Смерть негодяя

Джереми Помфрет решил помыться до ужина. Ванная у них с Питером Бартлеттом была одна на двоих, прямо между их спальнями. Джереми сбросил одежду и накинул халат. Войдя в ванную, он застыл на месте. Там стоял Питер Бартлетт и, упершись пяткой в раковину, чистил ногти на ноге. Это был красивый темноволосый мужчина с подтянутой фигурой и мрачным лицом, как у героя с обложки любовного романа. У него было мужественное загорелое лицо и мужественное загорелое тело, которое Джереми мог беспрепятственно разглядывать, поскольку на капитане было только маленькое полотенце, обмотанное вокруг бедер.

– Вообще-то, – в ужасе проблеял Джереми, – у тебя в руках моя зубная щетка.

– Что, правда? – равнодушно ответил Питер. – Прополощи ее хорошенько, да и все. СПИДа у меня нет.

– Ты хоть понимаешь, какое это свинство? – взвизгнул от возмущения Джереми. – Постоянно тащишь чужое. Вчера мой помазок, а теперь чистишь свои грязные ноги моей зубной щеткой. У тебя что, своего ничего нет?

– Есть, просто валяется где-то, – неопределенно ответил Питер. – Познакомился уже с драматургом?

– Нет, я уснул, – раздраженно произнес Джереми. – Но должен сказать…

– Я знаком с ним.

– Когда это ты успел?

– В Лондоне, еще до того, как вернулся в армию. Он тогда был мелким гаденьким коммунякой.

– Уверен, это был только образ. – Джереми выхватил зубную щетку у Питера из рук и, обреченно на нее взглянув, выбросил в мусорное ведро.

– На самом деле, – продолжил Питер, наконец убрав ногу с раковины, – эта промозглая дыра так и кишит призраками моего прошлого. На завтрашнем приеме единственным, кого я не знаю, будет деревенский блюститель порядка.

– Что он забыл на приеме? Будет сторожить серебро?

– Нет, Присцилла пригласила как почетного гостя. Генри рассказал об этом ее родителям еще до того, как восторженные приветствия были окончены. Халбертон-Смайт просто взорвался. Он тут же послал в деревню горничную с запиской, чтобы этот страж порядка не вздумал сюда заявиться. Присцилла встала на дыбы и назвала его снобом, матушка присоединилась, и, когда я видел их в последний раз, они все еще собачились. Но, зная Присциллу, я уверен, что она все равно добьется своего.

– А я в этом доме в первый раз, – сказал Джереми. Он все еще не оправился от потери зубной щетки – вечно ему не хватало смелости постоять за себя. – И, надеюсь, в последний. Не знаю, как можно жить в таком холоде. Как только подстрелю двух куропаток, тут же уеду.

– Ты можешь и проиграть, – ответил Питер, облокотившись широкой спиной о стену.

Джереми пожал плечами.

– Все, старик, проваливай, если закончил, мне нужно помыться.

– Так точно, – сказал капитан, открыв дверь в свою комнату.

Джереми вздохнул с облегчением и двинулся к ванне. Ее белые керамические стенки были покрыты серыми разводами.

– Грязный урод! – в ярости пробормотал Джереми. – Просто свинья. Настоящий негодяй!

Услышав стук, Присцилла отложила расческу на столик и пошла открывать. За дверью спальни стоял Генри с виноватой улыбкой.

– Дорогая, прости меня.

Генри обнял ее, вновь недовольно подметив, что невеста на несколько дюймов выше. Присцилла осторожно высвободилась из его объятий и снова уселась перед зеркалом.

– Это было бестактно, – произнесла она. – Тебе и правда прямо с порога надо было рассказывать, что я пригласила Хэмиша? Я же говорила, что они будут недовольны.

– Да, но ты так и не ответила, на кой черт тебе вообще понадобилось его приглашать.

