Трилогия о силе единства Вселенная Ψ-Континуума «Эфирный Страж»

Цена, как она начинала понимать, могла оказаться неприемлемой для всех.

Глава 6. Решение

Следующие несколько дней стали для Кирилла сплошным белым шумом. Механические тренировки. Тесты на выносливость. Сеансы «психической стабилизации» с Кавендишем, после которых в голове стоял свинцовый гул. Он выполнял всё с безупречной точностью автомата. Двигался, атаковал, подчинялся. Маска идеального солдата приросла к его лицу так плотно, что он уже почти забыл, каково это – чувствовать что-либо кроме леденящей пустоты.

Почти.

Потому что по ночам, в краткие мгновения между сном и бодрствованием, его настигало Эхо. Сначала – лишь смутное ощущение чужого страха, доносившееся сквозь толщу бетона и подавляющих полей. Потом – отрывочные образы. Белая комната. Голограммы. И всё чаще – лицо доктора Кавендиша, склонившееся над кем-то с хищным, учёным интересом. Кирилл знал, над кем.

Они пытались сломать Кирy. Легитимно, «научно», без грубости Макара, но с куда более страшными последствиями. Они копались в её сознании, пытаясь выкорчевать саму её суть. И с каждым таким «сеансом» её Эхо становилось всё отчаяннее. Оно било в его сознание, как раненый зверь в клетку, не зная, как позвать на помощь, лишь передавая чистую, животную боль.

Именно это Эхо и привело его сюда, сегодня ночью. Не в его камеру, а в заброшенный технический отсек на нижнем уровне, куда даже сканеры заглядывали редко. Воздух здесь пах озоном и старым маслом. В свете аварийной лампы, мерцающей раз в пять секунд, он разглядывал крошечный предмет в своей ладони.

Старая, потёртая монета. С одной стороны – герб давно не существующей страны. С другой – изображение птицы, расправляющей крылья. Знак. Знак от Антона Кравейна, их приёмного отца. Монету ему передал Барис, старший сын Антона, всего лишь взглядом и незаметным движением руки во время ужина в столовой. Один взгляд, полный скорби и решимости, был красноречивее любых слов.

«Ты не один. Мы помним. Готовься».

Кирилл сжал монету в кулаке, чувствуя, как холодный металл впивается в кожу. Готовиться. К чему? К побегу? В сердце этого стального муравейника, под бдительным оком Таллоса и Кавендиша? Это было самоубийство.

Из темноты, из-за громады заглушенного генератора, донесся лёгкий шорох. Кирилл не вздрогнул. Он почувствовал присутствие ещё до того, как услышал звук. Он всегда чувствовал Бариса – не как угрозу, а как тёплое, надёжное пятно в ледяном мире «Ангуса».

Барис вышел на свет. Его лицо, обычно невозмутимое, сейчас было напряжённым.

– Её состояние ухудшается, – тихо сказал он, опускаясь на ящик с запчастями. – Кавендиш докопался до чего-то важного. До её связи с тобой. Он называет это «симбиотическим резонансом». Он считает, что, разорвав его, он получит два идеально послушных инструмента.

Холодная ярость, знакомая и чужая одновременно, поднялась в груди Кирилла. Он позволил ей подняться, вдохнул её, но не выпустил наружу. Он превратил её в лёд.

– Что он делает с ней? – голос Кирилла был ровным, безжизненным.

– Глубинный гипноз. Нейролингвистическое программирование. Вживляет ложные воспоминания, стирает настоящие. Он… он заставляет её верить, что ты – её враг. Что твоя боль причиняет ей страдания.

В ушах у Кирилла зазвенело. Картина возникла перед глазами сама собой: его сестра, смотрящая на него с ненавистью и страхом, потому что какой-то сумасшедший в белом халате перепаял провода в её душе. Нет. Этого не будет.

– Что предлагаешь? – спросил он, глядя на Бариса.

