двух жандармов.

– Господин де Матален мертв? – воскликнул один из них.

– Пока нет, сударь. Но почему вы так взволнованы?

– По какому праву вы учиняете мне допрос? – дерзким тоном спросил торговец.

– Сударь, я заместитель королевского прокурора, поэтому оставьте при себе свои наглые вопросы и соблаговолите ответить на мои.

Испытав в душе некоторое смущение, торговец запнулся, опустил голову и наконец сказал:

– Сударь, я ссудил господину де Маталену весьма внушительную сумму. Теперь вы понимаете, почему меня так интересует его состояние.

– Сколько он вам должен?

– Четыре тысячи шестьсот тридцать семь франков. Вот его расписка.

– А вы, сударь, – спросил помощник прокурора у второго торговца, – тоже его кредитор?

– Сударь, я ювелир, – ответил тот, демонстрируя явную словоохотливость. – Я ювелир и в этом качестве господин де Матален неоднократно оказывал мне честь – без которой я вполне обошелся бы – покупать в моей лавке в кредит драгоценности, которые потом, по-видимому, дарил женщинам с сомнительной репутацией. Жена рассказывала мне, что…

– Вы действительно считаете нужным поведать мне о том, что говорила вам супруга?

– Ну да, сударь! Она говорила мне: Тимотэ, напрасно ты водишься с этим бретером, который играет жизнью ближнего своего, и тем более напрасно предоставляешь ему кредит. Моя жена, сударь, дурного не посоветует.

– Почему же вы не прислушались к ее словам? Ведь вы, вероятно, стали жертвой подобной торговли в долг?

– Я вас сейчас все объясню. Я ювелир…

– Это нам уже известно. Но вы давали ему в долг? Ну же, отвечайте.

– Да, давал, но исключительно в целях самозащиты.

– Как это?

– Если бы я прислушивался исключительно к голосу мужества, то давно послал бы этого маркизика искать развалины своего маркграфства туда, где он их когда-то оставил. Но в этом случае он, несомненно, стал бы искать со мной ссоры. И тогда мне пришлось бы рисковать жизнью, которой так дорожат мои жена и дети.

– Если вкратце, сколько вам должен маркиз де Матален?

– Около пяти тысяч франков.

– Значит, всего девять тысяч шестьсот.

– Да, сударь, с учетом хранящейся у меня расписки, – ответил тот, что говорил первым.

– Вы полагаете, что де Матален пытался покончить с собой? – неожиданно спросил заместитель прокурора. – Ведь все указывает именно на это?

– Очень даже возможно, – меланхолично прошептал третий торговец.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что мы не единственные его заимодавцы. Доведенный до крайности кредиторами, которые его преследовали, осыпая угрозами, он вполне мог прибегнуть к самоубийству, чтобы со всем этим покончить.

– Я даже допускаю, – добавил ювелир, – что он нанес себе точно рассчитанный удар кинжалом, чтобы не умереть, но при этом вызвать сочувствие, способное смягчить надоедавших ему своими визитами судебных приставов и других слуг закона.

– Его собирались отправить в тюрьму за долги? – спросил заместитель королевского прокурора.

– Пока нет, но все шло именно к этому.

В этот момент в комнату, где находились все персонажи, которых мы только что выслушали, вошел врач, осматривавший рану больного.

– Ну что, доктор? – спросил судейский.

– Серьезных осложнений нет, он будет жить.

– Слава богу! – воскликнул один из торговцев.

Едва он произнес эти слова, как в комнату вошли жандармы, которых капитан ранее отправил с поручением. И не одни, а со своей жертвой, то есть с Меротт, не растерявшей ни капли своей уверенности.

– Хороша птичка, – сказал жандарм Кампане. – Нам не пришлось далеко ходить, чтобы вытащить ее из гнездышка. Когда мы ее встретили неподалеку от карьеров Альбре, мадам как раз направлялась в Бордо.

– И что она сказала, когда вы ее арестовали?

– Скорчила из себя графиню и потребовала предъявить ордер. Потом пошла с нами, – добавил Кампане. – Когда узнала, что де Матален сегодня утром был найден с кинжалом в груди.

– Как она отреагировала на эту новость?

– Словами: «Быстрее, бедолага привел свою угрозу в действие!»

Меротт невозмутимо слушала – закутавшись в свою хламиду и выпрямившись во весь рост. Ее мрачное лицо обрамляли пряди седых волос. Под густыми бровями, во впалых глазницах, стальным блеском полыхали глаза. Вид ее был страшен.