– Он мне нравится, вот и все, – раздраженно ответила Присцилла. – Хэмиш – хороший человек, чего не скажешь о других гостях. Джессика Вильерс и Диана Брайс терпеть меня не могут. Хелмсдейлы – жуткие зануды. А Джереми – просто придурок. С нашим доблестным капитаном я плохо знакома, но он напоминает мне тот стишок: «Я знаю о конях две вещи, и обе мрачны и зловещи». Прунелла и сэр Хамфри – душки, но их всего двое. Давай не будем ругаться из-за Хэмиша. Он все равно не придет. Ужин сегодня неформальный, так что не наряжайся.

– Если не хочешь ругаться, поцелуй меня.

Присцилла улыбнулась и приподняла голову. Он нежно поцеловал ее. Ей, похоже, понравилось, однако страсти с ее стороны Генри не ощутил. И все же далеко не страсть побудила его сделать Присцилле предложение: именно такой он видел свою будущую жену. Он купался в лучах своей новой славы, купался в деньгах, что пришли вместе с ней, и просто обожал свой образ любимчика высшего света. Когда он увидел Присциллу впервые, ему сразу же представилось, как она стоит рядом с ним на ступенях церкви в белом шелковом платье, а светская хроника кишит их фотографиями. Присцилла идеально дополняла его образ.

– Ты хотел спросить меня о чем-то? – сказала она после поцелуя.

– Да, в ванне нет пробки, а миссис Халбертон-Смайт попросила меня не звать слуг, потому что их не так много, а те, что есть, могут уволиться, если заставлять их постоянно бегать вверх-вниз.

– А в какой ты комнате?

– В западной башне, которая выходит окнами на подъездную дорожку.

– А, та комната. Пробка оттуда потерялась очень давно, и мы никак не купим новую. Но проблема решается довольно легко: там ведь совсем маленькое отверстие для слива – просто заткни его пяткой.

– Вот это роскошная жизнь.

– В наши дни никто не живет в роскоши, только если ты не возьмешь в прислугу кучу иностранцев. Папа с подозрением относится ко всем, кто родился по ту сторону Ла-Манша. Должна сказать, для бывшего коммуниста у тебя довольно высокие запросы.

– Я никогда не был членом партии.

– А что же твои ранние пьесы? Все эти сюжеты про классовую борьбу?

– В наше время в театр иначе не пробьешься, – ответил Генри с ноткой горечи. – На больших сценах ставят похабщину. Только маленькие левые театры дают шанс новичкам. Кстати, ты ничего не сказала о «Герцогине Дарлинг». Тебе понравилось?

– Да, – ответила Присцилла. Пьеса ей совсем не понравилась: глупая и банальная, – но все ее подруги были в восторге, а Присцилла уже привыкла, что их вкусы постоянно расходятся, поэтому перестала доверять собственным суждениям.

– Я дам тебе почитать что-нибудь получше из своего, когда вернемся в Лондон, – оживился Генри.

Он с нежностью взглянул на Присциллу, наслаждаясь ее холодной белокурой красотой. Когда он получит рыцарское звание (а он обязательно получит), она будет выглядеть просто по-королевски на страницах газет. Он наклонился и снова поцеловал ее.

– Ладно, пойду затыкать пяткой слив. Надеюсь, твоя мама посадит нас рядом за ужином.

– Скорее всего, нет, – ответила Присцилла. – Но мы переживем.

* * *

Миссис Вера Форбс-Грант в одних лишь розовых французских трусиках и прозрачном бюстгальтере сидела на краю кровати и красила ногти на ногах красным лаком. Ее муж сидел за туалетным столиком и, позаимствовав электрическую плойку жены, пытался подкрутить свои длинные усы.

– У тебя корни отросли, – сказал он, рассматривая в зеркале макушку Веры.

– Ну, а что я могу поделать. Как-то я уже сходила здесь в парикмахерскую, и девицы были так заняты сплетнями, что чуть не сожгли мне все волосы. Уже видел Уизеринга?