Тот потёр переносицу, внезапно показавшись уставшим не по годам.

– План есть. Рискованный. Почти безумный. Но другого шанса не будет. Через три дня – плановые учения на внешнем полигоне. Будет задействована большая часть охраны. Это наш окно.

– И что? Мы просто побежим? Сломя голову? – в голосе Кирилла прозвучала скептическая нотка, которую он не стал скрывать.

– Нет, – Барис покачал головой. – Ты не побежишь. Ты устроишь спектакль. Самый убедительный спектакль в своей жизни.

Он наклонился ближе, и его шёпот слился с гулом machinery.

– Ты должен выйти из-под контроля. По-настоящему. Но не ярость солдата. Не эмоции. Ты должен показать им монстра. Ту силу, которую они так жаждут разбудить, но боятся выпустить. Ты должен создать хаос. Такой хаос, чтобы они на несколько критических минут потеряли над тобой власть. А я в это время вытащу Киру.

Кирилл молчал, переваривая сказанное. Сыграть в их игру. Стать тем, кем они хотят его видеть. Выпустить на свободу того зверя, которого он так тщательно держал взаперти. Риск был колоссальным. Он мог не суметь остановиться. Он мог уничтожить всех вокруг, включая Бариса и Кирy.

И тогда он снова почувствовал её. Слабый, исходящий ток отчаяния. Крик без звука. В нём не было ненависти. В нём была мольба. Помоги.

Он разжал ладонь. Монета лежала на ней, безмолвное свидетельство прошлой жизни. Жизни, где были дом, семья, обещания.

– Хорошо, – тихо сказал Кирилл. Одно-единственное слово, которое, он знал, изменит всё. – Я сделаю это.

Он поднял взгляд на Бариса, и в его глазах, обычно пустых, вспыхнул огонь. Не ярости. Решимости.

– Но не через три дня. Завтра. Они сегодня снова увезли её к Кавендишу. У неё нет ещё трёх дней.

Барис с минуту смотрел на него, а потом медленно кивнул. В его взгляде читалось понимание. И горечь.

– Завтра, – согласился он. – Готовься. Я приду за тобой перед утренним построением.

Он растворился в темноте так же бесшумно, как и появился. Кирилл остался один. Он снова посмотрел на монету, а потом спрятал её за подкладку униформы, прямо над сердцем.

Завтра. Завтра он перестанет быть Образцом Омега-1. Завтра он станет кошмаром, который они сами создали. Он посмотрел в чёрное стекло отключённого монитора, на своё смутное отражение.

Держись, сестра, – мысленно послал он в эфир, вкладывая в послание всю свою волю. – Завтра мы будем свободны. Или умрём.

Отражение в стекле молчало. Но Кириллу показалось, что губы незнакомого юноши с мёртвыми глазами дрогнули в подобии улыбки. Предсмертной агонии или предвкушения свободы – он и сам уже не знал.

Глава 7. Игра в безумие

Утро пришло с искусственным рассветом – холодным голубоватым светом, залившим спальные отсеки. Сирена подъёма прозвучала ровно в 05:00, как и всегда. Кирилл встал с койки вместе с остальными, его движения были выверенными, лишёнными малейшей суеты. Он убрал постель, совершил утренний туалет. Всё как всегда.

Но внутри всё было иначе.

Он завтракал безвкусной питательной пастой, глядя в стену, но не видя её. Он мысленно прощупывал ту самую дверь внутри себя – массивную, скованную стальными обручами, за которой бушевало нечто, чему он не позволял вырваться наружу. Сегодня ему предстояло не просто приоткрыть её. Ему нужно было сорвать с петель.

Спектакль, – напомнил он себе. Но разница между спектаклем и реальностью вскоре должна была стереться.

Построение на плацу. Сотни таких же, как он, в идентичной форме. Инструктор Макар обходил строй, его взгляд, как сканер, выискивал малейший изъян.

– Образец Омега-1, – его голос прозвучал прямо над ухом Кирилла. – Шаг вперёд.