– Нет, – ответил Фредди Форбс-Грант, – но уже повстречал этого отброса Бартлетта.

– Черт! – Рука Веры внезапно дрогнула, и флакон лака упал на ковер.

– Раньше вы были весьма близки, не так ли? – продолжил Фредди.

– Мы? Конечно, нет. Ради бога, подай средство для снятия лака и помоги мне убраться.

– Питер здесь, – сказала Диана Брайс, забежав в комнату Джессики Вильерс и хлопнув дверью.

Джессика была занята: она сосредоточенно румянила щеки. Кисточка в ее руке замерла в воздухе.

– Вот это в переплет ты попала, – сказала она с гадким смешком.

– Бедняжка Джессика, – ласково протянула Диана. – Все еще веришь, будто это Питер бросил меня. Все знают, что это я его бросила. Но ты была от него просто без ума и не могла поверить, что кто-то захочет от него избавиться.

– Ну, первая его бросила я, а уже потом он с горя сделал предложение тебе, – прошипела Джессика.

Диана злорадно взглянула на нее.

– Так вот как все было? Я обязательно ему об этом напомню.

– А я напомню, как ты его отшила.

Девушки уставились друг на друга, а затем Диана негромко рассмеялась.

– Что за чушь мы несем. Да кого он волнует? Я думала, мы пришли посмотреть на драматурга.

– Да, – тихо согласилась Джессика. – Я почти забыла.

Генри Уизеринг получил огромное удовольствие в тот вечер. Удовольствие от прекрасной еды, от столовой, напоминавшей средневековый обеденный зал со знаменами, которые произвели в Бирмингеме двадцать лет назад, когда полковник Халбертон-Смайт решил сам заняться отделкой поместья. Генри все это казалось театральными декорациями. У Халбертон-Смайтов не было лакеев, однако хватило и нескольких расторопных горничных из деревни, которые подавали жареное седло оленя вслед за холодными закусками из лосося. Вино разливал величественный английский дворецкий. Леди Хелмсдейл, сидевшая рядом с Генри, ни разу не взглянула на капитана Бартлетта. Генри было жаль Присциллу, застрявшую на другом конце стола между лордом Хелмсдейлом и сэром Хамфри. Поначалу драматург с опаской отнесся к красавцу-капитану, помня о его репутации ловеласа, однако перед ужином Присцилла не проявила ни малейшего интереса к Питеру Бартлетту. Джессика и Диана не сводили глаз с Генри, что было очень лестно, хотя ничего другого он и не ожидал. Прошли бесславные годы забвения.

Генри был так оглушен щедрыми комплиментами леди Хелмсдейл, что совсем не слышал остальных разговоров за столом.

У миссис Халбертон-Смайт были тусклые светлые волосы, двигалась она суетливо и неуверенно. Муж так часто подавлял ее, что своего мнения она почти никогда не высказывала. Она бы даже позволила Присцилле привести на ужин это жалкое подобие полицейского, если бы не категорический протест ее мужа. К чести миссис Халбертон-Смайт, она была совершенно равнодушна к сплетням, почему и посадила капитана Питера Бартлетта между Джессикой и Дианой. Джессика старательно игнорировала капитана, разговаривая с Джереми, который сидел с другой стороны. Диана же угрюмо уставилась в тарелку, задаваясь вопросом, чем же так очаровала Генри Уизеринга эта несносная леди Хелмсдейл.

Капитан, весь вечер до того прикладывавшийся к стакану, глянул на своих соседок и заявил:

– Должен сказать, что вы, дамы с постными лицами, совершенно никудышные собеседницы.

Джессика шарахнулась, как напуганная кобыла, и отвернулась в сторону. Диана притворилась, будто ничего не услышала. Сидящая напротив капитана миссис Вера Форбс-Грант наклонилась поближе и сказала хриплым голосом:

– Я составлю тебе компанию, дорогой. Конечно, если не сочтешь за грубость вести беседу через стол.

– Как пожелаешь, старушка, – невнятно ответил капитан. – Как говорится, делай что хочешь, только юбку не помни.

– Ах, Питер, – нервно рассмеялась Вера, – валяешь дурака, будто мальчишка. Как думаешь, добудешь пару куропаток первым?

Слухи о пари уже разнеслись среди гостей.

– Кто знает? – ответил Питер. – Чертовы птицы дохнут как мухи. Это все заговор коммунистов, чтобы загубить охоту.

– Какая разница красным, больше дичи или меньше? – спросила Вера.

– А я тебе скажу какая, – ответил Питер, наклонившись ближе и поставив локоть в тарелку с гратеном из цветной капусты. – Кислотные дожди.

– Кислотные дожди?

– Да, понимаешь, они загружают в самолеты кислотный лед, а затем сбрасывают его на куропаток.

– А, поняла. Их оглушают насмерть, – насмешливо протянула Вера.

– Знаешь что, ты рассуждаешь как настоящая блондинка, – громко сообщил капитан, чтобы перекричать леди Хелмсдейл. – Хотя тебе бы корни подкрасить. Никогда не видел, чтобы ты до такого доводила.

– Вот только не надо переходить на личности! – огрызнулась Вера.

– Что происходит? – тут же вмешался ее муж Фредди.

– Питер перебрал с вином, вот и все, – прошептала Вера. – Не обращай внимания.

Но Питер Бартлетт уже нашел новую жертву.

– Убавь громкость, Агата, – крикнул он вдруг в сторону леди Хелмсдейл. – Я мыслей своих не слышу.

– Да что там слышать! – взревела она. – Разве они у тебя есть?

Капитан, который славился необъяснимыми перепадами настроения, весело подмигнул леди Хелмсдейл, а затем повернулся к Диане.

– Ты сегодня выглядишь просто очаровательно, – сказал он. – Мне нравится твое маленькое черное платьице. Тебе идет.

Присцилла и раньше встречала Питера Бартлетта, но никогда не проводила в его обществе больше нескольких минут. Ее позабавило то, с какой легкостью несносный капитан пускает в ход свое обаяние. Диана покраснела и хихикнула. Затем Питер сказал что-то Вере, вид у нее сделался сперва удивленный, а затем польщенный. Потом он повернулся к Джессике и стал нашептывать что-то ей на ухо, пока недовольство, застывшее на ее лице, не сменилось взволнованной радостью. Присцилла посмотрела через стол на Генри, который хохотал над шуткой леди Хелмсдейл. «Он такой душка, – подумала Присцилла. – Мама с папой просто на седьмом небе. Приятно хоть раз поступить так, как надо. Бедный Хэмиш. Надеюсь, он не слишком болезненно воспринял такой пренебрежительный отказ».

А в это самое время Хэмиш стоял, облокотившись на калитку, у полицейского участка и наслаждался тихим вечером. Его беспородный пес Таузер, как обычно, развалился у ног хозяина. С заднего двора за участком доносилось заунывное кудахтанье кур. Хэмиша мучил один-единственный вопрос: где бы отыскать приличный смокинг на прием. Он довольно быстро оправился от потрясения из-за помолвки Присциллы. Хэмиш давно понял, что то, над чем не имеешь власти, проще запрятать в дальний угол сознания, пока не появится возможность что-нибудь предпринять.

Он не знал, что Халбертон-Смайты послали ему записку с указанием не приходить. Джесси, их бестолковая горничная, гуляла с Джорджи, помощником пекаря, повстречав его всего в пяти ярдах от полицейского участка и напрочь забыв, зачем ее отправили в деревню. Экономка, миссис Уилсон, велела ей купить пачку стирального порошка, и только эту просьбу Джесси и запомнила. Недоставленную записку она обнаружила в кармане фартука лишь через два дня.

Глава третья

Тише, замри и будь начеку,

Птица все видит и слышит в лесу.