Кирилл сделал шаг. Безупречный.

– Продемонстрируйте комплекс «Альфа». Остальные – наблюдают.

Это была часть плана. Публичное выступление. Максимум зрителей. Максимум хаоса.

Кирилл вышел на центр плаца. Глаза сотен курсантов были прикованы к нему. Он закрыл глаза на секунду, отсекая всё лишнее. Он искал ту самую нить – тонкую, как паутина, но неразрывную. Ниточку, ведущую к Кирe. Он нашёл её – ослабленную, почти разорванную, но всё ещё живую. И по ней пошёл его сигнал. Не слово. Не образ. Чистое намерение. Прости.

А потом он отпустил контроль.

Сначала это было похоже на внутренний взрыв. Тихий и сокрушительный. Он не закричал. Он просто перестал сдерживать ту силу, что копилась в нём месяцами, годами. Волна энергии вырвалась из него не яростным потоком, а… расширением. Воздух вокруг него затрепетал, застывшее марево.

Лампы дневного света на потолке плаца мигнули, затем вспыхнули и погасли, посыпавшись осколками на оцепеневших курсантов. Сирена тревоги захлебнулась на полуслове. Наступила гробовая тишина, нарушаемая только нарастающим гулом, исходящим от него самого.

– Контроль! Немедленно взять под контроль! – прорычал Макар, но в его голосе впервые прозвучала неуверенность.

Кирилл открыл глаза. Мир виделся ему теперь в искажённых световых спектрах. Он видел тепловые следы людей, энергетические потоки, питающие базу. Он видел страх – алыми всполохами вокруг тел курсантов. Он видел холодную, синюю решимость Макара.

Он повернул голову в сторону группы охранников, уже бегущих к нему с шокерами. Он не стал махать руками. Он просто посмотрел на них.

Невидимый кувалда ударила по первому ряду. Люди в бронежилетах отлетели назад, как пустые коробки, с грохотом ударившись о стену. Второй ряд открыл огонь. Пули замерли в сантиметре от его кожи, вибрируя в воздухе, а затем упали на пол расплавленными каплями металла.

– Остановите его! Любой ценой! – это уже кричал в рацию кто-то из наблюдателей.

Хаос, который он создавал, был идеальным. Никто не думал теперь о чём-либо, кроме как об этом вышедшем из-под контроля оружии в центре плаца. Никто не думал о девушке в блоке «Дельта».

Кирилл почувствовал, как по его лицу течёт что-то тёплое. Кровь из носа. Цена силы. Его тело не было предназначено для такого. Оно трещало по швам. Но он не останавливался. Он сделал шаг вперёд. Затем ещё один. Каждый его шаг оставлял на прочном полимерном полу трещины.

Он видел, как Макар достаёт тазер последнего поколения. И в этот момент он почувствовал это – слабый, но чистый сигнал. Не боль. Облегчение. Она свободна. Барис сделал своё дело.

Миссия была выполнена. Теперь оставалось самое сложное – выжить.

Он повернулся к главному выходу с плаца. Ему нужно было уходить. Отвлекать внимание на себя. Но силы уже были на исходе. Чёрные пятна поплыли перед глазами. Гул в ушах нарастал, заглушая всё.

Последнее, что он увидел перед тем, как тёмная пелена накрыла его с головой, – это фигура доктора Кавендиша, появившаяся на галерее для наблюдателей. И на лице доктора не было ужаса или гнева. Было восхищение. Жажда. И понимание.

Он знал, – промелькнула последняя мысль у Кирилла. Он всё знал. И он позволил этому случиться.

Затем сознание отключилось, и он рухнул на холодный пол, окружённый осколками и телами охранников. Его спектакль окончился. Но настоящая пьеса только начиналась.

Глава 8. Цена свободы

Тишина после бури была оглушительной. Воздух на плацу был густым, пропитанным запахом озона, гари и… страха. Лежа на холодном полу, Кирилл не мог пошевелиться. Его тело было тяжёлым, как свинец, каждая клетка горела и кричала от перенапряжения. Он чувствовал себя вывернутым наизнанку, опустошённым до дна. Но сквозь физическую боль пробивалось другое, более острое чувство – леденящий ужас от того, что он натворил, и лихорадочная надежда: получилось ли у Бариса?

Его не поднимали. Вокруг суетились люди в защитных костюмах, с щитами и оружием наготове, как будто он был не обессилевшим юношей, а спящей гремучей змеёй. Слышались отрывистые команды, шипение медицинских сканеров.

– Жив. В состоянии глубокого истощения. Нейроимпланты перегружены, но стабильны, – доложил кто-то.

– Осторожно! На кандалы! Повышенный класс угрозы! – раздался резкий голос Макара.

Его грубо перевернули, скрутили руки за спиной тяжёлыми магнитными наручниками, на ноги надели браслеты, сковывающие движения. Всё это он воспринимал как сквозь толстое стекло. Его сознание цеплялось за единственную ниточку – ту самую, что связывала его с Кирой.

И вдруг… он почувствовал. Слабый, но безошибочный импульс. Не боль, не страх. Движение. Быстрое, отчаянное. И с ним – знакомое присутствие Бариса, напряжённое, как натянутая струна. Они были на свободе. Бежали.

Чувство облегчения было таким сильным, что он едва не потерял сознание снова. Он сделал это. Он отвлёк их. Ценой своего будущего, своей свободы, но он дал ей шанс.

Его подняли и поволокли прочь с плаца. Мимо него пронесли окровавленных охранников. Мимо прошёл Кавендиш, не удостоив его взглядом, весь поглощённый показаниями планшета. Но Макар шёл рядом, и его взгляд, тяжёлый и неотрывный, был полон не ярости, а… уважения? Нет, скорее, переоценки. Он смотрел на Кирилла теперь не как на инструмент, а как на равного противника.

Его не повели в обычную камеру или лазарет. Его привели в помещение, которого он раньше не видел. Комнату с мягкими стенами цвета слоновой кости. В центре стояло одно-единственное кресло. На него грубо усадили. Магнитные наручники притянули руки к подлокотникам.

Дверь закрылась. Он остался один. Тишина давила на уши. Он пытался снова найти Кирy, но теперь его собственная боль и истощение заглушали всё. Он мог только надеяться.

Прошло несколько часов. Или минут? Время потеряло смысл. Наконец дверь открылась. Вошёл Кавендиш. Один. Он подошёл к креслу и долго смотрел на Кирилла молча. Его лицо было невозмутимым учёного, но в глазах плясали какие-то странные огоньки.

– Импровизация, – наконец произнёс Кавендиш. Его голос был тихим, задумчивым. – Хаос, как средство достижения порядка. Жертва пешки ради спасения королевы. Очень… по-человечески.

Он сделал паузу, давая словам проникнуть вглубь.

– Барис Кравейн мёртв, – сказал Кавендиш совершенно ровным тоном, как констатируя погоду.

Мир для Кирилла не остановился. Он рухнул. В одно мгновение. Всё, что он чувствовал, – боль, усталость, надежду – испарилось, оставив после себя только ледяную, абсолютную пустоту. Он даже не смог издать звук.

– Он погиб, прикрывая побег вашей сестры, – продолжал доктор, наслаждаясь моментом. – Героически, надо отметить. Вывел её к запасному тоннелю. Но наши снайперы на вышке… они неумолимы. Он принял пулю, предназначенную ей.

Кавендиш наклонился ближе.

– Она одна где-то там, в старых вентиляционных шахтах. Раненая, напуганная. Без воды, без еды. Как долго, вы думаете, она продержится?

Пустота внутри Кирилла начала заполняться. Но не горем. Не отчаянием. Чёрной, густой, как смола, яростью. Она поднималась из самых глубин его существа, сжигая всё на своём пути. Он почувствовал, как дрожат его руки, прикованные к креслу. Как наливаются кровью глаза.