Марк Бофой[4]

На следующий вечер собравшиеся к ужину гости выглядели довольно помятыми – за исключением почетного гостя Генри Уизеринга и его невесты Присциллы Халбертон-Смайт.

Джереми Помфрет с темными кругами под глазами напоминал осунувшегося херувима. Их с Питером спальни изначально составляли одну большую комнату треугольной формы. Эту комнату разделили тонкой гипсокартонной стеной, а ванная оказалась как бы у вершины треугольника. Всю ночь Джереми мешали спать звуки бурных любовных утех, доносившиеся из спальни Питера. Кроме того, за стеной кто-то постоянно расхаживал туда-сюда, будто этот герой-любовник развлекался ночью не с одной дамой.

В душе педантичного, консервативного Джереми начала зарождаться глубокая ненависть к Питеру Бартлетту. И как раз перед ужином, когда Джереми собрался принять душ и побриться, эта ненависть вспыхнула ярким пламенем. На полу ванной валялись насквозь мокрые полотенца, а на дне ванны остались прилипшие волоски, означавшие, что капитан Питер Бартлетт брился прямо в воде.

«Свинья», – мысленно бушевал Джереми, поглядывая на Питера через всю комнату. Вера, Джессика и Диана обступили красивого, подтянутого капитана, одетого в прекрасно сшитый смокинг. «Как только женщины выносят общество этого типа», – думал Джереми. «Славное двенадцатое» было уже завтра, а Питер до сих пор не сказал, в котором часу планирует выйти на охоту. Бесполезно было спрашивать прислугу, ведь они собирались только вдвоем: ни загонщиков, ни носильщиков, ни даже собак с ними не будет.

Довольно утомленными выглядели и Хелмсдейлы. Супруги предпочитали спать в мужских пижамах, а прошлой ночью обнаружили, что кто-то налил клей им в пижамные штаны. Они потратили несколько часов, пытаясь убрать засохший клей с причинных мест. Оба считали, что это дело рук капитана.

Сэр Хамфри Трогмортон безучастно сидел в углу. Он вообще всегда плохо спал. Прунелла Смайт почти всю ночь не смыкала глаз, предвкушая знакомство со знаменитым драматургом. Фредди Форбс-Гранта разбудила жена, проснувшаяся в два часа ночи. Она сказала, что хочет спуститься на кухню за стаканом молока. Спустя час она так и не вернулась, он заволновался и пошел ее искать. Когда поиски не увенчались успехом, он вернулся в спальню и обнаружил Веру мирно спящей в постели. Он все гадал, что же ее так задержало, и эта мысль не давала ему уснуть, из-за чего он пролежал в скверном расположении духа до самого утра.

Полковник Халбертон-Смайт с женой допоздна обсуждали, действительно ли Присцилла выйдет за блестящего Генри Уизеринга или все же передумает. Она противилась всем попыткам родителей найти ей жениха и отказала многим достойным кандидатам, поэтому Халбертон-Смайты не могли поверить, что на этот раз она и правда пойдет к алтарю. Кроме того, супруги собирались попросить капитана покинуть поместье, как только он подстрелит своих куропаток, однако оба сильно опасались вспышек гнева непредсказуемого Питера Бартлетта, поэтому перекладывали друг на друга задачу попрощаться с ним. Они впервые принимали его в качестве гостя и до этого момента не осознавали всю скандальность его поведения. В конце концов Халбертон-Смайты прибегли к проверенной уловке, которую применяют все хозяева, чтобы поскорее выпроводить нежеланного гостя: оставили рядом с его кроватью расписание поездов, подчеркнув красным ближайший экспресс, и попросили экономку собрать чемодан капитана и оставить у входной двери.

Что бы ни послужило причиной темных кругов под глазами Дианы и Джессики, они держались вместе и изредка кидали друг на друга торжествующие взгляды, а затем озадаченно отворачивались, явно недоумевая, чем это другая так довольна.

Помимо съехавшихся на прием гостей здесь присутствовали и видные местные жители, которые теперь столпились вокруг Генри, выпрашивая автографы и смеясь над каждой его остротой.

Присцилла гордилась Генри. Он держался так добродушно, так приветливо и непринужденно, что все ее сомнения насчет помолвки развеялись. Днем он ходил в довольно простой, но приличной одежде, а сейчас надел прекрасно сшитый смокинг, и только рубашка в тонкую розовую полоску с рюшами напоминала о богемном прошлом своего владельца.

Затем Присцилла окинула взглядом зал – это была единственная просторная комната в доме, поэтому прием устроили именно тут, – и увидела триумфальное прибытие констебля Макбета. Сдержав изумленный возглас, Присцилла направилась к нему через всю столовую.

– Хэмиш, – прошипела она, – откуда ты выкопал этот безобразный смокинг?

– Маленько коротковат, да, – с грустью признал Хэмиш, оглядывая свою долговязую фигуру. – Но сегодня в гостинице Лохдуба нет смены только у малыша Арчи.

Пиджак на Хэмише висел, рукава, наоборот, едва прикрывали локти, а из-под брюк виднелись длинные шерстяные носки в клетку.

– За мной, быстро, – поторопила его Присцилла. – Дядя Гарри постоянно оставляет у нас свои вещи, он тоже худой и высокий. Скорее, мама уже сердится.

Дядя Гарри – он же мистер Пол Халбертон, брат Мэри Халбертон-Смайт, – был археологом и путешествовал по миру налегке, оставляя большую часть гардероба в замке Томмель во время своих коротких визитов. Двойную фамилию Халбертон-Смайт родители Присциллы стали носить после свадьбы.

Присцилла быстро вывела Хэмиша из зала, прежде чем ее мать успела их настигнуть.

Наверху, в маленькой комнате, напоминавшей келью, Присцилла рылась в шкафу дяди Гарри, пока не нашла приличный смокинг и пару брюк.

– Быстро надевай, – сказала она. – Можешь вернуть завтра. Я сложу одежду Арчи и оставлю ее в коридоре, заберешь, когда будешь уходить. Разве ты не получил записку от родителей с просьбой не приходить?

– Нет, – ответил Хэмиш, снимая пиджак официанта, а затем и слишком короткие брюки. – Я бы очень обиделся. Тогда, думаю, я лучше домой пойду.

Присцилла боролась с совестью. Родители будут в ярости. Но Хэмиш выглядел так жалко, и в жизни его вряд ли было много развлечений – если не считать некоторых местных дамочек, строго сказала себе Присцилла. К тому же Хэмиш берег каждый пенни и отправлял все деньги матери, отцу и огромному выводку братьев и сестер, поэтому Присцилла была уверена: он никогда не ел досыта.

Вдруг открылась дверь, и вошел Дженкинс, английский дворецкий Халбертон-Смайтов. Хэмиш как раз натягивал брюки дяди Гарри.

– Разве вас не учили стучать? – прошипела Присцилла.

– Хороший слуга никогда не стучит, – ответил Дженкинс, возмущенно выпучив светло-зеленые глаза. – И что, позвольте узнать, вы здесь делаете вместе с этим констеблем, который еще и без штанов?

– Дженкинс, не выдумывайте, – сказала Присцилла. – Вы видели, в чем пришел мистер Макбет. Он не мог оставаться в том кошмарном смокинге, и поэтому я предложила ему один из гардероба дяди Гарри. И вообще, что вы здесь забыли?

– Миссис Халбертон-Смайт послала за вами. Одна из горничных видела, как вы поднялись сюда.

Присцилла прикусила губу. Почему-то ей и в голову не пришло отвернуться, когда Хэмиш начал переодеваться. Она привыкла к тому, что шотландские горцы, при всей их чопорности и застенчивости, совершенно не стеснялись раздеваться при людях. Но Дженкинс-то горцем не был. И если она попросит его не рассказывать матери об увиденном, то у безобидной ситуации возникнет дурной подтекст.