– Я… убью тебя, – хрипло выдохнул он. Это был не крик, а обет. Обещание, высеченное на кости.

Кавендиш улыбнулся. Широко и искренне. Именно этой реакции он и ждал.

– Вот теперь мы и дошли до сути, – прошептал он. – До той самой силы, что прячется за долгом и привязанностями. До чистой, неразбавленной воли к власти.

Он выпрямился.

– Не тратьте силы на угрозы, Образец Омега-1. Ваша сестра для нас теперь не главная цель. Она – приманка. А вы… вы только что доказали, что являетесь самым ценным активом «Ангуса» за всю его историю. Мы не будем вас ломать. Мы будем вас… затачивать.

Он повернулся и ушёл, оставив Кирилла одного в комнате с мягкими стенами. Дверь закрылась с тихим щелчком.

Кирилл сидел, сжимая кулаки до хруста костяшек. Ярость бушевала в нём, слепая и всесокрушающая. Он проиграл. Он пожертвовал всем – и проиграл. Барис мёртв. Кира одна в тёмных тоннелях, обречённая на смерть.

И тогда, в самой глубине отчаяния, из-под пластов ярости и горя, пробился холодный, острый, как бритва, луч мысли. Единственная надежда. Слабая, почти призрачная.

Если Барис успел вывести её к тоннелям… значит, он мог передать ей что-то. Инструкции. Надежду.

И он снова сосредоточился. Отбросив свою боль, свою ярость. Он искал её. Не эмоцию. Не сигнал бедствия. Её волю. Ту самую, что он чувствовал даже сквозь боль Кавендиша.

И он нашёл. Не сразу. Словно сквозь густой туман. Но нашёл. Она была слабой, испуганной, но… она была цельной. Она не сдавалась. Она ползла вперёд.

И это крошечное, упрямое пламя вдали стало его новой целью. Его единственным смыслом.

Теперь он знал, что будет делать. Он будет ждать. Он будет притворяться сломленным. Он будет тем идеальным оружием, которым они хотели его видеть. Он затаится, как зверь в засаде.

А когда они решат, что он окончательно укрощён, он нанесёт удар. Не в ярости. С холодной, выверенной точностью.

Он посмотрел на дверь, за которой скрылся Кавендиш. И в его глазах, ещё минуту назад полных безумия, теперь было лишь ледяное, безжалостное спокойствие.

Игра была далека от завершения. Она только начиналась.

Глава 9. Крик в ночи

Побег – это не бег. Это падение в бездну. Это когда твой мир сужается до размеров дрожащего пятна света от фонарика, до хриплого свиста воздуха в лёгких, до молоточка сердца, отбивающего отсчёт последних секунд твоей жизни.

Кира не бежала – она падала вперёд, спотыкаясь о невидимые неровности тёмного тоннеля. Рука Бариса, твёрдая и уверенная, тянула её за собой. Запах его кожи – пота, пороха и чего-то простого, человеческого – был единственной реальной вещью в этом кошмаре.

– Держись, малышка, почти там! – его голос, сдавленный шёпотом, резал тишину.

Он называл её так, как называл десять лет назад, когда она впервые переступила порог их дома. «Малышка». От этого слова в горле вставал ком.

За спиной грохотали выстрелы, эхом разносимые по лабиринту вентиляционных шахт. Крики. Шаги. Охота началась.

– Поворот налево, – скомандовал Барис, резко дёрнув её за собой. – Здесь люк. Ведёт в старый дренажный коллектор. Он выведет за пределы комплекса.

Он остановился перед круглым стальным люком, заржавевшим от времени. Достал какой-то инструмент. Послышался скрежет, скулящий звук металла по металлу.

Кира прислонилась к холодной стене, пытаясь перевести дух. Вся она дрожала, как в лихорадке. В ушах стоял гул – отзвук той чудовищной силы, что вырвалась из её брата. Она чувствовала её даже здесь, сквозь бетон и сталь – как далёкий гром, как землетрясение, рождённое по её вине. Ради неё.

Люк с глухим стуком поддался. Барис откинул крышку. Из отверстия потянуло запахом сырости и плесени.

– Вниз! Быстро! – он подтолкнул её к отверстию.

В этот момент из-за поворота тоннеля высыпали трое охранников с фонарями. Лучи света ударили им в лица, ослепив.

– Стой! Руки вверх!

Кира замерла, парализованная страхом. Но Барис среагировал мгновенно. Он резко оттолкнул её за спину, к открытому люку, и сам шагнул навстречу опасности, одновременно нажимая на спусковой крючок своего пистолета.

Выстрелы прозвучали почти одновременно. Грохочущие залпы автоматов и сухой, отрывистый хлопок его оружия.

Кира, падая в чёрную дыру люка, увидела, как Барис дёрнулся, будто споткнулся. Увидела, как на его груди расцветает тёмное, быстро растущее пятно. Увидела его лицо. Не было ни боли, ни страха. Была лишь яростная, невероятная решимость. И его глаза, последним усилием воли нашедшие её в темноте.

Беги.

Это не было сказано вслух. Это был приказ, отлитый в его взгляде. Последний приказ.

Потом её падение оборвалось. Она ударилась о мокрый бетон, больно вывихнув wrist. Сверху, из отверстия, ещё секунду доносились выстрелы, крики. Потом одинокий, финальный выстрел. И тишина.

Тишина была хуже любого шума. Она была тяжёлой, как саван. В ней не было ничего. Ни надежды. Ни будущего. Только чёрная, ледяная пустота.

«Беги».

Она поднялась на ноги, пошатываясь. Фонарик Бариса выпал у него из рук и лежал рядом, лучом выхватывая из мрака струйку воды, стекающую по стене. Она подняла его. Дрожащей рукой направила луч вперёд. Туннель. Бесконечный, тёмный, уходящий в неизвестность.

Она сделала шаг. Потом другой. Она не плакала. Слёзы были роскошью, на которую у неё не оставалось сил. Внутри всё было выжжено дотла. Осталась только воля. Воля выполнить последний приказ.

Беги.

И она побежала. Спускаясь в чрево земли, оставляя за спиной единственного человека, который пришёл за ней. Оставляя тело брата, который пожертвовал всем, чтобы дать ей этот шанс.

Она бежала, и в такт её шагам в голове стучала одна-единственная мысль, холодная и отточенная, как лезвие. Это была не её мысль. Это была мысль Тёмной, вышедшей наконец из тени и заявившей свои права на опустошённую душу.

Они заплатят. Все до одного.

И где-то далеко, в своей камере с мягкими стенами, Кирилл, стиснув зубы до хруста, почувствовал, как тонкая нить, связывавшая его с сестрой, не оборвалась, а натянулась, как струна. И по ней пошла не боль, не страх. По ней пошла тихая, безжалостная клятва мести.

Они оба были сломлены. Они оба потеряли всё. Но в этом падении они нашли друг друга. Уже не как эхо в головах, а как два одиноких острова в океане боли, связанные неразрушимым мостом из ярости и скорби.

И этот мост был крепче любой стали.

Глава 10. Разделённые вратами

Сознание возвращалось к Кириллу медленно, как прилив. Сначала – только физические ощущения. Глубокая, ноющая боль в каждой мышце. Острая, сверлящая головная боль. Сухость во рту, привкус крови и гари. Он лежал на чём-то жёстком и холодном. Не в своей камере. Не в комнате с мягкими стенами.

Он открыл глаза. Полумрак. Высокий потолок, затянутый металлической сеткой. Светилась одна-единственная аварийная лампа, отбрасывая длинные, искажённые тени. Он был в изоляторе повышенной безопасности. Знакомое место. Теперь – его новый дом.