– Ясно, – сказала Присцилла. – Вы можете идти, Дженкинс.

– И что прикажете сказать миссис Халбертон-Смайт? – ехидно спросил он, сверкнув глазами. Не то чтобы Дженкинс недолюбливал Присциллу, просто он был ужасным снобом и поэтому считал, что Хэмиш Макбет не имеет права находиться в поместье в качестве гостя.

– Ну, просто скажи, – начал Хэмиш, чей свистящий акцент усиливался, когда он был зол или расстроен, – что мисс Халбертон-Смайт скоро спустится. А если узнаю, что ты, старый дурень, языком попусту мелешь, то я тут же голову тебе оторву.

Дженкинс бросил на него полный негодования взгляд, затем развернулся, вытянул руки, будто держал поднос, и грузно зашагал прочь на негнущихся ногах.

– Ни дать ни взять киношный дворецкий, – сказал Хэмиш. – Видимо, когда он из роли выходит, тут же садится на автобус до Стратбейна, чтобы посмотреть очередной старый фильм.

– Не суди так строго старика Дженкинса, – уныло ответила Присцилла. – Все это, должно быть, выглядело как постельный фарс.

– Ну как я смотрюсь? – встревоженно спросил Хэмиш, поправляя лацканы смокинга дяди Гарри.

– Просто великолепно, – ответила Присцилла, подумав, как хороший костюм преобразил Хэмиша. Без своей нелепой формы констебль и правда был довольно привлекательным мужчиной с рыжими волосами и ясными каре-зелеными глазами. Было бы забавно войти в зал с Хэмишем под руку. Она мысленно одернула себя.

– Так, если ты готов, то можем идти, – добавила Присцилла.

– Точно все в порядке? – с сомнением спросил Хэмиш.

– В таком виде можно сразу на бал, – с добродушной усмешкой ответила она.

Он подошел ближе и застенчиво посмотрел на нее сверху вниз.

– Присцилла, ты сегодня выглядишь чертовски привлекательно.

Присцилла всегда одевалась так, как ей нравилось, и редко интересовалась модными новинками. Сегодня на ней была шифоновая зеленая блузка с треугольным вырезом, украшенным рюшами, и вечерняя черная юбка. Гладкие светлые волосы спадали на плечи. Единственным украшением было обручальное кольцо с изумрудами и бриллиантами, которое Генри купил ей в «Эспри». Присцилла подняла глаза на Хэмиша и почувствовала странную смесь неловкости и смущения. Раньше в его компании Присцилле было легко и свободно. С Хэмишем она никого из себя не строила, зная, что и так будет ему нравиться. Именно это привычное чувство необременительной близости и заставило ее остаться в комнате, пока он переодевался. На мгновение эта легкость исчезла, и Присцилла покраснела.

Она сделала шаг назад и пробормотала:

– Пойдем.

Чувствуя, что Хэмиш с интересом наблюдает за ней, она схватила одежду официанта, перекинула ее через руку и поспешно вышла из комнаты, не дожидаясь его.

Дойдя до зала, она оставила Хэмиша на произвол судьбы и присоединилась к Генри. Он весело болтал с поклонниками и, к облегчению Присциллы, не заметил ее отсутствия.

Наконец она оглянулась, чтобы проверить, как там Хэмиш. Полицейский беседовал с Джереми Помфретом и Хелмсдейлами. Родителям Присциллы не удалось выпроводить его только потому, что Хелмсдейлы были рады видеть констебля. Хэмиш часто выигрывал соревнования по стрельбе, поэтому и лорд Хелмсдейл, и Джереми Помфрет его уважали. Леди Хелмсдейл не была знакома с ним, однако он показался ей очень приятным молодым человеком, чья застенчивость была будто глотком свежего воздуха – в отличие от чудовищного поведения этого мерзавца Питера Бартлетта, который уже слишком много выпил и стал еще противнее.