Он попытался пошевелиться. Тяжёлые магнитные кандалы на запястьях и лодыжках глухо звякнули, ограничивая движение. Каждое движение отзывалось болью в перегруженных суставах. Он был не просто пленником. Он был зверем в самой прочной клетке.

И тогда, сквозь боль, хлынули воспоминания. Плац. Выход из-под контроля. Лицо Кавендиша. И слова. Холодные, точные, как скальпель. «Барис Кравейн мёртв».

Боль от этой потери была острее любой физической. Она выжигала изнутри. Барис. Его друг. Брат. Единственная связь с прошлой, нормальной жизнью. Он был якорем, а теперь этот якорь сорвало, и Кирилла несло в тёмное, неизвестное море.

Он зажмурился, пытаясь загнать боль обратно, в самый тёмный угол своей души. Ему нельзя было сейчас поддаваться. Он должен был думать. Анализировать.

Кира.

Он сосредоточился, отыскивая ту самую нить. Она была тоньше, чем раньше, почти неосязаемой, но… она была. Он не чувствовал её страха, её паники. Чувствовал холод. Решимость. И движение. Она была жива. Она двигалась. Барис успел.

Значит, Кавендиш солгал не полностью. Он солгал о её шансах. Он пытался сломить его, выжечь последнюю надежду. Но надежда, как сорняк, проросла сквозь пепел.

Он снова перебрал в памяти всё, что знал о дренажных туннелях. Старые карты, обрывки разговоров. Они вели к поверхности. К реке. Если ей повезёт… если она сможет продержаться…

Дверь в камеру отъехала с тихим шипением. В проёме стоял не Макар и не Кавендиш. Стоял человек в чёрной униформе с нашивкой психологической службы «Ангуса». В руках у него был планшет.

– Образец Омега-1, – голос был безличным, как голос автомата. – Состояние стабильное. Начинаем сеанс коррекции.

Кирилл не ответил. Он просто смотрел на потолок. «Коррекция». Новое слово для пыток. Они будут пытаться стереть его. Сделать удобным.

Человек приблизился, направив на него луч сканера.

– Не пытайтесь оказывать сопротивление. Нейроимпланты настроены на подавление любой агрессивной активности.

Кирилл молчал. Он и не думал сопротивляться. Не сейчас. Его сила была его единственной ценностью, и сейчас её нужно было беречь. Прятать. Как он спрятал свою боль. Свою ярость.

Он позволил им сделать свою работу. Ощущение было… странным. Не боль, а глубокая, проникающая вибрация, которая заставляла его мысли расползаться, как дым. Он чувствовал, как его воля, его воспоминания становятся рыхлыми, податливыми. Как чужое присутствие копается в его голове.

Он не сопротивлялся. Он сделал хуже. Он подчинился. Полностью. Беспрекословно. Он стал идеальным пациентом. Пустым сосудом, в который они могли лить что угодно.

Когда сеанс закончился, человек в чёрном что-то отметил в планшете.

– Реакция положительная. Податливость повышена. Продолжить курс.

Дверь закрылась. Кирилл остался один. Он лежал, глядя в потолок, и по его лицу медленно скатывалась одна-единственная слеза. Не от боли. Не от унижения. От понимания.

Они выиграли этот раунд. Они загнали его в угол, отняли у него всё. Его свободу. Его друга. Его сестру, которую он, возможно, больше никогда не увидит.

Но в этом уголке, в самой глубине его существа, где они не могли достать, тлела искра. Не надежды. Не веры. Мести.

Он не знал, как он это сделает. Не знал, когда. Но он поклялся себе, что однажды он вырвется из этой клетки. И когда он это сделает, он найдёт свою сестру. И тогда «Ангус» познает ту боль, которую он сеял все эти годы.

Он был разделён с Кирой вратами из стали и боли. Но он чувствовал её. Как часть себя. Как missing часть своей души.